Прокл. Штрихи к портрету

Теперь мы хотели бы высказать несколько соображений касательно философии еще одного небезынтересного персонажа - Прокла. Историки философии характеризуют Прокла как вполне «добросовестного, трудолюбивого и педантичного ученого» (А. Н. Чанышев) . Согласимся – это уже немало! Устраивал до 5 лекций в день и писал в день не менее 700 строк! Но при этом отмечают, что он был неоригинален, склонен к изощренным, схоластическим рассудочным расчленениям, классификациям и систематизациям предметов, само существование коих по меньшей мере сомнительно (А. С. Богомолов) .
 А. Ф. Лосев, отдавший изучению античной мысли 72 года, оценивая творения Прокла, отмечал, что на всем этом лежит печать бессилия античного философского декаданса, печать отрыва от реальных общественных и научных задач . Главное философское творение Прокла – это «Начала теологии». Этот опус, состоящий из 112 параграфов, А. Н. Чанышев оценивает как скучное сочинение . Это есть скрупулезное и педантичное расчленение неоплатоновского мировоззрения. Альфред Вебер идет еще дальше и пишет о «старческом педантизме» Прокла . А его опусы этот исследователь резко аттестует как «посмертное завещание греческой мысли». Правда, объективности ради, заметим, что были и другие, более, скажем так, взвешенно – одобрительные оценки философского наследия Прокла. Так, уже упоминавшийся В. Ф. Асмус отмечает, что от Прокла осталось огромное литературное наследство, до сих пор мало еще изученное. Его комментарии к Платону далеко выходят за рамки лишь простого комментирования текстов и заключают в себе систематическое изложение всех основных вопросов и учений неоплатонизма, а также богатейшую и разнообразную историко – философскую информацию. В. Ф. Асмус называет выдающимся теоретическим сочинением работу Прокла «Богословское элементарное учение». Это – настоящий катехизис неоплатонизма в наиболее зрелом его виде, содержащий 211 тезисов, излагающих в чрезвычайно сжатой форме всю систему неоплатонизма . Тот же Асмус отмечает «мощный систематический талант и могучий аналитический ум»  Прокла, хотя при этом он и подчеркивает, что  его грандиозная попытка сохранить духовное достояние и идейное господство античной мысли оказалась неудачной. Античная философия с ее  политеизмом капитулировала перед наступавшим и крепнущим христианством.
Г. Гегель в своих лекциях по истории философии с явным одобрением и похвалой обращает внимание на то, что «Прокл вел в высшей степени деятельную научную жизнь. Он был глубоким спекулятивным умом и обладал громаднейшими познаниями… Прокл жил, можно сказать, в «культе науки». Нельзя не признать, что он обладал большим глубокомыслием и что его взгляды более разработаны и ясны, чем взгляды Плотина; нельзя не признать также, что они развиты более научно и в общем находят себе превосходное выражение… Его философия представляет собой интеллектуальную систему» . Гегель также ставит в особую заслугу Проклу то, что для него, по сравнению с иными неоплатониками,  характерно «более глубокое изучение платоновской диалектики; так, например, он в своей «Платоновской теологии» занимается изложением остроумнейшей и пространнейшей диалектики единого» .
А. Г. Дугин считает его фундаментальной фигурой, которая придала «неоплатонизму наиболее внушительное философское развитие, превратив его в одну из самых совершенных и разветвленных систем в истории философии. Инициатива Прокла представляет собой попытку развертывания абсолютной философии, где открытый солнечный Логос призван охватить все возможные стороны бытия – от мира Высших начал… до самых последних и частных аспектов строения вещества, телесного мира и материальных логосов… Инициатива, начатая Платоном с опорой на Сократа, у Прокла достигает апогея…То, что у Платона было имплицитным, и что частично эксплицировал Плотин, было доведено до полной и исчерпывающей экспликации Проклом….» .
