Скептицизм и стоицизм. Несколько размышлений

Вначале обозначим основные идеи и философские интуиции скептицизма . (Но только, входя в мир скептической философии,  в скобках предварительно укажем, ибо это важно - NOTA BENE  - так вот вообще, что касается скептицизма, то, как было справедливо замечено, «древнегреческой культуре, которая только начинала прокладывать пути познания и не обладала продвинутым общественно – историческим опытом, в той или иной мере был свойствен скептицизм. Тем не менее скептицизм как целостное мировоззрение, как философия интеллектуального отчаяния в своих завершенных формах сложился лишь в эпоху эллинизма.  В основе скептицизма лежало убеждение, что бытие глубже всяких попыток сознания, человеческого духа постичь его, и потому не существует никаких определенных принципов и критериев знания».  И далее: «Мир для скептиков – это предельно релятивизированный гераклитовский космос. Из гераклитовского «все течет» они делали вывод: раз все течет и непрерывно переходит в другое, то, значит, вообще ничего определенного ни о чем сказать нельзя. Грандиозность бытия, мира, космоса не может быть постигнута человеческим сознанием. Громада бесконечного космического целого не подвластна слабому человеческому разуму. Мир всегда глубже всяких наших представлений о нем».   Найдыш В. М. Наука древнейших цивилизаций. Философский анализ.  – М.: Альфа – М, 2012. – С. 498, 499).
 Термин «скептицизм» происходит от греческого глагола «скептомаи», что означает колебаться, сомневаться, разглядывать, рассматривать. Видные представители – Пиррон  (365 – 275 до новой эры), Аркесилай ( 315 – 240 до новой эры), Карнеад ( 213 – 128 до новой эры), Секст Эмпирик ( ок. 200 – 250 новой эры). Скептики поставили три знаменитых вопроса: 1) какова суть вещей? 2) как относится к ним? 3) какую пользу мы можем извлечь от такого именно отношения к ним?
А вот их ответы: 1) суть вещей непознаваема, ибо мир текуч и изменчив; 2) лучшего всего применять принцип эпохэ – то есть воздержания от любых суждений о вещах; 3) а пользой от эпохэ будет атараксия – невозмутимость духа.
Скептики подчеркивали, что при переходе от частных ощущений к общим суждениям неизбежно возникают ошибки, а потому достоверное познание невозможно. Органы чувств у всех людей разные, кроме того на восприятие предмета влияет расстояние, на которое он от нас удален, время суток, прежний опыт людей, состояние человека – здоровье или болезнь и так далее, и тому подобное. Поэтому любые наши суждения носят лишь вероятностный, пробабилистический характер.  Задача скептиков = опровергать догматы других философских школ! Правда, здесь следует заметить один любопытный парадокс. Стоики своею же философией опровергают свой же собственный принцип эпохэ (= воздержание от суждений). Они же ведь не молчат, они же высказывают свои идеи и принципы, то есть именно рассуждают! Если бы они строго придерживались этого самого принципа, то мир просто бы никогда бы и не узнал об их философских выводах и размышлениях, которые были бы унесены вместе с ними в могилу! Однако, заметим, и здесь, видимо, не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Да, наверное, как уже успел заметить наблюдательный читатель, в философии вообще редко что бывает простым, очевидным и однозначным, ибо такова уж ее природа – срывать маски с фальшивых очевидностей и самоочевидностей, с того, что, дескать, и так общеизвестно. Ведь еще Гегель как – то заметил: общеизвестное – не значит познанное. Так вот, если вернуться к скептицизму, то можно во – многом согласиться с одним современным отечественным исследователем, нашедшим, что «всеотрицающий дух скептицизма – всего лишь кажимость. Скептики противопоставляют положительной философии не ее отрицание, а критику ее оснований. Их не устраивает не философия сама по себе, а те рациональные основания, на которых она покоится. Они не случайно оговариваются, что главный объект их возражений и опровержений не реальность как таковая, а суждения, которые о ней высказываются и которые претендуют на то, чтобы их признали достоверными. Познание истины, согласно скептикам, должно быть опосредовано самосознанием, критикой условий и результатов познавательной деятельности. Без такого самоанализа теоретическое познание впадает в интеллектуальную болезнь, порождающую выдаваемые за истину признаки. Скептики и подходят к философии как ее врачеватели, изгоняющие из нее бесов воображения. И в этом они остаются верны первородному завету философии – императиву самопознания». Этот же автор энергично подчеркивает, что скептики не ставят и не решают проблем бытия, а выясняют субъективные условия их постановки, как бы задаваясь вопросом, не совершаем ли мы ошибку в суждении о вещах как раз тогда, когда произносим суждение. «Поэтому суждения самих скептиков относятся не к вещам, а к высказываниям о них, ибо отправная точка скептического исследования – не объект мысли, а мысль об объекте.  Другими словами, скептиков интересуют субъективные (самосознательные) условия мыслимости объективной реальности как таковой». Этими весьма немаловажными замечаниями я позволю себе и завершить рассмотрение скептической доктрины.

