Арка

I.

В нашем городе в одном из центральных скверов стоит небольшая, когда-то белая, а ныне исписанная множеством граффити, арка. Никто никогда не мог понять,с какой целью её вообще кто-то разместил в этом месте: для двух человек она была чересчур узкой, так что местом влюблённых прослыть не могла никак; ознаменованием входа куда-либо она также не служила – с обеих сторон от неё тянулась абсолютно одинаковая тропинка с абсолютно одинаковыми деревьями и кустарниками.

Всякий же человек, который периодически задаётся вопросами «для чего мы живём?», «почему луна светится?» или хотя бы чем-то вроде Сэлинджеровского «куда деваются утки?..», пребывал в заинтересованном недоумении, когда проходил мимо этого портала из ниоткуда в никуда.

Мне также достаточно часто доводилось прогуливаться этим сквером, а поскольку я причисляю себя как раз к таким «людям-вопросам», то и арка эта с первого же взгляда не могла не привлечь моего внимания. Однако, как чаще всего бывает, интерес наш останавливается там, где одного голого созерцания становится недостаточно, и рождается необходимость в каком-либо действии. Наверняка каждый из вас сталкивался с ситуацией внутренней безысходности, когда вроде бы и очень хочется, и очень лень. Найти старый видеоклип какого-либо исполнителя, увиденный первый и единственный раз десять лет назад на местном телеканале; возобновить контакт со своей первой любовью, имея на руках лишь её домашний адрес, – без номера телефона и страницы в фейсбуке; написать письмо в редакцию, когда тема статьи предыдущего выпуска журнала ну просто точь-в-точь соответствовала твоим главным жизненным интересам…

Да, все мы хотели. И все мы успешно не делали. А если кто и делал, то какой в итоге ему был толк от этого видеоклипа, этой бывшей и этого письма? Столько сил было потрачено – пускай и не впустую, но всё же не настолько, насколько действительно стоило их тратить.

Поэтому я исключительно рад, что меня не постигло ни то ни другое: сложилось так, что я не был разочарован ни своим действием, ни своим бездействием. Случившееся со мной можно сравнить с чем-то наподобие того, как если бы ты, сонно щёлкая телеканалы, снова наткнулся на тот самый видеоклип; если бы, отдыхая с друзьями в пабе, случайно встретил ту самую девушку, мило проболтал бы с ней часок, взял номер телефона, страницу фейсбука и никогда в жизни не написал бы ей и не позвонил; если бы журнал проводил соц.опрос на улицах города относительно той самой темы, а ты тогда как раз проходил мимо…

Да, это была чистая воля случая.

II.

Однажды, поздним осенним вечером, пробыв в офисе немного дольше обычного, я решил не спешить домой, где меня, в общем-то, никто и не ждал, а пойти длинной дорогой – через сквер, – на прогулку по которому я вот уже около месяца никак не мог выделить хоть немного времени. Несмотря на то, что в городе уже прочно обосновался октябрь, ветер был лёгкий и тёплый – он лишь покачивал, словно лениво толкал, отдельные листья на кленах. Рабочая неделя только начиналась, и все жители сейчас либо пили чай с молоком в своих уютных квартирках, либо уже спали – поэтому вокруг было абсолютно пусто.

Я с наслаждением вдыхал запах любимой осени, и, улыбаясь, поглядывал то на чистое звёздное небо, то на листья под моими ногами, терявшимися в тёмной глубине сквера. Я шёл, поражённый какой-то внутренней, загадочной красотой этого мглистого покоя, прислушиваясь к каждому звуку и пытаясь как можно дольше удержать в груди какое-то странное светло-грустное ощущение бархатной теплоты. Я забыл обо всём и полностью погрузился в ассоциативные образы. Но в один момент меня что-то словно вытолкнуло из этой умиротворенной безмятежности – моё лицо приняло счастливо-возбужденное выражение – такое, какое было, пожалуй, у Архимеда в ванной. Я несколько ускорил шаг и уверенно направился в ту сторону, где стояла арка.

