Статус

      В понедельник в учительской самой престижной школы самого непрестижного уездного города N было непривычно душно и громко.
      Душно – от того, что солнце, в виду ограничений, тоже не смогло выехать за границу и нещадно палило в распахнутые настежь окна.
      Громко – от того, что говорили поставленными и натренированными голосами сразу все.
      По какому поводу педколлектив глотки дерёт, спросите вы?
      Ну, как же: обсуждали очередной приказ Минобраза.
      Нет, не тот, в котором решено было вместо занятий учить детей, как обезьянок, ставить кресты и галочки в тестовых бланках.
      И не тот, в котором вместо простого и понятного всем слова «образование» навязали бесконечную череду ФГОС, ФГТ, ООП, ВПО, ДПО, ФОС и прочих малопонятно с чем употребимых (кроме крепких алкогольных, само собой) аббревиатур.
      Не та ересь о моральном кодексе педагога, по котором учителю в купальнике фотографироваться нельзя. Не про запрет на использование рабского труда школьников – ну, это когда дебила-одиннадцатиклассника Васечкина с доски стереть нельзя попросить.
      Нет.
      Новый приказ дал повод для такого уровня шума, что бедный Афанасий Пье;рович, сухонький учитель французского, вынужден был выйти покурить прямо через окно (благо этаж первый, а разгорячённые дамы от образования дверь, пардон, своими la mamelle и le fessier* загородили).
      Короче, повелели всем нищебро… то есть, само собой, бюджетникам, статус свой обозначить. Так, чтоб сразу, чётко и ясно, понятно было: перед тобой – аж целый учитель или врач, а не какой-нибудь там депутат, чиновник или другой му… в смысле, слуга народа.
      А как же его обозначить-то, опять поинтересуетесь вы? В принципе, ответит Афанасий Пьерович, итак уже давно всё обозначено: ношенное пальто фабрики «Красный октябрь», зимние сапоги на рыбьем меху, вечно голодный вид – это, поди, отличает его, Заслуженного учителя, от, скажем, отца того же Васечкина, заруливающего прямо на тротуар перед школьным крыльцом на черном «мерине».
      Тем не менее, вот, приказали! Даже тавро специальное в столичных лабораториях изготовили – по слухам, миллиарды не наших, не деревянных, а их, конвертируемых, на изготовление выделив.
      На простановку клейма дали ровно неделю. В пятницу, как сообщила заламывающая руки и рвущая на себе жидкие волосы, директриса Августина Паллна, оттуда должна была прибыть комиссия. Прямо так и сказала, с придыханием, оттуда – ещё и пальчиком с наращенным ногтем в потолок ткнула для усиления эффекта.
      Нет, конечно, про права человека и прочую, существующую, по слухам, где-то там, в Европе, может быть, даже во Франции, лабуду никто забывать не собирался. В конце концов, им же право выбора предоставили: хочешь – ставь одно из утверждённых парой десятков комиссий клеймо, не хочешь – живи на роскошную пенсию. Да и, вообще, что это они, учителя, за сволочи такие неблагодарные? Всё для них делается: и министерств, вместо одного, у них – два, и думают об их благе в две головы целых два министра.
      В общем, пошумели учителя, покричали, некоторые, из старожилов, даже повспоминали Сталина, который бы быстренько со всем этим разобрался, да и поплелись по поликлиникам статус свой обозначать. Опять же, каждому заклеймённом обещали по сертификату выдать. И по конфетке.
      В пятницу комиссию – двух суровых тёток с типовыми, как у министра, блестящими на солнце, точно шлемы, лаковыми причёсками, – встретили в обшарпанном актовом зале заискивающим молчанием. Тётки тоже молчали, старательно записывая в одинаковых казённых блокнотах с двуглавыми орлами.   
      Клеймо предъявлять, то есть, пардон, статус педагога демонстрировать, было велено  по очереди.
      Августина Паллна, само собой, первой протянула сухонькую лапку ладошкой вверх, – правильно, куда ж ещё директору ставить клеймо, если не на руку, так ловко прячущую в верхний ящик стола пухлые конверты от родителей отличников?
      Математичка Маргарита Иосифовна аккуратно разместила одобренную комиссиями и утверждённую лабораториями букву «у» на дряблой шее – всё как всегда до сантиметра высчитано, с её-то высокими крахмальными воротничками. Ботаничка Герда Карловна вполне предсказуемо прикрыла клеймо на полном предплечье длинным рукавом блузы, столетняя химичка Изольда Марковна кокетливо приподняла подол юбки, демонстрируя на тонкой пергаментной коже не то очередное пигментное пятно, не то – полное согласие с линией партии. Истеричка-историчка (экскюзе муа, конечно, но диагноз коллеге в школе давно поставили) Алевтина Петровна умудрилась даже слегка уменьшить размер буквы, самодовольно демонстрируя что-то больше похожее на родимое пятнышко на виске, ещё и отпущенной чёлкой ловко прикрытое. Говорят, за отдельную плату и не такие приказы обходятся!   
      Два алконавта – трудовик Петрович и физрук Павло;вич – по поводу вообще не заморачивались, бухнув по тавро прямо по центру морщинистых лбов.
      В общем, все как-то да справились. В конце концов, ЕГЭ пережили. И это переживём!
      И только молоденькая русичка Анжелочка разрыдалась, зачастив что-то о противопоказаниях и негативном влиянии – и вовсе не доказанном, по первому каналу прямо так и сказали! – клеймления на личную жизнь.
      Тётки из комиссии переглянулись между собой, потом грозно глянули на директрису.
      В общем, Анжелочке с её противопоказаниями и негативным влиянием было строго велено писать заявление «по собственному» и негативно влиять где-нибудь в другом месте, уж точно не в благородной бюджетной сфере.
      Остался только Афанасий Пьерович не осмотренным и в гербовый блокнотик не записанным.
      Скользнув взглядом по щуплой фигурке, тётки синхронно протянули:
      — Ну? Где ж ваш статус?
      Афанасий Пьеро;вич спустил штаны, нагнувшись и повернувшись к комиссии задом:
      — Je suis d;sol;, mesdames**, но он там, куда вы загнали образование!
      На тощей правой половинке красовалась большая и очень органично вписавшаяся в полукруг буква «у».

_________________________________


      * la mamelle, le fessier (фр.) – грудь, зад.
      ** Je suis d;sol;, mesdames (фр.) – Мне жаль, дамы.