Теперь поговорим о философских исканиях и некоторых персональных центрах стоицизма. Вкратце об истории термина. Считается, что название происходит от названия портика (особое перекрытие, поддерживаемое колоннами) Стоя Пойкиле – то есть «расписной портик», где собирались на свои беседы первые последователи школы. Видными представителями данного течения были: Зенон из Китиона ( 333 – 262 до новой эры), Клеанф ( около 330 – 230), Хрисипп ( около 278 – 208) – автор 705 книг, в том числе 300 по логике, Панэций  (около 180 – 110), Посидоний ( около 139 – 50), Сенека ( 4 год до новой эры – 65 новой эры), Эпиктет (50 – 138), Марк Аврелий ( 121 – 180). Заметим здесь предварительно, что стоицизм имел широкие историко-философские предпосылки. В области логики на стоиков очень серьезно повлияли мегарики и Аристотель, в области физики – Аристотель и, вероятно, Гераклит. Этика сформировалась под серьезным киническим влиянием, которое затем стало дополняться платоническими и перипатетическими мотивами, не исключено и влияние пифагорейцев. Но при всем том, стоицизм творчески перерабатывал все эти влияния, он не есть эклектическое смешение разных компонентов, он весьма самостоятелен и оригинален. И еще, предваряя более детальный обзор, заметим, что стоицизм не был застывшим и окаменевшим целым. Он эволюционировал, по ходу его развития менялись акценты, смещалась проблематика. В раннем стоицизме логико-онтологическая компонента выходила на первый план. Средний стоицизм больше внимания начинает уделять антропологии и этике, обогащая их платоническими и перипатетическими элементами. В позднем стоицизме этика уже преобладает. В начале новой эры стоицизм обретает статус ведущей философской идеологии Римской империи. Однако он не выдерживает соперничества с христианством, а также с возрождающимся платонизмом. Тем не менее, не забудем, что стоицизм оказал весьма заметное влияние на христианскую теокосмологию, антропологию и этику, на арабо-мусульманскую мысль, а затем на ренессансный натурализм и новоевропейскую философию. В наши дни стоицизм вновь начинает рассматриваться как источник возможных продуктивных философем (например, Делез и другие). 
Итак, какое же философское послание оставили стоики «граду и миру», что же манифестировали они?  Что касается их космологии и натурфилософии, то в них явно проглядываются реминисценции из Гераклита.  Мир – это разумный, телесный, единый, живой, саморазвивающийся, творческий, огненный организм. Вот эта интуиция космического Первоогня!  По поводу стоического огня было справедливо, кстати, было замечено, что правомерность данного наименования обосновывается как наблюдениями, так и традицией.  Огонь наших очагов дает свет и тепло, так же, как и огонь Солнца. Прометеев огонь – действующая сила искусств и ремесел, он закаляет сталь, плавит железо, варит пищу. Огонь тела смешивается с воздухом в дуновении-дыхании (= пневма = дух), он поддерживает животное тепло, он обеспечивает циркуляцию жизненных влаг, крови и семенной жидкости. Мировой же Огонь совмещает все эти способности в одной: его по праву можно было бы назвать «материей-энергией»; остальные же три элемента – воздух, вода, земля – соответствовали бы тогда трем состояниям материи: газообразному, жидкому, твердому. Следуя гераклитовской традиции, стоики представляют элементы и их распределение в мире как результат ряда преобразований огня, как продукт своего рода космического эмбриогенеза, управляемого божественным разумом: бог есть творческий = производящий огонь, последовательно осуществляющий порождение мира. Конец очередного мира есть всеобщее воспламенение. Материя мира тогда разрешается в его активное, божественное начало; весь космический организм становится душой и, пребывая всецело разумным и мудрым, ожидает возобновления цикла, в котором родится новый космос. Такой ритм сжатия и расширения в этом весьма своеобразном космотеологическом воззрении стоиков есть как бы дыхание бога. Очень тонкая характеристика! Об этом -     М. Канто-Спербер, Дж. Барнз, Л. Бриссон, Ж. Брюнсвиг, Г. Властос. Греческая философия. Т 2. – М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2008. – С. 595 – 597.


