В предверии грозы

Подполковник Рябцев пребывал в паршивом настроении. Возвращаясь из Минска, 28 мая 1941года, с общего собрания старшего комсостава войсковых соединений округа, где ему, в кулуарах намекнули, что его авиадивизию, в которой он находился на положении исполняющим обязанности командира, направят на переформирование, с переводом её в учебную часть. И закончится реформа не позже июля месяца. Не то чтобы он ничего не замечал, просто находясь на должности начальника штаба вверенной дивизии, а потом став её командиром, пытался уверить себя, что все изменения статуса подразделения, это не более чем дежурные подвижки по воинской службе, хотя беспокоиться было о чём. Сначала командир авиадивизии, полковник Степако Борис Федорович, получив повышение, не только в должности, но и в звании, уехал в Киевский особый военный округ заместителем командующего окружными ВВС. Потом полк бомбардировщиков ПЕ-2 сформированный только в марте 41 года, был выведен из состава дивизии и улетел за своим бывшим командиром в Киев. С марта того же года, в легкобомбардировочный полк стали поступать новенькие СУ-2, на замену Р-5 и Р-Z, но спустя месяц переформирование прекратилось, и парк полка обновился новыми самолётами только на двадцать процентов, а штаб округа затруднился ответить по поводу ввода новых самолётов, да и «посоветовал» меньше задавать подобных вопросов. Вместо этого пришёл приказ сформировать из выведенных из состава полка лёгких бомбардировщиков разведывательную эскадрилью при штабе дивизии, с учётом их лётных качеств. Но сюрпризы на этом не закончились. Аэродром, на котором базировалась его часть под Минском, попал под капитальный ремонт, и поэтому вся дивизия должна была, к первому июня 41 года, перебазироваться на новые места временной дислокации. А поскольку передислокация была объявлена временной, на время ремонта основного аэродрома, то и места были подобраны соответствующие. Но если лётное поле авиапочты в посёлке Хижняково, кое-как соответствовало военным нуждам, то недостроенная машинно-тракторная станция в деревне Умовичи, могла сгодиться только гипотетически. Так что неподтверждённые слухи, явно имели под собой основания. Честно говоря, не улыбалось, возглавлять не боевую часть, а учебный центр. Был ещё один повод для тревожного предчувствия. Уже после собрания, на банкете, он встретил старого знакомого, Пташука Кирилла Мефодьевича, которого ещё знал по Дальнему Востоку, когда тот был начальником погранзаставы, а Рябцев возглавлял истребительный авиаполк. Полковник Пташук, тогда ещё в звании майора, прославился как знаток позиционной разведки, умело пресекая, на границе с Манчжурией, все попытки диверсионной деятельности сопредельной стороны, особенно они, участились, с появлением там японцев. Его деятельность была высоко оценена руководством и именно поэтому, в середине 1939 года, его перевели на должность начальника разведотдела только что организованного Гродненского погрануправления. Новая советско-польская граница таила в себе немало недоработок, а так как родственники новых старых территорий теперь проживали по обе стороны границы, то недоразумения возникали постоянно. Для границы такие случаи были недопустимы, а вот для полковника Пташука, в его ранге начальника разведки, поле, для успешной деятельности, было непаханым.  Именно он, обзаведясь многочисленной агентурой, бомбардировал высокое пограничное командование рапортами о странных перемещениях немецких войск на польской территории, особенно в приграничных зонах. Но так как был заключён пакт о ненападении между СССР и Германией, напористому офицеру настойчиво рекомендовали поумерить свою деятельность и не провоцировать сопредельную сторону. Именно с этим человеком, весенним вечером встретился 28мая 1941 года подполковник Рябцев Иван Игнатьевич. Банкет уже закончился и они вышли на улицу, чтобы отправится каждый к своему месту службы, Пташук в Гродно, а Рябцев в Хижняково, где обосновался штаб авиадивизии.
-Запомни Ваня, - Кирилл Мефодьевич взял подполковника под локоть – не верю я ни в какие договоры с немцами. Они уже сконцентрировали столько войск на границе, - он покачал головой – что становится страшно.
Рябцев затаил дыхание:
-Война?
Пташук кивнул:
-И очень скоро.
Иван Игнатьевич быстро огляделся, но на улице они были одни.
-Ты бы, Кирилл Мефодьевич, приуменьшил громкость «ретранслятора»
-Да брось ты Иван, - пограничник в раздражении отмахнулся, но стал говорить потише – не сегодня-завтра немец попрёт, а мы всё боимся вслух об этом сказать.
Рябцев вздохнул:
-Ты же знаешь Кирилл Мефодьевич, не готовы мы к войне. У меня в дивизии полная комплектность и по лётному составу и по самолётам, только процент современных моделей боевых машин измеряется одной эскадрильей Яков, да полтора десятка «сушек», на которых мы воевать только учимся.
Пташук саркастически рассмеялся:
-А кто готов? Польша, по оснащению, была не самая слабая в Европе, да только месяц всего продержалась. Про французскую компанию вообще молчу, раскатали немцы не только французов, но и англичан, те еле успели удрапать на свой остров. Так что не надо мне Иван рассказывать про готовность, боюсь, дело не в тактике, а в стратегии.
Подполковник снова вздохнул, но на этот раз не стал возражать, да, действительно, всё время нас учили только наступать, а обороняться толком так и не умеем. Да и наступать так и не научились, война с Финляндией это образно показала.
-Ладно, Иван, давай прощаться, - пограничник протянул руку – мне пора, завтра начинаются войсковые учения, мне надо быть в штабе.
Иван Игнатьевич крепко пожал протянутую руку:
-А я задержусь, у меня на завтра назначена встреча с командующим ВВС округа, надо решать проблему матчасти.
-Ну, удачи тебе, - полковник махнул на прощание рукой и сев в поджидающую легковушку, укатил. А подполковник Рябцев бодро зашагал в сторону офицерского общежития.

То, что приём будет непростой, подполковник знал с самого начала. Когда принималось решение о перебазировании дивизии на новое место размещения, было приказано оставить основные материальные средства на складах главного места дислокации, так как переезд был временным, и дивизия уходила налегке. Основная проблема была в том, что даже при строительных мероприятиях, на аэродроме оставались два отдельных авиационных полка, истребителей и штурмовиков и поэтому зенитный дивизион, который раньше был в составе авиадивизии, в приказном порядке, остался охранять аэродром, даже на время ремонта аэродрома. К тому же, находясь под впечатлением вчерашнего разговора с бывшим дальневосточным « сослуживцем», хотелось защитить, даже места временной дислокации, зенитными орудиями. Был ещё один железный козырь в рукаве в пользу полного комплектования дивизионных авиачастей. В начале года, штаб дивизии получил, из наркомата обороны, план боевой подготовки, расписанный на весь год. И именно в июне, вверенная ему часть должна была провести дивизионные учения по отработке взаимодействия воздушных и наземных служб, во время военных действий, а без урезанных запчастей, боеприпасов и горючего, проводить полномасштабную боевую работу было невозможно. План был подписан начальником генерального штаба и отмене не подлежал.
