Софисты. Персоналии. Идеи

 Блестящую плеяду философов – досократиков замыкают софисты, на характеристике философского творчества которых мы теперь и остановимся.  Сразу же укажем, что софисты интересны в истории философии тремя, как минимум, моментами: 1) они имели немалые заслуги в логике и риторике – само мышление становится темой философствования, а отсюда вытекает интерес и к проблеме языка, ведь выводы нашей мысли мы закрепляем в речи; 2) они первые увидели различие законов  природы  (фюсис) и законов общества (номос); 3) они были первые профессиональные учителя Древней Греции. Доминантные темы софистики – этика, политика, риторика, искусство, язык, религия, педагогика и воспитание, то есть все, что ныне зовется культурой.  Можно сказать, что софисты – это греческие гуманисты и просветители. Они провозгласили принцип того, что добродетель не дается от рождения и не зависит от благородства крови, но основывается , прежде всего, на знании. Поэтому исследование истины для них было равнозначно ее распространению.
Софисты провозгласили свободу духа в противовес традиции, нормам и кодификациям, продемонстрировав тем самым неограниченную веру в разум. Именно по этой причине они и заслужили именование греческих просветителей. Долгое время на софистов (эта традиция идет еще от Сократа) смотрели как на безнравственных и беспринципных демагогов, которые за деньги брались доказать все, что угодно, независимо от истинности или ложности того положения, которое им надлежало обосновать (многие из них действительно были платными учителями мудрости и, возможно, допускали какие – то злоупотребления на этой почве и, возможно, какое – то зерно истины в этом есть, и некоторые софисты, вероятно, давали повод к этой критике). Их знания характеризовались как поверхностные, морально и теоретически несостоятельные. Софистику очень долго оценивали как однозначный упадок, регресс древнегреческой мысли. Само слово «софист» стало нарицательным обозначением беспринципного демагога и политикана, для которого важна не истина, но достижение поставленной цели любой ценой. Софистика расценивалась как недобросовестные  словесные ухищрения, словесная казуистика, эквилибристика, доказывание всего, чего угодно, по принципу «чего изволите».  (Само слово « софизм» означало некое умозаключение, силлогизм, построенный по формально правильным законам логики, формально отвечающий этим законам,  но в реальности исходящий из заведомо, принципиально ложных и извращенных посылок и оснований. И вот с помощью таких формально – логически безупречных умозаключений софисты брались доказать все, что угодно, что было нужно спорщику.)  Однако благодаря исследованиям последних десятилетий эта однозначно негативная оценка была несколько подкорректирована. Сегодня уже признается (и об этом выше уже было сказано), что софисты поставили ряд важных вопросов и проблем и попытались предложить пути их решения. Без софистов не было бы, вероятно, Сократа, который во многом оттачивал свое философское мастерство, философское умение, свой философский метод именно в полемике с софистами, а, возможно, и Платона, который, как всем известно, был ближайшим и любимейшим учеником Сократа, очень многое воспринявшим от своего учителя. Так что софистика – это не что – то упадочное, но это – закономерный этап в развитии древнегреческой мысли. (В скобках здесь подчеркнем, что авторы фундаментального академического справочного издания указывают, что педагогическая и просветительская деятельность софистов как интеллектуалов-эрудитов стала возможна благодаря уникальной широте нового образовательного идеала, утвердившегося в это время среди верхушки общества. Софисты обещали научить умению «хорошо говорить», что подразумевало ораторское мастерство и связанную с ним эрудицию в области истории, государственного устройства и права, а также научить «добродетели», предполагавшей этические и практические качества совершенного гражданина и политика, но, вместе с тем, широкий круг знаний, выходящих далеко за рамки необходимого для политической деятельности (в том числе, философию и математику). Кроме того, софистов объединяет и новая ориентация теоретических интересов. Если досократики концентрировались на постижении природы в самом широком смысле, от космологических первопринципов до физиологии живых существ, то для софистов центральное значение приобретает этика и политическая теория, а в области эпистемологии, с утратой интереса к физико-онтологической проблематике, основное внимание уделяется конфликтующим представлениям, опирающимся на данные чувственного восприятия и обыденного опыта. Физические процессы, лежащие в их основе, представляли для софистов второстепенный интерес или прямо рассматривались ими как непостижимые. Это же авторитетное издание видит значение софистики для истории философской мысли в открытии для критического обсуждения новых тем, которые сегодня относятся к областям эпистемологии, философии языка, этики, социологии и политической теории: достоверность чувственных представлений и суждений разума, а также их выражение в языке, относительность истины применительно к различным субъектам, обстоятельствам места и времени, этническим особенностям, соотношение универсальных принципов и норм, устанавливаемых людьми в области этики, языка, общественных институтов, критерии выбора в нравственной области (влияние удовольствия на поведение, характер утилитарного расчета в выборе поступков), принципы, на которых основана общественная и культурная жизнь, и мотивы, приведшие к возникновению общества, сущность богов и происхождение религии. Причем софисты обосновали очень важный в идейно-мировоззренческом отношении вывод: цивилизация и общество развиваются поступательно, естественно-историческим путем, и решающая сила в этом процессе – сами люди и объединения людей, их энергия, их творчество, их усилия, их деятельность. Богам не отводится никакой роли в развитии цивилизации. Сверхъестественные причины из исторического процесса устраняются.  В 4 веке до новой эры софистика начинает клониться к своему упадку. Одна из причин этого заключается в том, что усиливаются консервативные идеи в Афинах, прокатилась волна политических репрессий. И в то же время набирает силу и другая тенденция: естественный рост специализации в области риторики, философии, научного знания ведет к исчезновению преподавателя-универсала, типичного для эпохи софистов. Этот типаж уже остается в прошлом. Нарастает враждебность к универсальному образовательному идеалу, характерному для софистов.       Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 681 – 693).