Вообще, стоит заметить, я ещё с первого знакомства с этим причудливым изваянием заметил, что оно какой-то тайной магией влечет меня к себе. И, хотя я уже изучил эту арку вдоль и поперёк, тем не менее, мне всегда было интересно и даже необходимо подойти к ней снова – так, наверное, мы перечитываем любимые книги, умудряясь, несмотря на доскональное знание всех сцен и диалогов, с каждым разом находить в них что-то новое.

Я уже повернул на ту тропинку, которая вела меня прямиком к моей цели, когда как раз на том месте, куда я направлялся, перед моими глазами возник силуэт – естественно, облокотившийся на мою арку. «Да, есть праздные головы и среди этой будничной суеты, – улыбнулся я и даже несколько позавидовал беззаботности этого человека, которая читалась в контексте данных места, времени и позы. Конечно, я был несколько разочарован – меня не прельщало в этой ситуации чьё-либо присутствие, а особенно присутствие какого-то подвыпившего весельчака. Но чего уж было делать. Пришлось с этим смириться и действовать по ситуации. Я решил поинтересоваться, всё ли у данного арочного призрака нормально – так, чистый жест перед собственной совестью: спросишь, услышишь невнятным голосом, что всё зашибись, и пойдёшь себе дальше. Но, когда я почти подошёл и уже был готов бодрым снисходительным тоном сказать: «Ну как ты, братишка?», то заметил, что передо мной…женщина. Хотя лица ещё нельзя было разглядеть, но по шляпке и по изящной фигурке, как будто обрамленной контурами симпатичного пальто, было понятно, что я очень ошибся.

Не знаю, к счастью или нет, но дамочек навеселе мне доводилось видеть куда реже, чем захмелевших джентльменов. Так что мои взгляды относительно данного силуэта резко скорректировались. Да и одета она была совсем не так, как те из представительниц прекрасного пола, которых я всё же видывал подшофе. Когда я подошёл к ней на расстояние нескольких метров, она вздрогнула, резко повернулась ко мне и от охватившей паники затараторила со скоростью кухонного комбайна из рекламы в телемагазинах:

– Предупреждаю, у меня муж – прокурор. Если вы только посме…

– Да успокойтесь вы, – оборвал я её. – Я здесь по той же причине, что и вы. Я просто пришел поглядеть на эту арку.

– Зач-чем? – всё ещё дрожащим голосом продолжала она, недоверчиво поглядывая на меня.

– Ну правда, успокойтесь. Вы вся дрожите. Не бойтесь, я не маньяк и не насильник. Меня зовут Честер Гольдем. Хотите, покажу вам водительское удостоверение? – и я, не дожидаясь ответа, достал его из внутреннего кармана куртки и протянул ей. Не знаю, почему, но подобный жест всегда действует на человека успокаивающе – словно у маньяка не может быть документов или, коль уже есть, то под именем и фамилией непременно должно быть приписано: «Род деятельности: маньяк». - А вас как зовут?

– Кэтрин… – с некоторым облегчнием произнесла она, после чего отслонилась от арки и поправила шляпку.

– Что вы делаете здесь в такое позднее время, Кэтрин? – с улыбкой обаятельного денди обратился я к ней по имени, так как когда-то читал, что в таком случае люди чувствуют большее расположение к тебе. Но то ли все эти правила общения полнейшая белиберда, то ли запас моего обаяния был явно ограничен, однако в ответ я услышал короткое и резкое:

– Это не ваше дело.

Да, я был, конечно, расстроен. А какому мужчине понравится, когда даже такая начальная безобидная попытка установить контакт с женщиной терпит фиаско?

– Кэтрин… – всё продолжал я эти хрестоматийные попытки в духе «как-быть-душой-компании».

– Да отвяжитесь вы. – Теперь уже был её черёд оборвать меня. – Чего вам надо? Вы не маньяк – хорошо. Со мной тоже всё отлично. До свидания, Честер Голдблюм.