К его удивлению, аргументы были признаны безоговорочно и начпотеху округа выдали предписание обеспечить авиадивизию всем необходимым, причём в кратчайшие сроки. Причину такой покладистости Рябцев понял позже, когда заместитель командующего и начальник политуправления округа генерал Сомов, «доверительно» сообщил, что десятого июня, для стажировки, в его дивизию прибывают, курсанты Липецкой лётной школы, для закрепления навыков в практике, полученных в учебном подразделении. А приказ по проведению внеочередных учебных мероприятий он может получить в канцелярии штаба округа. Подполковник горестно вздохнул, значит, слухи оказались небеспочвенными, дивизию действительно принесли в жертву учебному процессу. И это только начала конца, как только подразделение окончательно превратиться в «школьную этажерку», посыпятся рапорты боевых лётчиков с просьбой о переводе в регулярные части, никто не захочет работать инструкторами и дивизия превратиться в бюрократический аппарат, где будут работать только в приказном порядке. А гордиться было чем. В составе вверенных авиационных соединений было немало опытных пилотов прошедших Испанию, Халхин-Гол, финскую компанию, и даже было несколько лётчиков, выполнявших интернациональный долг в Китае.
Обо всём этом думал подполковник Рябцев, направляясь к месту временной дислокации дивизии, трясясь в легковом автомобиле. От Минска до Хижняково было почти сто двадцать километров на юго-восток, ещё южнее, на семь километров дальше, находились Умовичи, и, первым делом, командир дивизии решил отправиться туда. В состав смешанной авиадивизии, в настоящее время, входило пять авиационных полков, три истребительных и два бомбардировочных, но так как в Хижняково уже был аэродром, на нем, было, решено было оставить два подразделения истребителей и одно бомбардировщиков, а оставшиеся два расквартировать в Умовичах, где лётное поле только собирались создать. Правда, у бывшей МТС было одно неоспоримое преимущество, там успели построить двухэтажное общежитие, где второй этаж был полностью жилым, и там обосновался лётный состав, а на первом этаже, в одном крыле был пищеблок со столовой, а в другом конторские помещения, чем не замедлили воспользоваться полковые штабы. Были ещё недостроенные ремонтные боксы, не до конца застеленные крыши, но стены уже стояли, и там расположились команды аэродромного обеспечения. Проблему взлётно-посадочной полосы тоже удалось почти решить, рядом с МТС было поле, немного подпорченное местными тракторами, но его уже утюжили катки, чтобы привести в божеский вид. Зато на аэродроме посёлка городского типа Хижняково была двойная ВПП, укатанная до бетонного состояния. У самой авиапочты самолётный парк был представлен четырьмя машинами типа Р-5, где на месте стрелка был оборудован грузовой отсек, и противоречий, во время использования лётного поля, не должно было возникнуть. Тем более они собирались, в течение ближайшей недели, временно перебраться под Смоленск, где находилась основная авиапочтовая база. Ещё одним преимуществом припосёлочного лётного поля, было наличие десятиметровой ветровой вышки, на которой командир дивизии приказал создать круглосуточный наблюдательный пост. Впоследствии это решение сослужило им хорошую службу.
Надо отдать должное тыловым службам округа, уже к пятому июня, авиадивизия была полностью укомплектована материальными средствами и была готова к проведению учений. Неожиданное и половинчатое решение было принято по системе ПВО. Так как на базовом месторасположении боевой авиации зенитный дивизион являлся единственным средством прикрытия с воздуха, то две батареи из четырёх остались под Минском, а оставшиеся две убыли по месту дислокации авиадивизии Рябцева.
Прибыв в Умовичи, в расположение вверенных ему полков, подполковник с удовлетворением отметил, что, несмотря на временный статус, подразделения основательно готовятся к боевой службе. На бывших тракторных боксах перекрыли крышу, и там вовсю шёл ремонт летательных машин. На хорошо укатанном лётном поле стояли ровные ряды самолётов, среди которых сновали механики, готовя их к полётам. Увиденное приподняло настроение командиру дивизии, но он помнил и о «ложке дёгтя», о которой станет известно первого июля. Сейчас же он решил не сообщать о грядущих переменах, вот когда будет приказ о перемене статуса, тогда и будем принимать меры. А прибывающие курсанты это не более чем ежегодное пополнение лётного состава, не надо на этом акцентировать внимание. Была одна проблема, и решать её надо было незамедлительно. Дело в том, что лишних самолётов не было, прибывшие Яки осваивали опытные лётчики, а эскадрилью И-пятнадцатых, на смену которых прибыли новые машины, было приказано приготовить к хранению, хотя моторесурс на них был далеко не выработан. Вообще доля самолётов И-15 и И-15бис составляла в дивизии не более двадцати процентов, и они первыми шли на замену, и часть из них уже была разобрана и законсервирована. Чтобы иметь основания для отмены приказа, или хотя бы отложить его исполнение по списанию самолётов, учитывая тот срок, пока курсанты проходят стажировку, подполковник собрал на совещание старший комсостав вверенных ему авиачастей и объявил о нововведениях. Из пяти командиров авиационных полков, только двое были подполковниками, остальные имели звание майоров и всех их Рябцев знал отлично. Приказ о стажировках приняли молча, и только подполковник Дубченко, заместитель комдива и командир бомбардировочного полка, выразил сомнение о его целесообразности:
-Иван Игнатьевич, а какая цель у этих стажировок? Курсанты ещё не окончили лётную школу, и, можно сказать, что они сырой материал не только в практике, но и в теории. К тому же, на моих СБ обучать уже не стоит, так как самолёт специфичен и устарел, вот если бы были Пешки, тогда другое дело.
-Я прекрасно Вас понимаю, Павел Иванович, - несмотря на разные должности и равные звания, Дубченко был старше по возрасту командира дивизии, и Рябцев относился к нему уважительно – но вспомните, на чём обучаются будущие пилоты в лётных школах, там ведь тоже не новейшие модели истребителей и бомбардировщиков. Это, во-первых, во-вторых, насколько я понял, это эксперимент, командование хочет, чтобы будущие лётчики, познали жизнь в полковой среде, и мы удостоены чести быть первыми, ну, а в-третьих, это приказ и его придётся не обсуждать, а выполнять. Но у меня другой вопрос, если с бомбардировщиками понятно, часть курсантов приедут сюда подтверждать больше теоретический курс, чем практический, то по истребителям возникла совсем другая проблема, для практики, им явно будет не хватать самолётов. Или наши асы будут предоставлять им свои машины?
Послышался негромкий ропот, командир поднял руку, призывая к тишине, и повернулся к одному из офицеров:
-Майор Тарасов, ваше мнение.
-Товарищ подполковник, - сказал тот, поднимаясь с места – я думаю, надо прекратить консервацию списанных истребителей, они мало скоростные и для обучения техники пилотирования подойдут идеально, тем более основы управления самолётами им в школе уже заложили.
-Садитесь, - Рябцев удовлетворённо кивнул – именно это я и хотел от вас услышать.
Поднялся ещё один подполковник, Дьяков Филипп Павлович, командир легкобомбардировочного полка:
-Товарищ командир, у нас по плану начинаются очередные дивизионные учения, за короткий срок мы будем должны провести немалое число боевых мероприятий, в том числе и вне учений, и обучение курсантов будет непросто втиснуть в плотный график, к тому же, это дополнительная физическая нагрузка на лётный состав.