 
Это, кстати, подчеркивает и обосновывает и такой, например, видный исследователь как С. П. Лебедев. Обращусь на время к его оценкам, ибо они представляются мне весьма интересными и содержательными. Так вот он указывает, что софистика – явление и впрямь сложное и неоднозначное. Ее местоположение в культуре обусловило в ней наличие едва ли не взаимоисключающих черт. С одной стороны, она, играя роль разрушителя входящих в состояние кризиса старых устоев, была обречена стать неприятной, дерзкой, вызывающей и циничной. С другой же стороны, ее существование отвечало потребностям времени, и сама логика развития народной жизни посредством идей и действий софистов прокладывала себе путь к будущим состояниям, которые должны были возникнуть. Поэтому, несмотря на некоторую циничность, софисты несли элементы нового, впоследствии востребованного мировоззрения.
С. П. Лебедев видит новаторство и значение софистов в четырех ключевых моментах. Максимально кратко и телеграфно сжато изложу их здесь. Первое – софисты теоретически разрушили незыблемость родовой жизни и привлекли внимание к судьбе отдельного человека, «этого, единичного». Через мысль софистов вызревающая человеческая индивидуальность пришла к собственному самосознанию и встала на свою защиту.  Второе – впервые в истории философии софисты остро поставили проблему достоверности знаний. Знание еще должно доказать свое право так называться, оно должно не просто быть у человека, оно должно его убедить в правоте собственного содержания. Вероятнее всего, по Лебедеву, начиная именно с софистов можно говорить о рефлексивном характере философии. (Ну от себя здесь заметим, что эта точка зрения – дискуссионная и небесспорная, но не будем здесь и сейчас в это углубляться). Третье – они обнаружили, что изучаемая реальность оказывается составленной из двух взаимоисключающих сфер – природного и искусственного. Так неприродное, искусственное в человеке – это его мышление, речь, это продукты его деятельности – законы общества, мораль, право, религия и так далее. Фактически в противоположности природного и искусственного софисты впервые противопоставили природное и духовное. Они разделили единую прежде сферу природного и вычленили из нее человеческую деятельность, связанную со словом, как что – то противоположное природе. Связанная со словом деятельность мышления выделилась из нерасчлененного единства с природным, обособилась и приобрела самостоятельность по отношению к оному под именем «искусство». Наконец, четвертое – софисты привлекли небывалое внимание к слову и речи, причем исследовали они их не сами по себе, а именно в связи с практической деятельностью человека. Они обнаружили колоссальные возможности слова и ума, показав их творцами, демиургами искусственных вещей и человеческих поступков. Они развернули философию от природы к человеческому слову, речи и построенной на них деятельности. После софистов философы должны были волей – неволей уделять большее внимание специфически человеческим, то есть словесно – разумным, формам деятельности человека. А отсюда, согласно Лебедеву, от слова, открывалась прямая дорога к учению об идеях. По сути софисты предвосхитили, предопределили направление развития философской мысли прямо к платонизму .
Также справедливо замечание отечественных исследователей, нашедших, что «положительная сторона софистики заключается в том, что по сравнению с другими, до нее существовавшими, философскими школами она отличалась подчеркнутой апелляцией к народу и демократии. Она продвинула мышление вперед, выработав элементы субъективной диалектики, и перед будущей философией поставила вопрос о необходимости исследования субъективных характеристик мышления.
