Именем Космоса. Часть 3. Глава 43

Глава XLIII

Пятнадцатого августа в доме Анны собралось много народа. Кроме старшей хозяйки и самого виновника торжества, здесь были Фарите, Аифаш и Тэад, Аена и Сергей с дочерью, Володя и Тома; приехали Чиль, Майран с сыном, Ллэйд и Мария, Поль, Уильям и Алексей. Это были люди, не чужие Дарголу, те, с которыми его связали общие дела и события.

Впервые за много лет Анна встречала этот день не с чувством утраты, не под тревожные взгляды Аены и Тэада, а с радостью.

Майран познакомил Анну со своей матерью. Анна была старше Марии почти на двадцать лет, но обе они были матери, молившиеся за своих сыновей, познавшие и их смерть, и неизвестность. Они заговорили, испытывая взаимную симпатию и интерес к судьбам друг друга, наконец встретившиеся, хоть и давно знакомые заочно.

После весёлого и шумного застолья, когда собравшиеся разместились кто где в большой комнате гостеприимного дома, Фарите решилась при всех взяться за гитару – здесь были люди, каждого из которых она знала и любила. Она была весьма посредственным бардом, и до конца удалась ей, наверно, только одна песня, и вовсе не эта, но она спела:

Когда невзгоды позади

И пройден трудный путь,

О всём, что было в том пути,

Ты в счастье не забудь.

Чтоб радость вечною была

И жизни свет не блек,

Пусть сохранится навсегда

Былых несчастий след.


Бывает счастлив человек

В кругу своих друзей,

Где счастье множится на всех

В ряду беспечных дней,

Но тем дороже нам оно,

Что нелегко далось,

И не забудем мы того,

Что испытать пришлось.


А если сердце загрустит,

В тоске сожмётся вновь,

В душе былое воскреси –

Страданье и любовь.

Ведь было хуже нам тогда,

Так что ж судьбу бранить –

Она сберечь нам помогла

Надежды светлой нить!


Когда она закончила, и отзвучали страшно смутившие её аплодисменты, Майран предложил ей спеть ту песню, что она пела на творческом вечере в Институте. Фарите смутилась окончательно.

– Она была, когда мы думали, что Даргол погиб, и не надо её сейчас...

Но Майран, Анна, Аифаш, снова ощутившая, как мало знала она о сестре, а также многие другие настояли. Песня прозвучала.

Даргол слушал Фарите, стоя в стороне. Он стискивал свои плечи и молчал. В этой её песне была она вся:


Мой друг, завещавший мне жизнь, я с тобой навсегда –

В единой судьбе, на Земле и в космических далях!


Потом гитара стала переходить из рук в руки. Пели Володя, Тэад и Чиль, Ллэйд и Мария. Аифаш, Тома и Фарите спели «Вечность», и гитару вложили в руки Майрана. Он не стал отмалчиваться. Он улыбнулся матери, взглянул на отца и Даргола, заиграл и запел. Он решил отдать песню, которую до сих пор слышал от него только Чиль:


Слышу голос матери...


Мария не отводила тревожного взгляда от лица своего рано повзрослевшего сына.

Праздник миновал, начались будни. Фарите подолгу просиживала дома в библиотеке, где дописывала свою курсовую работу. Даргол занимался рядом с ней. Ему многое надо было наверстать.

Время от времени Даргол слышал, как к их двери приближаются лёгкие шаги и через пару секунд осторожно отходят. Он знал, что это Аифаш и что гонит её сюда острая, как боль, тревога. Одна из всей этой большой семьи она не доверяла ему. Рассудочная, она могла говорить себе что угодно, но чувства брали верх.

Затягивать эту ситуацию было нельзя, и однажды, когда Фарите на кухне готовила что-то к обеду, он подошёл к её старшей сестре.

– Мне надо поговорить с вами, Аифаш.

Она нахмурилась и встала, требовательно посмотрела на Даргола. Они поднялись в библиотеку.

Аифаш прикрыла дверь, присела в кресло у окна.

Даргол не стал садиться. Некоторое время он молчал.

– В моей жизни не было случая, чтобы я объяснялся перед кем-то, – заговорил он. – Но перед вами я должен объясниться. Аифаш, я люблю Фарите. Я не причиню ей зла.

– Вы всю жизнь были пиратом, – сказала Аифаш устало. – Я не обвиняю вас, это данность. У вас были женщины – пленницы там или... и что вы с ними делали... – она закусила губу и покачала головой. – Не думаю, что могло быть по-другому, вы не ребёнок. А Фарите – она девочка, наивная и доверчивая.

– Да, – ответил Даргол, стиснув свои плечи. – У меня были. Но не пленницы. Вы боитесь, я буду жесток. И какими словами тут можно что-то объяснить? Я понимаю, что вы вправе мне не верить, и здесь бесполезно приносить клятвы.

– Да, – вздохнула Аифаш, – скорее всего, так.

– На суде вы знали, что если меня оправдают, то я буду рядом с Фарите, но всё равно выступали в мою защиту.

– Этого требовала моя совесть. Я не хотела быть к вам несправедливой, тем более за спиной Фарите.

– Аифаш, я не знаю, как принято поступать в таких случаях на Земле...

– Да пожалуй, таких случаев и не было на Земле или где-то ещё, – сказала Аифаш.

– Единственное, что могу сделать я, – продолжал Даргол, – это сказать вам, что не предъявлю никаких прав на Фарите до тех пор, пока не найду своего места в цивилизации, не стану кем-то ещё, кроме как бывшим пиратским главарём.

– Фарите доверяет вам! – сказала Аифаш с болью.

– Да. Она верит мне. И я... Я не сломаю самого дорогого, что у меня есть.

Аифаш встала.

– Я боюсь вас, Даргол! Для меня вы – Капитан. Как я отдам вам Фарите – и смогу при этом быть спокойна за неё? Я знаю, что никто в Галактике не защитит её лучше, чем вы, но как защитить её от вас? После того, кем вы были, что делали!

– Вы боитесь меня? Это странно. Я обычно чувствую, когда люди меня боятся, и вы не из них.

Аифаш невесело улыбнулась.

– Так я боюсь не за себя. Я знаю, что мне вы не причините вреда. Я говорю о Фарите. Да, я услышала, что вы мне сейчас сказали, и что тут можно добавить, не знаю. Даргол! Она мне больше чем сестра! Много лет она была средоточием меня самой – да и сейчас мало что изменилось. Я старалась ничем не стеснять её свободы, не подавить своей любовью – если вы понимаете, что это значит. Но её счастье и безопасность для меня дороже, возможно, чем мои собственные. Её душа отдана вам – не погубите её!

– Никогда! – сказал Даргол.

