Папский перстень

                Во многия знания печали многия
                Посеешь знания, пожнёшь печаль
                Жаль камни брошенные у дороги
                Подобранные камни тоже жаль


Когда в футбол играют десять - пять на пять - в сиську пьяных мужиков в брюках и ботинках. Когда  они  играют на лесной полянке по правилам регби, а, точнее, без особых правил. Когда один из мужиков в свое время был спаррингом великому Попенченко и вынес из прошлой жизни вывороченный на сторону глаз и кооперативную квартиру.  Когда другого не просто так называют слоником, а хроническими алкоголиками являются половина из них...

В своей травме Саша Сафонов был виноват сам. Он схватил отобравшего у него мяч Кошелька поперек туловища и попытался его завалить. В это время на них налетел забывший за кого играет Гера Данин, и все трое гогоча опрокинулись в траву. Но двое поднялись, помогли Саше и побежали дальше, а Саша захромал к расстеленному под деревом куску полиэтилена. Там еще стояли бутылки и лежали горки жратвы.
Слава Моисеев в футбол не играл. Он как обычно был пьян, но против обыкновения не спал, а косился на происходящее и без того узенькими прищуренными и сильно довольными глазками. Саша примостился рядом, кивнул головой.

- Водочки выпьешь? - спросил Слава.
- Не, после бега, ну его.
- Вон в бидончике пиво есть.
- Пиво? Откуда такое счастье?
- Сергей Филиппович снабдили-с. - Сергей Филиппович был слесарем. Таким, что все без исключения называли его только по имени-отчеству.
- Его же нет?
- Узнал что мы сегодня идем, приволок бидон и Чижикова попросил захватить. - Сергей Филиппович относился к остальным по отечески и иногда баловал.

Саша налил себе пива, поднял руку в ленивом салюте.

- Знаешь, нашли мое золото, - сказал Слава
- Какое золото?
- Я разве тебе не рассказывал?
- Нет.
- Ну, у меня мать умерла, когда мне было двадцать.
- Подожди, Слав, ничего не понял. У тебя же мать жива, ты недавно...
- Это Ольга Петровна, вторая жена отца. Она мне как мать. А умерла Эсфирь Израилеевна, биологическая. Я и знал-то ее мало.
- Извини. И чего?
Может ты помнишь, пять лет назад мое сорокалетие праздновали?
- А я здесь уже был?
- Был, ты тогда только пришел. Не помнишь наверное. Не в этом дело. Через неделю мне вечером в дверь позвонили. Я тогда с Люсей опять разошелся, один жил. В хрущобе на первом этаже.
- В твоих делах с Люсей народ уже путается. - В личной жизни Славы разобраться было и легко и трудно. У него была Люся, с которой он то сходился, то расходился, и многочисленные прошмандовки, которых он в периоды одиночества подбирал по пивным ларькам.
- Ну, неважно. Короче, открываю дверь, а там стоят два таких в черных лапсердаках, в черных шляпах какие они носят, с пейсами. Спрашивают, “Моисеев?”. А я стою в трениках, перегаром несет, говорю, что да. - “Вячеслав Дмитриевич?” - “Точно.” - “Вот это мы должны передать вам от вашей матери.” - И протягивают пакет, запечатанный, толстый такой. Ну я пакет беру, говорю, что может чаю, или выпьем чего? - “Нет, спасибо. Вячеслав Дмитриевич. Нам пора. Всего доброго.” - Так и ушли.
- А в пакете?, - Саша заинтересовался.
- В пакете письмо. От матери, Эсфирь Израилевны. Она там гладко пишет, знаешь, как хорошо образованные люди. Я дословно не помню. Что вот мне теперь уже сорок, и я теперь большой мальчик и наверняка стал себя вести прилично. В смысле, не так, как раньше, - Слава усмехнулся. - И теперь она может доверить мне семейную реликвию. Слушай, я одну накачу.