Рябцев кивнул:
-Согласен с вами, Филипп Павлович, но я думаю, нам надо послушать начальника штаба дивизии, ему тоже есть что сказать.
Поднялся рослый человек, в форме майора:
-В предстоящих учениях основная нагрузка ляжет на бомбардировщики, которым не только нужно будет нанести бомбовые удары по вероятному противнику, но и сыграть роль противника, для отработки взаимодействия зенитной обороны аэродромов с истребителями прикрытия. Так что я думаю, мы сможем найти «окна» для обучения курсантов, тем более школа в Липецке готовит пилотов преимущественно для истребительной авиации.
Наступила тишина, которой командир дивизии решил незамедлительно воспользоваться:
-Напоминаю, что учения продлятся три дня, а курсанты прибывают на три недели, то есть стажировка продлиться до конца июня, ну, и не забывайте, что приказ никто не отменял. С самолётами решим завтра в штабе округа, не думаю, что заместитель командующего, генерал Тарский будет против.
Рябцев поднялся со своего места:
-Так, совещание окончено, прошу командиров полков донести информацию до своих подчинённых.
Командир авиационной дивизии, как в воду глядел, отдельным распоряжением, ему разрешили вернуть в действующий состав законсервированные истребители и следующим пунктом этого же приказа перевели вверенную ему авиадивизию в войска первой категории, а это значит, что снабжать его авиационную часть будут в числе первых. Это одновременно радовало и наводило на грустные размышления, ещё со времён службы на Дальнем Востоке, подполковник доверял своему чутью, а оно ему, на этот раз, нашёптывало не самые радужные перспективы. Если во всём идут навстречу, жди подвоха в самом неожиданном месте, и он уже догадывался с какой стороны ждать нежданный подарок. Рябцев всегда был боевым офицером и участь инструктора, хотя и на высшей дивизионной должности, как-то его не грела.
Учения должны были начаться семнадцатого июня, и всё оставшееся время было брошено на подготовку к ним. А накануне, тринадцатого, прибыл автобус с остальными курсантами, транзитом через штаб округа. Ученики-стажёры, в общем количестве двадцати одного человека, привезли с собой из Минска кураторов учений, штабную комиссию, состоящую из трёх человек, полковника и двух майоров. Никого, из комиссионеров, Рябцев лично не знал, видел иногда в округе, но этим дело и ограничилось. Кроме того, у председателя комиссии, товарища полковника, было ещё одно дело к командиру авиадивизии. Подполковнику Рябцеву, под личную подпись, был вручён пакет, который нужно было вскрыть в случае боевых действий и в отсутствии прямого приказа. Все командиры, как авиадивизии, так и прибывшие на учения, старались всячески избегать слова «война», но наличие такого конверта, наводило на определённые мысли. Членов комиссии, до начала учений разместили в гостевом доме при почтовой конторе, там же где и был штаб дивизии. Сама конторка, как и примыкающее небольшое складское помещение, были отданы под команду батальона аэродромного обслуживания, для использования по прямому назначению. Члены комиссии, за трое суток да начала манёвров, внимательно осматривали места базирования авиачастей и всё время записывали что-то в блокноты. Такое поведение, слегка напрягало исполняющего обязанности командира дивизии, не покидало ощущение, что они проверяли его на соответствие занимаемой должности. Такое поведение комиссии могло обозначать, что утверждение на должность командира дивизии вышло на финишную прямую, но с другой стороны, можно было предположить, что его дивизионное кресло находиться под большим вопросом. Иван Игнатьевич, решительно гнал от себя эти мысли, тем более его командирская судьба от него уже не зависела.

Сами учения, если не считать некоторые шероховатости, прошли успешно. Особенно отличилась бомбардировочная авиация, которая с успехом поразила не только цели на полигоне, но и заставила попотеть зенитчиков, охранявших аэродромы, атаковав их по всем правилам фронтального штурма. Подполковник Рябцев, на свой страх и риск, использовал выведенные из консервации истребители И-15, в качестве штурмовиков, оснастив их реактивными снарядами, хотя, по плану учений, штурмовка не предполагалась. Комиссия это отметила, но нареканий не поступило, так как не имела на это полномочий, но внесла замечания в итоговый рапорт.
В пятницу, двадцатого июня 1941 года, в штабе округа состоялось совещание по итогам боевой учёбы окружных войсковых соединений ВВС. Была отмечена, безусловно, высокая выучка, при отражении атак условного противника, с последующим преследованием и разгромом на его территории. Рябцеву слегка втыкнули за действия штурмовой авиации, так как в составе его дивизии самолётов этого типа не было. Честно говоря, он думал, что выволочка будет пожёстче, но как оказалось, комиссионные контролёры положительно оценили действия его дивизии на прошедших учениях, отметив именно штурмовики. Особенно было отмечено продуманность и чёткое взаимодействие дивизионных подразделений, как при атаках, так и при обороне.

Иван Игнатьевич Рябцев выходил из штаба округа в приподнятом настроении, дела шли хорошо, только что всей авиадивизии, в его лице, объявили благодарность за хорошо проведённые учения, мало того, в понедельник ожидался приказ о назначении его комдивом, с повышением в звании, без всяких приставок. Неожиданно, рядом с ним, резко остановился легковой автомобиль и оттуда вышел полковник Пташук:
-Иван, дождись меня, есть разговор.
Выражение лица и тон, которым были произнесены эти слова, совсем подполковнику не понравились, словно в них был подтекст, разносивший в пух и прах его прекрасное настроение. Спустя десять минут, Кирилл Мефодьевич стремительно вышел из здания округа и жестом пригласил Рябцева в ожидавшую машину:
-Время у тебя есть?
Будущий комдив кивнул:
-В расположение дивизии собираюсь только завтра утром, есть время, хочу отпраздновать будущее назначение. Я, надеюсь, ты составишь мне компанию?
Пташук усмехнулся:
-Плохая это примета, бежать впереди паровоза, вот будет приказ тогда и отметишь. Но ты прав, нам есть что обсудить.
Течение разговора всё меньше и меньше нравилось подполковнику, он знал Пташука не первый год и если он чем-то озабочен, наверняка на это есть серьёзные причины, поэтому настроение стало постепенно портиться:
-Что произошло?
Полковник внимательно посмотрел на своего друга:
-Не сейчас. Если ты не против, поедем ко мне на квартиру, там и поговорим.
У Рябцева своей квартиры в Минске не было, обходился отдельной комнатой в окружном Доме старшего комсостава. Своё жильё осталось в Хабаровске, но он его сдал после перевода на Запад. А вот Пташук поступил по-другому, у него была семья, и он её сразу перевёз в Минск, в служебную квартиру. Вот туда они сейчас и направлялись.
В доме пограничника была угрюмая тишина, словно и не жил там никто.
-А где семья? – Подполковник смотрел на своего друга с подозрительным удивлением.
Пташук скосил на него взгляд:
-Вчера отправил их к родителям жены в Саратов, сын там будет заканчивать школу. – Он махнул рукой в сторону стола в комнате. – Присаживайся, сейчас отметим твоё дивизионное поощрение.
Рябцев не стал себя уговаривать и прошёл в комнату. Кирилл Мефодьевич быстро накрыл «поляну» и разлил водку из стеклянного графина.
