В вагоне поезда

 
                В вагоне поезда…               
               
                сюжет подсказан доктором Мельником А.А.

       Пассажира подселили в купе поздно вечером. Стараясь не шуметь и не мешать отдыхать единственной попутчице, мужчина сбегал в туалет, чтобы переодеться и умыться, потом повозился с постельным бельём и с удовольствием улёгся.
       Ника не спала. Просила же проводницу никого к ней не подселять! Десятку сунула в жадную лапку, и та клятвенно обещала. И что? Вот, пожалуйста, какой-то мужик возится в метре от неё. Вроде успокоился… Нет, опять завозился. Злость уже вовсю кипела и грозилась выплеснуться резким требованием наконец угомониться. Звякнул стакан. Он что, выпивать тут собирается?! Алкоголик несчастный!
-Вы простите, пожалуйста, - мягко попросил мужчина, - я вижу, вы не спите. Я, конечно, мешаю. Всегда забываю выпить на ночь лекарство. Так неудобно, когда надо помнить ещё и об этой ерунде. Извините, пожалуйста!
       Злость тут же улетучилась: лекарство – на это не обижаются. Её сердце медика тут же прониклось сочувствием к, судя по голосу, ещё молодому мужчине. Она села на полке, поджав под себя ноги и опираясь спиной на стенку купе. В сумраке вагона читался четкий профиль мужчины, блестели глаза. Он тоже сел, только развернулся лицом к двери.
-Хотите воды? Это минералка, - предложил он.
-Пожалуй, - согласилась она и подставила чашку. Он щедро, до краёв, наполнил её.     Водичка оказалась чуть солоноватая, но не противная.
-Знаете, я только что побывал в городе своей юности, - доверительно сообщил он, -вообще-то сам я из северных краёв. Там у нас озёра, озёра, скалы – суровая красота. Но как-то услышал песню по радио: «Есть город, который я вижу во сне, о, если б вы знали, как дорог у Чёрного моря открывшийся мне в цветущих акациях город…»
      Голос у него был славный, не оперный, конечно, но приятный. Ника подумала, что такие голоса не часто услышишь. Был в её студенческом прошлом один мимолётный знакомый с таким же задушевным голосом.
-Знакомая песня, - кивнула она.
-Да, её раньше часто передавали по радио. Так вот я просто заболел этим городом у Чёрного моря. Нас у мамы четверо: трое братьев и сестра. Я младший, и мама очень не хотела, чтобы мы разлетелись по разным городам. Она нас так воспитала, что мы один без другого и часу прожить не могли. А уж к Сонюшке – сестре нашей – всегда было особое отношение. А как иначе? Она же девочка! И мама уговаривала меня остаться со всеми вместе, не уезжать. Но, видимо, в меня больше всех других качеств природа вмешала упрямства. В общем, уехал я.
       Солнечный город превзошёл все мои ожидания. Каштаны, акация, платаны – таких в наших северных краях сроду не было. А море! Яркое, синее, тёплое! Девушки – все красавицы! Тогда мода была на сарафанчики. И они в этих коротеньких сарафанчиках с голыми руками и обнажёнными плечами, загорелые, словно шоколадки. В мореходном училище нас просеивали как песок. Но мне повезло, меня приняли. И тут я узнал, что значит носить форму в этом морском городе. Мы сами себя относили к элите. Дураки, конечно, но фуражку с крабом носили гордо. У всех завелись подружки. У всех, кроме меня. То ли мамино воспитание, то ли застенчивость, то ли романтические представления  - не знаю, но только задразнили меня однокурсники. Сначала звали романтиком, а потом сократили до Ромки. И прилипло это имя ко мне. Хотя на самом деле меня зовут Николаем.
       Ника попыталась всмотреться, чтобы увидеть лицо Николая, но в купе было слишком темно для этого. Она допила воду и поставила чашку на столик.
-Забавно, что я всё это вам рассказываю, - усмехнулся мужчина.
-Так обычно и бывает в поезде. Это потому, что мы завтра разбежимся каждый в свою сторону и вряд ли когда-либо встретимся. И наши маленькие тайны и откровения уйдут в прошлое.
-Да, вы правы. Но, если бы мы были с вами не в реальности, а персонажами романа, то читатель мог бы предположить дальнейшее романтическое развитие событий.
-К счастью, мы не персонажи романа, - поспешила уточнить Ника, - так что же дальше ждало Ромку?
-Ромка закончил мореходку и получил назначение на китобойную флотилию. Теперь он ещё радостнее ждал возвращения в любимый город, тем более, что там был человек, ради которого хотелось вернуться домой. Верочку я встретил случайно…
-Кого? - встрепенулась Ника.