Саша подождал, пока Слава накатит, затем отплюется и откривляется. Потом подсказал:

- Реликвию.
- Ага. Перстень с документом. В документе написано, что принадлежал Пию такому-то, ну это, Папе Римскому. Золото офигенной пробы и бриллиант какой-то, хрен его, уникальной огранки. Пластина такая. Я тебе скажу, я бы такой бриллиант на дороге увидел, может и не поднял бы. Стекляшка прозрачная. Перстень здоровый, грубый, так, шматок золота, у меня в него два пальца запросто. 
- А что за документ?
- Хрена, из Гохрана за номером. Сказано, что продать можно только государству по твердой цене. Частникам - никак, уголовка.
- Слав, ну и ты чего? - Саша был серьезно заинтересован.
- Сходил в Гохран. Там номер посмотрели, сказали да, есть такая запись, хоть сейчас принеси, они выкупят. Сказали, две "Волги" смогу купить.
- А тебе две "Волги" не нужны?
- Ты знаешь, не нужны. У меня "Москвич" есть. - Многие слышали, что у Славы есть "Москвич". Мало кто его видел. Потому что Слава на "Москвиче" не ездил. Не любил. Ему нравилось за двигателем ухаживать, отлаживать до совершенства. Тогда еще верили, что совершенство в "Москвиче" достижимо.

С поляны прилетел мяч и сшиб полупустую бутылкы водки. Слава успел ее подхватить прежде чем вылилось много, крикнул: “Хей, мужики, поосторожней.”  За мячом прибежал Виталий Тулупов, сказал: “Прохлаждаетесь тут. А родина в опасности.”

- Сафоныч, - крикнул Кошелек с поляны, - хрена расселся, иди играть. Без тебя твой Спартак сливает.
- Я все, - сказал Слоник, останавливаясь у полиэтилена, - теперь надо охладиться.
- Пива попей, - Слава указал на бидончик
- Пивом пусть твои девки прохлаждаются. - Слоник налил себе полстакана водки,  залпом выпил, занюхал хлебом.
- Ну все, блин, - сказал подошедший Толя Чижиков, - Слоник теперь чемпион.
- По литрболу, - сказал Виталий Тулупов, - как всегда.
Мужики собрались вокруг и начался общий треп.

На следующий день на работе Саша выбрал момент и нашел Славу:

- Слушай, ты вчера начал про перстень рассказывать..
- На чем я остановился? - После вчерашнего Слава выглядел подавленым.
- Ну, ты не продал его.
- Правильно, я его спрятал. Вытряхнул гвозди из банки, завернул в тряпочку и на дно, а потом снова гвозди. И так он лежал с год. А потом мама, Ольга Петровна, говорит, что, типа, я один живу, ночует у меня неизвестно кто, первый этаж. Пусть я лучше перстень ей отдам на хранение, она всегда дома, и этаж четвертый.
- Ага..., - протянул Саша уже предчувствуя случившееся.
- Ну да. Получила телеграмму из Рязани; сестра умирает. Поехала туда срочно, сестра в порядке, ничего не знает. Тут же вернулась, полезла в шкаф –  она там все золото между простынями хранила –  пропало все.
- В милицию заявили?
- Сразу же. Только следователь все время намекал, что мы это сами устроили. Чтобы частнику продать. Частнику-то можно было раз в десять дороже впендюрить. Говорил, что следов взлома не видно, дверь родным ключом открыта. А если вправду украден, то и искать нечего. Камень сразу вынули, золото переплавили.
- Но ты же сказал, нашли золото.
- Другая история. Меня тут недавно на опознание вызвали. Группу взяли, в Зеленограде промышленную платину тырили. Блин, смотреть страшно. Заводят в наручниках; мужиков, женщин. Спрашивают, видел ли кого из них. А я их в первый раз вижу.
- А это-то как связано?
- У старшего –  Наум Ефимович такой –  обыск сделали. Золотые изделия нашли. Которые в розыске. Вот там и Ольги Петровны золото было. Ну, советские вещи, дешевка. Самая дорогая брошка-олененок, двести двадцать рублей. А перстня нет. Этот Наум Ефимович говорит, что и не было, и не знает он ничего. А остальное золото с рук купил. Все дела.
- Слушай, жалко.
- Да ладно, фигня. Сам подумай; где я, а где папский перстень.

Саша потом думал об этом часто. Но история так тесно была завязана на небесную справедливость или ее отсутствие, что ни к какому окончательному выводу он не пришел. Не хватало ключевых элементов паззла. Каким образом предки Славы вошли во владение перстнем? Этот вопрос был важен с кармической точки зрения. Могли ли люди из Гохрана в связке с силовиками организовать кражу? Были же подобные случаи, были. Кому Ольга Петровна рассказала о перстне? Были ли у этих людей ключи от квартиры? Чем займется Наум Ефимович когда отсидит?

Единственно, в чем Саша был уверен, это в том, что Слава не загнал перстень сам. Никак он не тянул на подпольного миллионера.