И, наконец, софистика в определенном смысле содействовала созданию аристотелевской логики» . Но тот же тандем авторов далее указал, опять же справедливо, на ограниченности софистики, в которой диалектика «нашла свое релятивистское и односторонне – субъективистское применение. Таким образом понятой диалектикой софисты практически отрицали возможность разграничения истины и лжи, стирали грани между ними и оправдывали их взаимное замещение друг другом. Тем самым в истории человеческого мышления создается критическая ситуация, выход из которой попытался указать великий Сократ» .
Теперь же после этой подробной предварительной и общей, но, на наш взгляд, необходимой характеристики, присмотримся чуть подробнее к конкретным представителям этого течения. Видным софистом был Протагор (около 490(480) и до 420(410) годов до новой эры). Он – материалист и признает существование только материального начала в мире. Он также, вслед за Гераклитом, признает и всеобщую изменчивость вещей и бытия в целом. Изменчивость, текучесть – это главное свойство материального мира. Изменяется и находится в процессе становления абсолютно все – и объект познания, и его субъект, то есть сам человек. Меняется и восприятие вещей человеком. Вещи могут порождать противоположные ощущения. Любая вещь в процессе своего изменения может соединять в себе самые противоположные свойства – и те, которыми она обладала, и те, которыми она еще будет обладать. Исходя из этого, Протагор доказывает, что все истинно. Он говорит, что это вытекает из того, что поскольку вещи изменяются, переходят в свою противоположность и хранят эти противоположности в себе (например,  вещь была белой, а впоследствии стала темной – снег в январе и снег в марте – но в некий определенный момент времени она была и белой, и темной одновременно, а поскольку темная вещь может стать белой, то эту белизну она уже в себе хранит, поэтому каждая вещь имеет в себе противоположности), то из этого следует, что об одной и той же вещи можно высказать диаметрально противоположные суждения – и оба суждения будут истинными. Поэтому, заключает Протагор, истины как таковой , объективной истины не существует. Однако, человек всегда в своей жизни что – то выбирает, а чего – то избегает, то есть все же пользуется неким критерием истинности и ложности. Если мы одно делаем, а другое не делаем, то это означает, что мы, следовательно, считаем, что одно истинно, а другое – нет. На это Протагор замечает, что поскольку все существует относительно чего – то, то мерой каждого поступка является тоже конкретный человек. Значит, каждый человек является мерой истины. Для всякого человека его мнение истинно. Критерий истины, стало быть, - сам человек. Отсюда и вытекает знаменитый протагоровский тезис: «Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют». Значит, получается, что кому как кажется, так оно и есть. Если, предположим, дальтонику вещь кажется красной, то она красная и есть. Мерой является человек. Не цвет этой вещи, а человек. Абсолютной, объективной, независимой от человека истины не существует. То, что одному кажется благом, для другого – зло. То, что одному может представляться истинным, для другого – ложно. Все в этом мире очень зыбко, ни о чем нельзя судить с однозначной достоверностью. Это есть ярко выраженный гносеологический релятивизм. Впоследствии этот тезис чуть ли не дословно повторят скептики, а в 20 веке очень похожую платформу будут проповедовать постмодернисты, утверждая, что реальность очень зыбка, текуча, изменчива, неустойчива и неопределенна, что разум не имеет права судить и оценивать, что никакой единой для всех истины нет, единая истина – это фикция, истина у каждого своя, сколько людей – столько и истин, истина создается каждый раз заново в процессе речевых и грамматических актов, в процессе говорения и написания.  Но вернемся к Протагору. Он заявляет: истинно то, что выгодно человеку. Критерий истины – это выгода, полезность, польза, которой и надо руководствоваться на практике. Известно высказывание Протагора о богах: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, и каковы они по виду, потому что слишком многое препятствует такому знанию, - и вопрос слишком темен, и людская жизнь слишком коротка».