После этого разговора Аифаш не подходила больше к двери, по крайней мере, если для этого не было объективной причины. Не то чтобы она успокоилась, но, словно бы на несколько минут соприкоснувшись с Дарголом, стала лучше понимать его. Фарите догадалась о состоявшемся разговоре и порадовалась этому. Она знала, что чем больше Аифаш сможет находиться в обществе Даргола, говорить с ним, неважно, о чём, тем лучше проникнет в его характер и тем лучше научится ему доверять.

Свои дни Даргол посвящал образованию, с радостью погружаясь в книги, всё многообразие которых стало вдруг ему доступно, а ночи – тренировкам. После полуночи он выходил из дома. Было тихо, окна соседних домов почти не светились – люди спали. В тёмном звёздном небе проходили огоньки спутников Планетарной Охраны, дышалось легко, посвистывали неизвестные Дарголу ночные птицы, стрекотали в траве кузнечики – и во всём этом был мир, ненапряжённый, доверчивый. И благодатный.

Однажды во время такой тренировки к Дарголу вышла Фарите. Она куталась в шаль – дело шло на осень.

Он обернулся, чуть улыбнувшись при виде её.

– Даргол, можно, я побуду здесь?

– Зачем, Фарите?

– Мне нравится смотреть, как вы занимаетесь. Я сначала у окна стояла, потом решила выйти.

– Тебе утром ещё не в Институт?

– У меня каникулы.

Даргол кивнул ей на скамейку в стороне и продолжил занятия. Он знал, что его тренировки может увидеть кто-то из членов семьи, он уже понял, что здесь никто не станет шушукаться за его спиной, но ещё не привык к этому.

Довольно долго Фарите наблюдала, любуясь его сильными, энергичными движениями, потом попросила тихо:

– Даргол, научите меня этому.

Он подошёл:

– Чему, Фарите? Самообороне?

– Да.

– Ты умеешь кое-что.

– Этого мало. Я не хочу быть беззащитной, если попаду к пиратам.

Даргол присел на скамейку рядом с ней. Он не коснулся её, хоть всё в нём вздрогнуло от мысли, что она может оказаться у пиратов.

– Если ты попадёшь в плен, Фарите, навыки самообороны тебе не помогут. Толпа мужчин-пиратов сомнёт любое сопротивление женщины. Я могу научить тебя, что делать при нападении на лайнер, которым ты летишь, как и где попытаться спрятаться, чтобы тебя не нашли, как вести себя, чтобы по минимуму привлечь к себе внимание пиратов, если лайнер захвачен, но и это не панацея. Зная ваше общество, я думаю, что ты не станешь прятаться. Вы выживаете вместе. Сначала ты возьмёшь в руки оружие, чтобы защищать тех, кто сам за себя постоять не может, а потом попытаешься спрятать тех, кто на твой взгляд слабее и беззащитнее.

Фарите посмотрела Дарголу в лицо. Он чуть улыбнулся.

– Я рад, Фарите, что цивилизация оказалась такой, и ещё больше рад, что ты именно такая, – продолжал он. – Чему я могу тебя научить, это грамотному ведению боя в Космосе, на каком бы корабле ты ни была и на каких кораблях ни были бы твои противники. Твой склад ума позволяет принимать решения и действовать быстро, а значит, эта наука доступна тебе в совершенстве.

– Вы будете заниматься со мной? В Космосе? – спросила Фарите обрадованно.

– Да, Фарите. И до тех пор, пока ты не освоишь эту науку, я бы настаивал, чтобы ты не выходила в Космос одна.

– Да мне пока и не на чем.

– «Бия» была не лучшим кораблём. Тебе нужен другой. Такой, как строится сейчас для Майрана.

– Аифаш тоже говорила, что мне надо подать заявку и проект на корабль, но я пока не решилась. Да и всё было как-то не до того.

Они замолчали, и единственными голосами ночи стало ровное цвирканье в траве вокруг.

– Что это за звуки, Фарите? – спросил Даргол. Он слышал их почти постоянно в открытое окно своей комнаты – несмолкающее многоголосье, негромкое и гармоничное, как музыка.

– Это кузнечики, – сказала Фарите.

– Ты знаешь?

– Кузнечики – это просто. Но вообще, я ведь исследователь.

– Космический.

– Как можно изучать чужие планеты, если не знаешь своей? – улыбнулась Фарите и вернулась к занимавшей её теме: – Даргол, а долго надо будет учиться?

– Когда ты сможешь выдержать бой против меня, будем считать, что твоё обучение закончено.

Фарите поёжилась:

– Майран говорил, вы один из сильнейших в Галактике!

– Да, Фарите. Как мне не хватает во время тренировок Майрана!

Фарите вскочила.

– Ну так летите к нему! Ему ведь тоже очень вас не хватает.

– На Земле короткие ночи, Фарите, у него маленький ребёнок, а утром ему на службу.

– С Дарми посижу я, а к бессонным ночам Майран привык ещё на Терции. Давайте полетим к нему! Он будет рад.

Даргол поднялся.

– Аифаш не потеряет тебя?

– Я позвоню ей утром.

...Незадолго перед рассветом они сидели втроём в комнате Майрана. За стенкой тихо посапывал во сне маленький Дарми. Майран обнимал гитару. Даргол передал её в его руки и сказал: «Пой». Майран пел и передавал гитару Фарите, она тоже тихонько пела, а в раскрытом окне, тонкую занавеску на котором шевелил ветерок, начинали посвистывать птицы.

– Ночи становятся длиннее, – сказал Даргол.

– Доживём до января – и день станет прибывать, – ответил Майран. Он отставил гитару. – Фарите, прочти те стихи, которые ты читала мне у камина.

Фарите покосилась на Даргола, вздохнула, насмеливаясь, и прочитала:


Я думаю о том, что здесь тепло...


Когда она закончила, Майран кивнул Дарголу.

– Вот такой у меня был дополнительный стимул искать тебя. Только Фарите нашла тебя первой.

Фарите опустила голову и отвернулась.

Даргол смотрел на них – невесту и друга, с одинаковым самоотречением боровшихся за его жизнь, и оба они были бесконечно дороги ему.

– Жаль, что сам я петь не умею, – сказал он тихо. – Музыка, которая во мне, не имеет выражения. Для меня это только бой и Космос. Может быть, ещё вы двое.

– Мы – музыка? – переспросила Фарите. – Неужели вы никогда не пробовали петь, Даргол?

– Пробовал, в детстве. Кажется, у меня даже немного получалось. Но песен не было. Ничего, что хотелось бы спеть так, как из своей души, как о главном. Я пробовал придумывать песни сам, пытался даже сочинять стихи... подобие стихов, но образцов не было, чтобы от чего-то оттолкнуться.

Фарите взволнованно встала.

