Георгиевские из Калужской губернии

«Пол-Перемышля переехало в Лихвинскую тюрьму по случаю построения социализма», - Любимов Н.М. «Неувядаемый цвет»

ГЕОРГИЕВСКИЕ — 323 года пастырской службы и 200 лет педагогической деятельности (а если сложить педагогический стаж всех наших учителей — то цифра огромная!).


Репрессированные и реабилитированные Георгиевские (братья имели семинарское образование)
    1. Георгиевский Александр Иванович, учитель
    2. Георгиевский Алексей Иванович, учитель
    3. Георгиевский Сергей Иванович, начальник милиции
    4. Георгиевская-Соколова Раиса Ивановна, учительница




ГЕОРГИЕВСКИЙ Александр Иванович (12.08.1894, Алексинский уезд – †1942, Саратовская обл.), закончил Калужское духовное училище, в 1914 г. из 5 класса Калужской духовной семинарии определен в с. Подкорье Калужского уезда, где служил до 17.12.1918 г., пока не вернулся из плена его шурин, на месте которого он служил. С 1915 г. состоял учителем Зябской сельской школы того же уезда, директором школы с. Покровка Перемышльского р-на Тульской обл. (при аресте).
Служил учителем самоотверженно (и его жена тоже, и все в этой семье), учил не только детей, но и взрослых. Свою работу воспринимал как долг: «После уроков приходил домой пообедать и возвращался (это за 7-8 км) в школу на педсовет или собирал взрослых - это был ликбез, и занимался с ними», - вспоминает его сын. Запомнился сыну возвращавшийся зимой с сосульками на большущих усах, заметенный снегом, замерзший до такой степени, что не мог сам раздеться (в анкете арестованного будет отмечено, что здоровье у него слабое).

Родственники жены помогали им строить дом, вернее, подстраивать отцов дом, которому сейчас больше ста лет. «Он отнесет колечко в «торгсин», и кроме строительных материалов обязательно принесет нам снизку баранок и наденет на шею. Радости было много, до сих пор помним. А еще он организовывал концерты с учителями и ребятами, ставили спектакли. Была очень строгая установка, чтобы обязательно на религиозные праздники ставить концерты и исполнять их через громкоговоритель на всю улицу, чтобы заглушить церковную службу в храме через дорогу», - рассказывает Виктор Александрович Георгиевский.

Жена БОРИСОВА Глафира Александровна, учительница, закончила Перемышльскую гимназию, была воспитательницей в детском доме.
Глафира Александровна тоже учительствовала, но сначала в другом селе, ей на неделю из дома давали большую краюху хлеба. Она делилась этим хлебом с голодными ребятишками. И через два дня хлеба не было. А она по вечерам выходила на улицу, смотрела на небо, молилась и грызла пальцы рук, чтобы не кричать от голода.
Она была очень бережливой, в школу ходила босиком, неся ботиночки через плечо, до глубоких холодов. В школе, вымыв ноги, обувалась. Ей выговаривали: уже холодно, простудишься. Она отвечала: ботиночки дорогие.
Потом у нее очень болели ноги, она считала, что это ей за то, что, выполняя распоряжение, вместе с другими учителями ходили по деревням, отнимали иконы у людей. Пытаясь замолить этот грех, она, дочь священнослужителей не одного поколения, ездила тайком в Козельск к священнику, брату своему.

Как забрали Александра Ивановича. «В 1937 году папа вернулся домой после спектакля «Цыгане», - рассказывает его сын, - было уже поздно, отец ходил с фонарем «летучая мышь», света на улицах не было. Радостно обсуждали с мамой, с каким успехом прошел спектакль, она тоже играла в этом спектакле, но пришла домой пораньше. Это было 7 ноября, на праздник. Уже легли спать, и вдруг стук в окно – Александра Ивановича вызывают в правление! Он быстро одевается и говорит, что, похоже, он не вернется. Ни крика, ни стона, ни слез не было. Была жуткая тишина, боялись шелохнуться, мама, стоя на коленях, истово молилась в пустом углу. Икон-то не было. И действительно, утром никто не ответил на вопрос – где Александр Георгиевский.»
После ареста мужа, не дождавшись известий, Глафира Александровна пишет письмо Ежову Н.И., рассказывая историю ареста и описывая свое тяжелое положение. Рановато она написала, не мог Ежов отменить то, что отвечало политике партии того времени. Через некоторое время Ежова снимут. Но дела не пересматривали, уже не было запросов, люди не верили в возможность освобождения попавших в лагеря.

