В поисках истины Любовь

Два года обучения поварскому мастерству стали самыми худшими годами в моей жизни, о которых я не люблю вспоминать. Они навсегда поселили во мне отвращение к кухонным запахам, отбили желание готовить еду и экспериментировать в приготовлении блюд. Ужасное меню совковой столовой, воровство продуктов и откровенный цинизм работающих там людей. Тем не менее, мне предлагали остаться в качестве преподавателя теоретического обучения, и я обещала подумать над этим предложением, однако жизнь внесла свои коррективы.
В этот период в моей жизни появился мужчина, с которым впоследствие я была связана все эти годы. Наше знакомство он всегда объяснял вмешательством высших сил. Родившийся и выросший в многодетной сибирской семье, Михаил обладал целым набором комплексов, но я впервые после смерти отца видела такие любящие глаза. Он был пятым ребенком в семье крымского татарина, призванного на фронт за год до их массовой депортации, и девушки, мать которой родилась в сосланной в Сибирь еврейской семье. Он приехал в Иркутск в отпуск и с первого взгляда не мог оторвать глаза от меня, и отправился провожать до дома, но в автобусе я гордо ехала по двум билетам: один был куплен мной самостоятельно и второй, купленный им. Напросившись ко мне на чай, за этот короткий промежуток он успел меня настолько расположить к себе, что когда я отправилась его провожать, то вместо остановки автобуса мы отправились гулять по Академгородку. С этого вечера у нас появились свои памятные места, которые потом мы показывали своим детям: лиственничная аллея, по которой мы гуляли, и наша скамейка у цветочной клумбы, где мы сидели и болтали в первый вечер нашего знакомства. Все закончилось тем, что мы вернулись обратно домой и всю ночь проболтали, устроившись в кресле. Мы были оба никому ненужными и лишними детьми в своих семьях, и с этого момента я поняла, что все большие семьи устроены по одному принципу и дала себе слово, что мои дети никогда не будут расти в такой семье.
На другой день, только выйдя с рабочего места, первым мной увиденным был Михаил, сидящий на подоконнике в ожидании меня. Так продолжалось весь период его отпуска, по окончании которого он должен был возвращаться к себе в деревню. Я обещала приехать к нему в свой черед, когда у меня будет отпуск. Когда я сказала об этом матери, то меня закрыли дома, заявив, что Михаил простой деревенский парень и мне совсем не пара. Мне пришлось сделать вид, что я смирилась и никуда ехать не собираюсь. Когда все страсти улеглись, я выбрала момент, собрала чемодан и сбежала из дома. Проведя ночь на вокзале, рано утром я смогла сесть в поезд и поехала навстречу своей любви. К сожалению, одновременно со временем прибытия к месту назначения моего поезда от перрона отошла нужная мне электричка, и я была вынуждена опять провести ночь на вокзале, в этом пустом и запущенном здании. Вскоре кассирша замкнула решетчатой дверью вход в кассу и отправилась домой, и здание совсем опустело. Я с тоской вспоминала Иркутский вокзал и с нетерпением и страхом ожидала утра, когда я смогу сесть на утреннюю электричку. Наверное, это была самая длинная ночь в моей жизни, я перебралась в уголок за кассой, где меня не было видно от входа, и, когда парочка парней заглянула в двери, они решили, что в зале пусто и, на мое счастье, отправились дальше.