– А сейчас, Даргол? Сейчас-то вы слышите много хороших песен! Попробуйте петь снова!

Даргол отрицательно покачал головой.

– Ну, когда будете один, не при всех. Или в Космосе.

– Теперь у меня вы. Вы поёте.


Даргол и Тэад разговаривали мало. Их отношения складывались из взглядов и отдельных фраз, из небольших совместных дел, находить которые в доме матери Тэад умел. Когда они здоровались, встречаясь, то пожимали друг другу руки:

– Здравствуй, пират.

– Ну, здравствуй, эсгебешник.

И такое обращение устраивало обоих.

Оказавшись как-то с Тэадом на «Грозе», Даргол обвёл отсек управления долгим взглядом. Тэад спросил:

– Что, здесь снова всё по-старому?

Даргол неопределённо пожал плечами:

– Мне подарили «Грозу» уже перевёрнутой угонщиками, кстати, не знаешь, кто это был?

– Пиол и воурианец. Аифаш даже имена их мне говорила, она видела их, когда выходила на связь с «Грозой» во время угона, и узнала на Терции. Это были Лок-Лан с Кильратом.

Даргол знал, что эти двое развлекались угонами, но отчего-то не предположил, что угонщики – они.

– А я думал, ты знаешь в своей группировке всё, – сказал Тэад – сказал без насмешки, просто делясь мыслями.

– Всё знает один Великий Космос, – ответил Даргол. Он снова осмотрелся. «Да, я мало что так любил, как «Грозу». Это не корабль, а песня. Удивительная песня».

– Я не спрашиваю, почему ты её вернул. Но скажи, почему ты не угнал её тогда на Земле, когда ранил меня?

– Угнать у тебя «Грозу» означало бросить на Земле «Чёрный», а я не был готов к такому. И, кроме того, мне понравилось, как ты ведёшь бой. Хотелось вознаградить тебя и компенсировать ранение.

– А я ведь не нашёл твою записку. Я потерял сознание, а очнулся ночью. Если бы не появилась Аифаш, я так никогда бы и не узнал, что «Гроза» была в шаге от меня.

– Я подумал потом, что у тебя не хватит сил добраться до корабля, но понадеялся на того, кто прилетел на флаере – вы своих в беде не бросаете. Я хотел перетащить тебя на корабль, но ты был здорово тяжёл, а меня выслеживали планетарщики. Я не мог ввести тебе даже нормализатор – у меня просто не было с собой ничего. Но почему, эсгебешник, если ты едва не расстался из-за меня с жизнью, потом ты столько раз кидался спасать меня?

– Потому что и ты спасал меня, пират. И меня, и моих... самых лучших.

Однажды Тэад спросил, не хочет ли Даргол походить с ним на дежурства.

После отмены усиленного сопровождения лайнеров режим дежурств у тойеристов был восстановлен прежний. Экипажи собирались на борту тойеров и часами ждали, поднимут их по тревоге или нет. Только теперь Тэад проводил время в основном не на «Меридиане», а на командном пункте, как некогда Де Тревиль.

В результате предложения Тэада Даргол смог присмотреться к порядкам на военном космодроме. Побывал он в нескольких боях. С тех пор, как Тэад возглавил отделение, на «Меридиане» было установлено дополнительное кресло для возможных «пассажиров», и Даргол занимал это место. Он не вмешивался в руководство боем, хоть нескольких вылетов ему хватило, чтобы разобраться в основных техниках и приёмах тойеристов. Он наблюдал и накапливал информацию.

Экипаж втайне гордился своим «шестым». В молчаливости Даргола не было отчуждённости, и парни то и дело втягивали его в свои разговоры. Ему интересно было в обществе людей, считавших его своим и запросто делившихся с ним, может быть, не сокровенным, но обыденным и достаточно близким. В перерывах между вылетами Даргол читал, словно не замечая трёпа тойеристов. Он по своему желанию мог находиться на Командном пункте с Тэадом или на «Меридиане». Тем временем космодром жил своей жизнью – совсем не той, какая шла на космодроме Терции. Здесь во всём был порядок, на посадочном поле не толпились посторонние. Если кто-то встречал знакомого, с ним останавливались обменяться парой слов либо возле самого тойера, либо поднимались на борт, чтобы не создать аварийных ситуаций.

Как-то раз Поль затащил на «Меридиан» маллонца в форме линкоровца. Тойеристы кинулись к нему.

– Мидо! – радостно вопили они. – Какими судьбами?

– Пришли на Луну для дозаправки и боекомплектации, – улыбаясь во все стороны, ответил маллонец.

– Так ты здесь на «Камиломидосе»? Со всем экипажем?

– Ну да. А Тэад, нам сказали, теперь командир отделения? Помнится, ему ещё на Колхе грозило повышение.

– А где сейчас базируется «Камиломидос»?

– У самой Терции, на Лиуросе.

– Много работы?

– Курортная зона!

– А в «Увертюре» вы участвовали? С «Камиломидосом» или без?

– Самоё Терцию ногами топтали, всем экипажем! Да вы-то тоже на Луне не сидели. Тэад вон какого брата себе нашёл! Какой он, а?

– Да вот он! – сказали тойеристы. – Знакомьтесь.

Мидо увидел Даргола. Растерялся, подошёл. Даргол встал, подал руку.

– Даргол.

– Мидо, – представился маллонец. – Для соотечественников... – Он назвал своё полное имя.

– Вы предпочитаете, чтобы вас называли кратким именем или полным? – спросил Даргол.

Маллонец тонко улыбнулся.

– Моё полное имя может выучить, как правило, только непосредственное начальство. И то в связи с необходимостью.

Даргол чуть усмехнулся и произнёс с маллонской дикцией, которая лишь немногим уступала лульской, полное имя линкоровца. Мидо удивлённо повернул голову.

– Ну, иркмаан, помяните моё слово, командовать вам в СГБ! – сказал он растерянно. – Вы ещё не эсгебешник?

– Пока нет, – сказал Даргол, едва сумев перебороть в голосе внезапную сухость. И предупредил: – Не расслабляйтесь на Лиуросе. Не пройдёт и года, как там станет очень даже неспокойно.

Парни переглянулись.

– Такая информация, Даргол! Что бы там ни готовилось...

Даргол пояснил:

– Я не выдаю военных тайн. Но я знаю человека, который возглавил Терцию.


В последних числах августа Анну подняли по тревоге. Она вернулась домой посреди рабочего дня, быстро собралась. У Тэада выпал выходной, и они оба с Дарголом были дома. Мать подошла к старшему сыну, от окна наблюдавшему за её короткими сборами.

– Там пострадали люди. Ты полетишь со мной?

– Да, – ответил он.

Они уехали.

