Сократики. Персоналии. Идеи

Следует помнить, что Сократ оставил после себя многочисленных последователей, группировавшихся в так называемые сократические школы. Среди них выделяются киренаики, киники, мегарики. Скажем несколько слов и о них.
Основателем киренской школы был Аристипп из Кирен (около 435 – 360 годов до новой эры).  Он исходил из того, что все сущее существует либо ради блага, либо ради зла. Предметом философии может быть как хорошее, так и плохое. Изо всех благ – физическое процветание есть самое лучшее.  Наслаждение – это пружина жизни, оно – всегда благо, из какого бы источника оно не происходило. Аристипп – гедонист. Он подчеркивал роль ценностей. Аристипп отвергал как бесполезные физические и математические изыскания, ибо они не делают различий между хорошим и плохим. Киренаики разработали нечто, напоминающее технику феноменалистского сведения вещей к ощущениям или субъективным состояниям – мы можем постигнуть лишь эти наши ощущения, а вызывающий их предмет непознаваем. Это есть, по сути, крайний сенсуализм. Однако при этом киренаики не отрицали объективности внешнего мира. Они утверждали, что общие имена суть конвенции, принятые соглашения; аффекты, в действительности испытываемые субъектами, но не транслируемые, с реакциями другого субъекта несопоставимы. Предмет философии – это познание морали. Цель жизни – счастье. Счастье – это состояние, дающее больше наслаждений и меньше страданий. Причем счастье заключено в удовольствии, вкушаемом мгновенно. Но киренаики подчеркивали, что наслаждения должны быть разумными, что человек должен властвовать над своими наслаждениями, регулировать их, а не подчиняться им. Отвратительно не само наслаждение, а тот, кто им затянут, кто становится его жертвой. Зло вовсе не в том, чтобы идти навстречу своим страстям, а в том, что тот, кто ими охвачен, не может вырваться, становится игрушкой своих страстей. Достойно осуждения не само наслаждение, но крайности, им порождаемые и инспирируемые.  Аристипп повторял: имей при себе не больше, чем сможешь унести при кораблекрушении. Когда Аристипп жил при дворе тирана Дионисия и подвергался оскорблениям от него, то он говорил, что обижаться на тирана – все равно, что обижаться на брызги моря или на лягнувшего тебя осла. Известно высказывание Аристиппа: «Я не желаю ни властвовать, ни подчиняться. Я хочу жить, наслаждаясь, в комфорте. Мой путь к счастью – в свободе». Итак, каждый человек познает лишь самого себя. Передать счастье другому невозможно, ибо оно существует индивидуально, для каждого конкретного человека. И поскольку счастье существует как личное счастье, а самое сильное впечатление для человека – это удовольствие, наслаждение, то задача философии как раз и состоит в правильном направлении человека к удовольствиям. Все люди стремятся к удовольствиям – это непреложный закон, но обычные люди, к своему несчастью, отличаются от философа тем, что только философ знает, какие блага действительно приведут к удовольствиям, а за какие нам придется расплачиваться. Только философ, в отличие от толпы, следует тем удовольствиям, которые в дальнейшее не приведут к печали. Но были и совершенно радикальные учения о способах получения удовольствия.  Так был такой Гегесий (около 320 – 280 годов до новой эры), которого называли «учитель смерти». Он тоже почитал за высшее благо отсутствие страданий, но так как в мире число страданий явно превышает число удовольствий, и нет никаких оснований к тому, чтобы полагать, что в обозримой перспективе эта тенденция изменится, и так как жизнь поэтому есть  сумма сплошных и непрекращаемых страданий,  то наилучший выход для человека – это самоубийство. Смерть как радикальное прекращение всяческих страданий – это высшее благо и высшее удовольствие. Апогей удовольствий – это ничто, растворение в небытии, уход из этой жизни. На проповедях Гегесия люди массово кончали с собой.