Наконец, пришла кассирша, а вскоре и электричка, и мне оставалась последняя часть пути. Деревня, в которую я приехала, располагалась на берегу реки, на излучине, и в ней была всего одна улица, так что заблудиться было практически невозможно. Уставшая и голодная, с большим чемоданом я шла по этой улице и почти в самом ее конце я увидела людей, вышедших из калитки. И тут от них навстречу мне направился парень, в котором я узнала Михаила. Он шел медленно, его сопровождал младший братишка, и я успела обругать себя за мое сумасшедшее решение. Оказывается, он просто не мог поверить своим глазам, сомневаясь, что я решусь на такой шаг. Его мать настояла, чтобы он отправился на покос, вместе со всей семьей, и я осталась заниматься домашним хозяйством с его бабушкой, той самой «еврейской девушкой». Она была очень немногословной, заметив лишь, что Михаил ее любимый внук, и она надеется, что он здесь в деревне и останется. Оставаться здесь в этой глуши мне совсем не хотелось, и Михаил знал об этом, однако я предпочла, занимаясь вместе с ней домашними делами, промолчать и все обдумать. Для меня мир деревни был абсолютно чужим, я шарахалась даже от петуха, проходящего по двору, и надо мной дружно потешалась вся семья. А когда мне нужно было сходить за водой на реку, я сперва внимательно изучала свой маршрут, на предмет отсутствия коров и овец по пути моего следования до реки и обратно. Не всегда эти походы проходили гладко, иногда приходилось ретироваться в срочном порядке, пусть даже и с пустым ведром.
Общаться с бабушкой было также тягостно, как и с моей матерью, вся ее согбенная, всегда в черном, фигура источала недовольство, и мне даже сейчас тяжело это вспоминать. Однако именно на ней держалось все домашнее хозяйство и, в периоды ее обид, а такое случалось часто, в домашнем хозяйстве воцарялся хаос. Ее собственная дочь была совершенно лишена как умения, так и желания вести дом. Вся их семья располагалась в одном небольшом и небогатом доме, и мне было странно, что при таком количестве парней в семье и при всем своем домашнем подсобном хозяйстве семья жила так бедно.
Отец Михаила принял меня очень тепло и сердечно, и, когда выпадало свободное время, он немного рассказывал о себе и о семье, в которой он родился и которую он, после призыва в действующую армию, никогда больше не видел. Будучи призванным из Крыма в 1943 году, он до самого конца войны прослужил на Восточном фронте и, после демобилизации, поселился в этой деревне, из которой впервые выехал уже после нашего знакомства. Возвращаться в Крым ему было запрещено. До 70-х годов у сельских жителей не было вообще никаких документов. Изначально он работал на заготовке леса, а когда строевого леса не осталось и лесозаготовительное предприятие было ликвидировано, остался работать скотником в совхозе. Его скупые и сбивчивые рассказы многое прояснили для меня, я впервые в жизни слушала сельского жителя и понимала, что советская власть лишила их уверенности в себе, и, лишив собственной земли, уничтожила само крестьянство. Рабские условия, в которых они оказались, убивали желание стремиться к достатку, да это было и невозможным. На первом месте было абстрактное совместное хозяйство, в котором все регулировалось не здравым смыслом, а партийными директивами. Выживали люди, в основном, за счет домашних хозяйств, однако и здесь были свои сложности, даже с кормом для животных. Так только после того, как было обеспечено сеном совхозное стадо, колхозникам разрешалось косить сено для своих домашних хозяйств, из которого они должны были половину сдать в совхоз - за то, что им выделили площади под покос. Меня это возмутило до глубины души, ведь мы-то в школе учили, что была барская «десятина», а здесь получалось много хуже! Работать на своих покосах они могли только в выходные, и здесь все зависело от погоды, да и сами эти площади были не лугами, а неудобьями, зачастую с болотными кочками, я несколько дней провела на покосе и видела, как тяжело было косить и сгребать сено на таких участках. У меня неплохо получалось грести сено, и я старалась как могла помогать этой семье. Здесь, на природе, было много лучше, чем в доме, медовый запах разнотравья угонял прочь мои невеселые мысли. Это была новая, доселе неведомая мне сторона жизни, и в моей душе зрел протест против этой абсолютно некомпетентной, жестокой, глупой и абсолютно бездушной власти.
