В поисках истины Буря

Приближались зимние олимпийские игры в Сочи, для которых срочно создавалась необходимая инфраструктура, возводимая с проектно-технологическими нарушениями и с колоссальным «распилом» средств. Крайне неудачный выбор места проведения игр на южном курорте вместо гораздо более подходящего Байкальского горнолыжного курорта требовал значительных дополнительных затрат.  Кроме того, с ограничением производственных мощностей Байкальского целлюлозно-бумажного комбината, построенного, по указанию Брежнева, на самом берегу знаменитого озера и систематически отравляющего его, население города осталось практически без средств к существованию. Однако создавались бригады специалистов и самолетами отправлялись из Сибири в Сочи для работ по созданию горнолыжных трасс, трамплинов, ледяных арен и других подобных сооружений, которые никогда больше не будут эксплуатироваться по очень простой причине - отсутствию снега. И в это же самое время, по всей стране, все игровые площадки, футбольные поля и катки отчуждались под застройку, тем самым детей лишали возможности заниматься спортом и воспитывать своих спортсменов. Зато накануне олимпиады перекупались за баснословные гонорары спортсмены из других стран, с целью создания положительного имиджа кремлевскому карлику.
Во время прощального ужина с норвежцами мы разговорились о предстоящих зимних олимпийских играх, и я, по своему обычаю, откровенно высказала свою точку зрения по этому вопросу. Как ни странно, мой авторитет после этого только возрос, оказалось, что они разделяли мою точку зрения. Проводить олимпийские игры в нищей и голодной стране, с разваливающейся на глазах инфраструктурой, на мой взгляд было преступлением, тем более с таким откровенным воровством и отвратительным качеством работ. Когда при благоустройстве территорий отсутствовала ливневая канализация, а решетки, предназначенные для стока воды, просто укладывались на поверхность земли, без прокладки подземной системы водоотведения. По документам система водоотведения считалась построенной, а в реальности существовали только положенные на землю в некоторых местах решетки.
Более того, это подпитывало амбиции засевшего в кремле Горлума, и, наблюдая культивируемые в стране агрессивные настроения озлобленного и голодного населения, я всерьез опасалась, что он захочет начать маленькую, но победоносную войну. Вся эта ситуация очень напоминала мне историю фашистской Германии, когда Гитлер после летней олимпиады 1936 года, прошедшей в Берлине, вскоре начал вторую мировую войну.
На фоне всех этих событий я занималась рассылкой рефератов докторской диссертации и готовилась к поездке в Москву. По согласованию с учебным отделом, я попросила максимальное количество лекций перенести мне на осенний период, и они уже были мной проведены. Подготовив в качестве моего ассистента свою аспирантку для проведения практических занятий по разработанному мной плану, я обеспечила непрерывность и надежность учебного процесса, не снижая его качества. Казалось, что все складывается благополучно, и тут, на мою беду, у моего заведующего кафедрой Евгения Хохрина случился сердечный приступ, и обязанности заведующего кафедрой самовольно, без решения коллектива кафедры, возложил на себя Калихман.
По получении вызова на защиту, я начала оформлять командировочное удостоверение и обратилась к Калихману за подписью. В обмен он стал меня шантажировать, чтобы я отдала под его руководство созданные и руководимые мной обе магистерские программы в обмен на его подпись на командировочном удостоверении.  Я была вынуждена обратиться к руководству университета, однако совершенно безрезультатно; было очевидно, что они разделяют предложение Калихмана, коррупция элементарно разъедала систему высшего образования. Декан факультета Чупин потребовал от меня электронный вариант моей диссертации, и, хотя я не имела права предоставлять ему такого рода информацию, я была вынуждена это сделать. После беглого просмотра моей диссертационной работы он стал задавать мне вопросы о том, где я украла ее, говоря, что даже внести в уже существующую формулу коэффициент является очень сложной работой, а я предлагаю свою собственную математическую модель. В ответ на его оскорбления я показала ему список моих публикаций и предложила ознакомиться с ними. После декана я пообщалась с Пешковым – новоиспеченным проректором по науке, который, в свою очередь, спросил, сколько я заплатила за свою докторскую работу и откуда у меня такие деньги. Мой ответ, что я все делаю своими мозгами и руками, его абсолютно не удовлетворил, и он потребовал подтверждение от Главного управления МЧС по Иркутской области, что я действительно сотрудничала с ними. На мое предложение привезти ему это соглашение, чтобы не терять время на переписку, он заявил, что он сделает официальный запрос, что он и сделал. Копия официального ответа с подтверждением о десятилетнем сотрудничестве до сих пор хранится у меня, как, впрочем, и многие другие документы и копии.
