Сельская мозаика мини-рассказы

           СЕРГЕЙ СЕРЫХ


           Сельская
           мозаика

           Мини-рассказы

           Селянам
           посвящаю 

       Уважаемый читатель! Этой книгой я открываю большую серию рассказов о жизни жителей сёл, деревень и хуторов с будками и всевозможными выселками.
       Жизнь селян трудна была во все времена.  И несмотря на это, они сохраняют твёрдость духа, присутствие юмора и упорство в достижении цели.


        Сергей Ильич Серых родился в селе Вислое Яковлевского района Белгородской области. Окончив среднюю школу и училище механизации сельского хозяйства, работал трактористом в колхозе им. Свердлова. После службы в армии трудился слесарем на заводе «Энергомаш» в городе Белгороде, а получив высшее образование, вернулся в сельское хозяйство – агрохимик в Ракитянском и Яковлевском районах, секретарь партийной организации в колхозе имени Свердлова, председатель колхоза имени Мичурина Яковлевского района, заместитель начальника районного производственного объединения «Сельхозхимия», председатель СПК «Терновский» (бывший колхоз имени Свердлова).
       Сергей Серых – автор художественной и документальной прозы: «Висляне» (2003 г.),  серия книг (пять частей) под общим названием «Пути крестьянские» (2003–2007 гг.), «ЗАОвражье» (2006 г.),   второе издание «Пути крестьянские»,  «Дорога в пропасть», «Спозаранок»  (2007 год), «Крутояры судьбы», «Изгои» (2008 г.), «В топке капитала»,  «Разнотравье»,  «Перекати-поле» (2009 г.), «Закатное солнце», «Гробницы фараонов» (2010 г.), «Заложница», «Российский адреналин» (2011 г.), «Аборигены», «Заполье» (2012 г.), «На отшибе», «Прощальный звонок» (2013 г.), «Стриженый поросёнок» (2014 г.), «От прадедов до наших дней» (2017.г.), «ХА-ХА-ХА» (2018 год, в соавторстве.)...
       Статьи аналитического характера на сельскохозяйственную тему печатались в периодических изданиях – «Правда», «Московская правда», «Советская Россия», «Белгородская правда», «Крестьянская Русь», «Российская земля», «Слово коммуниста» и «Победа» (газета Яковлевского района).

         
           ПЕРЕБОРЫ…

       В годы, которые в народе именуются «послевоенными», в одном из сёл жил и играл на немецкой гармошке настоящий виртуоз владения этим музыкальным инструментом, Андрей Хазаров. Он выдавал на своей гармошке такие переборы, что мог людей доводить мелодиями до слёз и смеха одновременно.
       Вполне естественно, что Андрея селяне звали на все семейные торжества, будь то рождение ребёнка, проводы в армию или свадьба, потому как на них, сами понимаете, без музыки не обойтись. И приглашали его не только односельчане, но бывал он желанным гармонистом и в других сёлах нашей округи.
       Поначалу взаимопонимание гармониста и тех, у кого он «делал музыку», было полнейшим. Но по истечении времени Андрей стал не выдерживать музыкального марафона. И виной этому были сами, как бы сейчас сказали, заказчики. Участники торжества часто предлагали гармонисту стопки с водкой и другими спиртными напитками. И предлагали с такой настойчивостью, что отказать никак было нельзя.
       И наступил момент, когда на одной из свадеб Андрей в самом разгаре веселья уснул во время игры на гармони прямо на стуле, не окончив вальса «На сопках Маньчжурии». Уснул, и даже с храпом.
       – Андрей! – затормошил его «дружок» жениха. – Играть же надо.
       – Не умеете ухаживать за гармонистом, играйте сами, – пробурчал Хазаров и захрапел уже с присвистом.


          ЖАЛОСТЛИВЫЙ

       Иван Петрович, или дед Иван, сажает картошку. Земля рыхлая, комковатая, в общем и целом – самая что ни на есть подходящая для посадки «второго российского хлеба».
       А день, который начался ещё совсем недавно, прямо как по заказу. В небе игривое солнце, шустрый ветерок разносит по округе запахи цветущих терновников, тюльпанов и других ранних цветов. А всё это вместе взятое будоражит души и мысли  (у кого они имеются) всего живого.
       – Петрович!  – раздаётся громкий голос проходящего мимо огорода деда Ивана, ровесника и односельчанина, Петра Ивановича Кулешова.
       – Слышу, слышу, Иванович! – отозвался дед Иван.
       – Бог тебе в помощь, Петрович.
       – Спасибо, Иванович.
       – Ты садишь картошку?!
       – Да!
       – Я тут хожу эту неделю, а ты уже четыре дня качаешься на лопате.
       – Да, сегодня уже четвёртый.
       – Ты, наверное, будешь сажать вёдер сорок?
       – Не-ет, Иванович. Если завтра я досажаю, что наметил, то получится… четыре ведра.
       – За пять дней четыре ведра-а? А что ж так медленно? Мы с бабкой за два дня посадили пятнадцать ведёрок, а ты за пять посадишь всего четыре.
       – Да жалко мне её как-то стало. Зиму стыла в погребе, а сейчас сразу в землю. То она у меня  хоть белый свет увидит и на солнышке погреется.
       – А-а, – протянул Пётр Иванович и ускорил шаг.


          НА  КАЖДОМ ДУБЕ  ВИСЯТ  БУТЫЛКИ

       Лесничий, Антон Прохорович, каждый вечер возвращается домой, что называется, «на ушах». Пьёт он, как говорят в народе, «безбожно».
       – Опять нализался, – со вздохом проговорила одна из женщин, стоявших недалеко от дома лесничего, когда того, пьяного, уносили с телеги сын и жена.
       – А чего ему не пить? У него на каждом дубе висят бутылки, – пояснила острая на язык Екатерина Прилукина, соседка лесничего.


          УСЁК

       Встречаются два односельчанина.
       – Степан, ты агроном?
       – Агроном.
       – Ну а раз ты такой учёный, то скажи мне, почему у меня в огороде не растёт горчица?
       – У всех растёт, а у тебя нет?
       – Да.  Всходит, а потом исчезает. Может, от жары?
       – А-а, – протянул агроном. – Ты очками пользуешься или у тебя зрение хорошее?
       – Да какой там хорошее…
       – Ну, тогда надень очки и посмотри на горчицу.
       – Зачем?
       – У тебя её съедает блошка. Купи яда и обрабатывай всходы из опрыскивателя. Усёк?
       – Усёк.


          И,  ЗНАЕТЕ,  ПОЛУЧИЛОСЬ!

       Это было по окончании третьего года моего председательствования в колхозе. Накануне предстоящего отчётно-выборного собрания  я принёс первому секретарю райкома партии (КПСС) пространное заявление о сложении полномочий в связи с истечением их срока. Я  надеялся, что выберут другого.
       … – С этой должности, Серых, по собственному желанию не уходят, – сказал мне  с негодованием первый секретарь.  – С этой должности уходят по случаю смерти, алкоголизма и переезда на новое место жительства. Ты, как мне известно, никуда не переезжаешь, живой и в пьянстве не был замечен. Если будешь настаивать, то мы соберем материал, с треском выгоним и подключим ОБХСС. Понятно, коммунист Серых? А если понятно, то иди и работай. Надо будет тебя выгнать – выгоним. Не засидишься, – пригрозил мне партийный лидер.
       Первый блин тогда, как видите, вышел у меня комом. А заявление, красиво оформленное, у меня лежит до сих пор в домашнем архиве. Год то был одна тысяча девятьсот семьдесят четвертый.