Отец Михаила не любил вспоминать Крым, и только однажды, когда мы с ним работали в огороде, обмолвился, что только крымские татары могли получать урожай на соленой земле Крыма и знали, в каком месте нужно копать колодец. В нем я чувствовала любовь к земле, которую так и не смогла вытравить из его души такая тяжелая жизнь. Он был награжден именным холодным оружием в период военных действий, но я так и не смогла выпытать, за что именно. Его недовольство властью странным образом сочеталось с трепетным отношением к Сталину, и на мои доводы, что это все одна политическая система, он не реагировал или даже сердился. Тогда я впервые столкнулась с такой странной верой в людях в «доброго царя», и удивилась, почему у меня ее никогда не было, даже в детстве. 
Мой отпуск подошел к концу, я уезжала в Иркутск, следом за мной должен был ехать Михаил, которому нужно было отработать необходимые два месяца до увольнения с работы. Деревня оставила у меня тягостное впечатление: неустроенный быт, грязь и почти поголовное пьянство и сплетни - бесконечные вымыслы досужих кумушек, которым нечем больше было себя развлечь.
Возвращение в Иркутск меня слегка пугало, мне предстояло обьяснение с семьей, но мое решение было твердым, я решила связать свою жизнь с Михаилом, и знала, что мое решение никто изменить не сможет. Зная мой характер, особо меня допекать не стали, только отчуждение с семьей стало еще более сильным.
В конце сентября в Иркутск приехал Михаил, и матери пришлось прописать его у нас в квартире, чтобы он смог устроиться на работу. В маленькой комнатке в 8 квадратных метров и родилась наша семья. В ноябре месяце 1980 мы подали заявление на регистрацию брака и 19 марта 1981 года я официально вышла замуж, а 14 июля этого же года родилась Олеся. Весь период беременности я помню почти постоянное чувство голода, ведь с продовольствием в стране становилось все хуже и хуже, и с начала 1981 года в стране ввели талоны на продукты питания. Некогда богатая аграрная страна голодала, и все это сопровождалось бесконечной помощью всем странам «вставшим на социалистический путь развития». Я до сих пор помню бесконечную агитацию то за остров свободы, то за Вьетнам, то за Йемен. Однако даже по талонам купить продукты  можно было только в часы привоза продукции и отстояв многочасовую очередь.
Строительная бригада, в которой работал Михаил, подарила нам красивую детскую коляску, но какая она была тяжелая и неудобная. Для того, чтобы погулять с дочкой, мне приходилось сперва выносить коляску, а потом бегом бежать за ребенком, чтобы не успели украсть коляску, благо это был всего второй этаж. Но меня очень радовала дочка, это было маленькое и очень спокойное чудо! Михаил откровенно восторгался ребенком, и Олеся его любила больше меня, я же была с ней целыми днями, а папу она видела только вечерами и по выходным. Меня радовала их близость, и кроме того у меня было время для шитья и вязания. Мы очень сильно отличались от обычной советской семьи, когда по выходным уходили гулять на «нашу» аллею или шли в библиотеку, где под окном ставили во дворе библиотеки коляску, в которой спала наша дочка, а сами читали книги, которые были в библиотеке в единственном экземпляре и их нельзя было взять на дом. Находясь в библиотеке мы и узнали про смерть Брежнева, в тишине читального зала раздался голос из репродуктора, прямо как сигнал тревоги. Вообще, это было неожиданно, он казался вечным, как и бесконечные анекдоты, которые про него рассказывались практически на каждой кухне. В моей памяти он остался этаким вечно шепелявящим стариком, любящим лобызать всех, с кем он встречался. Когда во главе комиссии по похоронам я услышала фамилию Черненко, то подумала, что следующим Генсеком будет именно он. И когда вся страна обсуждала, как он заваливался во время церемонии похорон, стало понятно, что это ненадолго. Черненко ничем особенным не запомнился, да и пробыл он на этом посту недолго. Народ начал складывать анекдоты уже о кремлевских старцах, как их называли между собой. Вскоре его место занял Андропов, и тут страна содрогнулась. Начались настоящие облавы на улицах города, людей останавливали, требовали документы, связывались с местом работы, чтобы выявить тех, кто самовольно покинул рабочее место.
