Космос

Абсурдистская новелла.

Вялая рука тянулась почесать загривок, непонимающие глаза в прострации уставились вниз. Мужчина, официозно одетый, кротко сидел на стуле, как бы чем-то удрученный, воплощенный смятением, понурый; вокруг него царил бесноватый гам, обсуждения выливались то в споры, то в грустные констатации.

Сам же он точно испарился из общих прений, покинув в чем-то даже театрализованный акт внезапных научных исследований. Изредка взор превозмогал словно кандалы, обрекшие глаза на бестолковое свисание книзу, и уставлялся на экран, на доску, изобилующими жизнеотрицающими формулами, наблюдениями, графиками, уравнениями и всем остальным непостижимым уже не для априорного ума, а для страстной души: все сулило отсутствие.

Мужчина окидывал взглядом всю конференцию; одурманенный, он смотрел на бездумные телодвижения людей, на вспыльчивые вопросы, на завесу общей смуты, которой навьючена, как хилая лошадь, вся аудитория ученых, но в сию же минуту опускал глаза и вновь предавался томным думам. Откуда-то донеслось громкое, но неопознанное: «Это ведь нельзя обнародовать!».

И тотчас буря окрасилась в цвета конспирации. «Верно! Такое нельзя... Нет...
Друзья, такое нельзя афишировать! Это же!..»
Вся аудитория встала; мужчина, хоть и забывшийся, все-таки машинально также, как и все, выпрямился, встал во весь рост: всех заставляли подписывать документы. Рука покорно сжала ручку и нарисовала небрежную подпись. Все разбрелись: мужчина вышел из комнаты совершенно подавленный, в отличие от остальных людей, которых словно ничего и не задело; они были вполне бодры и живые, точно стоически приняв досадную, в чем-то инфернальную правду.

Мужчина брел по коридору разбитый, туманно размышляющий вслух: «Да как же?.. Ни пульсаров, ни квазаров, ни квазизвезд?». Потом: «Зачем же знать об этом звездном нуклеосинтезе? Да неужели теперь некуда стремиться?». Он вышел из здания, задрав голову кверху: в ярком небе блуждали редкие облака, где-то там светилось монструозное светило, - а за ним, думал мужчина, уже ничего нет. «Это все пределы?».

Машины разъезжали вокруг, толпа людей высыпала на улицу: где-то в глубине вереницы людей, заметил мужчина, шагал его коллега. Он тотчас рванулся к нему и достиг, протискиваясь меж людей.

Он сразу же начал с ним о главном.
- Ты мне скажи, как теперь-то?.. - лепетал мужчина.
Коллега его взглянул непонимающе; в его глазах сквозило даже какое-то непонимание вопроса.

Коллега прямо и спросил:
- Что? Ты о чем?

Мужчина впился в коллегу глазами:
- Что о чем? Об этом! - его палец взмыл вверх к небу.

Коллега наивно задрал голову, опустил взгляд с небес на землю:
- А! Ну... А что? Так бывает.

Щеки загорались пунцовым цветом,исходили потом и начинали лосниться:
- Что?! Как так “бывает”? - зло процедил мужчина, - не бывает! Это все просто неописуемо! Он взял и исчез. Как так произошло, что он просто взял и исчез? И знаешь, что меня так сейчас гложет? Что теперь-то и летать будущим поколениям некуда, ты об этом подумал? Марс ведь не в счет: Марс колонизируют и превратят в еще одну землю, а дальше непроглядная тьма. Нечего и изучать будет, ты понимаешь? Все раскрыто, можно считать: всю солнечную систему мы уже изучили ведь. Что ж теперь? Тебя это не волнует?

В каждом шевелении лицевых мышц коллеги угадывалось какое-то престранное удивление.

Словно потешное удивление опытного человека перед лепетом ребенка:
- Ну и какое дело-то до того, что он пропал? И слушай! Нельзя об этом здесь, мы же подписали, - сказал он, оглянувшись. Но люди были безразличны. Они словно и не удивлялись даже ненормальной теме их разговора, уподобляющейся шизофазии психбольного. - Какое вообще дело-то? Он пропал, он был: остается ведь еще солнечная система, на которой можно еще подзаработать. Хлеб есть, то есть. Да и вообще, космос на нас благоприятно не влиял.

- Теперь без космоса мы наедине с одним лишь зверством на земле, я так думаю. Как ты так спокойно говоришь? - удивлялся мужчина, - Космоса нет, все изучено: теперь нечего делать. А ты... Я не понимаю просто! Человек тоже досконально изучен: в нем тоже не осталось тайны. Тайн нет, коллега, нет тайн ведь! Что ж делать теперь без тайн?

Коллега распалялся:
- Ну нет тайн и нет тайн! Что ты ко мне пристал? И то лучше, что без тайн теперь мы: спать без лишних вопросов будешь.

- Наоборот, бессонница одна от раскрытых тайн!

Они ускорили шаг.
- Я сплю стабильно без тайн, - промолвил коллега, - непринужденно и без тайн это лучше.

Осатаневший, обуреваемый весь туманом, мужчина с укоризною промычал:
- Дурак ты! Поэтому тебе и без тайн лучше, а меня гнетет жизнь, лишенная тайн. Знаешь почему? Потому что теперь мы все наедине с одним только нашим миром.