       Три года спустя, когда вторично заканчивался срок моих полномочий, я снова написал ещё более жёсткое заявление, опять-таки на двух страницах, и отвёз  первому секретарю, но уже другому. И, знаете, получилось! Меня с работы выгнали с таким шумом и треском, что я очухивался и «отмывался от грязи» целых пятнадцать лет. Однако ж… вы-дю-жил.


          «СОЛОВУШКА»

       Дед Семён, старик преклонного возраста, а по паспорту – Семён Андреевич Ухватов, вот уже несколько лет живёт один в своей избушке на краю села.
       Когда-то вдоль ряда, на котором обустроили избу ещё его дед с отцом, располагались ещё десятка три таких же жилищ, как у него; теперь же, если какие ещё и остались в ряду, то они каждое лето зарастают бурьянами и молодой порослью клёнов. Некому стало их обихаживать и следить, чтобы не буйствовали «захватчики». Хозяева их покинули.
       В селе, до прихода к власти Ельцина, был богатый колхоз, в котором работало более четырёхсот человек круглый год. В годы ж правления «царя Бориса» хозяйство разогнали, село осиротело. Так и оказался дед Семён на краю когда-то многолюдной улицы (кутка).
       Это предыстория того, о чём я вам хочу поведать.

       Шестьдесят лет назад, когда деду Семёну было всего семнадцать годков, в селе людей было как муравьёв в муравейнике. Напротив их избы (хаты, дома) на ровной площадке-выгоне в праздничные летние дни собиралось столько людей всех возрастов, что зачастую для размещения всех желающих потанцевать под гармошку и даже балалайку  не хватало одного круга  и приходилось организовывать порою ещё один и даже два. Столько было людей.
       А вот сегодня… Пасхальный тёплый день.  Дед Семён в послеобеденное время вышел со двора и присел на лавку у забора, подставив лицо солнечному теплу. В соседнем дворе раздались голоса правнучек его бывшей, Царство ей Небесное, соседки  Катерины (Алексеевны). Ушла в мир иной два года назад.
       Плясунья и звонкоголосая певунья была прабабушкой у нынешней молодой поросли, приехавшей из города к своей бабушке, дочери Катерины.
       – А в это время мы тогда уже начинали собираться на выгоне, – тихо проговорил дед Семён, вспомнив свои молодые годы. – А может, мне и сейчас пойти поиграть на гармошке? Может, кто придёт?
       Вернувшись в избу, дед Семён взял свою ровесницу – двухрядную гармонь (в те годы он называл  её за певучесть и звонкость «Соловушкой") и, прихватив табурет, чтобы было на чём сидеть, он быстрым шагом направился к месту былых, как сейчас называют такие сборы, тусовок. Табурет, кстати, тоже из тех времён.

       – Ну что, милые мои, – обратился он к гармони и табурету, – вот мы с вами и вышли на своё место.
       Опробовав пальцами правой руки ¬¬клавиши и, отыскав нужный звук, дед Семён начал играть «Амурские волны» – любимый всеми вальс того времени. Проиграв часть мелодии, Андреевич вздохнул.
       – Ты смотри, а играть-то, Сеня, ты разучился. Хорошо, что пока никого нет, а то бы уже кто-нибудь крикнул: «Гармониста на мы-ло-о!».  Чтобы пальцы бегали проворнее, Семён, надо чаще играть.
       Дав себе, таким образом, установку, Семён Андреевич наклонил голову к гармони… И полились над выгоном «страдания» (они же припевки, запевки, расходная и т. д.). Таким вот манером он в молодости, в праздничные дни собирал людей в большой круг.

       Долго играл дед Семён, «страдания», вальсы, фокстроты и танго. В былые времена после вот такого  музицирования вокруг Семёна за первые полчаса собиралось до полусотни его одногодков, а из дворов всё выходили и выходили празднично одетые односельчане. Теперь же… Ни-ко-го.
       Осмотрев выгон и уходящий в даль ряд домов, дед Семён глубоко вздохнул и, погладив гармонь рукой, тихо произнёс:
       – Ну что, Соловушка, осиротели мы с тобою. Некому больше уже петь и танцевать под нашу музыку. Катерина? А она ушла от нас два года назад. Валентина, её подруга, которая сочиняла колкие частушки? Её тоже нет в селе. В Доме престарелых она. Мой друг и напарник по игре Никита? Он после службы в армии остался жить на Украине, в Донецкой области. Два года назад погиб – в его дом попал снаряд. Варвара-краса? Её тоже уже нет в живых, умерла пять лет назад…
       Пока дед Семён вспоминал своих ровесников, он не заметил, как к нему подошли маленькие гостьи соседей. Они молча остановились недалеко от деда Семёна и с любопытством смотрели в его сторону, не забывая при этом поглядывать в свои мобильники.
       Дед Семён, обрадовавшись первым зрителям и одновременно слушателям, быстро начал «А я играю на гармошке…». Светленькая, взглянув на старика, покрутила пальцем у своего виска и, толкнув сестричку в бок, вприпрыжку побежала к дому бабушки.


          ДВЕРЬ  К  ЗАМКУ

       – Де-ед, дед! Ты замок скоро отремонтируешь или мне нанимать кого-нибудь? – в девяностый, а может, уже и в сто первый раз, напомнила мужу Татьяна Степановна. – Прямо стыдоба, а не замок. Ну что это такое?! Ручка болтается туда-сюда. Лежит же в твоём ящике новый…
       – Мать! Ну и дался ж тебе этот замок, – откликнулся из другой комнаты муж, он же Владимир Петрович, а оба – Власенковы. – Я тебе отвечаю двадцатый раз. Замков, как в этой двери, в магазинах и на рынке нет, а вставлять тот, что есть, нельзя, он слишком большой, а эта дверь уже на ладан дышит. Ты ж помнишь, из чего мы собирали её? Если я начну вставлять больший замок, она развалится…
       – Не развалится. В субботу приезжает дочь с мужем, и мне не хочется краснеть из-за этого замка.
       – Ладно, только не шуми потом, что придётся покупать к замку ещё и дверь, – с обидой в голосе произнёс Владимир Петрович и, не откладывая на потом, он тут  же снял дверь с петель.
       Напевая что-то себе под нос, Владимир Петрович начал выполнять указание домашнего командира.

       Прошло чуть менее часа.
       – Всё, Татьяна Степановна, иди, принимай работу! – громко оповестил жену домашний мастер.
             – Ну вот, а шуму было, – откликнулась та из кухни. – А что это? – с недоумением спросила Степановна, увидев развалившуюся дверь.
      – Это, дорогая моя, лежат три с половиною тысячи рублей, которые нам теперь придётся заплатить за новую дверь, и плюс шестьсот рубликов за перевозку. К этому ещё надо добавить мой проезд в магазин. Установку ж я, так и быть, сделаю бесплатно, – с раздражением в голосе пояснил Владимир Петрович.


          НЕ  ВПИСАЛСЯ

       Григорий Викторович, он же Макаренков, сидит в кресле и смотрит по телевизору передачу о человеке, который ещё десяток лет назад находился в самой большой обойме управленцев государственного масштаба, потом объявлялся в международный розыск за дела, вроде как, неправедные, а теперь о нём рассказывают с такой любовью, что Викторович чуть не прослезился. Но, проявив силу и стойкость, он усмирил своё человеколюбие и мысленно перенёсся в...