-Давай, - он поднял стакан – чтобы и дальше у тебя не было препятствий по службе.
Они выпили, и подполковник решил брать пограничника за «рога»:
-Кирилл, что происходит? Ты почему жену и детей отправил?
Пташук поставил стакан, сел и тяжёлым взглядом посмотрел на своего друга:
-Я тебе сейчас сообщу сверхсекретные сведения, но, думаю, что через сутки двое, им будет уже грош цена.
Теперь уже сам подполковник разлил водку по стаканам:
-Война?
Они выпили и Пташук кивнул:
-У меня в штабе танковой дивизии, - он мотнул головой в сторону западной границы – на той стороне, есть агент и несколько часов назад я получил от него сообщение, что пришёл приказ об отмене всех отпусков и увольнительных для офицеров и солдат, а самой дивизии приказано выдвигаться на рубеж реки Буг.
Рябцев замер и неподвижным взглядом смотрел на своего друга:
-Когда они нападут?
-Приказ о начале войны объявят завтра, так что нужно ждать нападение в течение ближайших двух суток.
Полковник тяжело ковырялся в тарелке с жареной картошкой и не поднимал взгляда:
-Я отправил дальше сообщение по команде с пометкой срочно, но, думаю, ответ будет таким же, как и прежде, - он криво усмехнулся -  прекратить панику.
Настроение у Ивана Игнатьевича стало таким, что пить уже расхотелось:
-Ты меня извини Кирилл Мефодьевич, разреши мне с твоего домашнего телефона позвонить в окружной гараж и вызвать машину, думаю, мне лучше сейчас быть в дивизии.
Полковник кивнул:
-Позвони, но лучше вызови водителя сюда рано утром, - он внимательно глянул на Рябцева – что-то мне подсказывает, что передвигаться ночью, на армейском автомобиле, будет не совсем правильно.
-Почему?
Пташук неопределённо пожал плечами:
-Может это не связано, но прошлой ночью, в Гродно, были найдены тела двух лейтенантов,  с пулевыми ранениями, возвращавшихся домой после ночного дежурства в штабе. Может, я нагнетаю обстановку, ну, тут ничего не поделаешь, специфика работы у меня такая, но лучше сто раз подумать, чем ехать в ночное время.
Пограничник был ненамного старше подполковника, но Иван Игнатьевич решил прислушаться к мнению старого товарища.
На следующий день, рано утром, при посадке в автомобиль, полковник Пташук придержал боевого друга за рукав:
-Мой тебе совет Иван, объяви по дивизии боеготовность номер один, как комдив ты имеешь на это право. И даже если я сгущаю краски, уверяю тебя, это положение будет не лишним.
Подполковник кивнул и, усевшись в машину, взял курс на Хижняково.
По дороге в дивизию не случилось никаких происшествий, трасса была относительно оживлённой и поэтому быстро домчались до штаба дивизии, когда утреннюю свежесть ещё не растопил полуденный зной.
Иван Игнатьевич расхаживал по штабу и думал над словами пограничника. А думать было о чём. Впервые в жизни Рябцев не ощущал опасности, что было, в принципе, странно, но и не доверять словам разведчика он не мог, и это больше всего тревожило. Начальник штаба, майор Комлев, внимательно наблюдал за командиром, но благоразумно не прерывал затянувшееся молчание. Наконец подполковник принял решение и повернулся к Комлеву:
-Вызывай в штаб командиров полков, срочно, и соедини меня с Умовичами.
Начальник штаба дёрнулся:
-С Умовичами нет связи.
Рябцев удивлённо повернулся к нему:
-То есть, как это нет? Где Годенко?
Капитан Годенко был недавно назначен командиром роты связи дивизии, но уже зарекомендовал себя отличным специалистом. Через пару минут он стоял перед комдивом.
-Где связь?
Капитан вскинул руку к фуражке:
-Товарищ подполковник, двое солдат, на мотоцикле, уже отправились проверять телефонную линию, но, - он замялся – уже прошёл час, а от них никаких сведений.
Рябцев раздражённо отмахнулся:
-Так пошлите ещё связистов.
-Так точно товарищ командир.
-Стой, - у подполковника, словно что-то толкнуло в груди, всё-таки предупреждение Пташука оказало своё влияние  – возьмите грузовик с отделением охраны и будьте наготове.
Капитан, застывший в дверях торопливо козырнул:
-Есть взять с собой охрану.
И выскочил из штаба. Не прошло и получаса как полковые штабы были на связи, а потом начали сбываться предсказания пограничника-разведчика. Когда приехал грузовик со связистами, с первого взгляда было понятно, что в кузове находится кто-то ещё, кроме боевого охранения. Когда откинули борт, глазам открылась страшная картина, кроме убитых солдат, там находились трупы троих мужчин, одетых в милицейскую форму. Рябцев внутренне содрогнулся, вот они первые жертвы войны. Сколько себя Иван Игнатьевич помнил, он с детских лет хотел стать военным и защищать свою родину, но и как любой гражданин своей страны, надеялся, что войны никогда не будет. От скорбного забытья его вывел капитан Годенко подскочивший с докладом. Рябцев остановил на нём тяжёлый взгляд:
-Что произошло?
Годенко, вздрогнув, вздохнул:
-Мотоцикл, видимо, попал в засаду, потому что когда мы подъехали, он лежал в кювете. Если судить по повреждениям, они попали под гранату, а трупы связистов мы нашли в придорожных кустах.
Подполковник усмехнулся:
-Трупы спрятали, а мотоцикл в кювете оставили?
Связист пожал плечами:
-Наверное, не успели убрать, а может мы помешали.
-Что было дальше?
Капитан кивнул:
-Вы нас предупредили об осторожности, и поэтому, перед тем как забрать погибших солдат, мы заняли круговую оборону. Не успели мы поднять тела наших бойцов в кузов, как из близлежащих кустов раздались автоматные очереди. Спас нас командир отделения охраны, который бросил туда гранату, и обстрел сразу прекратился. После паузы, мы обследовали кусты, откуда велась стрельба, а там, - он мотнул головой в сторону кузова - три мёртвых милиционера и все с автоматами. Засаду мы уничтожили, но потеряли ещё двух бойцов.
-Понятно. Напишите подробный рапорт и принесите его в штаб. – Он жестом отпустил капитана и направился к телефонистам.
Майор Комлев, рослый начальник штаба дивизии, сидел с лицом белее простыни:
-Товарищ командир, что же это происходит, бандиты одели милицейскую форму?
Голос у него сорвался и он замолчал.
Рябцев не хотел, но раздражение прорвалось:
-Возьмите себя в руки майор, не хватало ещё вас успокаивать как кисейную барышню, лучше вызовите на связь Умовичи и предупредите командиров полков, чтобы в дивизию без охраны не выезжали.
Начальник штаба, после втыка, стал вести себя более адекватно, и схватил телефонную трубку. Закончив разговор, он вопросительно посмотрел на подполковника.
-А теперь соедините меня с особым отделом округа, - он старался не смотреть на майора – надо обрисовать им ситуацию и отправить тела в милицейской форме.