Вот уж женское нутро – только что дрожащим от ужаса тоном пыталась что-то невнятно мне прочирикать, а как только поняла, что ей ничего не грозит, сразу перешла на стальные неприступные нотки и начала с неприкрытым презрением чеканить слова. Я несколько вскипел и с интонациями возмущенного школьника произнес:

– Уж простите меня, но я пришёл сюда точно так же, как пришли вы, и имею такое же право вам сказать: до свидания, миссис прокурор.

– Хорошо, до свидания, Честер. Я сама уйду.

Она ещё раз поправила шляпку, резко развернулась и собиралась идти. В этот момент я почему-то почувствовал себя виноватым. Что бы там она ни говорила, но с моей стороны было нелепым ребячеством встать в позу с женщиной таким образом. Я предпринял попытку её остановить:

– Постойте. Да постойте же вы, - я схватил её за руку.

Вдруг она так вскрикнула, что от неожиданности я на мгновение оторопел.

– Отпустите руку! Мне больно! – с мучительной гримасой закричала она.

– Ах, да, простите, пожалуйста… - опомнившись после её вопля, сказал я. - Постойте, Кэтрин, не уходите. Я не хотел вас обидеть… Просто, понимаете, - я решил перейти на интимную откровенность – ещё одна из этих книжных уловок по расположению к себе, – я очень давно хожу к этой арке. С тех пор, наверное, как она здесь появилась. Где-то же около месяца у меня никак не получалось вырваться сюда с работы, а вот сегодня наконец выпала такая возможность, и я решил прогуляться. Вот так я и шёл в своих мыслях. А когда же приблизился к арке, то обнаружил тут вас, облокотившуюся на неё, и подумал, что, возможно, вам плохо… - Всё-таки откровенность – это хорошо, но мне показалось, что не стоит вдаваться в мелкие подробности о том, как вначале я принял её за какого-то пьяного мужика. Дамочка, судя по всему, обидчивая попалась. – Знаете, - продолжил я после небольшой паузы, – а эта арка имеет какое-то магическое притяжение. Побывав возле неё хоть раз, тяжело потом к ней не вернуться. Такое впечатление, что она несёт в себе какую-то большую тайну. И мне почему-то кажется, что я должен её отгадать. Может быть, это смешно, но…

Вдруг я увидел, что лицо её сильно побледнело. Она смотрела на меня пустыми ледяными глазами. При свете ночного фонаря это выглядело особенно жутко. В один момент мне показалось, что она сейчас потеряет сознание. Она слегка пошатнулась. Я подбежал к ней и прихватил за талию.

– Кэтрин, что с вами?

– Всё х-хорошо, слабым голосом произнесла она. – Вот вы сказали про какую-то тайну…

– Да черт с ней, с этой тайной! С вами точно всё хорошо?

– Всё в порядке. Но вы послушайте, пожалуйста. Я вас слушала. – Она медленно приподнялась с моих рук. – Вы сказали про какую-то тайну арки.

– Ну сказал…

– А если я вам скажу, что знаю эту тайну… Знаю от и до?

– Но откуда? – в мою голову на мгновение закралась мысль: а не чокнутая ли она?

Она, будто не слыша моего вопроса, продолжала:

– Я вам скажу больше, Честер, – она наклонилась ко мне и с печальной улыбкой произнесла: – По секрету: если бы не было меня, не было бы и этой арки.

***

«Шестнадцать лет тому назад я училась на третьем курсе института искусств, на факультете живописи. А что нужно красивой девятнадцатилетней художнице? На самом деле не так много: искусство, выпивка и море любви. И я сполна получала всё это.

