Друзья по оружию

Историческое эссе

Примечательный факт: даже декабристы, вроде первыми имевшие право назвать Александра Христофоровича Бенкендорфа, члена следственного комитета по делу декабристов, злодеем и лиходеем, таковым его не считали. К сведению, в записках вернувшихся из Сибири декабристов не встретишь ни одного отрицательного отзыва о нём. Больше того, седой Волконский по возвращении из ссылки будет с благодарностью вспоминать «главного жандарма России». За что? Когда усадьбу и имущество сосланного Сергея Волконского намеревались конфисковать в казну, то именно Бенкендорф заступился за семью декабриста. В своде законов он отыскал статью, благодаря которой имение не конфисковали, и семья Волконских избежала нищеты.

И вообще, в долгой истории отношений Сергея Волконского и Александра Бенкендорфа было немало прелюбопытных страниц. Впрочем, таковыми они видятся, когда мы глядим на них из нынешних дней. Тогда как для людей александровской эпохи стать членом тайного общества или служить в тайной полиции — критерий выбора был чисто формальным.

Говорить о некоей особой декабристской ментальности, культуре, стиле поведения не приходится. Думать, что характеры, поступки, а зачастую и образ мыслей декабристов и их следователей кардинально отличались, в корне неверно. Практически невозможно отделить декабристов, тех, кого вешали и отправляли на каторгу, от их следователей, тех, кто их вешал и отправлял на каторгу. Друзья с юности Сергей Волконский и Александр Бенкендорф — тому самое яркое подтверждение.

Сергей Волконский и братья Бенкендорфы, Константин и Александр, учились в одном привилегированном Петербургском пансионе аббата Николя. В Отечественную войну два храбрых офицера, Сергей Волконский и Александр Бенкендорф, были сослуживцами по партизанскому отряду, а несколько ранее были соратниками по службе флигель-адъютантами при Александре I. Но вообще-то друзей было трое. Третий — граф Михаил Семёнович Воронцов (в 1815—1818 годах — командир русского оккупационного корпуса во Франции. В 1823—1854 годах — новороссийский и бессарабский генерал-губернатор), ближайший друг и тоже боевой товарищ Бенкендорфа. Сергей Волконский — младший из них.

После ареста в 1826-ом году и 7-месячного следствия (одним из следователей по делу декабристов являлся, напомню, Александр Бенкендорф, будущий начальник III Отделения) князь Сергей Волконский (кавалер четырёх русских, пяти иностранных орденов, награждённый золотой шпагой «За храбрость» с алмазами) за участие в Южном тайном обществе был лишён дворянства, чинов и отправлен в кандалах в Сибирь.

Духовное завещание, составленное Волконским в Петропавловской крепости 9 мая 1826 года (первоначально его приговорили к повешению), было им отдано «для сохранения» генерал-адъютанту А.Х. Бенкендорфу.

Как отнёсся к произошедшему друг по оружию Александр Бенкендорф? На страницах его объёмных воспоминаний только однажды упомянута фамилию Волконского:

«Я был полон сострадания — это были в большинстве своём молодые люди, дворяне, почти все из хороших семей, многие из них служили со мной, а некоторые, как князь Волконский, были моими товарищами. Вначале я сострадал, но вскоре возмущение и отвращение переполнили меня <...> изгнали из души моей все чувства жалости...»

В известных «Записках Сергея Григорьевича Волконского (декабриста)» есть фрагмент, позволяющий увидеть, как всё начиналось у государственного преступника, приговорённого к 20-ти годам каторжных работ, и шефа жандармов:

«В числе сотоварищей моих по флигель-адъютантству был Александр Христофорович Бенкендорф, и с этого времени были мы сперва довольно знакомы, а впоследствии — в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мыслящий и впечатлительный, увидел, какие [услуги] оказывает жандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышлёных, введение этой отрасли соглядатайства может быть полезно и царю, и отечеству, приготовил проект о составлении этого управления, пригласил нас, многих его товарищей, вступить в эту когорту, как он называл, людей добромыслящих, и меня в их числе. Проект был представлен, но не утверждён. Эту мысль Ал. Хр. осуществил при восшествии на престол Николая, в полном убеждении, в том я уверен, что действия оной будут для охранения от притеснений, для охранения вовремя от заблуждений. Чистая его душа, светлый его ум имели это в виду, и потом, как изгнанник, я должен сказать, что во всё время моей ссылки голубой мундир не был для нас лицами преследователей, а людьми, охраняющими и нас, и всех от преследования».

Тут хочется сослаться на не лишённое оснований мнение историка Михаила Константиновича Лемке (он в начале ХХ столетия впервые ввёл в научный оборот многие рассекреченные документы III Отделения), что восторженный отзыв Волконского объяснялся тем, что Бенкендорф-жандарм после 1826 года оказывал своему другу-каторжнику «мелкие услуги», в то время как мог сделать «крупные неприятности».