Активное первоначало у них – это Бог = Логос. А пассивное начало = это субстанция, бескачественное вещество. Далее Логос осеменяет вещество, и возникают стихии – земля, вода, воздух, огонь, а из них уже – конкретные, единичные вещи. Мир цикличен, то и дело случается мировой пожар, после чего закручивается новый виток созидания космической реальности. Представления о Боге у стоиков весьма неконкретны и расплывчаты. Бог = это и Первоогонь, и Ум, и Судьба, и Зевс. Часто они употребляются как синонимы, но не очень понятно, а в чем же различия между всеми этими модусами, ипостасями божества?
Современный исследователь (Г. В. Хлебников) попытался обобщить все накопленные на сегодня данные о стоическом истолковании бога. Суммируя все характеристики бога у стоиков, он указал на следующие моменты: 1) бог един с миром; Зенон уподобляет его эфиру = тонкому огню, Хрисипп и Посидоний – Небу, Клеанф – Солнцу. В любом случае, бог является миром и его Принципом вне зависимости от того, кто и что в нем выделяет; 2) бог является творческим огнем, который генерирует упорядоченный космос; 3) бог – существо живое, умное, совершенное; 4) он является телом - и самым чистым среди всех тел; 5) бог идентичен материи и является одной из ее форм; 6) бог является разумным Духом; 7) бог является дыханием, пневмой, которая распространяется через целое всего мира; 8) бог является разумом. Это – Логос, устроитель всех вещей природы и творец Универсума. Он является судьбой и наивысшей необходимостью – бог циркулирует через Универсум и пронизывает материю, как мед в сотах или как сперма в гениталиях. Бог и боги сосуществуют одновременно, ибо бог как Дух, который движется и проникает повсюду в мире, изменяет свою имя в движении через материю, в которой он переходит от одной части к другой. Поэтому он – многоименный, как раз в силу проявления различных аспектов своей деятельности; он пронизывает любую вещь, и потому получает повсюду разные имена в зависимости от специфических действий, которые он в них=вещах производит .  Думается, приведенная обобщающая сводка была полезной для тех читателей, которые хотели систематизировать и привести в некое единство различные аспекты стоического понимания божественного.
Ну а вот, например, Т. В. Васильева комментирует сюжет о стоическом боге в том смысле, что «если материя у стоиков лишена всех атрибутов, кроме бытия, то бог – напротив, концентрирует в себе все возможные атрибуты, он абсолютная всевозможность, сконцентрированная до предела, этот предел концентрации стоики обозначили термином «семя», «семенной логос». Все последующие качества заложены в этом семени в свернутом виде, они разворачиваются по мере прорастания семени, все последующее многообразие мира уже дано в его семени. Если материя – абсолютное ничто, то семенной логос – это абсолютное все» . (В этой концепции развертывания божественного семени, в котором имплицитно, эвентуально, в возможности содержится весь мир, можно усмотреть отдаленные аналогии с учением Николая Кузанского). Мир един, конечен, шарообразен, окружен беспредельностью. Поскольку, как уже ранее было сказано, мир – это живой, абсолютный и безличностный организм, то он дышит. Дыхание мира = это пневма, представляющая собой сочетание творческого огня и воздуха. Эта пневма выполняет очень важную функцию: она  связывает вещи мира воедино , дает им симпатию друг к другу, а это, в свою очередь, позволяет предсказывать будущее. Все во Вселенной находится в творческом, огненном напряжении, все пульсирует, все живет отблеском того самого Первоогня. Кроме тел еще существуют пространство, время, пустота = бестелесные сущности = субстанции. Вот такая онтология, она же космология, она же физика, она же, отчасти, и теология, явно прорастающая из гераклитовских интуиций, пропитанная ими. Одно авторитетное издание заметило, что физика стоиков – это последнее оригинальное физическое учение донеоплатонического периода. Она отличается не имеющим аналогов в античности тотальным соматизмом, лежащим в основе последовательно-континуалистской картины мира.