       …Крутые-девяностые.
       Кто кого, кто под кем, кто на ком, крышевание, откаты, липовые платежи, поджоги, убийства по заказу, предательство, обман, взятки, бордели, панели, ОПГ, офшоры, микровойны и межнациональные конфликты, ЦРУшные «советники» у правительственных чиновников и развал экономики больше, чем за годы Великой Отечественной войны, сдача зарубежным покровителям всего, что являлось основой мощи когда-то великой страны… Всё это лежит в фундаменте нынешнего российского капитализма.
       Участники же большинства того, что перечислено выше, отмывшись в различных партиях и движениях от своих криминальных деяний,  облачились в белоснежные рубашки и фраки и, побывав в руках стилистов, визажистов и специалистов актёрского мастерства, превратились в самых «достойных» граждан России, назвав себя её элитой и истеблишментом*.

       *Истеблишмент (от англ. Establishment –установление; основание) — власть имущие, правящие круги, политическая элита. Совокупность людей, занимающих ключевые позиции в социально-политической системе...



       Интересно, а кто я и такие, как я? – задал себе вопрос наш земляк, хозяйственный руководитель советской поры, занимавшийся организацией работ в сельскохозяйственных предприятиях.
       При новом режиме  его много раз обманывали, как смежники, так и руководители районных и областных органов власти, обманывали и подчинённые с коллегами. Ему много раз вредили самым наглым образом, делали подставы и вываливали на него явную клевету, не возвращали долги и не оплачивали проданный им товар. И на всё это он не мог ответить грубостью и противопоставить им их же методы взаимоотношения.
       Вывод? По своим человеческим качествам он был  способен работать в системе, в которой нет всего выше перечисленного. В нынешние ж производственные и человеческие отношения, с явно волчьим оскалом, он, просто, не впи-са-лся. Характер не тот.


          ВСЁ  РАВНО  ЖИРНЫЙ

       Всю жизнь, почти сразу после замужества, тогда – Мария, чуть позднее – Мария Егоровна, а теперь – баба Маруся, зачастую готовила и готовит одно и то же блюдо по двум рецептам. Почему так? К концу этого коротенького рассказа вы поймёте сами.
       Мария Егоровна родилась и прожила до самого замужества в большой крестьянской семье, где для приготовления деликатесов не хватало ни времени, ни возможностей, поэтому пища всегда была неприхотлива и без всяких изысков. Да и какие могли быть изыски, когда приготовлением еды занимались в основном отец или братья.
       Её же муж, Илья, родился тоже в крестьянской семье, однако его мать долгие годы работала кухаркой у священника и до поры, когда Илья уже стал самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, он кое-что унаследовал по части правил приготовления вкусной и питательной пищи. Сам он, однако, готовкой не занимался, за самым редким исключением, когда ему вдруг хотелось приготовить что-нибудь особенное, а вот рецептами делился охотно.
       По прошествии множества лет, когда уже Мария Егоровна и Илья Сергеевич получили статус  бабушки и дедушки, их пристрастия к еде различались, как день и ночь или как лёд и кипящая вода. Не случайно, однажды во время плохого отзыва на приготовленный ею обед, Мария Егоровна в сердцах проговорила: «Илюш, вот если бы я была коровой, то мой хозяин был бы мною доволен. Я ем всё. А вот тебя бы, дед, за то, что ты копаешь носом, хозяин прирезал бы или продал куда подальше ещё телёнком.
       Я уже уморилась готовить суп, борщ, месить тесто для вареников или пампушек в одной кастрюльке для тебя, в другой для себя».

       … – Илюша! – окликнула прихворнувшего мужа Мария Егоровна. – Обедать будешь, а то уже давно пора?
       – Угу, – не отрываясь от газеты, отозвался дед Илья.
       – Тогда иди к столу. Вот супчик, как ты любишь, а на второе будет гречневая кашка с молоком.
       Дед Илья опустился на табурет у стола и, наклонив голову к тарелке, внимательно посмотрел на её содержимое и даже помешал ложкой.
       – Не буду. Жирный дюжа.
       – Илюш, ну как может быть жирным суп, если я его для тебя сварила на чистой воде. Картошка, вода, укроп, лук и соль. Всё.
       – Всё равно жирный, – пробормотал дед Илья и отодвинул тарелку подальше от себя.


          ОН  ВСЁ  ПОНИМАЕТ

       Середина девяностых. По стране, как бы сказали в советское время, широким фронтом внедряются новые правила поведения, как для отдельных личностей в обществе, так и для целых коллективов.
       На свет Божий стали выплывать корпоративы (шумные гуляния работников организации), презентации чего-либо под звон бокалов с шампанским или рюмок с коньяком, всевозможные пикники и выезды в зоны и на базы отдыха.
       В советское время за организацию такого мероприятия (крупномасштабной пьянки) можно было выложить и партийный билет, а вслед за данным действом и вылететь с любой, даже командной должности. Теперь же стало всё наоборот.
       И вот.
       В один из дней руководящему персоналу районных организаций по телефонам «на ушко» было сообщено, что  главе района скоро «стукнет», хоть и маленький, но юбилей. Это сообщение оканчивалось тем, что в районном ДК будет организовано чествование юбиляра. Сказано – сделано. В обозначенный день к назначенному времени  у районного ДК уже толпился начальственно-командный актив. Торжественное собрание было начато ровно в назначенное время.
       Поздравители, сменяя друг друга за трибуной, кто по написанному, кто без «шпаргалки», высказывали в адрес юбиляра похвалы и самые добрые пожелания. Каждое выступление сопровождалось бурными аплодисментами.
       В середине очереди к трибуне подошла ярко одетая, красивая женщина. Поправив причёску, она начала зачитывать  «Приветственный адрес» на… английском языке (Россия к тому времени, по заявлению верхов, была уже одной ногой в Европе).
       Мы, вполне естественно, все сидели молча, ожидая окончания выступления «англичанки». Дочитав до конца текст, выступившая обвела сидящих в зале горделивым взглядом – знайте, мол, наших! – и  с милой улыбкой на лице, обратилась к нам:
       – Господа, приветственный адрес я зачитала на английском языке. Георгий Карпович, хоть на английском и не разговаривает, но он всё понимает…
       Дальнейшие её слова утонули в громком и дружном смехе. По-видимому, сидящие в зале вспомнили свои студенческие годы и бытовавшее в те времена в вузах и техникумах выражение: «Студент, как умная собака, всё знает и понимает, а словами выразить не может».


          ЛЮБЯЩИЙ  СПОСОБЕН  НА  ВСЁ

       В комнате полумрак. На диване сидят ОН и ОНА. Оба молоды и красивы. Оба любят друг друга до одурения и способны на необдуманные требования и проступки. После жарких поцелуев ОН, нежно прижимая её к груди, шепчет:
       – Милая, я так тебя люблю, что готов выполнить любое твоё желание.
       ОНА: – Сильно любишь?
       ОН: – Да.
       ОНА: – И можешь выполнить всё, что я тебе скажу?
       ОН: – Да.
       ОНА: – Тогда уходи сейчас и больше ко мне никогда не приходи.
       И ОН, молча встав, удалился  вначале из комнаты, а потом и из квартиры. Ушёл тихо и… больше к ней не вернулся.