- А что плохого-то в нашем мире? - сказал коллега. Мужчина промолчал. Коллега удалился вместе с толпой, когда как мужчина остался стоять. Он поворотил и держал путь домой.
Придя вечером домой, все такой же сокрушенный, ни чуть не пришедший в себя, мужчина пытался держаться перед женой, чтобы ни в чем не проговориться: он считал, что это будет ужасный удар по ней, что она, как и он, начнет биться в агонии незнания, как теперь жить.

Несмотря на столь альтруистический жест, как нежелание внушать ей что-то тягостное, он с ней не был счастлив и словно бы ненавидел: он видел насквозь ее, отчего ему и было с ней одиноко.

Танатос его одолевал постоянно, но из-за природной своей униженности мужчина никогда не испытывал дерзновения ее в чем-то обидеть. Она же, неосознанно, непринужденно, точно лев, случайно в ходе игры откусивший туристу нос, частенько сокрушала его, мужчину. Космос его сдерживал: это было неплохой отдушиной от трогающей реальности, которую по Ницше не может выносить ни один художник. Сейчас всю это отдушину разъело это знание, что все опустело: но мужчина еще не догадывался, как он именно преобразится в своем подлинном естестве в их межличностных отношениях: он слишком наивно полагал, что не захочет ей рассказать, чтоб навести смуты в ее голову, чтоб плотоядно ее обречь на горестные мысли. Она сидела на диване; мужчина прошмыгнул в комнату и безмолвно уселся в кровати. «Я ей ничего не скажу, это будет слишком больно... Может, она мне не поверит: но она, впрочем, всегда мне верит, в отличие от меня». Но тоска от одного предмета, как правило, всегда вызволяет наружу что-то как бы
постороннее, но все-таки относящееся к тоске ассоциативно: словно бы когда грусть от невкусной еды тотчас вызывает дюжину мыслей о своем характере, о своем социальном положении и все это выглядит, как истерия, но ведь связанно, как единая архитектоника, где даже маленькая волюта капители ионической колонны является важной декоративной и несущей частями.

Она вопрошающе глянула на него: но не выказала той нежности, которая должна была начаться после того, как он всем своим видом страдал. Она была сухая и мужчина часто злился из-за этого:
«Вероятно, с бывшим она была куда более страстной» - думал он после того, как эрос почувствовал фрустрацию и в дело вошел танатос.
Она все безмолвствовала. Невинные глазки отвернулись от него. Этот-то жест безразличия вновь вызвал у мужчины кучу образов и мыслей, корнями ныряющими в мужской эгоцентризм, либидо, неудовлетворение... и т.д. Он воспламенился.

- Космоса нет! - вскричал он.
Жена его странно на него поглядела.

 Он повторил, цедя сквозь зубы:
- Космоса нет, говорю!

Жена, как ни странно, тотчас ему поверила, хоть лично для него молчание ее было свидетельством неприятия факта, когда как на самом деле ей просто нечего было добавить.

- Ты что-нибудь скажешь? - говорил он, - ты мне не веришь? Да... Это понятно, что в это сложно поверить. Но поверь: так все и есть, он пропал. Знаешь куда пропал? Мы не знаем. Нам сказали не разглашать тайну. Но ведь нельзя такое от людей скрывать! Это самое главное теперь! А ведь что теперь? Все мы остаемся с земными страстями! Тебе не кажется это ужасным? Мне вот кажется...
Боже, что ж теперь будет!?

Жена держалась степенно:
- Я думаю... Ничего и не будет... Ну нет его, и что теперь? Для меня космоса и когда он был - не было... Чего ты так взволновался, что космоса нет?

Он содрогался от удивления: оно пронизывало все его тело, перенапрягая мозг, отдающий сигналы телу начать обильное потоотделение на лбу.

- Как так? Тебе без разницы, что космоса нет теперь? Ты же представь: осталось только земное, а будущим поколениям нечего открывать! Они все обречены на одно земное! Как же ты не можешь понять? Человека уже мы познали, познали свою землю - и в них ничегошеньки прекрасного нет: это смрад, заполняющий ноздри, это пелена жупела, застилающая глаза! Был ведь космос, есть куда стремиться! А теперь мы тут, наедине с собой навсегда.

- Почему ты считаешь, что сразу все вот так плохо? Бога ведь... Бога тоже вполне благоприятно мы убили! И что? Хуже стало, что Бога нет? Может, даже лучше! А что с космосом-то? Мне плевать лично на него... Я ведь все же живу мирской жизнью, а она вовсе не так, как ты говоришь!

Он не верил тому, как она легко это приняла даже без того, чтоб потребовать у него доказательств или сходить к психологу: она действительно это приняла, словно бы подточена была заранее.

Уже потемнело: он кинулся к окну и подозвал ее:
- Смотри! Видишь? Ни одной звезды! Это не засветка. Их больше просто-напросто нет!

Она даже и не подошла.
Космос пропал, но потребности во сне нет: они легли спать. Наутро мужчина проснулся раньше обычного, весь в тревоге. Он включил телевизор и сновал бесцельно по комнате: вдруг по телевизору он заметил другого своего коллегу. Это была какая-то скромная научная программа, точнее научное интервью:
ученый рассказывал спокойному интервьюеру, что недавно улетучился космос. Интервьюер держал всю ту же журналистскую напускную задумчивость. Журналист принимал информацию степенно, словно в ней не было ничего удивительного. Ученый также заметил, что сначала информацию хотели не разглашать, но потом подумали, что это не особо-то важное, чтоб скрывать от народа.
Мужчина был ошарашен, он оделся, выбежал на улицу и видел, как людской утренний церемониал запуска двигателя, зевков и спешки на работы не пошатнулся.