Два главных раздела стоической физики – онто-космология и антропология. Пантеистическое смешение, отождествление бога с телесным сущим ведет к фундаментальному смещению акцентов: онтологической моделью теперь служит не антитеза идеи и материи, но двух вечносущих начал: активного (бог = Зевс = Логос) и пассивного (бескачественный субстрат, вещество). Это – не две самостоятельные субстанции, но два принципа организации единого сущего .
А Г. Дугин, например, подчеркивает, что для стоиков, кроме влияния Герклита, важно влияние Аристотеля. Они развивают и развертывают одну из возможных трактовок Стагирита, центрирующуюся вокруг логики. «Для них принципиальным моментом является панлогизм мира, рациональность его организации. Именно к единству Логоса возводят они единство Империи как политического выражения универсальной логоцентрической философии. Для стоиков миром правит Логос, рациональный закон. При этом тонкая и трагичная феноменология Аристотеля приобретает у них более механистичный характер: так как все явления должны иметь материальное подлежащее, стоики, не задумываясь, считают материальными и мысли, и эйдосы, и сам Логос. Парадоксы и сложная мистериальность Аристотеля от них ускользает, и тем самым они делают решительный шаг в сторону ионийской философии, придающей материальности фундаментальное значение. Для того чтобы обосновать материальность всех явлений, в том числе ментальных, стоики вводят понятие «пневмы», невидимого материального духа, благодаря которому мы можем воспринимать все, относящееся к Логосу…весь мир предстает как поле действия Логоса, как природная Империя…. В Империи они (стоики – А. К) видят… идеал универсалистской логоцентрической организации материи» . 
А вот, например, Т. В. Васильева, суммируя онтологию стоиков, дает такой ее сжатый и одновременно очень содержательный, целостный очерк: «Итак, природа объемлет все, и помимо природы уже ничего нет. Природа существует и в виде всей целокупности сущего и в виде отдельных вещей, однако природы отдельных вещей – вторичны и преходящи, то есть имеют рождение и гибель, чего не знает всецелая природа. Эта всецелая природа имеет то ли две части, то ли две ипостаси, во всяком случае, так же вечны и независимы, как природа, два начала вселенной – материя и бог. И в Большой природе и в любой из малых природ присутствуют оба эти начала: материя в виде строго ограниченной доли вещества и бог – в виде разлитого по этой доле вещества  ее семенного логоса, составляющего жизненную основу вещи, - как бы живая и мертвая вода в одном сосуде. Творение мира происходит как бы в два этапа. Сначала из абсолютно бескачественной материи созидаются четыре стихии, первоначальные носители качеств. Они возникают одна за другой, проходя путь превращения огня в воздух, воздуха в воду и воды в землю, «запрограммированной», как бы мы теперь сказали, в семенном логосе Большой природы. Сами стоики эту программу именовали словом «пронойа», буквально передаваемом по-русски как «промысл». Аналогичным путем семенные логосы отдельных вещей, согласно своей программе, направляют возникновение и развитие своих вещей, пока этот малый логос или логос Большой природы не положит конец их существованию, которое именуется также судьбой. Такой же конец имеет и мироздание, устроенный космос, по истечении своей судьбы он погибает в пламени мирового пожара, в котором погибают и начальные стихии, сохраняются же неизменно лишь материя и бог. Затем мир творится заново, и так повторяется от одного пожара до другого, по – видимому, бесконечно. Картина эта весьма своеобразна и, хотя основные ее составляющие – материя, сущность, форма, качества, фигуры, логос, божественное сотворение мира, четыре стихии – не новы были в греческой философии и продолжали сохранять центральное место в учениях последующих эпох философии, однако в учении стоиков они оказались в неповторимом переплетении и совершенно уникальном переосмыслении» .
И еще как бы в продолжение этой великолепной результирующей характеристики стоицизма очень важно понять и подчеркнуть: стоицизм радикально переосмысливает предшествующие онтологические учения, представления о предельных основаниях бытия. Он кладет в основу мироздания не принцип некоей материальной стихии (досократики), не принцип идеального конструирования бытия (пифагореизм и платонизм), не принцип воссоздания чувственно постигаемого бытия из умозрительных дискретных первоначал (атомизм), а совершенно новый принцип – принцип структурного организма, системного целого.