Да, мы были молоды, амбициозны и абсолютно чокнуты. Каждые выходные мы собирались на подпольные общеинститутские «вакханалии», как мы их называли между собой, и это название, стоит признать, вполне соответствовало их содержанию. На одной из таких вечеринок я и познакомилась с ним… Его звали, – она на мгновение запнулась, словно пытаясь протолкнуть образовавшийся в горле ком, - Даниэль. Даниэль Веласкес (да, он был из рода того самого Веласкеса. Его семья сбежала из Испании в 1936-м, во время гражданской войны). На тот момент он учился на последнем курсе факультета скульптуры. Безумно талантливый и красивый, он всегда представал в моём воображении в образах прекрасного махо, благородного идальго, отчаянного бандолеро в одном лице. Однако, несмотря на свою яркую внешность и – чего уж там – магнетическую сексуальность, создавалось впечатление, что он словно принуждает себя ходить на все эти тусовки, поскольку, даже флиртуя с чертовой тучей разнообразных бездарных художниц, в его взгляде всегда читались какие-то скука и одиночество. Казалось, что он путём подобных уикендовских утех будто пытался от чего-то сбежать – из-за этой частички таинственности в его образе меня ещё более влекло к нему. Но, стоит признать, была ещё одна особенность, которая негласно связывала нас. Я была, пожалуй, единственной студенткой живописи, с которой он до того момента не успел переспать, а он был единственным студентом, с которым не успела я. – Учитывая то, как она со мной говорила до того, её кокетливый смешок в этом моменте рассказа выглядел несколько неадекватно. – Так что я не могу сказать, что наша встреча стала судьбоносным громом среди ясного неба – нет, рано или поздно мы бы встретились – в том числе и в постели. Я не стану тебе описывать, Честер, как мы познакомились, что было в первую и в последующие ночи после этого – всё это одновременно слишком понятно и слишком возбудительно. А последнего я особенно опасаюсь в твоём присутствии – ты мне задал серьёзный вопрос, поэтому я хочу, чтобы и ответ на него ты воспринял головой, а не членом».

«Да уж, - подумал я в то мгновение, - интересно, все ли жёны прокуроров такие истинные леди?».

«Так вот, – продолжала она, – после безбашенных угарных ночей в его тесной каморке и в его крепких объятиях, я вдруг поняла, что безнадёжно втрескалась. Но моя любовь была всё же ничем по сравнению с его – господи, какие он говорил слова, какие подарки делал, какие декоративные скульптурки лепил для меня (хотя и я не ударяла в грязь лицом, написав 6 его портретов – 2 из них в обнажённом виде). Знаешь, ты не слушай меня, как я об этом рассказываю – я женщина, изрядно потрёпанная жизнью, а потому не какому-то Честеру Гольбленду подробно слушать о том, что творилось и что творится у меня на душе – романтические рассказики с девственными вздохами и закатыванием глазок оставь для молоденьких шлюшек старших классов. Просто поверь на слово, что редко кто в жизни любил так, как любили друг друга мы.

Дни летели за днями, ночи за ночами. Казалось, что мы могли задохнуться и погибнуть от любви, переполнявшей нас… Но, как обычно бывает во всех историях, захватывающих дух, однажды наступил Момент. Момент, ломающий всё, Момент, разделяющий на «до» и «после»… Момент, неизбежно ведущий к смерти.

В сентябре 1952 года я получила приглашение поехать на выставку в музей Родена со своими картинами. Я была безумно счастлива, а Даниэль, хотя у него самого профессиональные дела шли неважно, радовался так, словно это ему выпал шанс попасть в Париж. В поездку мою входило бесплатное недельное пребывание, но, к сожалению, она не предполагала ещё одного места для кого-то, кого художник мог взять с собой. В то время у нас было плоховато с деньгами, поэтому мы решили, что я поеду одна. Другой бы на месте Дэнни не только ревновал бы к успехам своей женщины, а наверняка негодовал бы и по поводу перспективы остаться дома, но он был не таким – он радовался за меня как ребёнок и ни слова не проронил по поводу того, что хоть немного расстроен, что не сможет отправиться со мной. Единственное: он пообещал, что когда-то непременно будет так, что мы сможем ездить в Париж вместе – не бесплатно, не по праздникам, не по поводу работы, а за свои деньги и когда только захотим.

Мы провели очередную божественную ночь, а наутро я уже ехала в поезде по направлению к своей мечте… Так мне тогда казалось».