Ситуация складывалась тупиковая, была проделана колоссальная работа, пришло значительное количество отзывов на автореферат моей работы, все они были положительными, с незначительными замечаниями, легко снимаемыми в процессе защиты. Требуемый объем автореферата не мог вместить все существенное, обстоятельно изложенное на четырех сотнях страниц самой диссертации. Кроме того, сама секретность материала накладывала свои ограничения. Мной уже были куплены билеты для оппонентов и для меня, забронированы номера в гостинице и подготовлены все необходимые документы. Из диссертационного совета мне также сообщили, что моей работой заинтересовался Совет Федераций, что было совершенно необычным, и мне было необходимо привезти для них дополнительный вариант диссертации, который предстояло срочно распечатать и переплести. Мои нервы не выдержали, и я слегла с почечной коликой.
Немного придя в себя, я отправилась в университет и подписала соглашение о передаче моих магистерских групп Калихману, тем самым он положил уже отработанные мной за осенний семестр деньги в свой карман, оформив на освободившееся место свою жену Татьяну Калихман – сотрудницу Института Географии Сибирского отделения Российской Академии наук. Надо заметить, что она ни разу даже не появилась в университете. Моей аспирантке Ольге Михайловой ее практическую работу со студентами тоже не оплатили, очевидно, эти деньги также были присвоены Калихманом.
Немного озадачило меня поведение моих коллег, прятавших глаза при встрече и избегающих разговаривать со мной. Впрочем, мне было некогда, на другой день рано утром я вылетала в Москву. Если бы я знала, что за нескольких дней моего отсутствия по причине болезни Калихманом было организовано и проведено так называемое обсуждение моей диссертации, точнее судилище с единственной целью сорвать защиту моей докторской диссертации и оставаться единственным профессором на кафедре. Какой грязный и гнусный пасквиль он состряпал, и его подписал и утвердил проректор по науке! Я этот «шедевр» увидела только в дисертационном совете. Впоследствии, мой близкий друг и совершенно неподкупный адвокат, Евгения Рю, опротестовала этот пасквиль в Иркутском районном суде, и Калихман был уволен, а по делу Пешкова было начато служебное расследование, закончившееся лишением его докторской степени.
По прибытии в Москву, вне зависимости от получения этого пасквиля, диссертационный совет не отменил свое решение, и только вечером накануне защиты, с появлением в приемной проректора по науке какого-то странного человека, мое сердце сжалось от недоброго предчувствия. Тем не менее, на другой день все прошло благополучно, однако, когда дошло до голосования и стало понятно, что большинством голосов совет проголосует за присуждение мне докторской степени, председатель совета заявил, что по приказу ректора он останавливает защиту. Мой основной оппонент - эксперт Высшей Аттестационной комиссии (ВАК), попытался возражать, но ему не дали слова, также как другим членам совета, просто ошарашенным таким неожиданным решением.
Опустошенная и оглушенная всем произошедшим, не помню, как я добралась до гостиницы, мои оппоненты пришли ко мне в номер с едой и бутылкой коньяка и буквально заставили меня выпить несколько глотков коньяка и немного поесть. Только после этого они меня проинформировали, что решение об отложении голосования пришло из Кремля, чему я, честно говоря, не могла поверить. Предварительно мы решили, что я поеду непосредственно в приемную ВАКа и попробую выяснить, что именно происходит, и как я должна поступить в этом случае. Впоследствии я именно так и сделала, на что мне было предложено оставить письменное сообщение и ждать в Москве решения вопроса.
Потом мы переключились на разговор об Украине, у одного из оппонентов служил в армии сын, и он поделился опасениями, что, на фоне подтягивания военной техники и живой силы, могут начаться военные действия против Украины. В это тоже совсем не верилось, даже после Чечни и Грузии. Все трое моих оппонентов были умными, честными и очень способными людьми, тем не менее, такое предположение абсолютно не укладывалось в голове, а может, просто не хотелось в это верить. Однако приведение войск в боевую готовность явно свидетельствовало о готовности к наступлению.
 На другой день мои оппоненты разъехались по своим городам, а я осталась ждать решения диссертационного совета, без которого я не могла закрыть мое командировочное удостоверение. Моя попытка потребовать вернуть мои документы, представленные в совет, тоже не увенчалась успехом, а как только я попробовала настаивать на возврате, так получила угрозу от, кто бы мог подумать, проректора по науке МИЭТа. Мой муж, крайне встревоженный всем происходящим, посоветовал больше не настаивать на возврате документов и просто дождаться решения, и уже из Иркутска пытаться разрешить эту проблему.
Срок моей командировки подходил к концу, и мне действительно выдали решение, очень глупое решение, в котором было сказано, что мои документы были представлены неполностью, что абсолютно не имело под собой основания. Поскольку, если пакет документов неполно представлен, то невозможно даже выйти на защиту. Очень многие сотрудники подходили ко мне с выражением симпатии и негодования по произошедшему и тоже предупреждали меня, чтобы я не выходила из гостиницы в темное время суток.