На это, в частности, обращает внимание В. М. Найдыш , к чьим интересным и содержательным комментариям, оценкам и характеристикам мы уже не раз ранее обращались. (Кстати, заметим, опять же в скобках, что этот же автор значение стоицизма видит еще и в том, что последний повлиял на становление неоплатонической философской платформы. Переход от стоицизма к неоплатонизму (по мнению Найдыша) наметился тогда, когда космический первоогонь начали трактовать не как материальный энергетический космический процесс, а как некое идеальное начало , как платоновское царство идей, а все исходящее из первоогня движение – как процесс эманации вечных платоновских идей. Последующее развитие и углубление этих воззрений привело к возникновению неоплатонизма – системы абсолютного объективного идеализма. Там же. С. 559. Единственное, в чем мы не согласны с автором этих размышлений, это то, что он категорически объявляет теоретическим истоком неоплатонизма только и единственно стоицизм и из него только выводит всю неоплатоновскую философию. Думается, это сомнительное сужение теоретических истоков, базы, на которой возник неоплатонизм. Очевидно, что все обстояло гораздо сложнее, и помимо стоицизма неоплатонизм питался и другими живительными соками, другими источниками, которые он творчески перерабатывал. Выводить всю философию неоплатонизма исключительно из учения стоиков было бы значительной редукцией, большим упрощением, если не сказать, вульгаризацией).
Этот автор пишет, что стоический космос характеризуется взаимной отзывчивостью и чуткостью частей: ничто не может измениться в одной части мира без того, дабы не вызвать изменений в остальных его частях («всемирная симпатия», Посидоний) . Здесь от себя уже добавим, что, по сути, это есть отдаленное предвосхищение одного из основных принципов диалектики – принципа всеобщей взаимосвязи, всеобщей взаимозависимости всех процессов в универсуме. Но, как было справедливо замечено, в учении о космосе заключался и главный парадокс стоицизма! Всекосмическое единство обеспечивается принципами логичности космоса, то есть чем-то бестелесным, не-сущим. Космос у стоиков организован по тем же самым законам и принципам, что и знание о нем. Эти же самые законы есть законы построения чувственного космоса. У стоиков нет различия между логической необходимостью и эмпирической причинностью. Дабы устранить разрыв между эмпирическими вещами, с одной стороны, и платоновскими идеями или же аристотелевским трансцендентным разумом -  с другой, стоики «слили» разум, космос, природу в одно нерасторжимое целое. Столь радикальное переосмысление элеатовского тезиса о тождестве бытия и мышления не могло, разумеется, решить важнейший вопрос: как же совместить логико-аналитически выстроенное совершенство мироздания с его же эмпирически очевидным несовершенством?! Более того, в целом ряде моментов стоики лишь усугубили противоречие между своим логоцентризмом и процессами реального эмпирического мира, между миром понятий и чувственным космосом. Всеобщая «логичность» бытия, взятого в целом, вступала в очевидное противоречие с его «нелогичностью» на уровне конкретных, единичных, эмпирических процессов, тенденций, вещей в природе, социуме, поведении человека . 
Познание внешнего мира идет через ощущения и представления. Все люди, благодаря причастности к Логосу = Первоогню, потенциально являются гражданами космополиса = мирового государства, но это, так сказать, лишь «граждане в себе», но актуально же, «гражданами в себе и для себя» могут быть лишь те немногие, кто достиг господства над своими страстями, обуздал их. То есть для мудреца – Отечество есть весь мир. Одержавший победу над своими страстями будет счастлив везде, в любом уголке земли. Стало быть, сформулирована концепция универсального равенства вне зависимости от этнической принадлежности. А от нее – мостик к идее универсальной солидарности в рамках империи. Человек гармонически включен в мир в целом. Каждый сохраняет себя как часть общего мирового порядка. Социальное пространство – это часть мирового целого. Общинность – это основная категория человеческого бытия. Естественное право – это непосредственно воспринимаемый закон, заставляющий всех людей воспринимать друг друга как равных. Справедливость – это воздаяние каждому по его заслугам, реализация умеренности, упорядоченности.