Авторы известной отечественной коллективной монографии по истории философии (редактор Н. В. Мотрошилова) находят, что «Прокл, вместив в поле зрения все авторитетные тексты и разнообразие предшествующих традиций, в полноте воспроизвел тот интеллектуальный горизонт, который был принципиально намечен еще Платоном и специально развит в традиции позднего платонизма Плотина, Порфирия и Ямвлиха. Особенностью воспроизведения этой общей картины универсума у Прокла является ее яркая схоластическая окраска. Прокл рассматривает корпус платоновских сочинений как единый священный текст; в комментариях к отдельным диалогам Прокл стремится учесть все релевантные точки зрения на толкуемую проблему и тем самым исчерпать все уже предпринятые его толкования; в систематических сочинениях Прокл исчерпывает все релевантные платоновские материалы (прежде всего в «Платоновской теологии») и логические подходы к каждой теме (в «Началах теологии»)…Прокл представляет собой великолепный расцвет платонической схоластики, оказавшей исключительное влияние как на современников, так и на все последующее представление об античной философии. Однако этот расцвет оказался последним: академическая жизнь была столь же детально разработана Проклом, как и структура универсума, и после того, как Прокл к семидесяти годам потерял способность полноценно вести занятия, его преемники оказались неспособны без него справиться со школой и поддержать заданный им стиль преподавания…» .
Г. Г. Майоров, оценивая Прокла, обращает внимание на то, что «он создал поразительный по концентрации мысли и по виртуозности диалектической техники трактат «Первоосновы теологии». Однако уже из самих названий его главных теоретических трудов видно, что философия понимается Проклом, прежде всего, как теология. Добавим к этому, что она понимается им не как искание Абсолюта, а как систематика – систематика божественных сущностей. Используя разработанный Плотином принцип вертикальной триады, Прокл, следуя за Ямвлихом, дополняет его принципом горизонтальной триады, и совмещая оба этих принципа, создает чрезвычайно усложненную схоластическую иерархию сверхсущего и сущего, составленную из богов – генад, богов – умов и богов – душ, от которых производится им и вся космическая иерархия. Эта гениальная по своему совершенству всеобщая упорядоченность не оставляет в теологии Прокла никакого места для альтернативного мышления, для той теоретической свободы, которая является одним из кардинальных условий существования софийно понимаемой философии. И все – таки заметим, - продолжает далее Г. Г. Майоров, - что «диалектическая схоластика» Прокла была еще очень далека от той «схоластической диалектики», которая возобладает (особенно на Западе) в эпоху средневековья. Восходящие и нисходящие иерархии сущностей у Прокла еще наполнены живой энергией и движением. Сущности как бы переливаются друг в друга, образуя единый надмирный и мировой процесс, а диалектический способ изображения этого процесса имеет мало общего с той формальной логикой, которой пользовались средневековые схоластики»  (подчеркнуто мной – А. К.). Но в целом, конечно, согласно Г. Г. Майорову, Прокл при всех своих несомненных талантах и творческих потенциях демонстрирует «дух комментаторства (пускай даже гениального и виртуознейшего, диалектичнейшего – А. К.) и систематизации – один из характернейших признаков старости культуры и перехода ее из интенсивной в экстенсивную стадию развития» . Но, однако, заметим, что в другом месте тот же Г. Г. Майоров указывает, что вся эта дробность богов и божеств и у Ямвлиха, и у Прокла шла в русле движения позднеантичной религиозно – философской мысли к монотеизму, в русле наполнения Божественного все более личностным содержанием. А потому на пути к личному нравственному Абсолюту античная мысль просто необходимо должна была пройти через идею божественной иерархии, позволившую ей на переходном этапе увязать предвосхищаемый принцип единобожия с привычными нормами политеизма, увязать и примирить так, дабы высшее в иерархии божественное начало не несло никакой ответственности за существующее в мире зло и было бы источником одного только лишь блага, а подчиненные ему божества, сохраняя традиционные священные свои функции, взяли бы на себя все заботы о грешном мире. Так в философию была введена лестница божеств, верхней ступенью коей почитался Зевс, ниже расположились другие олимпийские боги, затем – полубоги, демоны, герои и остальные низшие духи. Верховный бог наделялся абсолютной властью и независимостью от низших духовных градаций, а значит, и полной свободой; все другие божества ставились в необходимую зависимость от первого и -   по мере нисхождения – от всех вышестоящих. Чем больше становилась зависимость от первого бога, чем сильнее ставился акцент на его свободе и благости, тем более унитарным виделся мир, тем ближе философская система подходила к монотеизму. Высший Бог = Зевс вырывался из пут Судьбы, и сам становился творцом судеб .  