Их не было около десяти дней. Фарите звонила то Дарголу, то матери. Даргол всегда был на ходу, но для разговоров с ней находил время, говорил мало, но она словно читала в его душе, чем он живёт и дышит, оказавшись задействован в такой операции. Мать говорила больше, и от неё Фарите знала, что руководство спасательными работами Даргол взял фактически на себя. Начальник экспедиции, быстро убедившись, что человек этот может организовать работы куда лучше него, профессионала, уступил ему право распоряжаться.

Спасение людей принесло Дарголу чувство удовлетворённости, но оно не было полным, Фарите видела это.

Тем временем Фарите закончила и сдала курсовую работу, и ей предложили лететь на практику в сентябре. Экспедиция планировалась небольшая, внутригалактическая, но Фарите не требовалась наработка практических навыков, так как она обладала богатым опытом исследовательской работы.

Даргол, едва вернувшийся домой, предложил:

– Давай-ка я полечу с тобой. – Он знал, как часто такие экспедиции становятся добычей пиратов. – Может найтись мне место?

– Вы – среди исследователей? – переспросила Фарите с сомнением. – Знаете, меня часто едва не раздражают всякие глупости, которые они делают и говорят.

Даргол чуть усмехнулся:

– Думаю, человеческой глупостью меня не удивишь. Я мог бы быть, скажем, механиком или кем угодно ещё в экипаже.

– Здорово! Представляю, как не поздоровится тем, кто попробует на нас напасть!

В связи с предстоящей экспедицией Фарите пришлось часто бывать в Институте. Выбрав удобный день, она сказала Дарголу:

– Я хочу познакомить вас с одним хорошим человеком. Не могли бы вы полететь завтра в Институт со мной?

Они застали Свэнвид в деканате. Фарите, радостная, представила их друг другу.

– Это исключительное событие, – сказала пиолийка, – что человек, столь тяжело оплаканный, жив. Я рада, что могу познакомиться с вами, так же, как рада за Фарите. Её не было среди живых, пока она не узнала, что живы вы, иркмаан Лоден.

Взгляд пиолийки был спокоен, и Даргол читал в нём доброжелательность.

«Исследователь? – с горечью подумал он. – Сколько же я вас ограбил! А ты смотришь на меня, словно не знаешь, кто я!»

– Фарите говорила мне, что я остался жив во многом благодаря вам, иркмаан, – ответил он, ещё только привыкая высказывать вслух подобные мысли.

– Об этом не надо, – остановила его Свэнвид. Она помедлила и решилась: – Мы с мужем, как, наверно, все в Галактике, следили за ходом суда – уже из-за Фарите нас волновал исход, мы хотели понять, что вы за человек. Возможно, то, что я хочу сказать, с точки зрения землян нетактично – сложно изучить тонкости общения не своей цивилизации, тем более, на каждой планете существует множество культур. Но всё-таки, не сочтя меня грубой, ответьте, иркмаан Лоден, на один вопрос.

– Что вас интересует?

– Почему, когда вы повзрослели и стали самостоятельны, вы не побывали в цивилизации, чтобы узнать, как живут люди на самом деле? Если этот вопрос слишком личный, извините меня.

Даргол хотел не отвечать – вопрос действительно был личным. Как объяснить, что разрушить сказку, с которой он вырос, было равносильно собственной гибели?

– В пятнадцать лет я принял группировку, – сказал всё-таки он. – И времени не стало.

Свэнвид пожала его руку.

– Вы сильный человек. Сильный душой. Если бы я решилась, я благословила бы вас, потому что не знаю, как ещё могу выразить своё уважение.

Даргол промолчал, и Фарите поспешила заполнить возникшую паузу.

– Извините, Свэнвид, что я не воспользовалась вашим приглашением побывать на Пиоле, – сказала она. – Но в этом году выдалось такое лето, что было не до длительных поездок.

Свэнвид улыбнулась:

– Будем надеяться, это лето не было последним...


В сентябре у Майрана возобновились занятия с курсантами, и парни с первого дня стали осаждать его просьбами, чтобы он поговорил со своим другом и тот «посмотрел» бы их возможности.

Майран уступил и, когда Даргол вернулся с Фарите из экспедиции, передал ему просьбу ребят. Даргол пожал плечами:

– Сколько, говоришь, они учатся?

– Пошли на второй год.

– Ну, если только чтобы удовлетворить их любопытство.

Они прилетели в лес, к дому для теории. Курсанты были уже здесь и ждали. Увидев, что из флаера выходят двое, они обменялись слегка ошалелыми от радости взглядами и вытянулись перед своим инструктором и гостем.

Майран обменялся с ними коротким уставным приветствием. Стоя рядом, Даргол молчал, и ребята поёжились под его оценивающим взглядом.

– Это и есть твои курсанты? – спросил Даргол.

Он шагнул к ним, резко вытащил нож и прижал Юрия к дереву. На одежду закапала кровь. Юрий зашипел.

– Защищайся. Что же ты?

Курсант, наконец, сориентировавшись, оттолкнул нож и перешёл в наступление. Даргол в два взмаха заломил ему руки, повалил на землю и прижал нож к его горлу.

– Считай, ты в фолкоме.

Даргол обернулся ко второму курсанту:

– Ты?

Олег сразу кинулся в бой. Так же быстро Даргол справился и с ним. Прокомментировал, распрямляясь:

– В фолкоме оба. По уровню подготовки ещё есть вопросы?

– Здесь деревья, – зло буркнул Юрий. – Развернуться негде.

«А на Терции вы будете драться в спортзале», – чуть усмехнулся в душе Майран.

– Бедному Ванюшке везде камушки – кажется, так у вас говорят? – сказал Даргол невозмутимо и обратился к Майрану: – Я буду ждать тебя у флаера.

...Майран бывал теперь на Удеге реже. Все его силы сосредоточены были на курсантах. Прилетая, он выяснял новости об обломках Терции и Итрее, а также – о Радаре.

«Связничок» успешно был передан Игорю, но на связь он ещё не выходил. В мелких группировках каждый был на виду, и это до предела усложняло работу Гепардов.

Что же касалось Итрея, он, как и предсказывал Даргол, собрал всех, кого смог найти, по горячим следам отбил Терцию и восстановил там планетарку.

Джон Уэлт не сразу согласился вернуть пиратам с таким трудом освобождённую планету. Чиль, ссылаясь на опыт и дальновидность Даргола, много времени провёл в разговорах с ним:

– Итрею с его пиратами нужна сейчас база, – говорил он, – и они станут искать для себя планету, где смогут спрятаться от СГБ. Это может оказаться любая планета, такая же, как Аниота, где начнётся всё, что произошло уже с Терцией. И нам надо будет найти её, разведать, выяснить множество моментов, которые мы уже знаем на Терции. Начнётся передел территорий, и вы понимаете, что это значит... А экологическое состояние захваченной планеты? Терция сорок лет сосуществует с вандалами, так пусть продержится ещё несколько лет.