Я в этот период работала уже в университете в качестве лаборанта, предварительно отработав полтора года воспитателем в садике, чтобы получить место для своей дочки. Группы в садике были огромными, по 30 человек, и часто я была вынуждена работать без помощника и без сменщицы. Моя группа трехлетних ребятишек была младшая садовская, и часто мой рабочий день, начинавшийся в 7 часов утра, заканчивался после 7 часов вечера. Иногда родители забывали ребенка в садике, и мне приходилось отводить его домой, к счастью, это случалось нечасто. После детского садика работа в университете была для меня почти отдыхом.
Михаила я убедила поступить на вечерний факультет Энергостроительного колледжа, а на следующий год и сама решила пойти учиться без отрыва от работы на вечерний факультет. Я всегда любила учиться, и для меня это было удовольствием. Технический колледж, очень высокого уровня обучающие программы, расчеты и проекты плотин, электро- и гидростанций - все было новым и интересным для меня. Четкая логика цифр, возможность рассчитать и спроектировать любое сооружение, плеяда старой закалки преподавателей, которым я до сих пор благодарна за полученные мной знания – это был незабываемый период в моей жизни. Проблема была только в том, что нам не с кем было оставлять ребенка, но здесь нам очень помогла наша соседка с четвертого этажа, Анна Ивановна, ставшая для нашей дочки настоящей бабушкой.
Моя собственная мать относилась к моей дочке еще хуже, чем ко мне, и для меня это было большой бедой. В такой отмосфере взаимного отчуждения мы прожили почти 8 лет, снять квартиру семье с ребенком было практически невозможно. Небольшой период мы прожили в квартире брата Михаила, оплатив его задолженность за квартиру и сделав в ней ремонт, после чего нам было предложено освободить квартиру. Пришлось нам вновь перебираться в нашу маленькую комнатку, и ждать, когда же наконец подойдет наша очередь на получение жилья. Тем временем Олеся пошла в школу, и наша семья ожидала прибавления, что вызвало очередной скандал в семье, в которой я родилась. В дополнение к моему отвратительному состоянию здоровья, связанному с тяжелой беременностью, мне устроили семейный суд за желание родить ребенка. К счастью, как молодому специалисту, Михаилу выделили, наконец, однокомнатную квартиру, поскольку после окончания техникума его назначили на должность производителя работ.
До сих пор я вспоминаю, как я сидела на диване с новорожденным сыном на руках и не могла поверить, что у меня есть собственное жилье. Первые два месяца были очень сложными, и я не знала, выживет ли ребенок, с таким трудом и с риском для жизни выношенный мной. Ему занесли в родильном доме стафиллоккок в пуповину, и из больницы я его забрала под расписку, что в случае смерти ребенка у меня не будет к ним претензий. Земной поклон детскому врачу Ифле Халиловне, кстати тоже крымской татарке, дважды в день приходившей к нам домой и сумевшей достать для нас иммуноглобулин, после которого Алекс стал есть, спать и набирать вес. И, когда в очередной визит наш дорогой доктор сказала, что опасность миновала, а это уже было два месяца после его рождения, мои ноги подкосились и я сползла по стенке и заплакала. До этого времени я только, сжав зубы, молча боролась за жизнь сына, это было для меня единственной целью на тот момент. Сейчас я чувствую свою вину перед старшей дочерью, за то, что тот период я уделяла ей мало внимания и не всегда была к ней справедлива...