Я неслучайно выделил курсивом эти размышления Г. Г. Майорова. Если их принять (а они имеют право быть, они по – своему логичны и убедительны!), то тогда все эти многочисленные сонмы божеств, демонов, духов, все эти многочисленные ямвлиховско – прокловские божественные иерархии будут смотреться не просто как плод изощренно – диалектической, безжизненной и схоластической педантичности и склонности к сухому систематизаторству (хотя, и этот момент присутствовал – но не только к нему сводилось все дело), но и как необходимая и неизбежная ступень движения религиозно – философской мысли к монотеизму. И без этих переходных, предварительных позднеантичных штудий сама идея монотеизма, возможно, была бы весьма проблематичной и труднодостижимой. Вот такие разноречивые оценки философского наследия Прокла. Оценивая же громоздкую и изощренную философскую конструкцию Прокла в целом, следует заметить, что его система есть усложненная и отягощенная мифологией система Плотина. Его философия строится по принципу триады : тезис – антитезис – синтез.
Однако, В. В. Соколов при этом подчеркивает, что «реализовать такое понимание триадического цикла применительно к конкретным процессам Прокл не сумел. Принцип триады, методологическая плодотворность которого в особенности определялась подвижностью «середины», неоплатоник применял формально, догматично и педантично, стремясь расчленить все трактуемые вопросы на три звена, усложняя, таким образом, чисто количественно иерархическую структуру бытия». Соколов В. В. Философия как история философии. – М.: Академический проект, 2010. – С. 265 – 266. Соколов резюмирует, что для Прокла, в итоге, выше истины – вера, наступающая в результате экстаза, когда прекращается всякий процесс познания, когда наступает молчание, поглощающее мудреца непознаваемым и потому наиболее совершенным абсолютом. Мистика и религия берут здесь верх над философией.  Там же. Но ведь, как было точно замечено, отказ от разума – смерть философии. Однако с Проклом, да и с Ямвлихом, как мы показываем, все обстоит сложнее.
 Тезис  (Монэ) – пребывание в единстве производящего и производимого = Антитезис  (Проодос) – выступление производимого из производящего = Синтез  (Епистрофе) – возвращение производимого в производящее. То есть плотиновская эманация описана более изощренно, детально, причем эманация у Прокла – это развертывание, экспликация многообразия из единства и последующее свертывание, импликация первого во второе. Как и Ямвлих, он дает волю своей изощренной фантазии в конструировании иерархий богов и божеств. Единое вначале порождает некие Геннады  (надбытийные единицы). Они же = надбытийные боги. Это Единое, но ставшее Многим. Как замечает А. Н. Чанышев , эта единомножественность высоко энергийна, в ней бушует противоречие между Единым и Многим, остающееся, однако, в пределах Гармонии, которая, возвышаясь над этим противоречием, примиряет Единое и Многое. Эта Гармония есть Провидение. Затем возникает Ум. Он тоже распадается на ряд триад. Из Ума генерируются некие Гебдомады = семерки. Явные реминисценции из пифагореизма, обожествлявшего семерку как «кайрос», момент истины. Семерки порождают Мировую душу. В этой Душе содержатся души богов, демонов, героев, небесных тел, людей и животных. Далее следует Природа или чувственно – телесный мир. А далее – материя, крайнее ослабление энергии, по сути, небытие. Авторы уже цитировавшегося исследования по истории мировой философской мысли полагают, что «иерархия универсума в целом строится у Прокла по схеме платоновского «Парменида», излагая прокловскую структуру мироздания, они подчеркивают, что прокловская Вселенная строго ранжирована, вертикально стуктуризирована и иерархизирована, что прежде всего существует «сверхсущее единое, не допускающее причастности себе, оно же – благо и верховный бог; сверхсущие единицы – боги, к которым причастны сущие боги – умы; последние представляют собой умопостигаемых богов, или сферу бытия – жизни – ума, понимаемую на основе