Начальник особого отдела, старший майор НКВД Захарук был умным человеком, и ему хватило минимума объяснений, чтобы понять суть трагической истории. Единственное, что он попросил, это рапорт о произошедшем инциденте, и срочно отправить машину с трупами нападавших людей. Немного удивило, что на связь вышел главный особист округа, да ещё и выходной день, но комдив решил не акцентировать внимание на такой «мелочи», тем более, что развязка этой странности стала понятна после возвращения капитана-связиста. Но подполковник Рябцев поступил ещё лучше, вместе с машиной и рапортом он отправил самого Годенко в особый отдел, здраво рассудив, что рассказ из первых уст вызовет больше доверия, тем более, по уставу, должны быть допрошены ключевые участники конфликта, и тем более, если есть погибшие.

Командир авиадивизии нервно вышагивал перед своим комсоставом и впервые в жизни не решался отдать приказ. Да, он знал, что боеготовность номер один это прерогатива комдива, но объявив её, он, фактически, признавал начало военных действий, а это значит, что в случае чего, дорога в трибунал открыта. Нет, Рябцев не трибунала боялся, своему другу пограничнику он верил, а тем более после сегодняшних утренних ряженых в форму милиции, оставшиеся сомнения развеялись как дым. Просто как командир дивизии он никогда не был в такой ситуации, когда можешь одним приказом поставить страну на грань военного конфликта, ну, а с другой стороны, промедление смерти подобно. Наконец решившись, он развернулся к своим подчинённым:
-Объявляю сорокавосьмичасовую готовность номер один, командирам полков подготовить матчасть к боевой работе и ждать моих дальнейших приказаний.
Подчинённые приказ приняли молча, как и подобает комсоставу авиадивизии, они же не дураки, всё поняли, тем более слухи, о грядущей войне, расползались по войскам с неумолимостью ржавчины по металлу.
Комполка давно разъехались, и день клонился к закату, когда вернулся из округа командир роты связи и немедленно явившийся на доклад к дивизионному командиру:
-Здравия желаю товарищ подполковник.
Рябцев коротко кивнул:
-Виделись. Что тебе сказали особисты?
-Приказано прибыть в понедельник к капитану особого отдела Сельцеву для объяснений, это ему поручено заниматься нашими «милиционерами».
Комдив с недоумением наклонил голову;
-А что сегодня помешало разобраться?
Годенко, с загадочным видом сделал шаг вперед и полушёпотом ответил:
-Иван Игнатьевич, у них в отделе стоит страшный переполох и я сначала не понял в чём дело, но потом встретил Кольку Семёнова, моего однокурсника по училищу связи, он служит на телефонном коммутаторе, и он мне всё разъяснил.
Видеть в таком состоянии своего связиста было довольно забавно, и поэтому Рябцев картинно развёл руками:
-Ну, и что там произошло?
Капитан, видимо, не понял иронии и отвечал на полном серьёзе:
-Товарищ командир, мы такие не единственные, по всему округу нарушается связь, еле успевают восстанавливать, и с убитыми, только при мне, две машины приехали.
Рябцев резко выпрямился, словно получил дубиной точно по лбу, и, словно опомнившись, жестом отпустил капитана. Значит, Кирилл Мефодьевич оказался прав, полномасштабная диверсионная работа в попытках нарушения оперативного управления войсками является предтечей большой войны, и в этом уже не было никаких сомнений. Теперь стало понятно почему сам Захарук постоянно на проводе, видимо обстановка накаляется с каждым часом. Иван Игнатьевич с силой сжал кулаки и зажмурился, как же хотелось, чтобы всё это было кошмарным сном и стоит только проснуться и снова всё будет хорошо, только вот погибшие солдаты являются мрачностью текущего времени. Весь оставшийся вечер прошёл в тревожном ожидании, но так и ничего не случилось и подполковник, в который раз, обошёл своё «хозяйство» и, ближе к полуночи, измаявшись от тяжёлого предчувствия, забылся некрепким сном, прямо в домашнем кресле. Снов не было, единственное, что промелькнуло в подсознании, это воспоминание о бывшей жене, которая ушла от него, когда узнала, что его направляют служить на Дальний Восток. Коренная москвичка, воспитанная в интеллигентной семье, окружённая с детства музыкантами, художниками и поэтами, она не мыслила себя вне столицы, только Ивану от этого было не легче, после окончания академии, поступил приказ и он, подчинившись, уехал. Внезапная трель телефонного аппарата заставила подскочить его и одним махом буквально выволокла из тревожного сна. Он схватил трубку телефона:
-Первый у аппарата.
-Товарищ Первый, это Третий, - под кодом номер три был наблюдательный пост на ветровой вышке – отчётливо слышу в небе шум авиационных моторов.
У Рябцева ёкнуло сердце, вот оно, началось, но, не подав виду, он твёрдым голосом приказал:
-Понял вас, продолжайте наблюдение.
-Есть продолжать наблюдение.
Бросив взгляд на часы, и автоматически отметив, что времени около получаса пятого утра, он позвонил в штаб и приказал немедленно поднимать дивизию по тревоге. Затем схватив бинокль, он выскочил на улицу, шум авиационных винтов звучал всё явственней, но визуальный контакт установить не удалось. Только в бинокль, в лучах утреннего солнца, стали видны силуэты бомбардировщиков, летящие с запада на восток. Их было неслыханно много и по натужности двигателей, стало понятно, что они летят с полной бомбовой нагрузкой и явно не к тёще на пироги. Определить, чьи это самолёты с земли было пока невозможно, и поэтому комдив уже знал что делать. К нему,  запыхавшись, подбежал начальник штаба дивизии:
-Товарищ командир, нет связи со штабом округа.
Рябцев внутренне чертыхнулся, час от часу не легче, но, глубоко вздохнув, он повернулся к Комлеву:
-Отправляйте связистов, с усиленным нарядом охраны, связь нужно срочно восстановить и поднимайте дежурные звенья истребителей, пусть они определят, кому принадлежат эти бомбардировщики, если не наши, то пусть требуют их немедленного приземления, а в случае неподчинения, разрешаю открыть огонь на поражение.
Комлев как будто бы окаменел и, поднеся руку к фуражке, непослушными губами ответил:
-Слушаюсь.
Смотря в след убегающему начальнику штаба, Иван Игнатьевич недовольно поморщился, совсем другой реакции он ждал от майора, характеристики на него были просто отличные, и для комдива стало полной неожиданностью его поведение и убитый вид.
