Кокон. Кошмар, ставший домом

/Сон, незабываемый и несмываемый. Кусок трагических воспоминаний лирического героя/

Я не помню свою жизнь "до". Я была кем-то плохим, бездомным. Лгущей девчонкой, спящей где попало, пока меня не выгоняли.

Тогда я снова бежала. Пряталась от опасности. Я укрылась под стеклянной лестницей. Хотелось хоть немного отдыха. Я не заметила, как студенты журфака собрались надо мной, пытаясь надышаться перед экзаменами. Я была поймана ими в ловушку. Должна была ждать. Но ожидание, казалось, сокращало мою жизнь.
Тогда меня заметила девушка, темненькая, худенькая, с внимательными спокойными глазами, какие бывают только у детей открытых миру. Я соврала ей, что я студента режиссёрского и так долго ждала, что уснула в этом удобном уголочке, где навалены пакеты с чем-то мягким. По правде, мне не нужно было привлекать к себе внимание. Но я не боялась взглядов этих людей, их осуждения моего поведения. Мне нужно было бежать от преследования. Того, что воздаст мне за все мои грешки.

Она оказалась такой доброй. Я последовала за ней, желая стать частицей её мира. Не укрытия я искала, не совета, а простого разговора. Я была уверена, что она меня послушает.
Я преследовала мою новую подругу, хотя она об этом ещё не знала. Я догадывалась, что она зашла в туалет. Туалеты в этом вузе показались мне бесконечными — коридоры, искажающие пространство идентичными архитектурными блоками, словно ты вот-вот попадешься в зеркальный туннель, и кто-то погасит путеводную свечу.
Я увидела её. Но она уже не помнила моего лица. Прошла мимо меня с какой-то девчонкой, хихикая. Я смотрела на неё. Тихо наблюдала, как её рука нырнула в мусорный бак. Без единой ноты отвращения на лице она достала оттуда что-то липкое и капающее. Я не сразу поняла, что это прокладка. Злорадно смеясь с соучастницей, она прошла вновь мимо меня, без стеснения прилепила прокладку на дверцу туалета, и как-то закрепила на ней телефон, который явно принадлежал не ей. Они издевались над кем-то третьим. Возможно, мстили. Их лица не имели и капли сожаления. Они были довольны тем, что сотворили.
Я последовала за ней. Теперь я не бежала от кого-то. Я бежала к ней, даже зная, что она не тот островок добра, с которым я познакомилась. Мне уже было неважно. Видимо, я очень устала.

Она вспомнила меня на переходе между кампусами. Мы стояли в стеклянной коробке, опирались на периллу и смотрели, как на мощеной улочке под нами заканчивается летний вечер. Конечно же, я не училась в этом вузе – она даже заподозрила это, ведь как я могла поступить в июне? Моей памяти не давалось считать дни года. Моя жизнь исчислялась расстоянием между мной и преследователями. Может быть, меня пытаются вернуть родители домой? Может быть, я украла у того, у кого не следовало красть? Или же я нагрубила кому-то, кто не прощает дерзости? Я не знала точно, но бежала. Потому что не умела молчать и лаяла на мир.
Я стояла с моей новой подругой и не знала её имени. Но это правильно, — я же накормила её ложью. Как я могла открыть своё горьковское дно студенточке престижнейшего журфака, в который я без спроса забралась через технический вход? Я хотела быть ей близкой. Конечно, я высокомерно считала, что абсурд может происходить только в моей жизни.

Я не заметила его. Взрослый парень, на грани того, чтобы называть его мужчиной. Он стоял рядом с нами и просто смотрел. Мне же очень нравилось выдумывать новую жизнь и не обращала внимания на фигуру сливающуюся с тьмой. Я не знала его. Но когда моя подруга заметила его, её взгляд приобрёл животные, отчаянные черты. Она просто сказала: «Беги». И побежала. А я за ней, совершенно не разделяя её чувств, но догадываясь о них.
Бежал он, как олимпиец, одним шагом способный переступить меня. Вот он обгонит меня и достанет её. Я - стена между половинками ужаса.
А затем я почувствовала, как мои ноги отрываются от земли. Голова тяжелеет, и тьма окутывает полностью. Единственное ощущение – разрывание моих леггинсов быстрым движением.