Как полагают историки, события, о которых идёт речь в записках Волконского, происходили в 1811 году. Именно тогда Волконский стал флигель-адъютантом императора Александра I, который идею Бенкендорфа не поддержал. Прими он положительное решение, среди имён декабристов Сергея Волконского не было бы. А кем бы стал князь? Скорее всего, в иерархии того времени он занял бы место заместителя Бенкендорфа в ведомстве тайной полиции.

Это если следовать нормам сослагательного наклонения. А как в реальности складывались дела Волконского? В период Отечественной войны «при блистательной карьере служебной, ибо из чина ротмистра гвардейского немного свыше двух лет» он стал «уже генералом с лентой и весь увешанный крестами». Однако внимательный взгляд на официальную биографию молодого князя позволяет увидеть в ней ряд странностей.

В 1814 году, незадолго до окончания войны, 25-летний генерал-майор самовольно покидает армию и отправляется в Петербург, затем опять-таки самовольно, не беря отпуска и не выходя в отставку, выезжает за границу и, как он позже напишет, «туристом» свободно перемещается по Европе: оказывается на открытии Венского конгресса, посещает Париж, затем отправляется в Лондон. Складывается впечатление, что турист не путешествует, а выполняет некие секретные задания русского командования. Какие?

Самый странный эпизод его заграничного вояжа случился в 1815 году — во время знаменитых наполеоновских «Ста дней». О том, что «чёртова кукла» «высадилась во Франции», он узнал, согласно его мемуарам, находясь в столице Великобритании, и тут же обратился к русскому послу в Лондоне графу Христофору Андреевичу Ливену за получением паспорта для проезда во Францию. Посол резонно ему заявил, что русскому генералу нечего делать в занятой неприятелем стране. Больше того, сразу доложил о странной просьбе императору. В ответ последовал приказ Александра I незамедлительно выпустить Волконского в Париж.

Кстати, примечательная деталь. Женой Христофора Андреевича была Дарья Христофоровна (урожд. Доротея фон Бенкендорф, сестра будущего шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа). Дарья Христофоровна, прозванная «дипломатической Сивиллой», вошла в историю как «первая русская женщина-дипломат». А по совместительству она была тайным агентом русского правительства в Лондоне и Париже. Сегодня её назвали бы резидентом. Поэтому ещё вопрос, кто доложил императору о Волконском, муж или жена Ливен, и не предпринималась ли его поездка по поручению Дарьи Христофоровны.

В занятом Наполеоном Париже Волконский провёл с 18 марта до конца месяца, после чего вернулся в Лондон. Чем занимался эти несколько дней? Его записки сообщают о срочной поездке в Париж очень обтекаемо. Мол, был в Париже уже не как «турист», а как «служебное лицо», а финансировал поездку его шурин, князь П.М. Волконский, тогда начальник Главного штаба русской армии.

В одной из статей историка О.И. Киянской можно прочитать, что «имеются сведения о том, что главным заданием, которое Волконский выполнял в Париже, была эвакуация русских офицеров, не успевших выехать на родину». Посылать в занятый неприятелем город генерал-майора, близкого родственника начальника Главного штаба, без особой нужды вряд ли стали бы. Похоже, что «случайно задержавшиеся» в Париже офицеры были секретными агентами, которые выполняли во французской столице специальные задания. И на случай разоблачения требовалось подготовить пути их безопасного отхода.

Кто это был? В своих записках Волконский упоминает трёх старших офицеров и состоявшего при больных и раненых русских военных, по этой причине не покинувшего город знаменитого впоследствии придворного врача Николая Арендта. Того самого, кто позже окажется около умирающего Антона Дельвига, чью смерть многие современники связывали с именем Бенкендорфа. Того самого, кто ещё через 6 лет будет находиться возле смертного ложа Пушкина, у которого отношения с тем же Бенкендорфом оставляли желать лучшего. Как это у Александра Сергеевича? — «Бывают странные сближенья…»

Иными словами, война позволила генералу Волконскому приобрести опыт выполнения «секретных поручений» «тайными методами». Впоследствии этот опыт оказался бесценным для декабриста Волконского. В тайное общество князь Волконский вступил в 1819 году. Как сам он признается в мемуарах, этот его шаг был во многом случайным. Действительно, тому можно найти немало подтверждений. В тайном обществе у него был достаточно чётко определённый круг обязанностей. Он был при Пестеле чем-то вроде начальника тайной полиции, обеспечивающим прежде всего внутреннюю безопасность заговора. Кому-то это может показаться странным, но князь Волконский был и до конца жизни оставался убеждённым сторонником не только тайной полиции вообще, но и методов её работы в частности.

Известно, что в 1821 году Александр Христофорович опять подал государю проект создания тайной полиции. Но тот вновь предложение отверг. Воспользовавшись моментом, после декабрьских событий Бенкендорф с завидной настойчивостью делится своей идеей с новым монархом, Николаем I. На этот раз его попытка увенчалась успехом. Исполнилась давнишняя мечта графа, который тоже был и до конца жизни оставался убеждённым сторонником не только тайной полиции вообще, но и методов её работы в частности.