***

Париж встретил меня вовсе не тем лживым виньеточным фарсом, которым славятся господа никогда в нем не бывавшие, но полные мечт и фантазий относительно путешествий. Проходящий по городу поезд успел ознакомить меня и с действительными его красотами, однако также и с окраинными районами, которые не имеют ничего общего с цветастыми картинками на прилавках.

Когда я прибыла на место, то взяла такси до отеля. Это было вполне уютное заведение с чистым бельем, платной выпивкой в номере и парой одноразовых ванных тапочек.

До выставки оставался один день, а потому выбор стоял довольно явно – либо завалиться на день спать, назвав это отдыхом, либо немедленно отправиться осваивать улицы города мечты.

Стоит ли говорить, что я недолго думала, дабы принять решение.

***

Вокруг меня расстилались узенькие улочки. Район, в котором я поселилась, в целом мало отличался от общих пейзажей западной Европы, однако какие-то особые флер и изыск читались даже в знакомой архитектуре, которых, пожалуй, сложно было ощутить в Австрии. В итоге, дойдя до Монмартра, я шла, вовсю разинув рот, осматривая окружавшее великолепие бутиков, как внезапно врезалась в пешехода.

– Ой, простите, – промямлила я.

– Кэт? – я подняла глаза. – Нет, Кэт, неужели и вправду ты?

Внезапно перед моим взором предстал… мой сокурсник Академии художеств… Клод. Меня обдало холодным потом, но я не подавая виду поздоровалась:

– Клод! Здравствуй-здравствуй, - и чмокнула его в щеку. – Как ты здесь, какими судьбами?

Он немного замялся, но после ответил, показав на стоявшие неподалеку мольберт и табурет:

– Вот, видишь… Работаю. Не всем после Академии выпадает роль великих художников. К сожалению. Пришлось вернуться домой, бесславно и безденежно. А ты здесь как оказалась? Господи, я так рад тебя видеть!

– Я… я… А у меня выставка в музее Родена, - засмущавшись, сказала я.

– Музей Родена… Господи, да ты звезда! Поздравляю!

На самом деле весь этот треп был не совсем тем, чем мог показаться. Наблюдая это, можно было подумать, что встретились два старых друга. На деле же прохожим Париж стоило бы знать, сколько страстных ночей я провела в объятиях Клода. Это была древняя история, задолго до Дэнни, которую мне так хотелось отправить в архив памяти, но, видимо, у парижских богов были совсем другие планы.

– Да что мы так стоим на улице – давай пойдем выпьем! Я знаю здесь замечательное заведение.

Пребывая не в особом восторге от предложения, но не имея каких-либо иных планов и альтернатив, я согласилась.

Когда мы пришли, Клод заказал нам шампанское и мороженое на десерт.

Вначале я сидела и неловко перебирала содержимое сумочки, одним из которых оказалось письмо от Денни. Глаз Клода сразу упал на него:

– О, привет из дома. Небось какой-то очередной твой дружок.

Я промолчала. Как я и боялась, это было не просто посиделкой старых друзей…

– Ты ведь помнишь?.. Помнишь нас? – заговорил он томным голосом и попытался положить свою руку на мою, но я ее одернула. – Знаешь, я очень скучаю по тебе. Я до сих пор вспоминаю…

– Клод… - перебила я его. – Понимаешь… Я не одна. И я очень люблю того человека, с которым сейчас живу. Я бы даже назвала его своим мужем, если бы не формальности…

– Мужем? Понятно, – Клод саркастично усмехнулся. – Хорош муж, сидеть в Вене, пока его жена шастает черт пойми с кем в самом центре Парижа.

– Ты не понимаешь…

– Да все я понимаю. Очередной удобный мямля для твоих разнообразных утех, – он гадко засмеялся.

– Клод, прекрати. Ты мне противен.

– Противен? Ха! А когда нашими совместными ночами ты брала эту штуку себе в рот, я не был противным.