-Верочка училась в медицинском институте всего лишь на первом курсе, но манеры у неё были такие, будто она не студентка-медичка, а, по крайней мере, принцесса инкогнито. Никогда, ни в одной женщине я после не встречал такого чувства достоинства, благородства. Она была чудо как хороша. Изящество, изысканность, чувство врождённого вкуса – всё отличало её от ровесниц.
-Может, вы преувеличиваете? – пробормотала Ника. Она завидовала той, другой женщине, о которой он говорил с такой нежной страстью, а в его тихом голосе слились и потаённая боль, и безмерная ласка. Завидовала самой мрачной завистью.
-Преувеличиваю? Нисколько. Когда флотилия возвратилась в порт, я, как безумный, вместо того, чтобы бежать к себе домой, помчался прямо к её дому. Она снимала комнату неподалёку от института. Думаете, были объятия-поцелуи? Ничего подобного. Нет, конечно, нежный целомудренный поцелуй в щечку был – и всё. И мне это нравилось, потому что доступных девиц в нашем морском городе всегда хватало.  Мы встречались каждый вечер. Нам нравилось пройтись по главной улице, полной всяких магазинов. Помню, один назывался «Оксамит Украины». Оксамит – это бархат по-украински. Думаете, там продавали дорогие ткани? Ничего подобного. Там торговали винами в бутылках и на разлив. Можно было купить гранёный стаканчик вина за двадцать пять или пятьдесят копеек. И несло из дверей этого «Оксамита» таким прокисшим винищем… Но были и редкие модные кафешки-ресторанчики. Мы с Верочкой повадились за мороженым в «Алые паруса». Тогда все увлекались Грином. А ещё мы любили городской сад со львами. Там по вечерам играл оркестр, мы устраивались на скамейке возле пушкинского дерева, слушали музыку, говорили о всякой чепухе. Помню, как-то я решился и взял её руку в свою. Меня такая нежность переполняла, что от избытка чувств я перецеловал каждый её пальчик. Верочка не отругала меня за наглую решительность, она засмеялась и подставила мне ладошку. И я погиб. Погиб окончательно и бесповоротно. И решил сделать Верочке предложение.
       Это был замечательный день. Он был наполнен ожиданием вечера и встречи с Верочкой. Я придирчиво выбрал небольшой, но очень красивый букет её любимых чайных роз. Выгладил брюки так, что о стрелки на них можно было порезаться. Надел новую моднейшую нейлоновую сорочку, отливавшую ослепительной белизной. Мы собирались в «Братиславу». Это был модный по тем временам ресторан. Конечно, я пришёл раньше Верочки и стоял в задумчивости, соображая, как лучше сказать ей, что жизни мне без неё нет. Я увидел её издали. Её нельзя было не заметить: нежнейшего оттенка бледно-розовое платье из какого-то материала с искорками, изящная головка с простой, но модной причёской – никаких там залитых лаком «бабетт», светлые туфли на шпильке. Она плыла в мою сторону и уже издали улыбалась чудесной ласковой улыбкой. Все встречные мужчины провожали её взглядами и тоже невольно улыбались, подпадая под её обаяние. Она взяла одну розу из букета и, глядя в зеркальную витрину, приколола её к своему платью.
       Для меня никого, кроме Верочки, вокруг не существовало, я видел только её одну. Видимо, поэтому и не заметил, как дорогу нам заступили три девушки.
-Вот ты где! – заявила одна из них и ткнула меня пальцем в грудь.
-Мы ждём его, а он нашёл очередную дурочку! – завопила другая.
-Он тебе уже, небось, руку и сердце предлагал? – третья уставилась на Верочку, - не верь! Мы его давно знаем. Он, знаешь, какой? У него в каждом порту по невесте, а то и по две.   
       Я ничего не понимал. Девушки не были мне знакомы. И потом, они были вульгарны и пьяны!
-Ну что смотришь? Забыл, как угощал меня портвешкой. А что потом было? Помнишь? Ты ей, – она ткнула рукой в сторону Верочки, - ей это рассказывал?
Верочка стояла молча, закусив губу. Вокруг стали собираться любители скандалов. Я попытался вразумить девиц:
-Девушки, вы ошиблись. Идите своей дорогой…
В ответ одна из них вдруг отвесила мне такую оплеуху, что ей мог позавидовать здоровенный мужик. Я отшатнулся и наступил на ногу одной из девиц. Та взвыла и пятернёй с длинным острыми ногтями полоснула меня по левой щеке.