Миром правит Судьба =  Рок = Фатум = Провидение = Необходимость, каковые в стоицизме становятся естественной этической и теологической реальностью, включенной в структуру мира, в жизнь и анимирующей, оживляющей, организующей Универсум и всех существ в нем; Судьба связывает всех сущих, является незыблемой диспозицией во всем порядке вещей. Но человек, тем не менее, может достичь свободы, выбрав правильное отношение к необходимости. И по сути за полторы тысячи лет до Спинозы стоики провозгласили, что свобода – это познанная необходимость!  Разумного судьба ведет, неразумного тащит. Да, человек не в силах изменить велений Судьбы, но зато он может адекватно к ней относится: изменить то, что он может изменить, принять как должное то, что он не может изменить и уметь различать одно от другого. В этом – залог его свободы.  Стоики выработали особый идеал мудреца.  Мудрец живет в согласии с разумом ( = Логосом) и природой. Он автаркичен, независим ни от кого. Он свободен и в цепях, и на троне (Эпиктет = бывший раб, Марк Аврелий = император). Ничто не может лишить его свободы духа. Никакое насилие не лишает нас свободы выбора. Она – всегда за нами!  Что же касается смерти, то она – вовсе не зло.  Смерть – это естественное звено круговорота веществ в природе, это лишь возвращение элементов нашей души и тела в исходное состояние. Смерть неотвратима, она уравнивает всех – и Александра Македонского и его безвестного погонщика мулов. Как говаривал Марк Аврелий, все на миг – и те, кто помнят, и те – кого. Общий удел всех – забвение. А посему жажда славы бессмысленна и тщетна. Такие вот мысли владыки мира – «наедине с собой». «К самому себе». А оказалось – что эти его «Размышления» и ко всем нам обращены, очень даже конгениальны. Ибо и сегодня никто не отменял ни смерть, ни быстротекучесть нашей жизни, ни зависимость человека от общества и необходимость выбора, который каждый из нас должен делать. И Марк Аврелий – тонкий психолог и наблюдатель, мыслитель, познавший высоты власти, постигший что – то важное в человеке, помогает и нам сегодняшним через свои тексты оставаться «наедине с собой», обращаться к «самим себе». А это в нашу эпоху эпатажа и диктата публичности, когда все (и душа!) нараспашку очень важно. Очень важно для каждого прервать, хотя бы ненадолго, свой бег в лабиринтах каждодневности, прекратить эту, порой, безумную гонку, остановиться и обратиться к «самому себе», побыть «наедине с собой». Это важно, ибо только так  (не в толпе, не в сутолоке, не в суете, а именно наедине с собой) открывается подлинная экзистенция, подлинная личность. Это открылось Марку Аврелию. К этому он в своих «Размышлениях» зовет и нас.
В итоге стоики призывают: осознай разумность всего и достигнешь счастья. Если ты еще не разум, так стань же им! Кстати, по поводу познания, по поводу гносеологии стоицизма скажем еще несколько слов. Мышление и познание начинается с анализа содержания ощущений. Сам познавательный акт имеет следующую схему (или структуру): восприятие – впечатление – согласие – постижение. Содержание впечатления (отпечаток в душе) верифицируется в интеллектуальном акте согласия, приводящего в итоге к постижению. Критерием же его истинности является постигающее представление. Оно возникает только от реально наличной предметности, непреложно свидетельствует о наличии именно такого (а не иного) содержания в акте восприятия и благодаря отчетливости само схватывает свое содержание и само его раскрывает. При наличии постигающего представления автоматически возникает согласие, то есть активность разума, его способность к самоопределению. Но представления и постижения – это лишь первичный синтез чувственных данных, констатация адекватного восприятия факта = первичное знание. Оно применимо для постижения телесных вещей. Но с его помощью невозможно постичь природу таких, например, понятий, как Бог, добродетель, благо и им подобных, то есть не имеющих материально-чувственного аналога. Поэтому дальше уже в памяти из однородных постижений формируются общие представления, оперируя коими можно уже и познавать природу бестелесных понятий, логических категорий и так далее. Здесь уже вступают в силу логические, мыслительно-рациональные приемы и операции. Стало быть, можно заключить, что гносеология стоиков – программный антипод платонической гносеологии с ее принципиальным антисенсуализмом. В учении о том, что познание начинается с чувственного восприятия, что чувства не обманывают, что мышление изначально не имеет другого материала, кроме содержания ощущений, что душа при рождении подобна чистому листу, готовому к записям, с предельной полнотой проявляется (но им же и ограничивается) сенсуалистический пафос стоической гносеологии. Но, разумеется, только к сенсуализму, как мы выше видели, теория познания стоиков отнюдь не сводится. Сенсуализм – это важный, но отнюдь не единственный компонент стоической гносеологической концепции. Это надо понимать .