– С меня хватит. – Я поднялась, чтобы уйти.

– Детка, - он схватил меня за руку. – Все равно эта встреча неслучайна и мы никуда друг от друга не денемся.

– Это мы еще посмотрим. – Я выдернула руку и пошла в направлении отеля.

Единственное, что я слышала, – это его смех, звучавший мне в спину.

Ах, если бы я знала, чем для меня обернется этот смех.

***

«Вот же подонок – я смотрела в зеркало ванной, умывая лицо. – И ведь ни одной мышцей, ни одной жилкой не дрогнул. Ну да, старые друзья – конечно. Эта сволочь всегда умела думать только одним местом. Похотливый бездарь!».

***

Выставка прошла, к слову, потрясающе. Вспышки фотокамер, взятые у меня интервью – все это напоминало сказку, в которой я представала главной героиней.

Когда я возвращалась в отель, я, пожалуй, даже пританцовывала от счастья. Тем не менее, сблизиться с кем-то из этих людей мне так и не удалось, а потому неформальная часть торжества так и прошла в моем номере, где я плеснула себе шампанского и произнесла тост: «За нас, Дэнни».

После этого я легла в постель и стала уже воображать свое возвращение домой – как рухну в его объятия, как буду наперебой рассказывать об успехе, и с каким восхищением он будет слушать и рукоплескать мне.

Ах, Дэнни. Милый, милый Дэнни. В таких спутанных и вожделенных мыслях я и сама не заметила, как уснула.

***

Наутро меня разбудил шум за окном подъехавшего грузовика. Это было довольно кстати, поскольку мой поезд должен был прибыть через два часа, а я еще была совершенно не готова. В итоге я приняла душ и начала как можно скорее собирать вещи, после чего вызвала такси на 11.00.

Через два часа я уже сидела в тихом ухоженном купе поезда Париж-Вена и возвращалась туда, куда хочется, пожалуй, возвращаться всегда и всем – туда, где дом и где тебя любят.

***

Распахнув двери нашей квартиры, я влетела туда как оглашенная.

– Дэнни! Дэнни, любимый, я дома!

Однако вокруг была тишина. Да, в квартире определенно было пусто.

На мгновение задумавшись, я поняла, что в этом на самом деле нет ничего странного, поскольку в это время Дэнни вполне мог находиться у себя в мастерской, выделенной ему несколько месяцев назад муниципалитетом.

Не выжидая ни минуты, я пулей ринулась уже туда.

***

Когда я подходила к зданию мастерской, у меня образовался тяжелый ком в горле, который я едва сумела проглотить. Дело в том, что территория была оцеплена полицией, а вокруг стояли толпы зевак, наблюдающие черт пойми за чем.

– Да, покончил с собой. Представляете. А такой молодой, - услышала я разговор двух старух слева от себя.

– Кто покончил с собой?! – буквально заорала я, из-за чего могла выглядеть неадекватной. Но мне было все равно.

– Как? А вы не знаете? Молодой скульптор. Говорят, потомок Веласкеса. Бедняга. По слухам, он получил какое-то ужасающее письмо из Парижа… И вот… Вот так… Бедный, бедный…

Я начала как обезумевшая пробираться сквозь оцепление. Когда полицейский попытался меня остановить, я сказала, что я жена. Меня пропустили.

Я ринулась прямиком в мастерскую. Когда я зашла, там также было пусто – и только на полу мелом был очерчен контур тела. Как я уже понимала, его тела…

Посреди мастерской стояло нечто высотой метра два, накрытое простыней. Только я хотела было подойти, как услышала за спиной голос:

– Это арка.

Я обернулась, чтобы посмотреть, с кем имею дело. Это была Жизель – гувернантка этого здания, которая в том числе убиралась и в мастерской, если Дэнни это было нужно.

– Это арка, - повторила она. Можете снять простыню.

Собственно, это я и сделала, и действительно увидела арку – довольно странную, настолько узкую, что в нее мог пройти лишь один человек. Да и в целом она создавала впечатление чего-то созданного наспех.