Не прошло и пяти минут как в воздух взмыли три ястребка и взяли курс на северо-запад, наперерез летящей армаде. Боевые будни начались…

В первые два дня войны, а то, что это война стало понятно, когда подверглись бомбовой атаке артиллерийские склады на северо-западе от Хижняково, рвануло так, что, наверное, в Смоленске было слышно. Так вот, в первые два дня войны, авиадивизия подполковника Рябцева, которую, удивительнейшим образов «игнорировала» немецкая бомбардировочная авиация, работала по целям, указанные в секретном пакете и больше, вынужденно, ни на что не отвлекалась. Употребляя термин «вынужденно», имелись ввиду жаркие воздушные бои, которые пришлось вести нашим истребителям, для того чтобы бомбардировщики могли выполнить свою задачу. Весь самолётный парк авиадивизии, за сорок восемь часов военных действий и благодаря наличию дополнительных лётных резервов в лице курсантов-стажёров, сделал не менее двадцати боевых вылетов, в пересчёте на один самолёт и, всё равно, люди работали буквально на износ. Для немцев только самая первая бомбардировка, переправ через Буг, оказалась полной неожиданностью, дальнейшие вылеты уже натыкались на ожесточённое противовоздушное сопротивление, как с земли, так и с воздуха. Сам комдив вторые сутки был на ногах, спать приходилось урывками, и то, не покидая командно-наблюдательный пункт. Проблем было много, это и тяжёлые потери, как самолётов, так и личного состава, но главная была в том, что полностью отсутствовала связь со штабом округа, и все попытки её восстановить заканчивались непредвиденными потерями бойцов, как от диверсантов, так и от воздушных охотников. Телефонные столбы были взорваны не на один километр, а по рации, особенно в первые дни войны, невозможно было ни с кем связаться, из-за постоянных и сильных помех. Тем более был удивительным внезапный приезд заместителя командующего ВВС округа генерала Тарского. Подполковник быстрым шагом подошёл к генералу, который и вылезал из легковушки и вздёрнул руку к козырьку:
-Товарищ генерал…
Тот в ответ махнул рукой:
-Давай-ка Иван Игнатьевич без церемоний, время уже два часа дня, а нам ещё надо обратно в округ возвращаться, тем более время не терпит. – И протянул руку.
Подполковник обратил внимание, что генерал словно потерял лоск и стал выглядеть намного старше, хотя ему ещё не было сорока пяти. Рябцев без слов кивнул и, обменявшись рукопожатием, жестом пригласил «гостей» в штаб. Сделав шаг, генерал неожиданно резко остановился:
-Иван Игнатьевич распорядись насчёт медсанбата, у меня в охране двое раненых. Пока к тебе ехали, пару раз попали под атаку истребителей, хорошо хоть догадались взять в охрану броневик, один раз он нас здорово выручил, отогнав воздушного агрессора, ну, а второй раз не успели съехать с дороги, несколько пулемётных очередей зацепили автоматчиков в грузовике. Подполковник, развернувшись в сторону КНП, махнул рукой начальнику штаба. Когда тот подбежал Рябцев указал ему в сторону санчасти:
-Товарищ майор, найдите начальника медслужбы, пусть займётся ранеными из прибывшего кортежа.
Комлев кивнул и убежал. Когда группа прибывших офицеров, среди которых подполковник заметил и начальника особого отдела Захарука, во главе с Тарским вошла в штаб, была незамедлительно расстелена на столе карта, на которую ежечасно наносились изменения в оперативной обстановке.
-Ну что, товарищ комдив, докладывайте о ваших успехах. – Тарский наклонился над расстеленной картой.
Рябцева зацепила фраза про успехи, но голос генерала звучал ровно и подполковник сделал шаг вперёд:
-Двадцать второго июня, после обнаружения неопознанных самолётов в четыре тридцать утра, я пытался связаться с округом для получения приказа, но связь установить не удалось.
-А что было сделано для восстановления связи?
Ивану Игнатьевичу не надо было поворачиваться, и так было понятно, что вопрос задал главный особист округа. Неожиданно Тарский махнул рукой:
-Погодите, товарищ Захарук, мы здесь совсем по другому вопросу, тем более, когда добирались сюда, видели в каком состоянии находиться телеграфная линия. – Генерал снова обратил внимание на комдива. – Продолжайте.
Рябцев кивнул:
-Было поднято в воздух дежурное звено истребителей, но когда они приблизились к неизвестным бомбардировщикам, для определения принадлежности обнаруженной авиации, то были внезапно обстреляны и, согласно моему приказу, открыли ответный огонь.
-Какова принадлежность бомбардировщиков?
-На них были опознавательные знаки германских ВВС.
-Они вели с вами переговоры? – Вопрос снова прозвучал от Захарука.
-Никак нет, они сразу пытались пулемётным огнём отогнать наши истребители.
-Что было дальше. – Тарский спокойно смотрел на подполковника.
-После того как наши лётчики доложили об огневом контакте не по нашей вине, была поднята в воздух дежурная эскадрилья, которая сбила два немецких самолёта и потеряв, при этом, один истребитель. Остальные вражеские бомбардировщики, резко свернув с курса, улетели на северо-запад.
-Каковы ваши дальнейшие действия?
-Согласно воинскому уставу был вскрыт секретный пакет и, исходя из директивы, изложенной в нём, вверенная мне авиадивизия осуществляет воздушное прикрытие Брестской крепости и районов прилегающих к ней.
Генерал согласно кивнул:
-Дальше.
-За два дня боёв, были уничтожены вражеские переправы через Буг, и постоянно идёт бомбардировка и штурмовка немецких пехотных и моторизованных колонн в районах Жабинки и Кобрина.
-Штурмовка?
-Так точно товарищ генерал. Наши лёгкие бомбардировщики могут нести реактивные снаряды, и в таком качестве они более эффективны.
Тарский в упор посмотрел на комдива:
-Потери большие?
Рябцев тяжело вздохнул:
-Так точно, до сорока процентов, особенно в обоих бомбардировочных полках. Пришлось восстановленные И-15 переоборудовать под штурмовики, чтобы как-то восполнить состав лёгких бомбардировщиков.
Генерал помолчал, а потом поднялся:
-Товарищ подполковник, у вас будет другая боевая задача. Сейчас формируется конно-механизированная группа, в составе двух корпусов, для контрудара на Гродно, и ваша авиадивизия должна обеспечить воздушное прикрытие КНГ, как бомбардировщиками, так и истребителями. Приказ ясен?
-Но товарищ генерал…
-Я всё понимаю, - Тарский предостерегающе поднял руку – немцы добились абсолютного господства в воздухе путём постоянных бомбёжек наших аэродромов, уничтожив при этом большую часть авиации округа. И ваше соединение единственное, которое не потеряло боеспособность. Поэтому на вас возложена задача, поддержать самолётами контрудар и с этой минуты вы переходите в оперативное подчинение генерала Болдина, который возглавил командование конно-механизированной группы. Ясно?
Рябцев вскинул руку к фуражке:
-Так точно, ясно.
Генерал неожиданно улыбнулся:
-Тогда полковник Ильиных, как представитель КМГ остаётся здесь для координации общих действий.
Из группы сопровождения вышел приземистый полковник и козырнул комдиву.
-А ты Иван Игнатьевич, - Тарский приобнял подполковника – проводи-ка меня до машины, а то скоро вечереть будет, а нам хочется засветло добраться до Минска.
-Вы бы не рисковали товарищ генерал, - он посмотрел в глаза заместителю командующего – в дороге всякое может случиться, а так переночевать есть где, а завтра, рано утром, спокойно уедете.
-Ничего, - сказал генерал, открывая дверцу автомобиля – дела не терпят отлагательства, да и охраны у нас достаточно, тем более немцы воюют по правилам и после 17 00, у них истребители не летают.
Тарский сделал знак и кавалькада, состоящая из двух легковушек, бронеавтомобиля и грузовика с автоматчиками, тронулась с места и спустя пару минут исчезла в клубах дорожной пыли.
Когда кортеж генерала уехал, и дорожная пыль окончательно осела, комдив вернулся на КНП, где его ожидал полковник Ильиных.
-Давайте товарищ полковник условимся так, - Рябцев указал ему на рядом стоящий табурет – меня зовут Иван Игнатьевич, а вас?