В марте Глафира Александровна родит сына Александра – Аленьку, их привезли на санях по весенним ручьям. Через пять месяцев Аленька умрет. Не скоро, но стали потом приходить письма: сначала с финской войны, потом с Казахстана, с Урала, последнее с Саратовской области. Пачки писем, умирая, Глафира Александровна велела положить с нею в гроб. Так и сделали. Последнее письмо было очень коротким: помогите. Жена кинулась собирать по крохам посылку среди родных и близких, и не успела ее отправить. Следом пришло сообщение, что Георгиевский Александр Иванович умер. Где могилка его – неизвестно. Потом, много лет спустя, сын его получит справку из Тулы о реабилитации отца. А осужден Георгиевский Александр Иванович был за агитацию против советской власти, хотя представить себе такого не возможно было.
В письме Ежову Глафира Александровна написала, что сына своего она любит безумно. На фотографиях семейного архива Георгиевских можно увидеть необыкновенную любовь матери и сына. В течение нескольких лет они фотографировались в одной позе: склонив головы друг к другу, сидят рядом и видно, как мать стареет, а сын взрослеет.

Внуки Виктора Георгиевского живут в Петербурге, где очень давно жил их предок Георгиевский Петр Егорович.


Из воспоминаний Виктора и Зинаиды Георгиевских.

Прислуга Настасья прибегала за Зиной: письмо получили, хозяйка зовет. Глафира Александровна безумно любила сына. Так же сильно любила внучек. И Зинушку любила, кажется, она ее и выбрала сыну.
Но когда Зинушка пришла в дом, то Глафира и не знала сама, что она такая ревнивая, ничего не могла поделать с собой. Однажды даже сын, всегда бывший на стороне матери, не выдержал: если тебе плохо с нами, мы пойдем на квартиру. Вот тут уж был скандал так скандал: сразу умру, если уйдете.

Малышки - внучки говорили: у нас дома бабушка главнейшая. Сразу после свадьбы, она распорядилась поставить их кровать рядом со своей, хотя были свободные комнаты, топить, дескать, не надо будет в тех комнатах. Всю зарплату они отдавали ей, она выдавала им по десять рублей, и потом надо было отчитываться за каждый рубль. Не разрешала покупать вещи детям без согласования с нею. И так далее до бесконечности.

Зинаида Ивановна вспоминает 20-летнюю каторгу со слезами на глазах. Срывов нервных было много. Просто чудо, что выжили, а сейчас это замечательная, очаровательная пара. Спрашиваю: вы любите друг друга? - потому что забота, понимание, внимание стали образом их жизни. А он отвечает: а куда ж теперь деваться, конечно, любим.

У матери сильно болели ноги. Зинушка рассуждает, отчего? Она была учительница, и ее вместе с остальными заставляли ходить по домам, снимать иконы – может быть, это потом ей в наказанье болели ноги. А может быть, потому что по заморозкам уже она все ходила босиком, ботинки через плечо, берегла их, надевала уже возле школы. Но так как сама была верующей, знала Закон Божий, то потихоньку ездила в Козельск к брату на исповедь. В Покровской школе во время религиозных праздников обязательно был концерт, на всю улицу, чтобы шли к ним, а не в храм.
Мужа арестовали. Она беременная, малыш, названный в честь отца Александром – Аленькой, проживет 5 месяцев и умрет, поэтому первый сын Витуся станет смыслом жизни ее. И он ответно любил и уважал мать. Не задерживался на свидании, проводит до калитки и бегом домой, матушка ждет. Он в ссорах заступался за мать, а как же иначе, даже было голос на Зинушку повышал. Сейчас вспоминает с укором себе.