Жизнь входила в нормальное русло, и мы очень быстро привели нашу квартирку в уютное, хоть и маленькое, гнездышко. Михаил работал на строительном участке при Геофизической экспедиции и получал продовольственные пайки, и это помогало выживать.  Иногда мне приходилось оставлять детей одних, чтобы купить молочные продукты, которые становились все более худшего качества. Все чаще они были изготовлены из восстановленного сухого молока, купить овощи или фрукты можно было только на рынке по гораздо более высокой цене, чем в магазине. Постепенно практически все продукты стали продаваться по талонам, которых становилось все больше, их ввели уже и на некоторые промышленные товары, в частности, даже на мыло и стиральный порошок.
Политики жили своей жизнью, на смену умершему Андропову пришел Горбачев, на фоне тотального дефицита и катастрофической нехватки продуктов народ злился на бесконечные наряды его жены и их бесполезные заграничные поездки, и начал складывать анекдоты про Генерального секретаря – тракториста и его жену. Обьявили перестройку и гласность, но выживать становилось все тяжелее, страна переходила на натуральный обмен, перестали выплачиваться зарплаты, начали закрываться производства. Газеты невозможно было читать, бесконечные пленумы и съезды. По радио «Свобода» транслировались передачи с вопросами Горбачеву, на какие деньги он покупает баснословно дорогие украшения для своей жены и его как обычно пространственные объяснения, что он очень любит свою жену и ни в чем не может ей отказать. Глупая, абсолютно непрофессиональная кучка бюрократов убивала окончательно страну, когда-то считавшуюся богатой и самодостаточной. К примеру, объявленная Лигачевым – одним из партийных секретарей, соратником Горбачева, борьба с пьянством обернулась вырубкой знаменитых Кавказских и Краснодарских виноградников.
Однажды я решила внимательно послушать многочасовую речь Горбачева, и меня поразила удивительная его способность говорить практически 3 часа и при этом не сказать ничего определенного. Поездка его в Китай, на которую так надеялись китайские студенты, тоже не дала никаких результатов для них, восставших против самоуправства властей. Бездарная и глупая политика Горбачева привела к развалу СССР, о чем, кстати, у меня нет ни малейшего сожаления, и завершилась приходом к власти Ельцина. Впервые в моей душе возник лучик надежды, каюсь, но это было очень недолго. С приходом к власти ельцинской семьи начался откровенный грабеж всего и вся. Все, кто пришел в этот период к власти, были обычными и откровенными ворами, вся ранее государственная собственность становилась частной, часто вовсе без аукционов или на аукционах с подставными лицами. Здесь уместно вспомнить Чубайсовскую приватизацию и Гайдаровскую экономическую реформу, которые попросту окончательно разорили население. Приватизационные чеки, для которых невозможно было найти применение, мгновенно появившиеся различные фонды, обещавшие невиданную прибыль и очень быстро исчезавшие с чеками поверивших им людей. На другой день после «отпуска» цен, когда мы пришли в магазин, на прилавках разом появились все продукты, но по такой цене, что их невозможно было купить. Я помню мрачные лица людей и возгласы мужчин, что пора брать в руки оружие. На фоне многомесячной невыплаты зарплат это обилие непонятно откуда взявшихся продуктов, по более чем на порядок возросшим ценам — это было очередное преступление правительства. Впоследствии я узнала, что в этот период были приведены в готовность все внутренние войска, включая ОМОН, но бунтов не было, сказалась почти столетняя «отрицательная селекция», проведенная большевиками. Это был ужасный период полнейшей безнадежности и понимания, что у нас нет будущего, я часто не знала, чем я буду кормить детей завтра. Нас спасали только случайные подработки, в виде разработки проектов и написании смет для строительных кооперативов, которые расплачивались «живыми» деньгами. Михаилу предлагали перейти в кооператив, но он не мог уволиться с работы, поскольку мы жили в служебной квартире, которую, в случае его увольнения, мы должны были освободить. Работа в кооперативе тоже была опасной,  борьба за место под солнцем часто заканчивались гибелью людей. Так погибла бухгалтер одного из кооперативов, с которыми сотрудничал Михаил. В окно ее квартиры с улицы кинули бутылку с зажигательной смесью. Основатель другого кооператива был застрелен в своем собственном гараже, часто люди погибали в различных инцидентах. Иногда было непонятно, действительно ли произошел несчастный случай или это была хорошо спланированная акция.