Ожидавшая нападения, СГБ обошлась минимальными потерями, выражавшимися в технике. Захватив планету, Итрей в первую очередь восстановил спутники планетарки. Ему на руку сыграло то, что СГБ не уничтожила их, только разбила орудия. Результат начал сказываться уже через несколько дней. Разорённые и полуголодные, а потому обозлённые группки пиратов по двадцать, пятьдесят человек (каждая – практически готовая мелкая группировка) начали стекаться назад на Терцию под начало нового главаря.

Энтлэс вполне удачно вписался в новые условия. Он не прекращал работы и был для Гепарда одним из наиболее надёжных источников информации, так необходимой сейчас СГБ.

Пользуясь неразберихой, связанной с постоянным пополнением, Гепард заслал на Терцию медиколога. Опыт Ирфуда показал, как незаменим медиколог-Гепард в группировке.

Майран и Чиль то и дело обращались за консультациями к Дарголу – и не только по Терции.

Как-то раз, когда Майран спросил очередного совета, Даргол сказал:

– Мне странно быть консультантом. Я привык решать и осуществлять задуманное сам, ни с кем не советуясь. Меньше свидетелей – меньше предателей. Что ж, если вам нужны мои советы, то примите ещё один – обсудите это там у себя. Когда отбиваете сколько-то крупный корабль, линкоровцы должны иметь при себе какой-то переносной вариант РЭ, иначе поиски пиратов получаются трудоёмкими и не всегда оправданными.

Майран вынес предложение Даргола на Технический Совет Главного Управления СГБ, куда был вхож с некоторых пор, и техники задумались, признав создание такого прибора вполне оправданным. Но кто-то из техников высказался негромко в пространство:

– Предложение дельное! Бывший пират грехи замаливает?

У Майрана побелело лицо.

– В восемнадцатом веке я вызвал бы вас на дуэль, иркмаан, – процедил он, – но и сейчас могу дать по морде.

Техник сказал громче:

– В восемнадцатом веке этого вашего пирата вздёрнули бы на рее.

– Без суда и следствия? Тоже по-пиратски?

Техник распрямился, положил на стол карандаш.

– Если вам хочется знать, иркмаан, я тоже голосовал на суде за цивилизацию. Но считаю, что он замаливает грехи.

Майран справился с гневом – он легче простил бы такое заявление пиратам, чем своему – и пожал плечами.

– Ну что ж, спасибо за голос, но всё-таки жаль, если вы не следили за процессом, а решение приняли под влиянием общего настроения.


После освобождения Даргола Майран отметил, что сумел, наконец, восстановить свою память. Обрадованный, он попросил о «разборе полётов» Чиля.

– Ты не мог этого сделать, – сказал Чиль, – пока были моменты, которые тебе не хотелось вспоминать – хоть ты сам и не понимал этого. Когда ты принял свои поступки, память восстановилась.

Майран помолчал, соображая.

– То есть, ты и раньше знал, в чём дело?

– Знал. Но помочь тебе могло только время и осознание. Форсировать событий здесь бесполезно, да и нельзя.

– Но я считал, что умею разбирать свои поступки отстранённо, как чужие.

– Это совсем не значит, что даётся такое умение тебе легко.

– Я самолюбив?

– Очень требователен к себе и знаешь, что правильно, а что нет.

– Ладно, спасибо... – пробормотал Майран. – Но если говорить о глубинных причинах наших... неполадок с собой, то Бен ослеп на Терции потому, что не хотел смотреть в то будущее, которое себе создавал?

Чиль кивнул, и Майран продолжал:

– Так бывает, когда говоришь себе, что всё в порядке, а на деле чувствуешь: что-то не так. И подстраиваешься под свою действительность вместо того, чтобы совершать большие трудные шаги к тому, чтобы прислушаться к почти неслышимому голосу своей совести и прийти в гармонию с ней.

– Ты землянин, как Бен. Для меня как лаурка это очевидно, и я не могу быть ему судьёй.

– Да и я не хочу выступать в роли судьи. Если он прозрел, значит, всё понял сам.

...Рвение Олега и Юрия не было остужено. Обсудив своё поражение, они снова завели с Майраном разговор о Капитане. Майран рассказывал им кое-что об этом человеке, разбирал некоторые его операции. Он понимал, что стоит за вопросами ребят – равно как видел, что Дарголу не хватает дела, тренировки, движения. Заручившись согласием Чиля, Майран предложил Дарголу:

– Потренируй моих курсантов.

– Зачем?

– Кто обучит их лучше, чем ты?

– У вас столько умных людей и книг, – пожал плечами Даргол. – Что я могу сказать нового?

– У тебя исключительный опыт. Такого нет ни у кого во Вселенной. Сама мысль, что их тренируешь ты, будет для ребят фантастическим стимулом.

Была уже середина октября. Пора листопадов миновала, но погода стояла сухая и тёплая. Майран и Даргол снова прилетели к дому для теории вместе.

Накануне Майран предупредил ребят, что с завтрашнего дня у них будет ещё один инструктор.

Лица у них вытянулись.

– А куда уходите вы, иркмаан? К нам снова придёт Эдвард Стингер?

– Я остаюсь. Мы будем работать с новым инструктором параллельно.

Парни ждали с некоторым напряжением. И, увидев Капитана, слегка запаниковали.

– Наш новый инструктор – вы, иркмаан?

– Я, – ответил Даргол в своей привычной властной манере.

Курсанты не решились сказать что-то ещё. Майран гонял их до седьмого пота, и они представили, что будет теперь.

Даргол смерил их понимающим взглядом.

– Вас парализует имя противника, – констатировал он. – С чего вы взяли, что подготовлены плохо? Ваш инструктор не уступает мне и много раз давал мне фору.

Он стал заниматься с ними почти ежедневно. Первые месяцы курсанты боялись его тренировок, но, приноровившись и попривыкнув, почувствовали, что набирают высоту и им это нравится. Теоретические же задания, которые давал им Даргол, были построены целиком на логике событий и человеческих поступков, и поэтому были неимоверно сложными – опять же, пока ребята не привыкли и не поняли сути предъявляемых к ним требований. С этого времени занятия с иркмааном Лоденом превратились в сложные, но наиболее интересные во всём курсе.

Майран иногда ловил себя на том, что ревнует ребят к Дарголу, и это было хорошо – это заставляло его не застаиваться на месте.