– Письмо. Когда он получил письмо, он был разбит и уничтожен.

– Какое письмо?

– Письмо из Парижа. Некто Клод писал, что вы и он являетесь давними любовниками, и вот наконец-то снова нашли друг друга. Он советовал Дэнни посторониться и не мешать вашей любви, назвав его третьим лишним. Он сообщал, что вы любите его, а Дэнни просто жалеете из-за того, что он настолько жалкий. Там было еще несколько подобных же мелких гадостей, о которых я не хочу упоминать.

Меня пошатнуло. Однако я подошла к арке и стала рассматривать ее.

Жизель сказала, что это арка – это последнее, что Дэнни делал перед смертью. Так, до конца не успев обтесать ее до полной ровности, он над ней и зачах. Единственное, о чем он успел попросить перед смертью – это чтобы арку поставили в центральном парке Вены – чтобы она служила памятью всех одиноких несчастных влюбленных.

Я стояла и смотрела на эту арку как вкопанная. У меня не было слез, не было чувств. Я просто стояла и смотрела. Точно так же спокойно через минут двадцать я ушла из мастерской, не проронив ни слова.

Я отправилась в парк и сидела там на скамейке до самой ночи.

– Клянусь, Дэнни – сказала я. – Ради тебя я это сделаю.

***

Через некоторое время ко мне начал свататься местный прокурор – фигура, конечно, более чем мерзкая, однако у него были деньги, а значит, была возможность воплотить то, что я была обязана сделать.

Так и вышло. Долго не обращая внимания на мою просьбу и относясь к ней как к какой-то блажи, он все-таки договорился с местными властями о том, что арку установят в центральном парке города. Безусловно, он ни черта не понял, но решил больше не слушать мои навязчивые просьбы.

А потом… А потом я умерла».

III.

Она задрала вверх рукава, и я увидел, что ее руки были полностью усеяны синяками.

– Знал бы ты, Честер… Какое это унижение. Уже давно не боль. Боли я давно не чувствую. Только постоянное чувство униженности, чувство, что ты просто вещь, предмет…

– Кэт… - я коснулся ее руки.

Она повернулась ко мне, но ее взгляд был абсолютно пуст.

– Что? Кто такая Кэт? Я – миссис Прокурор. – И она страшно засмеялась. – Слышишь, Честер, я – вещь. Я давно не человек. Она начинала разжигаться и впадать в неистовство. – Кэт, говоришь? Ну ты польстил мне, Честер Гольстадт. На самом деле я существ без имени. – Тут внезапно она дала мне пощечину и ринулась в глубину парка, хохоча и спотыкаясь. Я побежал за ней, но она развернулась и ударила меня ногой в пах так, что я согнулся. Когда я отошел от боли, она продолжала бежать, а я только кричал ей вслед: «Кэт! Кэт!». В итоге она окончательно потерялась в глубинах парка. Догнать я ее не смог.

Возвращаясь, я был абсолютно раздавленным. В мыслях не было покоя, а в груди томился сгусток, который невозможно было ни развеять, ни протолкнуть. Придя домой, я постарался уснуть, но все было тщетно.

IV.

Всю ночь я ворочался и вспоминал ее рассказ, потом ее руки, ее глаза. Так я не заметил, как на улице наступило утро. Совсем не выспавшись и находясь в каком-то наваждении, я шатаясь направился в парк. Перед глазами плыло, а сам я раскачивался, как лодка на волнах. В итоге я добрел к арке, прислонился к ней щекой и начал гладить правой рукой. Потом, облокотившись на нее спиной, я так и сполз по ней снизу до земли. И хотя было утро, но вокруг уже сновали влюбленные парочки, матери с детьми, хозяева с собаками.

Я смотрел на них, и мне было тяжело сдержать слезы. Я повернулся к арке и поцеловал ее. И, пребывая в частичном беспамятстве, вознес свои слова куда-то вверх:

– Что они могут... Что они могут понимать… эти глупые… эти… счастливые… люди.