Правительству нужно было отвлечь народ от экономической ситуации в стране, и грянула первая чеченская кампания. Единственное, что хорошо умели делать в совке — это была пропаганда, и она полилась из радиоточки, из телевизора, который вскоре сломался, не выдержав ельцинской лжи. Я помню красивое мужественное лицо Джохара Дудаева, и все в моей душе перевернулось, когда стали готовиться переговоры между Дудаевым и Ельциным, это была ловушка, с целью убрать Джохара.  Время, пока Боровой держал Дудаева на проводе, позволило определить цель и ее уничтожить. Я думаю, что Джохар понимал, что его хотят убрать, но решил рискнуть собой, надеясь достичь соглашения с Ельциным. Подлый, лживый совок, моя душа не выдержала, и в 1999 году, в период второй чеченской кампании, я выступила в нашей студенческой группе, возмущаясь действиями российской власти. Одна из студенток донесла на меня в деканат и меня вызвал заместитель декана. Мне грозило отчисление из университета, но, на мое счастье, замдекана оказался порядочным человеком, и, учитывая мою отличную учебу и мою убежденность в своей правоте, все ограничилость только беседой. Донос был порван и выброшен в моем присутствии в мусорную корзину.
Вскоре после рождения второго ребенка, на моей работе стали распределять дачные участки, и я смогла принять участие в этой процедуре. С одной стороны, мне было жаль те деревья, которые росли на нашем участке, а с другой стороны, нам было не выжить без своей земли. Против выделения дачных участков активно выступали иркутский журналист Юрий Удодов и писатель Валентин Распутин. Самое удивительное, что у них тоже были свои дачные участки по Байкальскому тракту. На тот момент для моей семьи кусок земли - это был вопрос выживания. По выходным, ранним утром мы выезжали на мотоцикле, который Михаилу удалось купить по очень большому знакомству, часто между нами сидел и досыпал наш младший сын Алекс, который был большим любителем ездить на дачу. Участки, выделенные нам, находились на расстоянии 26 километров от города, и предназначенные для перевозки дачников автобусы не справлялись с пассажиропотоком, да и к нашему садоводству маршрут автобуса не доходил. И до того времени, как у нас появился мотоцикл, мы после ужасной давки в автобусе шли 5 километров пешком, затем работали на своем участке и опять отправлялись в обратный пятикилометровый  путь, боясь пропустить последний автобус. Однажды автобус сломался, и нам пришлось идти пешком все расстояние до города, ведь там оставались наши дети. Вскоре мы смогли сменить мотоцикл на старенькую «Ниву», которая бесконечно ломалась и все время требовала ремонта, но была более безопасна, чем мотоцикл. Да и украсть новый мотоцикл было легче и престижнее, чем старую машину. Купить новую машину в СССР было нереально, существовали многолетние очереди за автомобилями. А в довершение к этому, после распада союза все сбережения, которые хранились в сберегательных кассах, были «заморожены», а потом они попросту совсем обесценились.
Я хорошо понимала, что именно варварская вырубка леса, особенно в пригороде, служит причиной изменения климата, но у меня не было выбора, детей нужно было кормить. Весной 1980 года в Иркутске прошла первая пыльная буря, раньше такое явление было незнакомо жителям нашего региона. Впоследствие их количество и сила увеличивались в точном соответствии с лесными пожарами и с массовой вырубкой леса. Однако именно этот вопрос всегда замалчивался при обсуждении происходящих климатических изменений. Как правило, обсуждаются вопросы, которые лоббируют интересы определенной группы людей. Хочется добавить, что в период обучения в школе, после окончания очередного учебного года, мы занимались отработкой двухнедельной производственной практики. В младших классах собирали еловые и сосновые шишки для получения семян, в старших занимались прополкой молодых лесных всходов, что, кстати, было совсем неплохим и вполне полезным занятием. Постепенно такая отработка тихо и незаметно ушла в прошлое.