платоновского «Филеба» … как единство предела, беспредельного и их соединения; за бытием и умопостигаемыми богами следует жизнь и умопостигаемые – мыслящие боги, за ними – ум как таковой и мыслящие боги; с мыслящими богами связаны мыслящие души; следующая ступень – демонические просто души: ангелы, демоны, герои; еще ниже – частичные души, одушевляющие тела, к которым принадлежит и душа человека. Ниже всего – неодушевленные тела. В эту расчлененную иерархическую структуру Прокл включает традиционных греческих богов, распределяя их по триадам и разделяя на трансцендентных, находящихся вне мира и связанных с нашим миром, а последних на тех, кто находится в надлунной и подлунной областях. Между телами и душами посредствует природа, бестелесная, но неотделимая от тел бессознательная сила, тождественная с силой рока. Материя, не будучи ни злом, ни благом, необходимо появляется в процессе ослабления первоначала и происходит от высших начал» . Это – тоже очень хорошее сжатое описание прокловского мироздания, потому мы его здесь и приводим. (Заметим также здесь по ходу в скобках, что, например, Георгий Гемист Плифон (1360 – 1452), о котором мы тоже писали, творя в своих текстах собственную  ранжированную, многоярусную и многоуровневую, многоперсонажную  Вселенную, явно вдохновлялся систематизаторской виртуозностью Прокла). Влияние Прокла на последующую философскую мысль оказалось огромным, это влияние испытали как язычники, так и христиане. Были очень авторитетны его комментарии к Платону и Аристотелю. Он повлиял на христианских мыслителей, например, на Ареопагитский корпус (6 век), автору коего, кто бы он ни был, удалось умело приспособить разработанный именно Проклом понятийный аппарат к описанию высших истин христианского Откровения, и почти без изъянов воспроизвести всю неоплатоническую систему ипостасей в виде иерархии ангельских и церковных чинов. И далее именно через Дионисия Ареопагита философия Прокла оказала огромное влияние на христианских богословов как на греческом Востоке (Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин), так и на латинском западе (Эриугена, Гуго Сен-Викторский, Роберт Гроссетест). В 8 – 12 веках сочинения Прокла активно распространялись и изучались на Ближнем Востоке в переводах на сирийский, арабский, грузинский, армянский языки. Тогда же и там же появляется и так называемая «Книга причин» - написанное неустановленным арабским автором переложение «Начал теологии», которое, будучи переведенным в 12 веке на латынь, получает широкое распространение в Европе и при этом приписывается Аристотелю. Первым сочинением Прокла, каковое стало известно на Западе под его собственным именем, были «Начала физики», переведенные на латынь в 1160 году. Затем последовали и другие переводы. Ни Плотин, ни Платон еще не были к тому времени достаточно известны, а потому первые латинские переводы Прокла сыграли решающую роль в формировании средневекового представления о платонизме в целом. На него смотрели сквозь прокловские тексты. Не ослабевало влияние Прокла и в средневековой Византии. Так, развернувшаяся в 14 веке полемика вокруг исихастского учения Григория Паламы о божественных энергиях продемонстрировала, что участники оной прекрасно знают основоположения прокловской философии. В 15 веке благодаря Георгию Гемисту Плифону рукописи Прокла попадают на Запад, где становятся объектом пристального изучения итальянских гуманистов – Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы. Тексты Прокла были излюбленным чтением Николая Кузанского, способствуя формированию того особого типа негативного богословия, которым отличается этот мыслитель. На 16 век приходится пик популярности Прокла, причем все большее внимание начинают привлекать к себе его математические и астрономические трактаты. А вот в Новое время отношение к наследию Прокла меняется. На его философию теперь взирают как на образчик эклектизма и собрание диких суеверий. Исключение, пожалуй, составляют Гегель, видевший в Прокле предшественника своей диалектики абсолютного Духа, и «последний платоник» Т. Тэйлор, положивший начало переводам Прокла и других неоплатоников на современные европейские языки. Наконец, только в конце 19 – начале 20 веков вновь возрождается серьезный интерес к этому мыслителю, и поверхностные, популярные оценки уступают место глубокому и объективному анализу его идей. Хотя, заметим, в ряде случаев этот интерес носил не столько собственно философский, сколько историко-научный характер . 