Доброта и отзывчивость в большой семье были всегда. Александр, отец его, всегда всем помогал, потом его сын Виктор по мере своих детских сил тоже помогал, наловит рыбок и несет Раисе Ивановне, ей же некому принести (ее мужа, его двоюродного деда тоже арестовали).

Вот он рассуждает: почему так быстро сломались люди? Верили в Бога, уважали священников, жили по заповедям Божьим, и сразу от всего отреклись. Как же так можно, почему? Все сразу забыли.

А вот и новый перелом – и опять быстро приспособились, отреклись, в основном, от коммунизма–социализма, опять приспособились? Да, и тогда, и сейчас, люди приспосабливаются, им надо выжить. Что внутри остается у них, что несут с собой, затаив, не скажут, но внешне, для людей, для общества будет так, как требуется. Своеобразное предательство, приспособленчество.

Особенно заметна была наша особенность приспосабливаться, в период смутного времени. А что делать, не предашь, не выживешь, и каждый раз так. Послали верующих учителей, бывших детей священников, снимать иконы по домам, они пошли. А что было тогда делать: кто-то отрекался от вековой отцовской веры, кто-то шел на плаху, не отрекаясь, таких было меньше, кто-то уходил ото всего этого, прятался, отрекшийся от прошлого, сменив место жительства, забыв родных и близких. Кого и как наказал Господь за отступничество, их ли, через детей их, внуков ли? До седьмого колена обещано получать наказание за грехи отцов. Святые отцы говорили, что отмаливать грехи надо не только свои, но и предков своих. Тогда и им там будет легче, и нам здесь. Молитвенник должен быть в каждой семье, за всех молиться.


Кошка Даренка всегда чувствовала, что болит у кого, и то ложилась на грудь к деду, он за сердце держался, а то терлась ему об ноги, и как только он ляжет спать, укладывалась ему на ноги. И деду становилось легче.

Женечка, ей было 8 лет, приезжала на лошади за молоком. Поймает на лугу лошадь, распутает ее, и, вцепившись одной рукой в гриву лошади, в другой руке держит бидон и скачет на другой конец города. С молоком уже спокойнее ездила. Вырастет, уедет с мамой в Крым, и будет принимать участие в скачках, работая директором музыкальной школы, а еще у нее любовь к рисованию, лошадей рисует, портреты их по памяти.

Молоко было свое, сыр делали, три раза руки мыли, прежде, чем месить его. В самодельный хлеб добавляли картошку, свеклу (поправляю, не добавляли, а сначала картошку толкли, а потом добавляли муку), на капустных листах пекли. Не голодали, когда съездили в Щекино на похороны к дяде Васе, осталось в памяти, как бедно живет Надежда с сыновьями – на полу спали гости.


Глафира Александровна Борисова–Георгиевская и Татьяна Алексеевна Будилина (в девичестве Мышьякова) – двоюродные сестры. Владимир Владимирович Будилин, по словам прихожан, - плохой священник, у него тихий голос. Когда от него ушла жена, он жил очень бедно, то принял к себе одну беженку Шуру, Александру Ивановну, с 2 детьми. Голодали страшно. В консервных банках варили конину, чтоб не умереть с голоду, она сдавала постоянно кровь – прокормить бы детей. Ходила босиком все время, говорят ей: холодно уже, заболеешь ведь, - а хоть бы помереть скорее. Мыла полы по людям – учить надо было дочь, которая училась в Калужском пед. институте.

Петр Бриллиантов, сын его Дмитрий Петрович Бриллиантов.
 Моя дважды родственница Валентина Николаевна Бриллиантова: стихи наизусть не читаю, толкаются варианты строчек и рифм, могут столкнуться и получится белиберда.