          ВКЛЮЧИТЬ  ХОЗЯИНА

       Ранним утром праздничного дня к родителям приехала дочка с мужем и двумя детьми. Пока зять разворачивал машину, чтобы поставить её в нужное место, хозяин двора недовольным голосом высказывал в его адрес свои замечания:
       – Ну куда ты поворачиваешь? Надо правее, правее, а теперь надо чуть-чуть вбок и левее. Опять поставил не так! – воскликнул он, когда зять вышел из машины.
       – Отец, да её же никак нельзя поставить, как ты хочешь. Она на четырёх колёсах, а не на гусеницах, чтобы могла  поворачиваться на «пятаку».
       – Пап, ну какая тебе разница, как стоит машина?  – поддержала мужа дочь. Чуть правее, чуть левее. Места ж много. Тут ещё может разместиться десяток машин, а у нас всего одна. Помоги лучше перенести сумки.
      
       Спустя полчаса, оставшись наедине с матерью, дочь спросила её, почему отец такой сегодня шумливый.
       – Ах, не переживай. Захотелось покомандовать, вот он и включил хозяина, – с усмешкой пояснила мать.


          ОТМЕТИЛСЯ

       Солнце было ещё далеко за горизонтом, а он уже вышел из калитки с бензиновой косилкой-тарахтелкой, от которой шуму во время кошения больше, чем от КАМАЗа, паровоза и самого большого трактора, если они работают одновременно.
       Посмотрев по сторонам, мужик направился к газону, на котором вознамерился скосить поднявшуюся после прошедшего дождя траву.
       «Тыр-тыр-тыр-тыр, тр-р-р-р», – раздалось на всю округу. Дремавший после ночной охоты кот, от внезапного, разрывающую утреннюю тишину шума работающей косилки, так  подпрыгнул, как будто под ним в один миг раскалилась земля.  С недалеко растущего дерева взлетели и подняли гвалт галки, а в ближайшем дворе хлопнула калитка и мужской голос произнёс нелитературные слова в адрес косаря.
       Не столько работая, а больше газуя, нарушитель утренней тишины посмотрел по сторонам и, пройдя по участку из конца в конец пару раз, вдруг заглушил тарахтелку и, взяв её в правую руку, пошёл к дому, так и оставив участок недокошенным.

       Для владельца косы главным в раннее утро была не работа, а чтобы показать людям, в какую рань он её начинает. В общем,  отметился.


          ТЁПЛОЕ  ОДЕЯЛО  И  БОЛЬШАЯ  ШАЛЬ

       Третья декада последнего весеннего месяца.
       Во время разговора по телефону с близким мне человеком, я услышал сетования на затянувшуюся холодную погоду. Удивляться, конечно же, причины не было, ведь город, в котором она живёт, находится  в Сибири.  А там тёплая весенняя погода наступает позднее, чем в Центральном Черноземье.
       И какая ж температура в квартире? – поинтересовался я? – Отопительный сезон ведь  уже ж окончен.
       – Кутаюсь в тёплое одеяло и большую шаль, – ответила она и засмеялась.


          ОБМЕН  СОСТОЯЛСЯ

       …Глубоко вздохнув, дед Коля вернулся к холодильнику и, открыв его, взял с полки банку с печёночным паштетом.
       – Ладно, Дань, пусть будет по-твоему. Паштет – так паштет. Но пока ты будешь есть, я тебе кое-что скажу, хотя это может тебе и не понравиться. Обленилась ты, милая. Кроме холодильника, в котором хранятся колбасы, мясо и разные паштеты с консервами, у нас есть ещё и сараи, где бегают жирные и вконец обнаглевшие мыши.  Да ты хотя бы одну, в обмен на паштет, поймала, ну хоть бы с мизинчик величиною, – с усмешкой проговорил дед Коля своей любимице-кошке, выкладывая в мисочку порцию её лакомства.
       Дашка с большим аппетитом поела и, потянувшись, отправилась по своим кошачьим делам. Спустя два часа, дед Коля услышал через открытую дверь Дашкино «мив». Звуком «мив», а не «мяу», Дашка всегда оповещала хозяина, что ему надо выйти к ней. И он вышел.
       Кошка сидела на площадке перед крыльцом, а перед нею лежала крупная мышь. Взглянув на своего основного кормильца, Дашка ещё раз мивкнула и, развернувшись, пошла в глубину двора.
       – Спасибо, Дашка! – крикнул ей вслед дед Коля.

         
           ДА  Я!..  ДА  Я!..

       В солнечный весенний день, в пору буйного и безудержного возрождения природы после зимнего покоя, за самодельным большим столом под цветущей яблоней в послеобеденное время уселись четверо сельских мужиков с намерением… поиграть в карты.
       Вообще-то, прохлаждаться в весеннюю пору, во время, когда день год кормит, весьма расточительно и больше смахивает на посиделки самых отпетых бездельников и лентяев…
       Однако, уважаемый читатель, подождите, не торопитесь делать дополнения по части того, что селяне отлынивают от работы.
       Сегодня день не только солнечный и по-весеннему тёплый, он ещё и, по линии церкви, праздничный. Сегодня второй день Пасхи! А в сёлах, к сведению читателя, в пасхальные три дня и при царизме, и при социализме, и теперь вот, при непонятном нам капитализме, жители никогда особо не изводили и не изводят себя домашней работой, дабы не навлечь гнев Божий. 
       Потому мужики и сидят за столом, впитывая в себя солнечную энергию и запах распускающегося цвета яблони, тем более что на подворьях из-за отсутствия скотины работы, как таковой, почти и нет.
       Ну, в этом селяне, вообще-то, и не виновны,  власть нынешняя сделала всё, чтобы во дворах никто не мукал, не блеял и не хрюкал (поросят растить запретили, а остальное невыгодно). Вот мужики и режутся в карты.  А чем ещё заняться в праздничный день?
       Не отрываясь от хода картёжной игры, они ведут ещё и меж собою неторопливый разговор на различные темы, начиная от положения дел в мире и заканчивая сельскими новостями, но только последнее делается в чисто мужской обработке.
       После двухчасовой беседы селяне напоследок «прокатились катком» по американскому президенту, а вместе с ним и по Евросоюзу со всеми его новыми членами (нашими бывшими друзьями по Варшавскому договору), все трое одновременно вдруг умолкли. Первым  нарушил тишину хрипловатый голос:
       – Это ж надо, – со вздохом произнёс самый грузный, он же владелец яблони и всего двора, Пётр Семёнович. – Мужики, да как же это так? Второй день праздника, а у нас на столе ни-че-го нет. Пусто!
       Последнее слово Пётр Семёнович выкрикнул с такой горечью и сожалением, что у его собеседников защемило под самым сердцем и заурчало в желудках.
       – Да-а-а, – протянул его напарник по игре, новоиспечённый пенсионер, Иван Андреевич и, хмыкнув, подёргал себя за правое ухо. – А я вот три дня наза-ад так уходи-ился, что…
       – Что три дня назад? – скороговоркой переспросил Андреевича хозяин усадьбы, довольный тем, что можно уйти от затронутой им темы по части отсутствия на столе не только спиртного, но и какой-либо закуски.
   