Известна история с учеником Протагора неким Эватлом, с которым учитель заключил договор о том, что ученик заплатит ему гонорар после того, как выиграет свой первый судебный процесс (способам риторики, аргументации, доказательств и опровержений Эватл у Протагора как раз и обучался). Однако ученик не спешил идти работать в суд. Тогда Протагор решил подать на него в суд и сказал, что суд заставит его выплатить деньги в любом случае. Ведь если судебный процесс выиграет ученик, то он обязан будет заплатить деньги по условиям договора с Протагором, а если выиграет Протагор, то ученик будет должен отдать деньги по решению суда. На что Эватл, который, видимо, был способным учеником, ответствовал: «Если ты подашь в суд, и я выиграю, то, значит, я не должен платить тебе деньги по решению суда. А если ты выиграешь, то, значит, по условиям нашего с тобой договора я не должен платить тебе». Итак, мы видим, что этот софизм, переросший в парадокс (Протагор получит деньги в том случае, если он их не получит), вполне выпукло иллюстрирует тактику софистов при доказывании тех или иных вещей к своей выгоде, и к ущербу для оппонента. Эти парадоксы ничуть не менее поучительны, чем, предположим, парадоксы Зенона. Но при всем этом следует отметить одну очень важную черту в философии Протагора: гуманизм, уважение к мнению и личности другого человека, пусть даже своего оппонента.
Видным софистом был также Горгий (около 483 – 380 годов до новой эры).
Он исходил из того тезиса, что ничего не существует, а если что – то и существует, то оно непостижимо, а если оно непостижимо, то, значит, не высказываемо, невыразимо и необъяснимо. Здесь пресекается всякая попытка отыскать объективное бытие и что- либо возвестить о нем. Основа здесь – логика Парменида, но с одной существенной поправкой: отнюдь не одно и то же – предмет и мысль о нем. Мыслимое не существует, а сущее не мыслится. Отсюда вывод: все ложно, но с таким же успехом можно сказать и то, что все истинно. Сколько людей – столько и мнений, а, значит, все на свете и истинно, и ложно одновременно. Горгий был выдающимся деятелем в области риторики. Он, например, утверждал, что поскольку нет никакой абсолютной истины, и все ложно, то слово завоевывает свою автономию, почти безграничную, коль скоро оно не связано с бытием. В своей онтологической независимости слово всеядно, открыто и готово ко всему. Важнейшее теоретическое открытие Горгия как раз и состоит в обнаружении слова как особого и независимого носителя убеждения, верования и внушения, невзирая на его истинность или ложность. Риторика – это искусство убеждения, то есть того, что использует возможности слова. Это искусство в Греции 5 столетия до новой эры было подлинным штурвалом в руках государственного деятеля. Политика поэтому еще называли  ритором, способным убеждать судей в трибуналах, советников в Совете, членов народного собрания, своих граждан в любом сообществе. Значимость риторики очевидна (особенно в условиях демократии), как ясен и поучителен для нас и небывалый успех Горгия. Горгий был первым мыслителем, который искал теоретический смысл того, что мы сейчас именуем эстетической ценностью слова и сущностью поэзии. Он стоял у истоков теории катарсиса (то есть морального и нравственного очищения людей через свою сопричастность и сопереживание к коллизиям, в которые попадают герои различных художественных произведений). Он говорил, что тот, кто слушает поэтические произведения, тот попадает в плен, дрожа от страха, сострадая, льет слезы, трепещет от горя, его душа страдает от действия слов, счастья и несчастья других делаются его собственными. Горгий рассуждает о сути поэтического обмана, говоря, что обманывающий = поэт поступает лучше того, кто не обманывает , а обманутый = читатель мудрее того, кто не обманут. Поэт наделен творческим даром поэтических видений, а читатель способен принять этот обман и видение, творение, преображаясь под воздействием оного. И Платон, и Аристотель не пройдут мимо этих рассуждений Горгия: первый, чтобы отвергнуть ценность искусства, второй – чтобы открыть и развить потенцию катарсиса, очищающего через приобщение к поэтическим творениям.  Горгий высказал мысль, что законы и мнения – это всего лишь условности. Надо руководствоваться собственной выгодой – это естественное желание человека. Кстати, следует отметить, что еще 2,5 тысячи лет тому назад, задолго до Маркса, Энгельса и Ленина софисты ясно видели и высказывали тезис о том, что право – это возведенная в закон воля господствующего класса, а этот тезис, как известно, будет одним из ключевых постулатов марксистской доктрины.  (Так, Фрасимах прямо заявляет, что право (позитивное, общественное право – номос = закон) – это инструмент могущественных, угнетающих более слабых ). Горгий был одним из первых представителей так называемой этики ситуаций. Обязанности людей зависят от момента,  эпохи, социальной характеристики; один и тот же поступок может быть и хорош, и плох, в зависимости от того, к чему он относится. Софисты также проповедовали евгемеризм (выше уже упоминалось об Евгемере), то есть теорию о том, что боги – это всего лишь выдающиеся и некогда жившие великие личности, за их великие деяния и заслуги обожествленные людьми.