Хотя обычно я не смотрю телевизор, но в гостиничном номере это был единственный источник информации, и я с тревогой следила за всеобщей истерией обвинения Украины во всех смертных грехах. Наблюдая в прямом эфире решение Совета Федераций о введении войск в Украину, я просто замерла от ужаса и поняла, что Россия обречена. Никто не вышел и не выступил с протестом, сто лет отрицательной селекции сделали свое дело – вывели нового советского человека, с этим чувством гадливости я покидала Москву.
В аэропорту Домодедово со мной заговорила рядом сидящая женщина и поделилась своей болью. Она летела в Киев к младшему сыну, побывав в гостях у старшего сына, жившего в Питере, и искренне недоумевала, как же теперь будут складываться отношения в ее семье. Мне нечего было ей ответить, я только помогла ей получить посадочный талон и найти выход на ее рейс. Мои опасения реализовались даже раньше, чем я предполагала, и оказались гораздо серьезнее, чем я ожидала. Мне и в страшном сне не могло присниться, что Россия начнет войну с Украиной.
По возвращении домой я, с помощью Жени, начала свою битву за справедливость, должна сказать, что нам повезло, и судья оказалась честным и порядочным человеком, что было крайне удивительно для нас обеих. Однако в университете дела становились хуже с каждым днем, проректор по науке неоднократно безуспешно призывал меня отказаться от моих «экстремистских» взглядов с целью получения докторского диплома. После моих многочисленных отказов, дошло до беседы с первым проректором, который умудрился потребовать от меня не только отказаться от моих убеждений, но также публично отказаться от дочери и внучки, проживающих во «враждебном» государстве, в Канаде.
В ответ я написала очередное письмо поддержки Украины и отправила его по электронной почте в Киев для моей украинской коллеги Елены Пугачевой. Возможно, это было неразумным, но в атмосфере царящей в стране ненависти к людям, защищающим свою землю, я не могла поступить иначе. Даже в бытовых мелочах, когда я стояла в очереди к банкомату и, не выдержав восхвалений кремлевскому преступнику, заявила, что захват Крыма – это преступление, люди в очереди, хорошо знающие и уважающие меня, были готовы меня избить. Еще совсем недавно эти люди ругали Горлума, а теперь они откровенно восхищались его наглостью и не хотели замечать снующие по городу маршрутки с грузом 200. Его идея по отвлечению населения от собственных проблем, с переключением внимания на внешнего врага, удалась на славу.
Люди еще не знали, что их лишили накопительной части пенсий, формировали которую принудительно, удерживая из наших зарплат почти 20 процентов ежемесячно. Их дурманил мнимый успех кремлевского руководства, за который платили жизнями недожившие и недолюбившие парни, как с украинской, так и с российской стороны. Однако, если с украинской стороны этих парней хоронили как героев, каковыми они и являлись, то с российской стороны на рассвете привозили запаянные гробы и, крадучись, развозили их по указанным адресам. И это еще было только начало, впоследствии груз 200 привозить перестали, и хоронили погибших непонятно, где и как. В итоге только Иркутская область получила разнарядку призвать 10 тысяч новобранцев в осенний призыв, что было абсолютно нереальной задачей при двухмиллионном населении области. Поскольку, даже когда я принимала участие на правах эксперта в призывной весенней комиссии 2005 года, 85 процентов парней призывного возраста имели серьезные хронические заболевания, тем не менее, почти все они были признаны годными к военной службе. При беседе с врачами, проводящими осмотр, и при изучении информационных данных, я отметила устойчивую тенденцию к росту хронических заболеваний у юношей призывного возраста. У очень многих отмечался дефицит веса и снижение интеллектуальных способностей, наряду с обычной бытовой запущенностью. Публиковать полученные данные мне не разрешили и больше меня к этой работе не привлекали.
Во всей этой ситуации больше всего меня удивляла позиция украинского президента, сдавшего без боя Крым и продолжавшего поддерживать дипломатические и торговые отношения с Россией. Все это напоминало какие-то внутренние соглашения между двумя сторонами, неизвестные широкой общественности. Конечно, это только мои предположения, но, когда в голодной стране давят тракторами санкционные продукты из «вражеского окружения» и при этом продолжают торговать на каждом углу продукцией фабрики «Рошен», честно говоря, это вызывает недоумение. А что, если и Крым был такой же разменной монетой, и его оккупация была спланирована и согласована, в обмен на пост президента? А впоследствии кремлевский гопник, не соблюдая соглашений, решил проложить себе коридор в Крым, захватив Луганскую и Донецкую области Украины, а это уже не отвечало договоренности и пришлось обороняться. Особенно хорошо это увязывается с неудачной попыткой построить надежный и долговечный мост через Керченский пролив. Тем более, что в сети можно легко найти записи переговоров кремлевского и украинского президентов, которые очень напоминают дружескую беседу.