       Простите. Пользуясь правом автора, я вставлю небольшую реплику. Можно? Спасибо. Какая на столе может быть праздничная закуска, если на нём нет даже пустой бутылки из-под пива или хотя бы недопитой бутылки с газированной водой. 
       – Так что там у тебя случилось три дня назад? – проговорил третий участник сидения за «голодным» столом, чернявенький мужичок щупленького телосложения, Александр Борисович, а по-сельски – Сашко.
       – Да я позавчера так наработался, что и сегодня ещё чувствую себя словно вол после пахоты.  Вы ж видели у меня газосиликатные блоки, что лежали во дворе под навесом?
      – Те, что ты привёз ещё пять лет назад, когда мы разбирали колхозный коровник? Мы ж с тобой тогда купили по десять кубов. Я из них сложил гараж в тот же год, – отозвался хозяин.
       – Ну да, – подтвердил Андреевич. – Я бы, может, их и ещё не трогал, да только жена запилила: сложи да сложи, ей, видите ли, негде развешивать бельё после стирки в сырую погоду. Вот и складывал. А они есть по три штуки, да ещё и в растворе. Тогда ж цемент не жалели. Точно по сотне килограммов, а может, ещё и больше. Ну ничего, справился. Подумаешь, центнер! Да мне и полтора не трудно перенести с места на место. Я четыре дня назад бочку двухсотлитровую с известью запросто перенёс из-под навеса в сарай.
       – Да как же ты таскал блоки и бочку, если у тебя позвоночная грыжа? – удивился Сашко. – Ты ж неделю назад хныкал, что ведро с водою не можешь поднять.  А тут сразу полтора центнера и бочка с известью.
       – Грыжа? – удивился Андреевич. – Да отпустила. Так что сто килограммов для меня ещё не вес.
      
       – Хм, центнер, – хмыкнул хозяин двора. – Я неделю назад за день вскопал десять соток огорода. Попробовал боронить, а земля как дорога. Так я взял лопату и перекопал весь огород. Ну, почти весь. Там осталось работы на полчаса. Я бы и тот лоскут докопал, да жена позвала на ужин.
       – Семёнович, так у вас же весь огород – пятнадцать соток. Половину огорода вы забросили, ещё четыре сотки занято постройками, потом сад, ягодники. Там и осталось-то у вас всего сотки три, а может, и меньше! – с возмущением прокричал на высоких нотах Сашко.
      
       – Мужики, мужики! Дайте и мне сказать, – приостановил  спор четвёртый участник турнира местного значения, Николай Осипович, бывший дальнобойщик – водитель большегрузного КАМАЗа.
       Кто-нибудь из вас хоть один раз в жизни сидел за рулём КАМАЗа, у которого на прицепе двадцать тонн груза?! Никто?! Так вот, ездить за тысячи километров с  десятками тонн груза – это вам не копать огород и не переносить блоки с места на место. А я двадцать лет колесил по дорогам и европейской части страны, и в Сибири накатался. Мне приходилось ездить по таким дорогам, что вы бы и пешком не смогли по ним ходить! – распаляясь, в сердцах проговорил Осипович. – Вы можете себе представить подъём в восемьдесят градусов?! Не можете! А я ездил по таким подъёмам и спускам. Вижу, что впереди не дорога, а целая гора, как давану на газ, так аж камни из-под колёс летели…

       – Осипович, сбавь газу и остановись! – со смехом в голосе проговорил Сашко. – Ты хоть сам-то представляешь дорогу с подъёмом в восемьдесят градусов? Восемьдесят градусов – это чуть ли не отвесная стена. На такие подъёмы взбираются только альпинисты, да и то со страховкой…
       – Слушай, Сашко, да что ты всё подковыриваешь да придираешься?! Не перенёс, не вскопал, не такая дорога! Да ты-то хоть сам-то что-нибудь можешь делать?! – вскипел Семёнович.  – Или только…
       – Я?.. Я-то? Конечно, могу! Я не вы! Я могу прямо щас выпить бутылку водки без закусона и уйти домой! – горделиво произнёс Сашко. – Это вы своё уже отпили. У одного сердце чуть не разорвалось, у другого давление за триста!  У дальнобойщика желудок не принимает. Вам же даже по глотку нельзя. Тоже мне мужики! А я!.. А я!.. Да я ещё ого-го!
       – Сможешь выпить бутылку и домой дойти своим ходом? – издевательски спросил Семёнович.
       – Да! Прямо вот тут могу выпить и своим ходом пойду домой.
       – Хорошо! Вы двое – свидетели. Я сейчас принесу бутылку и отдам тебе, Сашко, но с одним условием. Ты её выпиваешь и идёшь домой своим ходом. Если ты не осилишь бутылку или не дойдёшь до дома, то ты нам покупаешь каждому по бутылке. Идёт?!
       Сашко откашлялся и, обведя односельчан поблёскивающим взглядом, в знак согласия кивнул головой, потому как что-либо сказать он не смог от изобилия набежавшей слюны. У него перед глазами уже маячила халявная бутылка. 
       – Тащи, щас мы ие уговорим, –  произнёс он прерывающимся голосом.

       Спустя час,  жена спящего около калитки Сашко, от которого исходили запахи отходов  жизнедеятельности живого организма, отчитывала стоящих под яблоней с поникшими головами Семёновича, Андреевича и дальнобойщика Осиповича:
       – Да мы ж его вчера еле живого привезли с дочкой на тачке с луга. Он вчера у кума говорил то же самое! Штаны и куртка ещё откисают в бочке с водой! Всё обгадил. А вы-ы!.. Поспо-рили!


          ДА ЕСЛИ БЫ Я МОГ…

       Обошедший многих врачей и побывавший чуть ли не у всех знахарок и провидиц области, сорокапятилетний Иван Карпович – по совету последней ясновидящей – явился в одну из церквей областного центра для исповедания, с надеждой, что ему после  отпущения грехов жена больше не будет выкрикивать: «Тебе только с бабкою жить!».
       И вот, после перечисления своих, как ему казалось, всех грехов, Иван Карпович приготовился выслушать, что ему скажет теперь батюшка.
       – Раб Божий, а ты все свои грехи назвал? Может, какой пропустил? – спросил тот.
       – Да, батюшка, все и даже те, которые я могу ещё совершить в своей жизни.
       – Ты, раб Божий, пропустил в своей исповеди один большой грех.
       – Какой? – с испугом в голосе спросил кающийся.
       – А может, ты, раб Божий,  ещё и прелюбодействуешь?! – спросил грозным голосом батюшка.
       – Отец Божий! Да если бы я мог это делать, я бы к вам не пришёл! – воскликнул Иван Карпович.


          НЮСЬ, А КАК МИНЕ ЗОВУТЬ?

       Две бабульки, подружки с детских лет, сидят на лавочке под цветущим кустом сирени, и одна жалуется, что у неё плохо с памятью.
       – Никитична, у мине нынча прямо с утра как-то пошло усё наперекосяк. Забывать я, подруга, стала, что делать, куда что положила, куда нада сходить…
       – Это плохо, подруга. У меня пока усё нормально. Я даже дочери подсказаваю, иде что ляжить.
       – Вот харашо! Вот харашо! – радостно проговорила Никитична. – А то я прямо не знала, что делать, не пожалуешься ж, кому папала.
       – А что случилась-та, Борисовна? Говори, не томи.
       – Нюсь, скажи, а как мине зовуть? – едва слышно, спросила Борисовна. – С утра не вспомню.
       Никитична, глубоко вздохнула и, посмотрев по сторонам, шёпотом спросила:
       – А табе это скора нада?