Весь август однокурсники Фарите провели в экспедициях. В сентябре улетела Фарите. Только в октябре, когда начался семестр, она встретилась с ними. Её поздравили с тем, что она смогла остаться на курсе, многие выразили удовольствие, что суд закончился оправдательным приговором, и поначалу Фарите казалось, что никаких расспросов не будет. Даже любопытная сверх меры Светланка словно слегка утратила к ней интерес. Но вскоре Фарите стало ясно, что со Светланкой провёл «воспитательную работу» Борис, с которым вместе они досматривали в экспедиции суд. Потом любопытство взяло всё-таки верх.

– Только один вопрос, Фарите, – зашептала как-то Светланка, убедившись, что рядом нет Бориса. – Тогда на корабле ты прятала концентраты под скафандр – это для него, да? Для него, а не для своего дяди? Но почему тебя не убили?

Фарите сжала зубы. Она ничего не хотела объяснять, тем более человеку, который видел в ней только сборник приключенческих рассказов.

– Ты же взрослый человек, Светлана, и неглупый. Ты сама можешь сделать все нужные выводы, правда?

– Я? Могу, но интереснее-то, чтобы ты рассказала.

Фарите не ответила. Она с нехорошим холодком ждала, что теперь Светланка перейдёт к тому, ради чего, возможно, завела этот разговор. Но просьб познакомить её с Дарголом не поступило.

Светланка видела как-то раз Капитана вживую, и ей хватило этого, чтобы потерять всякое желание встретить его снова. Она искренне недоумевала, как Фарите может находить общий язык с таким нелюдимым и мрачным человеком.

«Неудивительно, что наши парни её не заинтересовали... – думала она. – У них нет ничего общего с Капитаном».

Даргол встречал Фарите у Института. На него посматривали с опаской – на суде об этом человеке говорилось всякое. Но Даргол привык быть на виду.

Люди узнавали его на улицах. Подойти решались немногие. Большинство понимали, что не надо лезть человеку в душу. Тем же, кому понимания не хватало, оказывалось достаточно одного его взгляда, каким он осаждал на Терции пиратов, чтобы отбить желание удовлетворять своё пустое любопытство.


В начале ноября на Землю вернулся Мжельский, бывший полгода на практике со студентами. Придя в Институт, он встретил Марию. Снова парадно одетый, он держал в руках букет пышнее предыдущего.

– Мария!

Мария не смогла скрыть лёгкой насмешливой улыбки. Мжельский был хорошим товарищем, готовым всегда бескорыстно прийти на помощь. Но на протяжении более чем шести трудных для неё лет он досаждал ей своими предложениями.

– Боюсь, Стас, я снова вынуждена тебе отказать.

– Но Машенька! – вскричал Мжельский. – Сколько можно жить иллюзиями!..

– Они осуществились.

Мжельский слегка растерялся.

– То есть...

– Мой муж вернулся.


В ноябре, уже по снегу, в дом Анны приехала Нелли. Она была одна, без Алексея. Её встретила у калитки Тома, узнала, заулыбалась:

– Привет.

Нелли напряглась. Она надеялась застать Анну или Фарите, а присутствие Томы говорило, что здесь Володя и, скорее всего, Тэад. И она растерялась, не зная, что сказать и почувствовав себя незваной гостьей.

Тома распахнула калитку.

– Входи же!

Володина жена была такой милой и жизнерадостной, словно никогда не видела ничего хуже, чем задержка рейса, который ждёшь, сидя уже на вокзале.

– Я без предупреждения, – сказала Нелли с некоторым напором.

– Это неважно. К маме часто приезжают именно так, не предупреждая.

Тома и Нелли пошли по дорожке к дому. Нелли сама не знала, зачем она приехала в этот дом и о чём собиралась говорить с его обитателями. Она сбоку поглядывала на пополневшую фигуру своей спутницы.

– Сколько тебе ещё?..

– Как раз к Новому Году.

– Ты теперь не работаешь?

– Почему? Перевелась диспетчером на наш космодром. Володя на службе, дома пусто одной.

– Но тебе же надо много гулять и так далее.

– Я гуляю. Сюда вот приезжаю – здесь хорошо.

– Ты ещё сколько-то летала, когда забеременела?

– Два месяца.

– А нас, тойеристок, сразу снимают с дежурств, если такое. С первого дня. Впрочем, меня это не касается.

– Ты не собираешься замуж? – тихо спросила Тома.

Нелли пожала плечами.

– Я хочу летать. Если родится ребёнок, как возвращаться на службу? Один выстрел – и мне привет. А он будет с отцом, с дедушкой и бабушкой, с дядями и сослуживцами? То есть, всё по второму кругу? Нет уж.

Тома не знала почти ничего о Нелли, и только по её словам почувствовала что-то.

– Я стюардесса и менять специальность тоже не хочу, – сказала она. – По крайней мере, сейчас мне кажется это диким. Но если на «Равэрь» нападут пираты и со мной что-то случится, я знаю, что Володя будет прекрасным отцом, он станет любить нашу дочь и никогда не сделает ей плохо. Впрочем, – встряхнулась она и сменила тему, – теперь, когда Капитан... то есть, Даргол на свободе, пиратам остаётся недолго хозяйничать в Галактике.

– Это он так говорит? – едва сдержала усмешку Нелли.

– Нет. Он почти всегда молчит.

Капитан, человек, в глазах рядовых эсгебешников быстро становившийся личностью легендарной, к тому же бывавший на космодроме, где служила Нелли, в конце концов, родной брат Тэада, возглавившего их отделение и в дом которого она была введена, вызывал у неё настолько смешанные чувства, что она вдруг приостановилась.

– И ты не боишься его? – сорвалось у Нелли.

– Капитана? Сначала боялась. Наверно. Не знаю. Теперь уже нет. Пообвыклась, кажется. И потом, он так смотрит, что нельзя ожидать плохого. Ему доверяешь.

– И Володя твой доверяет?

– Да. Они братья.

Нелли выросла среди мужчин суровых, порой жёстких, но верных, и что такое мужское доверие, она хорошо понимала. Оно было даже надёжнее, чем мужская дружба. Она кивнула.

– У пиратов я боялась предать Володю, – продолжала Тома. И запнулась: – Но пришли Майран с Капитаном и спасли меня.

– Но любишь ты при этом Володю, а не одного из них? – спросила Нелли.

Томе такой вопрос показался нелепым.

– А меня пытается спасти Тэад, – вдруг тихо призналась Нелли. – Только он женат. И я не могу понять, как относится к этому его жена.

– Аифаш? Так спроси её.

– Женщины не говорят об этом, – усмехнулась Нелли. – Даже звучит-то глупо.

– Аифаш – удивительный человек. Я её знаю лет... десять. Подожди.

Тома убежала и вернулась вместе с Аифаш. Готовая провалиться от стыда, проклиная в душе Тому, Нелли с вызовом посмотрела на жену Тэада.

Аифаш тихо засмеялась и взяла Нелли за руки.