Мне казалось, я под чем-то психотропным. Тьма окрасилась в синие и зелёные оттенки. Я будто видела себя со стороны. Видела себя голой, белоснежной, готовой ко всему. Наблюдала за актом насилия, понимая, что никогда не сотру его с себя.
Всё обрастает паутиной. Белыми толстыми нитями. Слой за слоем, закрывая вид на гениталии и, в конце концов, обездвиживая. Я думала в тот момент, что мы останемся с ним вот так навсегда. Соединенными и неразрывными.

Только в местной студенческой кафешке, я осознала сотрясение своей головы. Сколько бы я не пыталась восстановить пробел в воспоминаниях, не получалось. Я лишь понимала: я жива, я не была в больнице, никто не заботился обо мне. Моя подруга сбежала, скрылась, не знаю. Она растворилась. Я долго и бессмысленно сидела в кафе, ощущая, что моя жизнь, кажется, окутана параличом. Не знала, что будет дальше.
Я направилась к выходу, но не вышла. Я почувствовала, как сердце сжимается и вся грудь горит. Меня видит извне.
Страх.
Из-за широких окон он смотрит прямо на меня, сладостно дожидаясь, когда мы встретимся взглядами.
Отрицание.
Просто смотрел.
Я же чувствовала, как умираю. Как кокон вокруг меня уменьшается, превращая меня снова в жертву. Он стоял на балконе 4 этажа. Рядом с ним она. Моя новая подруга, о которой я ничего не знала. Облокачивалась спиной на периллу балкона, податливо свисая в его руках. Он написал тогда смску. Я не знала, просто чувствовала, что мне. Смотрел ведь только на меня. И он действительно нашёл меня в сети. Я убедилась, что во мне что-то сломано, когда увидела историю переписки. Мы переписывались. Последнее, что мы обсуждали – тульпы.
Голова трещала, умоляя пощады. Не вспоминать.
Он написал мне, что я красивая. А затем прислал 7 фотографий, на которых моя подруга, как надувная кукла, умещается в разные коробки, углубления квартиры, в которые человек не может поместиться, если только ему не больно. Она мертвецки выглядит на каждом снимке. Я верю, что она просто накачена чем-то. Может быть, и я чем-то накачена? Может быть, я наркоманка и забыла об этом?

Водоворот мыслей сносил. Страх перед ним сводил с ума. Потому что он казался прекрасным в своей силе, он был безумно целеустремлен. И я практически уверена, что он меня не оставил бы.

И я бежала. Пыталась скрыться, путаясь в коридорах, в которых никогда не смогла бы учиться. Пыталась выжить, спрятаться. Двадцать минут паники, после которых я увидела своё отражение – на моей голове дреды, окрашенные яркой краской. Тогда я приняла это как данность. Просто правило игры. Хотелось жить, чертовски и именно сейчас. Я была меченным кроликом на искусственной охоте.
Я даже нашла место, где спрятаться. Но испугалась себя. Была уверена, что меня видит каждый. Зачем-то сделала фатальный порыв, чтобы поменять место и увидела его – его длинные волосы античного титана и широту плеч. Страсть и ужас. Господи, что со мной?
Сама же подставилась. И, конечно, же, он снова смотрел на меня. Тёмные пучины, могущественные и тюремные. Отчаянно я дернулась, надеясь сбежать через окно в туалете. Будто значок Ж способен остановить кого-то.

Мне нужно было попрощаться с другом. Это структура истории, сказания. Но нашла я её у туалета на диване.
Что ты здесь делаешь?
Давай!
Беги!

Она сидела безжизненной кукла, сломленная.
И времени у меня не было. Я кричала ей, пока пыталась пролезть через закрытую дверцу кабинки, над которой и находится моё окошко – кусок света, спасение. Я застряла в дурацкой конструкции и смогла пролезть ровно наполовину.
Нашёл он меня злым, вытащил грубо за ноги. Я подумала тогда – возьми её. Возьми, она же вот, сидит, открыта для тебя. Конечно, я не понимала, что она уже его. Я объясняла людям, что меня крадут. Что я не хочу уходить с этим человеком. Это секта, маньяк. Но люди крутились вокруг неё, потому что она не дышала. У неё не было пульса. Только теперь я понимаю, что она была мертва. У неё был сломан не стержень, а спина.