          ПЕЛЬМЕНИ… ПЕЛЬМЕШКИ… ПЕЛЬМЕНЧИКИ

        Род маленьких  пирожков  из  пресного  теста с мясной начинкой, употребляется в варёном виде (С. И. Ожегов).
       А в Интернете мне удалось отыскать сведения, что похожие блюда есть в кухнях многих народов мира и к столу они подаются под различными приправами и названиями.
       В Китае это — цзяоцзы, баоцзы, вонтоны и шуй яо (известное слово дим сам, которым на Западе часто называют китайские пельмени, на самом деле обозначает южнокитайские закуски вообще).
       В кухнях народов Тибета и Кореи, Средней Азии, Кавказа и Калмыкии также есть аналоги пельменей — бёриги, позы, манты, хинкали, момо, шумаи, долма, манду и чучвара (тушпара, дюшбара), чошура (в Крыму пельмени называются татараш).
       В еврейской кухне — креплах, в марийской – подкогыльо. В Италии есть равиоли и тортеллини, в Швеции — кропкакор, на юге Германии в швабской кухне готовят блюдо маульташен, на Украине – вареники, в западных областях России и в Белоруссии — колдуны, блюдо русской монастырской кухни, похожее на пельмени — кундюмы.
       Вот это да-а-а! Так это я ещё не всё поместил сюда, что можно отыскать в Интернете об этих вкусняшках. Так что пельмени и их собратья с сёстрами являются чуть не национальным блюдом большинства народов проживающих на Земле.

       – Пель-ме-ше-чки, пель-мя-ши, до че-го ж вы хо-ро-ши! – громко и с задором пропел  Иван Сергеевич, извлекая из морозильной камеры холодильника упаковку с пельменями.
      
        Вы, уважаемый читатель, не ошибаетесь, это тот самый  Иван Сергеевич, о котором было рассказано на предыдущих страницах данной книги.
       – Сейчас мы всё достанем, а как только появится гость, сразу же приступим к приготовлению. В этой кастрюльке будет у меня на первое картофельный супчик с зеленью, – негромко продолжил рассуждать дед Иван, – а в этой сварим три десятка пельменей, чтобы потом их подать на стол под разной приправой: маслицем, сметанкой и с поджаренным лучком на сале.
    
         Вы только, уважаемый читатель, не подумайте, что гостеприимный хозяин, а на данный момент ещё и кулинар, или, как он часто себя называет, – кухонный работник, будет пельмени подавать в одной тарелке. Нет, для того чтобы гостя можно было угостить ст;яще, он решил подавать пельмени под разными приправами раздельно, чтобы и самому можно было полакомиться вкусным блюдом, и потом уже вдвоём оценить степень вкусовых качеств «под маслом», «со сметаной» и «с поджаренным луком».
       – А вон и гость наш явился! – взглянув в окно, воскликнул Иван Сергеевич, увидев открывающего калитку давнишнего друга, Анатолия Петровича Курилина. – Петрович! Петро-ович! Я здесь! – выкрикнул  хозяин усадьбы и шагнул к двери кухни, с намерением выйти навстречу гостю. – Ты бы позвонил, что приехал, и я бы вышел встретить!
       – Сергеевич, ну мы же вчера договорились, что я приеду между часом и двумя (13:00–14:00). А у сына машина сломалась, и мне пришлось добираться маршруткой. А не позвонил, что произошёл сбой, не хотел, чтобы ты волновался, – улыбаясь, проговорил Курилин, заходя во двор. 

       С Курилиным Иван Сергеевич познакомился лет десять назад, и все прошедшие годы они поддерживали хорошие отношения. Часто звонили друг другу, а редкие встречи были тёплыми и доброжелательными. Последние ж два года они стали даже намного ближе, чем были ранее. У Анатолия Петровича умерла жена, а Иван Сергеевич живёт один по причине… отсутствия спутницы жизни, по этим самым… как бы вам понятнее объяснить?.. ну… так сложилась его судьба.
       Ввиду вышеизложенного, Ивану Сергеевичу в случае, если к нему наведывается кто из друзей, приходится, как он иногда поясняет, куховарить самому.
       В результате означенного действа дед Иван в данном деле за последнюю пару лет поднаторел до такого уровня, что может уже со знанием дела и подобающим образом, а в большинстве случаев и в шутливой форме, приготовить обед или ужин из множества блюд, не прибегая к использованию большого разнообразия исходных продуктов.
       Сегодняшний случай как раз  и может быть одним из таких примеров куховарения.
      
        – Здравствуй, Петрович! – воскликнул Иван Сергеевич и, разведя руки в стороны, пошёл навстречу другу. – А я уже думал, что случилось в дороге. Ты ж позвонил, что выехал…
       – Здравствуй, друг мой, здравствуй! – улыбаясь, проговорил гость и, приобняв Ивана Сергеевича, похлопал ладонью по спине. – Да понимаешь, я тебе звонил, что мы выехали, когда с сыном выходили из подъезда, а машина не завелась.  Я потоптался, потоптался, да и пошёл на автобус. Ну ничего. Маршрутки ходят…
       – Значит,  теперь мы можем сидеть с тобою хоть до самых последних петухов! – обрадовался Иван Сергеевич. – И, пользуясь случаем, сегодня я тебя смогу угостить, как и обещал, сразу несколькими блюдами из одного и того же продукта. Надеюсь, что мой подход к увеличению численности блюд и их разнообразие тебе понравится, тем более, что при этом не возникают дополнительные работы.

        А в связи с тем, что подошло обеденное время, я приглашаю тебя сразу в кухню-столовую, и пока ты будешь осваиваться  и рассматривать то, что я сделал за прошедшие месяцы со своим пищеблоком, я успею приготовить обед, тем более что первое блюдо – куриный бульон – уже готов ещё час назад, и сейчас он настаивается и впитывает в себя запахи приправ. Проходи, не стесняйся, – засмеявшись, Иван Сергеевич пропустил друга в открытую дверь. 
       А сейчас, уважаемый читатель, я сделаю небольшое отступление и расскажу вам, что же сделал за прошедшие летние месяцы со своей кухней  (или в своей кухне) дед Иван, что Петровичу придётся разглядывать. 

       В связи с тем, что небольшое помещение, в котором дед Иван два десятка лет назад обустроил «летнюю кухню» (так принято в селе), находится в хозяйственном блоке,  его стены в зимние холода зачастую промерзали. Однако, несмотря на это, Иван Сергеевич кухню всё-таки использовал в круглогодичном режиме.
       Привычка, знаете ли, оказалась настолько сильной, что таскать туда-сюда весной и осенью кухонный скарб не захотелось. Проще было каждую весну, с наступлением тёплой устойчивой погоды, производить побелку и покраску. А короче – делать ремонт. И это случалось ежегодно, пока это хозяину так надоело, что он решился на кардинальные меры.
       Оставшись в одиночестве, Иван Сергеевич надумал кухню обустроить так, чтобы не пришлось каждую весну заниматься побелкой и покраской, и чтобы даже в зимние холода в ней было тепло и уютно.
       Перебрав несколько вариантов, мой односельчанин остановился на отделке стен вагонкой. И хотя первоначальные затраты и выходили за рамки его финансовых возможностей, он всё-таки решился на этот шаг.
       А чтобы действительно создать в кухне уют, он ещё и надумал утеплить стены доступным по цене материалом. Пенсия – она, как известно, не резиновая.
       На исполнение задуманного у Ивана Сергеевича ушло почти три летних месяца. Затяжка во времени произошла по причине того, что, помимо работы с вагонкой, ему пришлось ещё и взломать пол.
       Две недели у деда Ивана ушло на его бетонирование, выравнивание, шлифовку и покрытие  линолеумом. А уж чтобы и вовсе кухня приобрела современный вид, он ещё и изготовил необходимую для сего места мебель. Ну, сами понимаете, всякие там столы, полки и полочки. И теперь хозяину дома было что представить взору своему другу.