У истоков кинизма  стоял Антисфен (около 444 – 368 годов до новой эры). (Заметим здесь, опять же в скобках, что радикально-асоциальные установки киников (отказ от общепринятых норм и правил, странничество, нищенство, эпатаж) давали повод некоторым античным авторам к тому, дабы вообще не признавать их философской школой. Утверждалось, что кинизм – это не философия, а стиль жизни. Однако это было, скорее, исключением, ибо даже неоплатоники говорят о философах-киниках, наряду с прочими школами. Но правда и то, что киническая школа была школой в смысле определенного умонастроения, а киническая философия включала в себя и своеобразный кинический стиль жизни. Язык этой философии отнюдь не был ограничен устным или письменным словом, но и вбирал в себя алогичный язык жестов, одежды, образов. Объединяющий киников в некое единое духовное явление стиль жизни имел наглядное выражение в знаменитом «костюме киника»: короткий двойной плащ на голое тело (трибон), длинные волосы и борода, посох странника, босые ноги, котомка нищего через плечо (пера). В виду отсутствия школьной институции и авторитетных текстов обучение кинической философии происходило благодаря общению учителя с учеником, который непосредственно убеждался в преимуществе  кинического образа жизни. После философского «обращения» следовал резкий и бесповоротный разрыв с прежней жизнью, домом и отечеством, ученик принимал новую внешнюю атрибутику (надевал «костюм киника») и начинал жить по-новому, подражая учителю в искусстве автаркии, свободы и обличения порока. Киники старались жить согласно «природе», отвергая законы и нормы цивилизации, трактуя их как совокупность ложных ценностей, подлежащих переоценке. Они выбирали асоциальную свободу в несвободном обществе.  Свобода речи (парресия) – одна из примет кинического дискурса. Это было усвоенное киниками право говорить резко, невзирая на авторитеты, хлестко, насмешливо и часто приниженно о вещах важных. Диоген, например, считал парресию главным своим достижением в философии. Свобода говорить в кинической системе ценностей была неразрывно связана со свободой жить независимо от условных рамок государства (в котором они, кстати, часто и не были полноправными гражданами). Киники обогатили философский тезаурус новым весьма примечательным термином. Они называли себя «космополитами», гражданами не отдельного города, но космополиса, то есть всего мира. Этот термин впоследствии подхватили и развили в своем учении стоики. Многие киники совершали дальние путешествия, в ходе которых они могли в полной мере реализовать свое аскетическое искусство жить согласно природе. Кроме того, важно заметить, что кинизм послужил одним из непосредственных источников стоицизма, смягчившего кинические парадоксы, дерадикализировавшего их и внесшего более конструктивное отношение к политической жизни и к умственной культуре, но удержавшего столь характерный для киников перевес этики над другими философскими дисциплинами. Образ жизни киников оказал влияние на идеологическое оформление христианского аскетизма (особенно в таких его формах и проявлениях, как юродство и странничество).   Обо всем этом -  Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 413 – 416). 
   Также видным представителем кинизма был Диоген из Синопы (около 404 – 323 годов до новой эры). Само название школы происходит от наименования гимнасия Киносарг близ Афин (что означало «резвые собаки»), поэтому их еще называли «собачьими философами». Источники называли Антисфена «чистым псом». Диоген Синопский называл себя «Собака Диоген». Если быть телеграфно кратким, то киники утверждали:
----- что существуют только индивидуальные вещи, а не эйдосы;
------ что истолкование окружающего мира зависит только от субъективного взгляда на него (тезис, близкий софистам);
------ что бескультурие и опрощение важнее образованности и возвышенности духа;
------ что счастье содержится в том, дабы довольствоваться минимумом;
------ что все общественные ценности есть неприкрытое лицемерие .
А далее несколько развернем, детализируем, конкретизируем эту философскую программу.