– Мне раньше нужно было с вами поговорить. Я не ревную Тэада, он говорил со мной о вас. Ради Бога, Нелли! Я рада, что вы приехали к нам сами. Если вы сумеете подружиться с этой семьёй – я имею в виду Анну, Аену, вот Тому... да и себя, в общем-то, то мы постараемся быть вам хорошими друзьями. А у Тэада – да, это его больной нерв. Он не может пройти мимо того, кому плохо. Я не сомневаюсь, что не только Тэад не испытывает к вам ничего, кроме дружеских чувств, но и вы к нему тоже.

– Как вы можете быть уверены в этом?

– Я знаю Тэада и вижу вас, Нелли. Идёмте в дом, будем пить чай.

Анна обрадовалась Нелли и через некоторое время, после чая, позвала девушку гулять. Они шли по заснеженному саду, и не успевший ещё привыкнуть к белому, блёсткому покрывалу глаз радовался произошедшей в природе перемене.

– А там, где я живу, не бывает снега, – негромко сказала Нелли. – Я вообще редко вижу снег. И к холоду не привыкла. Но морозный воздух мне нравится. – Она повернулась к Анне и спросила прямо: – Ваш сын, которого вы столько лет ждали... которого старались не предать – это Капитан, Даргол? Значит, вы оказались правы, а не они, те, кто говорил вам, что прошлое принадлежит прошлому? Вы счастливы, Анна?

– Да, – улыбаясь сквозь навернувшиеся слёзы, прошептала мать.

– Почему так устроено, – снова не справившись с собой, против воли воскликнула Нелли, – что мечты одних сбываются, а других – нет?

– Немного не так сформулировано, – покачала головой мать. – Одни мечты сбываются, а другие – нет. Мой муж не восстал из мёртвых, не вернулся ко мне, хоть я люблю его как прежде. Как вы, Нелли, любите свою маму.

Нелли опустила голову, застыдившись.

– Простите меня... Вы, наверно, подумали, что я позавидовала. Может быть, немножко. Я просто хочу понять, почему мир, который нам достался, так несправедлив?

– То, что я скажу, наверно, прозвучит банально, девочка, но это истина. А к истинам каждый из нас приходит своей дорогой. Нас окружает такой мир, который создаём вокруг себя мы сами. Для кого-то этот мир чёрный и безнадёжный, для кого-то, несмотря ни на что, прекрасный.

Нелли заплакала.

– Так я сама создала несправедливым свой мир? Но всё плохое...

– Плохое, беды и трагедии есть у всех. Выносите из них уроки и идите дальше. Мир такой, какие люди вас окружают. Возьмите от них лучшее и добавьте к этому лучшее из того, что есть в вас. Простите меня, Нелли, за эти советы. Пока их не прочувствуешь, они – пустые слова. И всё-таки, оглянитесь вокруг, поблагодарите Бога за то, что есть эта красота.

Анна смотрела на девушку, стоявшую, отвернувшись, перед ней, худенькую и хрупкую, подстриженную коротко, как мальчик, несущую в душе смерть одного самого близкого человека и предательство другого.

– Останьтесь у нас, Нелли, – предложила она. – Поживите, погостите хоть два-три месяца. Прилетайте сюда со службы как домой.

– Считаете, мне надо сменить обстановку?

– Почему же нет? – улыбнулась мать в ответ на её ощетиненность. – Обстановку и круг общения. Я хочу, чтобы вам понравилось здесь и вы знали, что в любой момент вам будут здесь рады.

Семнадцать лет назад к ней в дом пришёл почти в таком же состоянии Володя.


Наташа вернулась с прогулки расстроенная. Аена присела перед ней, взяла за плечи.

– Что-то случилось?

Сбивчиво и сердито Наташа рассказала, что кто-то из подружек говорил сегодня, будто Даргол – бывший пират.

– С чего она это взяла?

– У них дома говорили.

– И что, ей запрещают теперь играть с тобой?

– Нет, почему? Не в этом же дело! Пираты, они... хуже всего на свете, а тут про Даргола! Уж я-то знаю, что он как эсгебешник, а они...

– Не верят?

– Не в этом же дело! – почти закричала Наташа. – Обидно просто!

Даргол, ставший свидетелем этой сцены, молча сжимал по своей привычке плечи. Потом решительно подошёл к девочке, присел в кресло.

– Иди сюда, – позвал он мягко. – Давай поговорим.

Наташа подошла.

– Ты не знаешь, что я брат твоей мамы и Тэада?

– Знаю, – сказала Наташа.

– То есть, ты знаешь, что твоя бабушка – моя мама?

Девочка кивнула.

– Но тебе не говорили, почему я был много лет не вместе со всеми вами?

Теперь девочка покачала головой.

– Когда я был немного старше, чем Дарми сейчас, меня украли у моей мамы пираты, и я вырос у них. Как ты думаешь, я или она виноваты в этом?

У Наташи широко раскрылись глаза.

– Нет, конечно.

– Я не знал, что где-то люди живут по-другому, не так, как пираты. Не ругаются, не грабят корабли. Ты понимаешь меня?

Наташа кивнула. Она стояла, закусив губу, и глядела на своего дядю удивлённо и недоверчиво.

– Потом Майран, твоя мама и Тэад, и Фарите, и другие люди помогли мне вернуться домой.

– Они нашли тебя?

– Да.

– Но ты грабил корабли? – тихо спросила Наташа.

– Да, – сказал Даргол. – Я был пират. Но я всегда знал, что человеческая жизнь бесценна и нельзя отнимать её, нельзя убивать.

– Я же говорила! – воскликнула Наташа. – Ты как эсгебешник! Пожалуйста, стань эсгебешником!

– Это не так просто. Сначала мне надо выучиться. Ты же понимаешь, что у пиратов не бывает школ.

– Ты разве не учился?

– Учился. Но этого мало.

– Наверно, – согласилась Наташа серьёзно. – Моя мама закончила и Космическую Школу, и институт, и аспирантуру, а сама до сих пор всё время учится и учится.

– Вот видишь.

Наташа прижала ладони к щекам и вдруг рванулась к двери.

– Ты куда? – крикнула ей вдогонку Аена.

– К девочкам! Надо же извиниться и объяснить! Они просто ничего не знают!


Даргол и Майран возвращались в город после занятия с курсантами. Путь был не ближний, и они то переходили на лёгкий бег, то шли спокойным размеренным шагом. Даргол уже привык не таиться от Майрана и часто посвящал его в размышления, каких ещё два года назад ни за что не высказал бы вслух.

– Я никогда не был кому-то обязан. Никому. А теперь оказался обязан многим людям сразу. И не чем-то, а жизнью. В группировке такие вопросы решались быстро.

– То есть, нож в горло? – сказал Майран.