Моя работа в институте в основном заключалась в печатании статей и монографий преподавателей нашей кафедры на печатной машинке. Я помнила рассказы и читала статьи Вахромеева Сергея Андреевича, и, по сравнению с ними, материалы, с которыми я работала, казались мне откровенно слабыми и безграмотными. Помню, как нам на кафедру принес для ознакомления свою работу соискатель ученой степени кандидата геологических наук из Монголии, это была интересная и стоящая работа. Но, к сожалению, он не смог защититься, поскольку его работа оказалась включенной в только что представленную к защите докторскую диссертацию соискателя нашей кафедры. Начинался период тотального плагиата и погони за прибылью любой ценой. Место профессора Вахромеева, как и его кабинет, занял его ученик, используя материалы своего учителя, он довольно быстро достиг известности, но никак ни уровня знания и уважения своего учителя. Уходила в небытие профессия геологов-романтиков, на факультете оставались всего трое настоящих ученых, один из них впоследствие стал моим научным руководителем, сумев увлечь меня теорией времени Козырева.
Олеся – старшая дочь, заканчивала лицей и, вопреки изначальному ее желанию – изучению английского, которым она занималась с первого класса и очень любила, ее выбор пал на математику. Меня очень удивил ее выбор, но это было ее право и ее жизнь, и я могла только уважать ее решение. Сдав выпускные лицейские экзамены на высшие баллы, она получила возможность бесплатного обучения на факультете математики и экономики Иркутского Государственного университета. Алекс учился в средней образовательной и одновременно в музыкальной школе. И тут моя подруга уговорила Михаила и меня подать документы в технический университет, теперь мы могли это сделать, поскольку справку о социальном происхождении перестали требовать.
Программа университета после обучения в энергостроительном техникуме показалась нам очень легкой, и за два года обучения мы выполнили полный учебный план и подготовили проект водоснабжения и водоотведения Селенгинской картонной фабрики. В период обучения меня поразило, что многие преподаватели вымогали деньги со студентов и без оплаты отказывались принимать экзамен или зачет, хотя все мы обучались на платной форме обучения. Система образования деградировала, но я была твердо убеждена, что если я знаю предмет, то мне могут поставить ниже оценку, но я все равно сдам предмет и давать взятку я не буду никогда. После защиты дипломного проекта и получения диплома, мне вновь предложили остаться работать в университете, и я стала задумываться об аспирантуре. После моего разговора с Виталием Андреевичем Филонюком, поделившимся со мной своими соображениями по теории времени, я просто заболела этой идеей. Я хотела возместить ущерб за срубленные на моем участке деревья и посвятила свою работу проблеме оценки антропогенного воздействия на природную систему.
Вернувшись на работу в университет на кафедру Финансы и кредит в качестве методиста, я получила возможность бесплатного обучения в аспирантуре. Составление учебных планов и разработка учебных и рабочих программ, подбор учебной литературы и подготовка учебных пособий – это был уникальный и очень полезный опыт. Однако атмосфера тотальной коррупции на этой кафедре вынудили меня искать возможность сменить работу, и я с удовольствием приняла предложение перейти преподавателем на кафедру Экономической теории. С ужасом я обнаружила, что и здесь царит атмосфера коррупции, которой я всегда чуждалась. Поговорив с проректором по науке Евстафьевым Сергеем Николаевичем, который мне предложил взять год для завершения работы над кандидатской диссертацией, я пришла к выводу, что это самый лучший вариант для меня. Этому человеку я благодарна за предоставленную мне возможность закончить научную работу, он спас меня от необходимости научиться давать взятки.