Так, например, Антисфена привлекала необычайная мощь сократовской практической морали: принципы самодостаточности, самообладания, равенства самому себе, силы духа, выносливости среди любых испытаний, самоограничение до минимума. Антисфен первым сформулировал проблему соотношения общего и частного и первым дал определение понятия (ранее оно уже приводилось). Но при этом киники считали невозможным определять вещи через понятия, они отрицали объективное существование общего, ибо ведь мы познаем через чувства и лишь единичное. В самих вещах нет никаких дефиниций. Мы познаем все через ощущения и описываем их через аналогии. Для сложных вещей нет другого определения как описание простых элементов, из которых они образованы. Задача обучения – в исследовании имен, то есть в лингвистическом познании. По поводу любой вещи можно лишь утверждать ее имя собственное (например, человек есть человек),  а значит, формулировать можно лишь тавтологические суждения (тождественность тождественного).  Познание общего невозможно, можно познавать  лишь конкретное, индивидуальное и единичное.  Выражаясь более поздним языком, киники были номиналистами. Кинизм проповедовал отказ от наслаждений, свободу от того, что не является для человека необходимым, требовал от человека непрекращающихся усилий над собой, подавления импульсов к наслаждениям, отказа от роскоши и комфорта, бегства от славы, неприятия общепринятых иллюзий, которые созданы обществом, чтобы отнять свободу и упрочить цепи рабства. Счастье – это нравственное самоограничение. Познание самого себя есть познание своего собственного блага. Никакого общего блага, блага всего человечества не существует, это – фикция. Благо существует для человека как единичное благо, его личное благо, некая единичная вещь, и задача философии – помочь каждому человеку познать самого себя, то есть его собственное благо. Киники философствовали своей собственной жизнью. Например, известно, что Диоген часто шокировал окружающих своими экстравагантными действиями и поступками. Платон говорил о нем, что это – сошедший с ума Сократ. Он жил в бочке. Понятия здоровья, богатства, приличия, власти, карьеры, каких – то общепринятых ценностей не имели для него значения. Предание гласит, что оракул в Дельфах сказал Диогену: «Перечекань монету». И Диоген воспринял это как призыв к переоценке всех существовавших до того, общепринятых ценностей. Этакий античный Ницше! Тот же имморализм, скандальность, маргинальность! И он своей жизнью и своим учением вознамерился произвести эту переоценку. Диоген часто ходил по дневным улицам с фонарем и провозглашал : «Ищу человека». Когда же к нему подходили люди, то он говорил им: «Прочь отсюда! Я звал людей, а не таких мерзавцев как вы!» Или на вопрос : «Много ли в бане людей?» - ответил: «Никого нет», а когда его спросили: «Полна ли баня народу?» - ответил: «Полна». Этим он хотел сказать, что он ищет совершенного человека, который бы соответствовал идеалу кинической доктрины. Среди своих современников он, видимо, таких не видел. Диоген не раз заявлял о себе: «Что я умею делать? Властвовать над людьми». Он полагал, что человек, научившийся властвовать над собой, своими страстями, может вполне властвовать и над другими: ведь слушают же люди советы своего лекаря или повара и подчиняются им, так тем более они должны слушаться и философа. Когда у Диогена сбежал раб, то философ заметил, что если раб может прожить без Диогена, то и он, Диоген может прожить без раба. Диоген всей своей жизнью утверждал свободу, отказываясь от мира, от его благ. Известен случай, что Александру Македонскому рассказали о чудаковатом философе, и царь решил сам лично познакомиться  с ним. Когда властитель полумира подошел к бочке, где жил Диоген и сказал ему, что тот может просить у него все, что захочет, то последовал ответ, шокировавший и царя, и его приближенных: «Отойди от края и не загораживай мне солнце». После чего властелин сказал: «Если б я не был Александром Македонским, то я был бы Диогеном».  А на вопрос Александра: «Ты не боишься меня?» - он задал свой вопрос: «А ты добро или зло?»  На это царь ответствовал: «Добро».  Тогда философ парировал: «Так чего же мне тебя боятся?» Однажды Диоген увидел мальчика, который пил воду из ладони, и сказал, что мальчик обошел его в простоте жизни, а затем просто выбросил свою глиняную чашку.  Диоген говорил, что ни в чем не нуждаются только боги, поэтому, если человек хочет походить на богов, то он должен стремиться обходиться лишь самым минимальным. Однажды Платон стал упрекать Диогена за его несносный характер (а Диоген в это время ел свеклу) и говорил ему, что если бы ты, Диоген, умел ладить с людьми, то ел бы лучшую пищу. В ответ на это Диоген парировал : «А если бы ты мог есть свеклу, то тебе тогда не пришлось бы прислуживать тирану Дионисию». Это намек на то, что Платон дважды как минимум приезжал ко двору тирана, надеясь увлечь его своими идеями, но в итоге чуть не угодил в рабство и был выкуплен своими учениками. Известен также ответ Диогена на платоновское определение человека как двуного животного без перьев – он принес общипанного петуха и сказал: «Вот вам платоновский человек». Итак, киники были мало озабочены тем, чтобы понравиться толпе или элите, они находились в оппозиции к принятым законам, проповедовали решительный разрыв с общественным образом жизни, ибо высшим достоинством и ценностью они объявляли то, от чего все шарахались. Но при всем при этом, при всем их радикализме и экстравагантности нельзя отрицать того, что они пытались привлечь внимание к реальным проблемам гносеологии, теории понятий, соотношения общего и единичного, вопросам обоснования морали и этики, пусть даже в индивидуалистическом плане.  И греки умели ценить своих философов и мудрецов, видели в них свое национальное достояние. Так, весьма поучительным является следующий случай: какой – то негодный мальчишка разбил бочку, в которой жил Диоген. И тогда по решению городских властей проказника высекли, а Диогену купили новую бочку за общественный счет, продемонстрировав тем самым уважение к этой неординарной личности.