Что сказать в целом, оценивая творчество этих мыслителей - Ямвлиха и Прокла? Прямо скажем, и Прокл, и Ямвлих отнюдь не были лишены философского таланта. Они были выдающимися систематизаторами и виртуозными комментаторами. И, безусловно, они все же были философами – не мистиками, не теологами. Но, с другой стороны, нельзя не видеть, что это уже идет очень тонкая, изощренная, ухищренная диалектика, переходящая в  схоластику, словесную эквилибристику, классификаторство, где всякие количественные схемы и классификации Богов иной раз идут в ущерб качественному постижению реальности. Мертвенно – холодный рассудочный аналитизм доминирует над исследованием реальных проблем жизни и науки. Это - все же уже упадок  греческой мысли, кризис,  выхолащивание, измельчание ее. Разумеется, на фоне высокой философской классики – все познается в сравнении. Абсолютизировать здесь тоже ничего не нужно. Но, очевидно, что здесь уже внешняя форма часто (хотя и не всегда) превалируют в ущерб содержанию. Можно привести такой пример, на мой взгляд:  подобно тому, как живопись позднего Возрождения, высокая классика постепенно трансформировалась в маньеризм,  когда художники чисто внешне копировали приемы и технику великих мастеров прошлого, выхолащивая при этом сам дух, идею,  так и здесь – это, если угодно, философский маньеризм,  где присутствует чисто внешнее подражательство философской классике (тем же Платону, Плотину), но это - именно внешнее эпигонство, сам же дух, идея философской классики ушли безвозвратно, растворились в бесчисленных и безжизненных схемах, классификациях, градациях, числовой эквилибристике.  Но это все даже и не этих мыслителей вина, это – ситуация времени, дух эпохи, а философия, как известно, есть эхо, зеркало своего времени, хоть иногда и искривленное. «В философию глубоко проникает мистика, влияние восточных культов, суеверия и служащая им культовая обрядность. Дух науки, научного исследования истины покидает философию, а то, что от нее остается, направляется на цели, далекие от действительного научного знания» .  Это - симптомы кризиса, приближающейся смены парадигм! Хотя, повторимся, впадать в гиперболические преувеличения здесь тоже совершенно не нужно. Этот кризис вовсе не исключал существования ярких и самобытных философских персоналистических центров, не исключал сияния ярких звезд на позднеантичном философском небосклоне, которые своими лучами согревали предзакатные сумерки античной философской мысли. Всю эту сложность и неоднозначность ситуации надо видеть и понимать. Но, тем не менее, когда в 529 году Юстиниан ( 527 – 565) объявит о закрытии платоновской Академии ( дата, которую многие символично воспринимают как конец античной мысли), то, по сути, это будет лишь внешняя констатация давно свершившегося факта: античная философия к тому времени уже сказала миру все, что она могла сказать, и в силу своей внутренней интеллектуальной, творческой, идейной исчерпанности она была обречена. Занималась заря новой эпохи – эпохи Средневековья. Позволю уж себе еще выразиться так. Античное «утро человечества» неумолимо угасало, готовясь уступить место набиравшему силу средневековому полдню. Вместе с последними утренними лучами античности затухала и угасала «утренняя речь человечества» - античная философия. Но импульсы, однажды посланные ею в мир, остались и продолжали влиять на философское творчество всех последующих эпох. Отзвуки этой «утренней речи» мы слышим и сегодня в нашем уже послеполуденном (?!) «состоянии модерна и постмодерна». Философские голоса античности продолжают взывать к нам из своей (как любил говорить В. В. Бибихин) Дали .