Я – его любимая игрушка. Он не очень-то и мучал меня. Он даже не хотел принуждать. Он просто смотрел бесконечно влюблёнными глазами, обещая, что завоеванный мир принесёт к моим ногам. А я вспоминала тело на семи фотографиях, которое, по-видимому, тоже принадлежало когда-то любимой игрушке.
Я должна сидеть на троне здесь – среди заброшенного циркового реквизита с его друзьями-маргиналами. Должна ждать его и любить. А я любила его? Я помню, как думала постоянно о побеге, продумывала всё до мелочей. Составляла сложные пути отступления. Но однажды передо мной просто открылась открытой дверь кем-то безалаберным. И я стояла в тени. Разглядывала грань между местом моего заключения и началом улицы — дневным светом. День был жаркий на улице. И я сказала себе, что не хочу сгореть на солнце. Я не вышла. Не сбежала. Заняла остальное время придумыванием причин, по которым сегодня не ушла.
А с возвращением моего монстра я залезла к нему в постель. Он рассказывал мне об идеальном мире, любви и будущем, которое обязательно будет лучшим.
Он водил меня в его тайники, где мог оставаться в одиночестве – показал мне лифт, замаскированный под кабину аттракциона. Мы садились в неё и ехали в преисподнюю – иначе как можно было назвать место, где монстру было хорошо? Он гладил мои волосы, потому что знал, что для меня это самое приятное. А я считала паутину и думала, как много пауков живёт с нами по соседству.
Я всегда рисовала между нами грань. Я убеждала себя, что не могу его любить.

И когда к нам ворвалась полиция, меня будто пронзило током – пробуждение ото сна. Я теперь не жалела ног. Рефлекторно следовала забытым планам отхода. Неслась, ощущая на пятках его касания.
Он убьёт меня, если найдёт.
Я упала в руки полицейского и заплакала.
Они сказали, что больше я не увижу его.
Это было правдой. Потому что не будет суда и не будет разбирательств – его просто пристрелили. Как зайчика, которым была я.
Мне было трудно принять, что всё может так легко закончиться. Множество мужчин поддерживали меня, говорили: «сейчас выйдем отсюда, наконец погуляешь». Мне обещали, что кошмар закончился.

Но что было до него в моей жизни? Сколько бы я не вспоминала друзей – у меня их не было. Я была взрослым ребёнком, скитающимся, как некогда пилигримы, по миру. Он дал мне дом. Тёплую кровать рядом с дьяволом, бесчувственным психопатом, равнодушным душегубом.
Он признался им, что увидел меня впервые в вузе, пока я поспешно спускалась по лестнице, оглядываясь назад. Я столкнулась с ним, но не взглянула. Я ударила его в грудь в область сердца – так он объяснил. Он даже не сразу понял, мальчик ли я или девочка.
Они сказали, что он ничего не чувствовал. Он меня не любил?

Тогда я опять просила бежать. Уже от спасителей.

Я хочу домой.

Опять бежала и думала, как мои ноги однажды откажут от старости и мне придётся остановить марафон. Я хочу остановиться сама. И я не смогу это сделать где-либо ещё.
Я бежала и видела куклы его друзей, пригвоздённые к стенам. Они сидели молча и безмолвно. Кто-то из них даже улыбался мне. Калейдоскопом они взирали на меня. Разглядывали виновника разрушения из порядков.

Я бежала, потому что хотела увидеть его. Было невозможным отделить нас. Мы застряли друг в друге. Меня не могло быть без него.

Крики полицейских разносились повсюду, со всех лестниц и входов. Они искали меня и хотели спасти.
Я увидела разбитую кабину в преисподнюю. Наверное, он разбил её, когда понял, что я ушла. Наверное, он очень злился. Я залезла внутрь и села прямо в битое стекло.

Я не хочу никуда уходить. Я хочу, чтобы он меня любил.

Я сидела в кабине, и никто меня не замечал. Полицейские ходили и делились подробностями захвата нашего дома. Мне показалось на секунду, что всё это розыгрыш, моя проверка. Полицейские не отличались от маргиналов. Говорили об убийствах и расправе. Они мне не понравились, — предатели и обманщики. Будто они настоящее зло, будто я никогда не выпутаюсь из этой истории и сети будут преследовать меня всегда.

Он где-то поджидает. Они отдадут меня, если найдут. Все в сговоре.

Я очень злилась, когда меня вытащили. Меня вывели на воздух и передали мед.работникам. Меня вели, как заключённую. Несли двое мужчин, и руками я касалась их потных шей, совсем не таких как у моего чудовища. Солнце снова стояло в зените, как бы намекая на тот день, когда я не осмелилась сбежать.
Люди, люди, люди. И ни одной души. Ничего живого. Мой дом остался в темноте.

Принцесса осталась без чудовища и не знала, как теперь быть.