Да у меня же нет стены!

     Я никогда особенно не любила собак. Может быть потому, что с раннего детства мне запомнилась мамина фраза:«Больше всего на свете я боюсь собак». Думаю, что сегодня она сказала бы то же самое. Я тоже. Особенно, когда они
дикие, ничейные и сбиваются в стаю. На память сразу приходит один жуткий эпизод.


     Загородная больница граничила с великолепным лесопарком, и, чтобы отправиться туда после процедур на прогулку, надо было перейти заросший пруд по шаткому мостику, за которым начиналась лесная зона. Она была неухоженная, как бы бесхозная, и вот в ней правила стая диких собак, пугая гуляющих и в надежде получить какую-нибудь еду. Поэтому каждый раз, выходя на прогулку, я испытывала робость и настоящий страх, завидя вблизи одну, или уже две, или даже три собаки со страшным оскалом. Единственное, что я старалась делать — это не смотреть им в глаза: почему-то мне казалось, что они, видя в моих глазах страх, ещё больше стервенеют. Каждый выход на прогулку был связан с риском, который потом был, правда, щедро вознаграждён дивной красотой природы: река, залив, сосны…
Но всё-таки одна ужасная картина остаётся у меня в памяти: молодая девушка, поднимающаяся по склону к больнице, а кожа, к счастью, только на её сапогах, висит клочьями. Только представьте себе, если бы это было летом…

     Собак в моей семье никогда не было, ни в родительской,ни уже в собственной. Если не считать довольно краткого периода пребывания у нас с мужем пойнтера Джинки, молодой, стройной красавицы. Её «родители» уехали в поле,  а мужа попросили взять собаку на время. Не могу сказать, что я от этой затеи была в восторге, но собака — это такая тварь, которая растопит своей необъяснимой любовью любое сердце.


    В памяти остались моменты, которые тепло вспоминать. Вот я сижу-работаю за письменным столом, она подходит, поднимает на меня свои умные глазули, кладёт морду на стол (она была довольно высокая девушка) и готова так стоять до бесконечности: ей нужна моя близость. А то, что она мешает мне работать, ей невдомёк.

 
     Утро… Я просыпаюсь и, не открывая глаз, протягиваю руку к спящему мужу и ощущаю мягкую шерстистость: наше сокровище лежит между нами на подушке, вытянувшись    в свой полный собачий рост — семья…


     А вот они на мотоцикле возвращаются с охоты. Увидев меня на пороге, она то ли скулит, то ли взвизгивает, пока муж отстёгивает чехол коляски, в которой она сидит. Наконец, высвободившись, она бросается ко мне и, не в состоянии от радости утерпеть, делает передо мной лужу!


     Вскоре её забрали, и если я утверждаю, что не успела    к ней очень привязаться, то почему я плакала каждый раз, наткнувшись на её забытую игрушку?


     Ну, а теперь, собственно, о стене, вынесенной в заголовок.


     Воскресным утром, в рамках реализации культурной программы, отправились мы с приятельницей в одно из новых так называемых культурных пространств. Как правило, это крупные, зачастую имевшие мировую известность, предприятия, которые могли бы (и должны бы) составлять гордость индустрии нашей страны, но ставшие теперь за ненадобностью просто обузой для государства. Так что их превращение в культурно-художественные центры — на теперешнем маркетинговом языке «ребрендинг» — это лучшее из двух зол.


     Место, куда мы пришли, — в прошлом знаменитейшая на весь мир фабрика-изготовитель музыкальных инструментов Беккер. Сегодня об этом ничего не напоминает, разве что лира в дизайне чугунной решётки на окнах.
Вход свободный. На первом этаже посмотрели выставку картин двух современных питерских художников. Одна картина понравилась, но, когда спросила о цене, аж дух перехватило: «Ничего себе! И за что же это?»


     На втором этаже тишина. По обеим сторонам коридора закрытые стеклянные двери бывших рабочих кабинетов,и сквозь них можно взглянуть на разместившиеся там предметы,  разнящиеся  соответственно  направлению.  Вот  явно пошивочная мастерская, а это мастерская художника, а этому я вообще названия не могу подобрать: всего много и всё разное и непонятное. Думаю, что все они арендованы, и арендаторы  могут  там  проводить  обучение  своему  мастерству, да и продажами не брезгуют. Но, согласитесь, странно, что всё закрыто в воскресенье: мне-то хотелось видеть и слышать ожившую жизнь в этих стенах.


     Но наше упорное продвижение было  вознаграждено  на третьем этаже. Откуда ни возьмись, там оказалось многолюдно. Вдоль стен — лотки с разложенными на них всевозможными, неожиданными по цвету, форме и материалу предметами: брошами, пуговицами, поясами, застёжками — только назови, как говорят англичане. На столах вижу немыслимое рулонное многоцветие — похоже на шерсть. Подхожу, спрашиваю. Оказывается, это всё войлок и все замысловатые изделия-украшения тоже войлочные. С ума сойти! Вижу, какая-то стройняшечка примеряет войлочную белоснежную с вышивкой жилетку — красиво. Из любопытства обошли все лотки, и лишь тогда я подняла глаза на уровень стен, чтобы увидеть, что они завешаны картинами. Картины небольшого размера, но слишком яркие. Многие  с видом церквей. Подойдя  ближе,  понимаю,  что  и  они  из войлока. Как это делается, ума не приложу!


     Так мы и идём вдоль стен, увешанных этими, я бы сказала лубочными, картинками. И вдруг в самом конце, перед дверью, выходившей на лестницу,  я  окаменела. На  меня с укором уставился Глаз. Да, один глаз. Но в нём было столько боли, обиды, невысказанного страдания. Кажется, ещё мгновение и предательски заблестит слеза… Я должна его  утешить,  я  должна  забрать  его  с  собой,  дать  ему тепло, заботу и уют. Решение принято мгновенно.

 
     «Эта картина продаётся?» Я вся охвачена трепетом от произведённого картиной впечатления, что-то бурно говорю приятельнице и удивлена, что люди, проходя мимо, замедляют шаг, смотрят на картину, прислушиваясь к моему повторяющемуся восклицанию: «У меня же нет стены!» И это правда: комната одна, а картин много. Видимо, придётся кем-то поступиться, но собака с таким Глазом обретёт достойное место!


     К другим картинам прикреплён ценник, но не к моей! Ну вот, конечно, она не продаётся. Естественно, разве это можно продать? Нахожу менеджера, она просит подождать, занята. Подходит,  долго, молча смотрит на картину: «Да,   я Вас понимаю…»


     Предчувствуя грядущую продажу, вокруг собираются люди, всё более и более проявляющие к ней интерес и, чувствую, тоже строящие коварные планы по её приобретению. При наличии у них требуемой суммы я пропала — мне-то бежать за ней в банк.


     Готова ухватиться за картину и больше не выпускать из рук. Тут, к счастью, менеджер охладила пыл импульсивного покупателя, сказав, что продажа начнётся только завтра,  по окончании выставки, после 14 часов. С тем я и ушла,   но душа была не спокойна: а вдруг кто-то меня обскачет.


     На следующий день, собрав нужную сумму, я прибежала туда заблаговременно, но, видимо, растерявшись или от волнения, не могла сразу найти её на стене. Дальше всё пошло как по маслу. Правда, менеджер мне сказала: «Знаете,  я ведь спасла её для Вас: одна дама, искусствовед из Москвы, очень хотела её купить». Шоколадка из буфета была ей наградой.


     Вот он, войлочный мой пёс с прижавшимся к нему ребёнком. Такой грустный-грустный, наверное, предчувствует разлуку…