       – Проходи, Петрович, в мои, можно говорить, новые кухонные апартаменты. Почти три месяца затратил, но теперь вот не стыдно здесь принять и тебя.
       – О-го! – воскликнул гость, не скрывая своего удивления, переступая порог небольшого коридора, перед входом в саму кухню-столовую. – Здорово! И я это говорю вполне серьёзно.
       – Ну, а раз «здорово», то ты рассматривай, что тут и как сделано, а я займусь приготовлением обеда. Мне нужно всего минуть пятнадцать-двадцать. Отговорок не принимаю.
       – А я и не противлюсь, – усмехнулся Петрович. – Тем более что мне приготовление для себя еды, что серпом по самому больному месту. Что ни сготовлю, всё одно и то же, – с горечью в голосе, проговорил он и стал внимательно осматривать крепление вагонки к стенам. – Пока была жива жена, я к кухне вообще никакого не имел отношения. У нас чётко были обозначены работы, которые мы должны были выполнять. Моя – стройка и работы во дворе, её – кухонные дела и стирка с уборкой. А теперь всё приходится делать самому. Прошло уже три года после её смерти, а я до сих пор никак не освою кухонные премудрости.
       – Петрович, а ты и не старайся всё освоить, – отозвался Иван Сергеевич, суетившийся у газовой плиты. – Хотя в своей жизни мне много времени пришлось заниматься сряпнёй, ты думаешь, я себе каждый день готовлю множество блюд? Нет. Для того, чтобы ты успокоился и дальше не терзал себя, я тебе приведу два примера.
      
       Первый. С год назад в Интернете прошло сообщение, что один англичанин семнадцать лет ел одно и то же блюдо. И, как он сказал, никаких отрицательных отклонений в своём организме не заметил.

       Второй пример. Мне как-то пришлось побывать в обеденный перерыв у одного шеф-повара. Он попросил меня помочь в сборке «стенки» (большой шкаф для зала). Купил, говорит, а собрать не могу. В чертежах, мол, ни черта не соображаю. После сборки «стенки», он предложил мне немного перекусить.
       – Ну, у шеф-повара, наверное, перекус был…
       – Ага! Трёхдневная жареная картошка, – засмеялся Иван Сергеевич, выставляя на стол тарелки. 
       – Выставив на стол большую сковороду, повар тогда пояснил мне: «Иван Сергеевич, ты думаешь, если я работаю шеф-поваром, так я себе готовлю что-то особенное? Нет. Вот три дня назад жарил картошку. Ем, конечно же, её не со сковороды, а подогреваю отдельно, а сегодня утром ел даже холодную, правда, с солёным огурчиком». 
       – Вот так, Петрович. А теперь – иди мой руки и к столу, – предложил хозяин гостю. – Я покажу, как один и тот же продукт может не быть однообразным.
       – Да-а, Сергеевич, работу ты тут провёл громадную, – подвёл итог своему ознакомлению с отделанной выгонкой кухни. – А столы? – поинтересовался Петрович. – Это ведь не покупные?
       – Столы тоже делал сам. В магазинах такой формы столы стоят по пять тысяч рублей, а я их сделал два, и обошлись они мне всего по полторы тысячи. Так что, я сэкономил семь тысяч рублей. Ну и плюс сама отделка. Всё сработал сам. А теперь, дорогой гость, прошу к столу, – пригласил Сергеевич друга. – Сейчас я тебе покажу и расскажу, как сделать, чтобы  у тебя не было однообразия. Что сейчас на столе?
       – Ну, суп картофельный… – проговорил неуверенно Петрович. – И пельмени.
       – Ха-ха-ха! – громко засмеялся Сергеевич. – Нет, Петрович. Тут вроде как и правильно и в то же время всё не так. На первое, конечно же, у нас будет суп картофельный, и в него я добавил немного ранее сваренной гречки. А вот пельмени… – хозяин вновь засмеялся. – Вот, смотри и запоминай. В первой тарелке действительно пельмени. Я их сдобрил сливочным маслом. Во второй… уже не пельмени, а пельмешки, да к тому же ещё и со сметаной. В третьей тарелке пель-мя-ши! И приправлены они жареным на сале луком. Пельмени, пельмешки и пельмяши. Вот так!
       – Пельмени, пельмешки и пельмяши? – повторил Курилин и засмеялся.
       – Да, пельмени, пельмешки и пельмяши. Таким образом, я делаю свою каждодневную пищу более разнообразной. После того, как мне пришлось остаться одному, я с полгода, чтобы днём не было повтора,  готовил множество блюд. Потом мне это стало надоедать. Да и холодильник был всегда забит. Но плохо было то, что приходилось часто выбрасывать уже приготовленное, но залежалое. И я перешёл на подневную смену. На завтрак готовлю что-нибудь лёгкое, а вот на обед, помимо борща или супа, может быть и гречневая каша. Только в обед она идёт гарниром к курятине, а вечером уже с сахаром или с какой другой приправой, плюс бутерброд и чай. А если кашу приправить ещё и юмором, то она вообще пойдёт на все сто.
       – Это как? – переспросил Курилин.
       – Ну, в обед, к примеру, была ка-ша, то на ужин можно подкрепить себя кашу-лечкой или ка-шкой с молочком. Петрович, пища должна быть разнообразной и питательной. Тем более в нашем возрасте. А то наш организм может и взбунтоваться.
       – А-а, по-нял! – воскликнул гость и громко рассмеялся. – А я, Сергеевич, готовлю часто картошку…
       – Так с картошкой вообще нет никаких трудностей, чтобы разнообразить блюда, – прервал хозяин гостя. – Картошка тушёная с мясом, тушёная с овощами, отварная, толчёная, жаренная с сальцом, с лучком, сваренная в «мундире», сваренная  неочищенной, картошка «фри», картошка печёная, картошечка, картофель, картошулечка…
       – Ха-ха-ха! – вновь рассмеялся гость.
       – А теперь, Анатолий Петрович, присаживайся и приятного тебе аппетита!


          «…ТАДА  ПЛЯСНИ  ИШШО!»

       Время близится к вечеру. Солнце хоть и припекает, но уже не жжёт. Под разлапистым кустом лозняка, на луговой травке сидят закадычные друзья – Иван, Андрей и Петро. Вокруг порхают бабочки, гундят в тени комары, жужжат пчёлы, а в ракитнике выводит рулады соловей. Все трое после аванса, а это означает, что у них маленький праздник.
       Перед ними на траве бутылка водки  «Московская», пустой гранёный стакан, банка кильки в томатном соусе, полбуханки серого хлеба, с которыми соседствуют три варёных куриных яйца и, выращенная «на перо» луковица (их оставил с обеда дальновидный Андрей).
       – Кто разливает? – раздался голос Ивана.
       – Да ты ж, – кашлянув, проговорил Петро. – У тебя это получается лучше.
       «Буль-буль-буль-буль…» – раздался радостный для троицы звук льющейся в стакан из бутылочного горлышка водки.
       – Будя, будя! – чуть ли не прокричал Андрей.
       – Да ета ж табе, – раздался голос разливающего.
       – А-а, тада плясни ишшо!…


          БУЛЬПЕЛЬКАША

       Чуть ранее вы узнали о том, как разнообразит своё меню Иван Сергеевич, а мой да-льний, да-льний родственник Виктор Николаевич (его пра… пра… и мой пра… пра… были родными братьями ещё в семнадцатом веке),  кстати, он тоже живёт один и он, как утверждает мультяшный Карлсон в одном из своих замечательных изречений, по отношению к себе, а я это изречение переношу уже к Виктору Николаевичу, находится в самом, что ни на есть, расцвете сил, как физических, так и умственных. Так вот…

       Мой родственник за последние полтора года при полном своём оди… простите, при полной своей свободе от семейных уз, преуспел в приготовлении для себя сверхбыстрых экспресс-обедов. 
       Виктор Николаевич, новаторски используя в большом объёме инновационные подходы и решения, о которых сейчас ежеминутно не талдычат разве что телеграфные столбы, решил ускоренное приготовление обедов на все, как он заявляет, сто процентов. И назвал он их «Два в одном», «Три в одном», «Четыре в одном» и так далее.
       Числительные два…три…четыре… означают количество основных ингредиентов, используемых при приготовлении  самого блюда (яства). «В одном» –  означает, в чём готовится  обед. Если Виктор Николаевич готовит экспресс-обед в кастрюльке, тогда он будет называться «Два в одной», а ежели блюдо готовится в черпачке (алюминиевый с ручкой), тогда наш рационализатор данное блюдо называет «Два в одном». Вкусовые ж качества блюд от того, в кастрюльке или в черпачке они готовятся, по заявлению самого автора, ничем не отличаются. А ему, автору данного новшества на поприще поварского искусства, можно верить.