-Вот тебе на память! – кричала она, потом сбросила туфлю с острой шпилькой и так долбанула меня, что забрызгала кровью всю мою рубашку.
       Они, словно бешеные, по примеру подруги, стали лупить меня каблуками-шпильками. Народ вокруг хохотал:
-Молодцы, так ему и надо! Пусть не шляется с кем попало!
-Но ведь вы могли надавать оплеух каждой из них и отбиться? – не выдержала Ника.
-Ударить женщину? Нет, я только прикрывал голову, боялся, что они мне глаза выбьют. Где была Верочка, я уже не знал. Но в какой-то момент заметил у себя под ногами брошенный букет роз. В толпе всё же нашлись сочувствующие и вызвали милицию. Наряд прибыл мгновенно. Девицы было рванули в разные стороны, но их поймали и закрыли в машине. Там они присмирели и уже не вопили. Мне было очень плохо. И не потому что больно – это как раз можно перетерпеть. Мне было плохо, потому что Верочка ушла. Она поверила этим мерзавкам! Кажется, я отошёл в сторону и сел на ступеньки магазина. Врач из скорой помощи наложил повязки и повёз меня в дежурную хирургию. Со мной пытались говорить, но я был в каком-то ступоре. Брезгливое выражение лица Верочки не выходило из памяти. Это давило такой тяжестью мне на сердце, что я уже и дышать-то не мог. В общем, из хирургии в спешном порядке меня переместили в кардиологию.
-А как же эти девицы? Неужели их так и отпустили?
-О, эти девицы – совсем дурочки. Девчонки учились в театральном училище. У них там принято всякие этюды разыгрывать, они как бы раскрепощаются, сбрасывают с себя условности. До этого они глотнули чего-то сладенького и креплёного в «Оксамите», вышли и, как они в милиции объяснили, заметили такую влюблённую парочку, что «просто скулы свело». А дальше одной из них пришла идея разыграть очередной этюд. Но, видимо, они заигрались и переборщили. Так что ничего против меня они не имели. Это всего лишь был театральный розыгрыш. Правда, мне он стоил инфаркта в двадцать два года и потери самого дорогого для меня человека.
-Она к вам не пришла, - печально подвела итог рассказу Ника.
-Не пришла. Она поверила тем дурочкам.
-Но вы, вы простили её? – отчего-то заволновалась Ника.
-Мне нечего ей прощать, - просто ответил он.
-Николай, неужели вы до сих пор любите эту неумную женщину?
-Не говорите так, - строго бросил он, потом помолчал и добавил: - в моей жизни никогда ничего прекраснее не было. Но, кажется, я вас совсем заболтал… Давайте спать. Осталось всего несколько часов пути.
-Да, спокойной ночи. А я прогуляюсь по вагону. После вашей истории трудно сразу уснуть. Вы так поразительно рассказали о своей любви, что, уж простите за откровенность, я просто влюбилась в вас,  - Ника вышла в коридор.
       Все двери купе были закрыты, народ спал крепким здоровым сном. Она ухватилась за поручень у окна и невидящим взглядом уставилась в темноту, изредка вспыхивающую тусклыми станционными фонарями.
       Ника простояла в коридоре до самого рассвета. Проводница хитро улыбнулась ей и подмигнула:
-Какого красавчика я к тебе подселила, а?
       И тут Ника её удивила:
-Есть свободное купе или хотя бы одно место? Я же вам заплатила… - напомнила она.
-Есть,-  пожала плечами проводница, - вот, хотя бы это.
-Я сейчас переберусь сюда.
       Она забрала вещи из купе, стараясь не произвести ни звука. Постояла над спящим Николаем, разглядывая его лицо в свете мелькающих фонарей. Он был всё так же хорош: тёмные вьющиеся волосы, пушистые ресницы, твёрдый подбородок. Взглянуть бы в его серые глаза! Но нет, это лишнее. Достаточно она уже принесла ему несчастий. Сейчас она ревновала его к себе самой, завидовала себе самой, и возможно, даже любила его за эту странную преданную любовь к той, другой женщине.
       Ранним утром поезд подошёл к конечной станции. Ника видела, как Николай вышел из вагона и попал в объятия невысокой полненькой женщины, рядом топтался мальчишка лет шести, который всё норовил оторвать отца от мамы и оказаться в его крепких руках. Они растворились в шумной вокзальной толпе.
       Ника вышла из вагона, провожая глазами своё несбывшееся счастье, то самое, которое выпадает одному из сотни, а может, из миллиона – одно-единственное, и такое  настоящее…