Вот в заключение приведу два весьма поучительных примера так называемого стоического восприятия жизни. Пример первый: одному римскому сенатору, последователю стоической философии прямо на заседании сената сообщили, что в одном из сражений погиб его единственный и горячо любимый сын. Ни один мускул не дрогнул на лице полтика, он спокойно выслушал это трагическое известие и только произнес: «Ну что ж, я всегда знал, что породил смертного».  Пример второй и тоже не менее поучительный: один философ – стоик плыл куда – то по делам на корабле. Вдруг разыгралась сильная буря. Корабль вполне мог погибнуть. Началась паника. И только свинья, которую перевозил один из пассажиров, посреди этого всеобщего гвалта и суеты спокойно стояла и жрала что – то из своего корыта, не обращая ровно никакого внимания на происходящее вокруг. Философ указал на нее рукой и воскликнул: «Вот такое же спокойствие перед лицом любых, даже смертельных опасностей должен сохранять и настоящий мудрец».
Известный историк философии Бертран Рассел, оценивая стоицизм, высказался в том смысле, что стоическая доктрина есть доктрина героическая , и в нашем плохом, ущербном и несовершенном мире она могла бы быть весьма полезна. Думается, что вполне можно и согласиться с этой оценкой. А вот как аттестует стоицизм известнейший отечественный вдумчивый исследователь А. С. Богомолов: «Но применительно к стоицизму очевидно, что общее умонастроение, нашедшее в нем выражение, - это более или менее осознанное чувство неопределенности и ненадежности текучего и изменчивого постоянно угрожающего человеку бытия… Идеал стоика – человек, который безропотно, но мужественно и с достоинством… повинуется неизбежности, судьбе или воле богов, памятуя, что противостоять ей бессмысленно и тщетно…. Глубокое внутреннее противоречие пронизывает, таким образом, стоическое учение о жизни человеческой. Мотив всеобщей обреченности влечет к пессимизму и пассивности. Но идеал «мужественной красоты» и неподвластного обстоятельствам человеческого достоинства  саму безнадежность превращает в торжество над обстоятельствами, а покорность им – во внутреннюю свободу. Решение, конечно, иллюзорное, но ему не откажешь в суровом изяществе, горделивой скромности и возвышенном трагизме. Отсюда привлекательность стоического учения» . Очень, как всегда у А. С. Богомолова, содержательная, объективно - взвешенная и тонко продуманная оценка. Кстати, тот же автор ( Богомолов) находил, что «стоицизм в Римской империи не только отражал общее умонастроение, но и формировал ту достаточно необычную для древнего мира идейную установку, согласно которой ни благородное происхождение, ни высокое положение и богатство не обеспечивают земного и и загробного блаженства, а даже наоборот, исключают последнее. Условия блаженства в потустороннем мире – это скорее доброта и невинность, бескорыстие и бедность, кротость и простодушие – жить надо «не мудрствуя лукаво». Носителями такого рода добродетелей  оказываются преимущественно бедняки: ремесленники и крестьяне, рабы и вольноотпущенники, отвоевавшие свое солдаты. Исследование специфических черт духовной жизни социальных низов Римской империи свидетельствует о чрезвычайной распространенности таких воззрений, а вместе с тем о том, что на них воздействует и философия – не через высокоинтеллектуальные, утонченные рассуждения в ученых трактатах, а через проповедь бродячих философов, переходивших из города в город, из провинции в провинцию. Моральные учения поздних стоиков и киников, иной раз сходные до неразличимости, проповедуются философами – странниками, изобличающими общественные пороки, пропагандирующими нравственные принципы, а заодно творящими «чудеса» в подтверждение своей правоты и покровительства богов. Упрощенные и вульгаризированные, сниженные до уровня понимания неграмотных или полуграмотных обывателей, они быстро вырождались в религиозные учения, сливаясь с религиозными движениями, развертывающимися в Империи. Этот  процесс затронул эллинистическую философию в целом» . Этой оценке также не откажешь в содержательности. Она помогает понять и прочувствовать эволюцию эллинистической мысли в целом. Это важно.