– Именно. А здесь? Я, собственно, вот о чём. Не люблю долгов. Но как их вернуть.

– Если ты обязан сразу всем, живи так, чтобы принести максимальную пользу всему миру, который есть твоя Родина. Это называется прожить жизнь не зря. Маулин дин клио, как говорят лаурки.

Даргол усмехнулся.

– Возможно, это верно. Только не так просто. С какой стороны подступиться к решению подобной задачи? Я привык, что если задача не решается, значит, она неправильно сформулирована. Но пока я не вижу правильного решения.

Майран кивнул.

– На Терции Лэман сказал, что ты в плену. Даргол, ты в плену до сих пор?

Даргол остановился.

– Да, – сказал он резко. – В плену. В плену своей ненужности, нереализованности. Никчёмности. Для чего я? Зачем я? У меня есть ты, есть мама и Фарите. Не так мало. Но не всё. У меня нет Космоса, нет меня самого. Кто я такой? Что из себя представляю? Да, я обучаю твоих курсантов. Может быть, я делаю это лучше, чем мог бы кто-то. Но мне этого мало.

Он помолчал и с досадой добавил:

– Мне не хватает действия, загруженности, Космоса... Не могу я быть ни исследователем, ни рядовым эсгебешником. Я постоянно вижу ошибки, неиспользованные возможности, и подчиняться в таких случаях нельзя.

– Я мог бы взять тебя в Гепард, – сказал Майран. – Но какая вероятность, что ты найдёшь себя в разведке? А испытательного срока у нас не бывает, и уволиться трудно.

Даргол поднял голову. Сквозь кроны могучих сосен и ветки редких берёз проглядывало бледное зимнее небо.

– Бледное, – сказал он негромко, больше самому себе, – но всё равно не такое, как на Терции. Но пока там группировка, я туда не вернусь. И отобьёт её СГБ снова ещё не скоро...


В начале декабря было окончено строительство корабля Майрана. Получать его на испытательный космодром при заводе Майран пригласил с собой Чиля, Даргола и Фарите. Это был его первый корабль. Сначала, для поисков отца, он брал корабль, числившийся за Институтом. Потом для тренировок корабли курсантам предоставлял Гепард, а заказывать свой не имело смысла. Во время работы в группировке, если она окажется долгой, он будет простаивать, рискуя безнадёжно устареть.

Первый пробный полёт состоялся близ орбиты Земли вместе с инженером завода. Затем, убедившись, что претензий у заказчика нет, инженер высадился на своём космодроме при заводе.

Корабль был четырёхместным и сочетал в себе лучшие качества «Грозы» и последние достижения в кораблестроении.

– А почему четыре места? – спросила Фарите. – Вас с Дарми двое.

– Таким он мне представился, когда я занимался проектом.

– Здорово! И две каюты?

Даргол наибольшее внимание уделил вооружению и манёвренности корабля и остался доволен. Чиль обратил внимание на деревянную нелакированную фигурку, изображающую какого-то зверя в прыжке. Чиль встретился с Майраном взглядом, указал на фигурку:

– Дерево?

Майран улыбнулся, как показалось Чилю, слегка виновато:

– Мне не хватило его при спасении лаурков. Ну и, кроме того, это символ корабля.

– А медикологический комплект?

– Он – обязательно.

Они шли в Пространстве наугад, не намечая курса, Майран – в штурманском кресле; Даргол – справа от него у накорда; Чиль – слева, на месте пассажира или ученика – там был размещён дубль пульта управления; Фарите – слева от Чиля, на месте, которое мысленно она окрестила детским. Из этого кресла нельзя было дотянуться до пульта.

– У нас на Лаурке принято, – заговорил Чиль, – чтобы Великий Космос хранил корабль, в первом полёте надо сообщить его владельцу то, что доставит ему радость.

Майран оторвал взгляд от пульта.

– И у тебя есть что мне сообщить?

– Да. Игорь вышел на связь.

У Майрана сбилось дыхание. Миг – и он овладел собой, сосредоточил взгляд на показаниях приборов. Потом спросил всё-таки:

– Когда?

– Десять часов назад. Я приберёг это известие, знал, что оно тебя обрадует.

Майран кивнул.

Ни Фарите, ни Даргол не стали задавать вопросов. Даргол протянул руку и включил накорд. Многоголосый, привычный шум эфира заполнил отсек управления нового корабля.

– Майран, – сказала Фарите, – а как ты назвал свой корабль?

– «Ирбис», – ответил он.

Он подумывал назвать его «Гепардом», даже смоделировал эмблему – распластавшийся в беге гепард на тёмно-синем звёздном фоне, но Чиль не позволил.

– Да ведь мы называемся Гепардами неофициально, и никто из посторонних не знает об этом! – заспорил Майран.

Но Чиль не уступил. В результате на эмблеме нового корабля оказался изображён светло-серый пятнистый зверь с длинным гибким телом, длинным хвостом и относительно короткими лапами. И сам корабль получил в соответствии с названием светло-серый дымчатый цвет.

На космодроме перед посадкой на корабль не хватило времени рассмотреть как следует эмблему, поэтому Майран вывел её на экран информатора. Фарите ахнула от восторга.

– Здорово!

Прозвучали хорошо знакомые всем короткие острые сигналы, вскоре сигналы повторились, и в эфире наступила тревожная тишина.

Все находящиеся на борту «Ирбиса» молчали, вслушиваясь в тишину. Была такая примета: если при первом самостоятельном выходе в Космос человека ли, корабля ли аварийная пауза нарушится сигналами тревоги, то удачи на его пути не будет.

Но прозвучали сигналы отмены, ничего не случилось в огромном Космосе за истёкшие с предыдущей паузы полчаса.

Фарите тихонько рассмеялась – от радости и хорошего настроения.

– Сколько добрых примет тебе сразу, Майран, на добрый путь. Кстати, есть и ещё одна. Знаешь, какая?

Она поглядела на Чиля:

– У военных считается, что лаурк на борту – к удаче.

Чиль тоже рассмеялся. Он встал и принёс из каюты гитару, подал Майрану. Тот встал, уступая место за пультом Дарголу, пересел в его кресло. Даргол погасил в отсеке управления свет. Остались только сигнальные огни пульта и свет дальних звёзд с аклета и экранов обзора.

Майран тронул струны и запел:


Пусть давно на свете нет штурвалов

И в пиратов не играют дети,

У Вселенной и её причалов

Научились корабли бессмертью.


Трудный путь, доверенный немногим,

Ждёт свободных духом и отважных,

Звёздный дождь прольётся тем под ноги,

Кто ступил на этот путь однажды.


Лёгкие забило звёздным ветром,

Растрепали карты ураганы.

Да, пока на курсе есть планеты,

Во вселенной будут Капитаны.