Забронзовевшее лицо военного представителя осветила тёплая улыбка:
-Артём Николаевич.
Подполковник протянул ему руку:
-Будем знакомы.
Внезапно разговор был прерван влетевшим на КНП лейтенантом охраны:
-Товарищ командир, в небе, над аэродромом, кружит самолёт-разведчик.
Рябцев, негромко выругавшись, ринулся наружу. И точно, даже бинокля не надо было, чтобы увидеть, как высоко в небе, знаменитая «рама», описывала неспешные круги над местностью, где притаилась авиадивизия. Комдив повернул голову к штабистам, которые также выскочили следом:
-Поднимайте срочно дежурные истребители, немец не должен уйти.
-Иван Игнатьевич, - на лице полковника Ильиных гуляла лёгкая гримаса недоумения – стоит ли демаскировать расположение аэродрома? Маскировка у вас на уровне, не думаю, что разведчик с такой высоты, что-либо разглядит.
Комдив, не отрывая взгляда от неба, утвердительно кивнул:
-Отчасти вы правы Артём Николаевич, но только отчасти, и тому есть несколько причин, как запланированных, так и непредвиденных. И чтобы было понятно я начну издалека. Первая запланированная причина это смена статуса дивизии, с боевой на учебно-боевую. Вторая причина, уже из класса непредвиденных, и уже скорее для врага, я предполагаю, что наша временная передислокация осталась для него незамеченной. Третья причина, по моему мнению, относится к классу непредвиденных, но уже для нашего окружного командования. Когда принималось решение о смене статуса и о перебазировании с места постоянной дислокации, видимо бралось в расчёт то, что боевая ценность нашего соединения ниже, чем у тех авиаполков, что остались под Минском. В результате сложилась парадоксальная ситуация, наша основная база была разнесена немцами в пух и прах, а вверенная мне дивизия, хоть и в усечённом составе, оказалась целёхонькой на временном аэродроме, понимаете, куда я клоню? Получается, что мы единственная авиачасть округа, которая встретила войну в относительно полном составе и способная вести полномасштабные боевые действия. Теперь понимаете, почему я хочу, чтобы скрытность нашей базы продолжалась как можно дольше? Но противник, на данный момент, завоевал превосходство в воздухе, и меня нет никаких сомнений, что координаты не повреждённого неизвестного аэродрома уже переданы по радио и уже завтра, как минимум, наш враг проверит предварительные разведданные более радикальным способом. Но меня больше беспокоит его фотооборудование и те снимки, которые он сейчас делает. Там ведь тоже не идиоты сидят, стоит им только расшифровать полученные фотоданные и ни какие защитные меры нас не спасут, немцы уже завтра нанесут такой удар, от которого мы вряд ли оправимся. Может быть, я сгущаю краски, и мы немцам не так «интересны», как мне кажется, но лучше, как говорится, перебдеть, чем недобдеть. Вероятнее всего, они до сих пор не могут понять, откуда и почему столь активны наши бомбардировщики на Брестском направлении, а насолили мы им там крепко, ведь по всем раскладам окружная бомбардировочная авиация, практически сгорела на аэродромах, ранним утром 22 июня. Вот пусть в неведении, до поры до времени, остаются, иначе мы не сможем выполнить боевую задачу. Вот поэтому вражеский воздушный «лазутчик» должен быть уничтожен, пусть они пока довольствуются неподтверждённым радиосообщением самолёта-разведчика, который не вернётся на базу.
В это время в небе разгорелась горячая схватка. Когда вражеский самолёт понял, что ему не уйти, то принялся отчаянно маневрировать, то снижая, то набирая высоту, и постепенно уходя на запад. Немецкие стрелки старались не подпускать близко атакующие истребители, но численное превосходство сыграло свою роль. Сначала, от пулемётной очереди, задымил один двигатель у Фоккера, потом зажигательные пули попали в бензобак, раздался лёгкий взрыв и самолёт, разваливаясь на куски, устремился к земле. Подполковник удовлетворённо хмыкнул и опустил бинокль, пусть хоть ближайшие двадцать четыре часа, но будет относительная «безопасность».
-Товарищ командир, - Рябцев повернул голову и увидел стоящего в дверях КНП сержанта-радиста – получена шифрограмма от «Росомахи».
Под этим кодом скрывался штаб генерала Болдина.
Комдив повернулся к полковнику Ильиных:
-Идёмте Артём Николаевич, кажется, пришло подтверждение о наших совместных действиях.
Подполковник не ошибся, в полученной шифровке, авиадивизии было приказано нанести бомбовые удары в районе Гродно, по позициям немцев 25июня, начиная с одиннадцати часов утра. Кроме этого, авиадивизия должна была обеспечить истребительное барражирование над войсками, которые пойдут в наступление, начиная с двенадцати часов 25 июня. Рябцев задумался, но уже через пять минут обрисовывал задание двум лейтенантам из разведывательной эскадрильи дивизии.
-Ваша задача, при помощи фотопулемётов, заснять позиции немцев вот в этом районе, - он расстелил карту на штабном столе КНП и ткнул туда карандашом – сейчас темнеет поздно, успеете вернуться засветло, тем более немецкие истребители, ближе к вечеру, снижают активность, есть шанс сделать основательные снимки. Всё понятно?
-Так точно. – Оба лейтенанта убрали документы в планшеты и, козырнув, покинули командно-наблюдательный пункт. Потом Рябцев повернулся к начальнику штаба дивизии:
-После того как вернуться разведчики, объявите совещание и вызывайте командиров авиаполков на КНП, я думаю, завтра нам предстоит горячий день.
Вечерние события только разведчиками и совещанием не закончились. Уже ближе к полуночи, по приказу генерала Сомова, прибыл автобус с лётчиками отдельного истребительного полка, который был полностью уничтожен на базовом аэродроме под Минском. Полк уничтожен, а вот лётный состав остался, и их отправили в единственную боеспособную авиачасть. И одним из пилотов, прибывших в дивизию, был Павел Сенченко, младший брат Николая Сенченко, которого Рябцев сменил на посту командира дальневосточного истребительного полка, когда тот убыл в академию. С Павлом они познакомились уже здесь в округе, где капитан Сенченко командовал эскадрильей в соседнем полку, а Рябцев был заместителем командира смешанной авиадивизии и, именно дальневосточная тема, послужила поводом для знакомства. Старший брат Павла, после окончания академии, получил назначение в штаб Московского округа ПВО, где и служил до последнего времени.
-Это хорошо, что вас, опытных лётчиков, направили сюда, - комдив вместе с прибывшими пилотами сидел в штабе, угощая их чаем с галетами – ремслужба у нас на высоте и поэтому боевых машин с избытком. К тому же курсанты, которые задержались у нас на стажировке, всё-таки не имеют достаточного лётного стажа и уже понесли потери, которые, хотелось бы, избежать.
-А много у вас курсантов? – сидевший напротив старлей встал.
-Прибыло двадцать один, - подполковник знаком разрешил ему сесть – на данный момент осталось семнадцать.