У истоков мегарской школы стоял Евклид  из Мегары (около 435(450) – 365(380) годов до новой эры). Взгляды Евклида сложились под сильным влиянием Сократа, софистов, Парменида и Зенона. Благо, по Евклиду, это Единое, он постулирует их абсолютную тождественность и равенство. И подобно тому, как Парменид элиминировал небытие, отказывая ему в существовании, так и Евклид удаляет все, что противоречит Благу, утверждая, что этого нет. Он также отрицал множественность вещей, о которой нам говорят органы чувств. Мегарики всячески пытались дискредитировать органы чувств, доказывая, что чувственное знание ложно в самой своей основе, обманывает нас и ведет к неразрешимым противоречиям. Их заключения по форме напоминали софизмы, а многие и были таковыми, хотя некоторые из заключений принимали форму парадоксов. Таким парадоксом является знаменитый парадокс «Лжец». 
Представим себе человека, который говорит: «Я лгу». Что он на самом деле говорит? Если он действительно лжет, то фраза «Я лгу» выражает истину, если же мы ему поверим, что он лжет, тогда эта фраза окажется неверной, то есть он не лжет. Принято приписывать этот парадокс Эпимениду, который, будучи родом с Крита, сказал: «Все критяне лжецы». Еще один софизм и более грубый – «Рогатый». Вопрос : «Потерял ли ты рога?» Как на него можно ответить? Ответишь « да», значит, они у тебя были, ответишь «нет», значит, они у тебя есть.  На этот вопрос нельзя ответить однозначно «да» или «нет». Этот софизм, кстати, известен в виде силлогизма: Большая посылка: То, что ты никогда не терял, то ты имеешь. Малая посылка: Ты никогда не терял рога. Вывод: Ты их имеешь. Этот софизм демонстрирует ошибочность многих наших рассуждений. Мы часто, даже не задумываясь, отвечаем «да» или «нет», хотя на некоторые вопросы нельзя так однозначно отвечать, что и показывает этот софизм.
Таким образом, вывод, который делает мегарская школа,  таков: показания органов чувств являются не истинными и не внушающими доверия. Правы были Парменид и Зенон в своих утверждениях о том, что бытие едино, и что никакой множественности вещей не существует. Других положительных тезисов мегарики не выдвигали, поэтому их еще часто называли спорщиками или эристиками. Школа просуществовала не так долго, оказав в последующем большое влияние на возникновение школ скептического направления. Это отличало их от других сократических школ, которые выдвигали какие – то свои положительные концепции.
В целом надо сказать, что и мегарики, и киники, и киренаики вошли в историю философии как малые или младшие, односторонние сократики, полусократики. Малыми или младшими их вполне уместно и справедливо называть, если сравнивать результаты их философской деятельности (надо сказать, более чем скромные в теоретическом отношении)  с теми незаурядными и выдающимися результатами, которые были получены еще одним учеником Сократа – великим Платоном. Для них в целом был характерен невысокий интеллектуально - теоретический уровень разработки ключевых философских проблем, понижение степени философской рефлексии, сугубо практическая направленность их философской мысли, что уже несколько далеко отстояло от того, что древние греки называли теорией, то есть бескорыстным и сугубо созерцательным постижением истины ради нее самой. Эти сократики пропускали через призму своего учения как правило только лишь какой – то один луч того богатого источника света, который был зажжен Сократом. Развивая этот один аспект учения или личности учителя и упуская другие, они неизбежно деформировали сократовскую философию как целое и обедняли всю богатую гамму, палитру сократовской мысли. И только Платон как истинный гений и самый выдающийся ученик Сократа смог подняться над этими ограниченностями и односторонностями и придал сократовскому поиску новый импульс и новое творческое дыхание. Опираясь на гениальные предчувствия и интуиции Сократа, расширяя и обогащая их, Платон вышел к новым горизонтам и рубежам, беспрецедентным в философском и историческом смысле.