Рябцев встал, остановил взмахом руки движение лётчиков последовать его примеру, и подошёл к карте:
-Перед нами поставлена задача, обеспечить воздушное прикрытие войскам бомбардировщиками и истребителями, которые поведут наступление в районе Гродно. Кроме того, по данным проведённой нами авиаразведки, немцы не имеют эшелонированной обороны, кроме многочисленных артиллерийских позиций и у нас есть приказ произвести бомбометание по намеченным целям. – Он повернулся к пилотам. – Вы вливаетесь в состав истребительного полка майора Тарасова, который будет осуществлять барражирование над подразделениями Конно-Механизированной группы. Приказ понятен?
Лётчики одновременно встали:
-Так точно.
-Тогда не смею вас задерживать. Начальник штаба проводит вас в расположение полка для представления полковому командиру.
Когда штаб опустел, подполковник Рябцев устало присел на табурет. Поставленная задача выглядела мало выполнимой, если начать бомбардировку в назначенные сроки. Поэтому комдив предложил «Росомахе» своим командирам пойти на хитрость и первую бомбёжку провести рано утром, чтобы немецкая авиация не успела перехватить их. Нанести максимальный урон, а уж потом действовать по плану. Разведчики постарались на славу, произведя подробнейшее фотографирование немецких рубежей, на направлениях атак КМГ и теперь стояло дело за формированием бомбардировочной группы первой волны. Второй волной пойдёт штурмовая авиация непосредственной поддержки пехоты, ну, и на закуску, истребительное прикрытие, не только наступающих войск, но и собственно самолётов бомбардировочной авиации и штурмовиков. Особенное беспокойство вызвало то, что немецкая артиллерия была в основном сконцентрирована именно на наступательных направлениях конно-механизированной группы, а это значило, что для противника не был новостью готовящийся контрудар. Все данные авиаразведки, с подробным изложением были отправлены в штаб генерала Болдина, и откуда была получена благодарность и разрешение на внеплановую бомбардировку. Была ещё одна задача, так сказать, «местного» значения. Из бесед с прибывшими лётчиками, выяснилась одна любопытная деталь. Когда полк, в котором служил капитан Сенченко, накрыли немецкие бомбы, нельзя было сказать, что возникла паника. Даже под бомбами им удавалось взлетать и вступать в бой, но продолжалось это совсем недолго. Когда заканчивался боезапас и горючее, советские лётчики шли на посадку и в то время, когда истребители заправлялись, и происходило довооружение, немцы, точно рассчитав время, наносили очередной бомбовый налёт, прекрасно осознавая, что наша авиация полностью беззащитна. И это повторялось до тех пор, пока полк полностью не утратил боеспособность. Исходя из этой информации, подполковнику Рябцеву пришлось принять тяжёлое решение и оставить одну эскадрилью истребителей для охраны аэродромов. Комдив нисколько не сомневался, что и против его подразделения противник применит излюбленную тактику, но другого выхода он не видел. Иван Игнатьевич прекрасно осознавал, что этим решением снижает атакующий потенциал дивизии, но будет гораздо хуже, если немецкие штурмовики превратят места базирования в одно сплошное месиво.

Время близилось уже к полуночи, прежде чем два подполковника, комдив и зам. комдива согласовали все детали утренней воздушной атаки.
-Ну, что Павел Иванович, вылет назначен на шесть тридцать, а значит, в 6.00. командиры экипажей должны будут собраться в «красном уголке», где им будет поставлена боевая задача. Вопросы есть?
Дубченко закрыл планшет:
-Никак нет.
-Тогда всем отдыхать, завтра будет тяжёлый день – И протянул руку для рукопожатия.
Дубченко, уже находясь в дверях КНП, неожиданно остановился и обернулся:
-Иван Игнатьевич, разрешите мне самому возглавить вылет?
Рябцев резко распрямился:
-Извини Павел Иванович, но прямым приказом штаба ВВС командирам авиаполков запрещены боевые полёты, а ты, тем более, мой заместитель, так что ответ нет.
Дубченко кивнул и вышел в ночь.
На утреннюю бомбёжку вылетели все исправные машины в количестве тридцати восьми бомбардировщиков. Ещё три самолёта находилось в ремонте, но их не успевали отремонтировать до утра. Спустя пять минут в воздух поднялись истребители майора Тарасова, воздушное прикрытие для тяжёлой авиации. Гул моторов в небе быстро стих и наступили томительные часы ожидания. Так как рации были не на всех самолётах, и их мощности не хватало для полноценного контакта, приходилось слушать эфир на вражеской волне, но там была полная тишина. Первыми откликнулись из штаба генерала Болдина. «Росомаха», с удовлетворением отметила, что бомбардировка вражеских позиций прошла успешно и не потеряно ни одного самолёта, фактор внезапности сыграл свою роль. А через полчаса все боевые машины, и истребители и бомбардировщики, без потерь, стали заходить на посадку.
Ещё не было девяти часов утра, когда радио откликнулось гортанной речью немецких лётчиков. Следом пришла шифрограмма от генерала Болдина, он потребовал немедленно выслать истребители для воздушного прикрытия войск, так как над ними появились воздушные разведчики, а значит, скоро будут передавать «приветы» осколочного свойства. И с этого момента день превратился в сплошной рёв стартующих и садящихся самолётов. Полёты стали всё интенсивнее, а потерь всё больше. Нет, наши лётчики не были мальчиками для битья, немцы тоже несли потери и немалые, но их преимущество, в воздухе было неоспоримым и поэтому из боевых полётов самолётов авиадивизии возвращалось всё меньше и меньше. Особенно пострадали переоборудованные в штурмовики, лёгкие бомбардировщики, которые вылетали на штурмовку гораздо чаще, и чтобы как-то увеличить частоту штурмовых ударов, все оставшиеся Р-5 из разведэскадрильи, кроме двух машин, перебросили в легкобомбардировочный полк в распоряжение полкового командира. В течение двух суток, до того как пришло сообщение, что контрудар провалился, авиадивизия ценою огромных потер сражалась в воздухе с превосходящими силами противника и, истекая кровью, обеспечивала воздушную поддержку наступающим войскам. А вечером, 25 июня 1941 года, в не традиционное для немцев время, вражеские штурмовики нанесли мощный удар по военным аэродромам Умовичей и Хижняково.  Не спасло даже кругло суточное наблюдение, да и чем оно могло помочь. Вражескую авиацию заметили ещё на дальнем подлёте, только вот самолётов, готовых к отражению атаки было катастрофически мало. Чтобы отразить атаку сорока штурмовиков, в воздух смогло подняться только одиннадцать истребителей, полностью готовых к воздушным дуэлям. И одну из машин вёл в бой сам комдив, который не мог видеть, как уничтожают его дивизию. Он даже смог сбить один штурмовик, но прозевал атаку сзади. Теперь немцы были учёные, и штурмовую авиацию сопровождали два десятка мессеров. Им не составило труда связать боем советские истребители, в то время как штурмовики, без особых проблем утюжили обнаруженные аэродромы. С земли было видно, как самолёт Рябцева вспыхнул и упал в километре от посёлка, позже его останки похоронят жители Хижняково. Принимая смертельный бой, Иван Игнатьевич Рябцев, не успел узнать, что из штаба округа пришёл приказ о присвоении ему очередного звания и что его отдельная смешанная авиадивизия переводится в тыл для переформирования с переподчинением штабу ВВС Московского военного округа.
Но это уже совсем другая история.