       Виктор Николаевич в молодые, да уже и в зрелые годы потчевал своими блюдами и секретарей обкомов и заместителей министров, а уж про членов всевозможных комиссий и отдельных проверяющих и говорить нечего, так их было много.
       А теперь так повернулось в его жизни, что он потчует сам себя. И его новшество как раз и рассчитано на таких, как он, – одиноких, будь то женщина или мужчина. Однако для гостей он всё делает, как и положено. Не будешь же их угощать… хотя, как знать: может, кто, откушав его экспрессное блюдо,  и сам бы попробовал его приготовить.
       Как всё это происходит, Виктор Николаевич покажет нам на одном-единственном примере, потому как великое множество других экспресс-обедов по самой процедуре приготовления похожи друг на друга и могут различаться, разве что, этими… ну, ингредиентами. А сейчас я предоставляю слово автору новшества в поварском деле.

       Говорит Виктор Николаевич:
       – Я вчера был в городе. Утром позавтракал слабовато и по возвращении домой  испытывал такой голод, что готов было съесть всё, что попадёт под руку. Однако я этого не сделал, ввиду того что в моём холодильнике имелись три литра бульона из килограмма куриных окорочков, рассыпчатая гречневая каша, варёные куриные яйца, кроме того в морозильнике ожидали своего часа пельмени, голубцы, вареники, блинчики с мясом и печенью и ещё кое-что.
       Готовить обед, как это принято, из трёх или четырёх блюд я не стал из-за большой траты времени, а решил идти более коротким путём.
       В полуторалитровую кастрюльку отмерил  порцию бульона и, опустив в него в придачу ещё и куриный окорочок, поставил на огонь. Дождавшись вскипания, я добавил в бульон порцию пельменей. После их десятиминутного кипения, чтобы содержимому в кастрюльке не было скучно, в кипящий «бульпель» опустил ещё и половину порции гречневой каши, а за ней, для придания аромата и дополнительных вкусовых качеств (теперь уже «бульпелькаши») добавил зелени.
       Как только в кастрюльке всё забурлило, я снял её с огня и поместил в ведро с водой для охлаждения. В тихой «заводи» мой экспресс-обед плавал до того, как его можно стало есть, не дуя в ложку.
       На приготовление «бульпелькаши» у меня ушло пятнадцать минут. А за время пока, я освобождал кастрюльку от содержимого, вскипела вода и для чая. 
       Как видите, блюдо из трёх составляющих получилось весьма сытным, хотя, может, некоторым гурманам и покажется не слишком привлекательным с точки зрения эстетики.
       Однако мне данный способ приготовления обеда подходит, потому как я не отношусь к числу любителей высокой кухни.

       В завершение данного рассказа сообщаю вам, уважаемый читатель, что на другой день я  готовил для себя обед по рецепту моего дальнего родственника. Что получилось? Нормально. Поел с большим аппетитом.  Для жизни человеку что нужно? Вкусная и сытная пища. И признаюсь, мне тоже захотелось поэкспериментировать в куховарении.


          «ФИРМЕННЫЙ  ШАШЛЫК»

       Этот случай произошёл в пору моего председательствования в колхозе. Семидесятые годы прошлого столетия были самыми продуктивными в сельском хозяйстве страны по части повышения урожайности, увеличения валового надоя молока и производства мяса, хоть сейчас то время и называют застойным.
       А для того чтобы труженики колхозов и совхозов, а в особенности руководители и специалисты хозяйств, ещё лучше работали, устраивались всевозможные соревнования между звеньями, бригадами и колхозами, как в своём районе, а так и с каким-либо хозяйством соседствующего района. Соревновались между собою и районы. Не оставались в стороне от этого почина и области с республиками.
       Для результативности социалистического соревнования устраивались всевозможные проверки, как комиссионно так и путём организации различных взаимопроверок, для чего многочисленные делегации одного хозяйства выезжали к своим соперникам по соревнованию. Самыми ж многочисленными делегациями были межрайонные смотры, когда делегация одного района выезжала в другой.
       Случай же, о котором я хочу рассказать, как раз и произошёл при подведении итогов межрайонного смотра на живописной лужайке в обрамлении редколесья на территории нашего района.
       Лукавить не буду, а расскажу всё, как было. Да собственно, в том, что произошло тогда, излишеством даже и не пахло. Сейчас некоторые организации и частники такие «корпоративы» устраивают, что наши тогдашние «итоги» – скорее были похожи на обычные посиделки большого числа людей, только на траве под кронами деревьев. 
       Для обеспечения делегаций обедом каждому колхозу было доведено задание по приготовлению определённого блюда. Нам, а точнее, мне, было поручено приготовить на сто человек шашлык. Почему шашлык, а не уху, в которой мы знали мало-мальский толк, я даже и сейчас не пойму.
       На нашей территории ведь располагался рыбхоз «Ключики», да и в самом колхозе было два зарыбленных пруда. И мы всегда, при посещении хозяйства разного толка комиссиями и делегациями, в качестве угощения подавали к столу уху. А тут кому-то в райкоме, а может, в райисполкоме захотелось, чтобы мы приготовили шашлык. Ну, шашлык – так шашлык, я не стал особо возражать.
      
        Из полуторатысячного овцепоголовья овчары выбрали две головы для заклания, а в столовой замариновали четыре ведра мяса. Для контроля за ходом подготовительной операции я назначил ответственным колхозного завхоза.
       – Ты ж проследи, чтобы мясо «сдобрили» специями, и пусть не забудут про чёрный перец, – напомнил я ему. – Да не опаздывай.
       После приготовления и «созревания», содержимое вёдер  он должен был доставить к месту «посиделок» к определённому часу, что и было выполнено. И вот…
      
       После того как расположившиеся на разостланных брезентах участники смотра выслушали руководителей районов и сопроводили их отчёты громкими и продолжительными аплодисментами, началась дегустация поданных «к столу» угощений. Всё шло в соответствии с уровнем мероприятия – чинно и торжественно. Произносились тосты и пожелания. Так шло до самого появления на «столах» приготовленного нами шашлыка. Минут через пять застольный шумок вдруг затих, и в возникшей тишине раздался голос первого секретаря райкома  КПСС соседнего района:
       – Кто готовил шашлык?!
       Я встал и представился:
       – Серых Сергей Ильич, председатель колхоза имени Мичурина Кривцовского сельсовета.
       – Председатель, а ты шашлык свой пробовал?
       – А вот уже держу.
       – А ты попробуй.
       Я снял с очищенного от коры прутика лозы* кусок поджаренного мяса и стал медленно жевать.
       – И как? – полюбопытствовал секретарь?
       Все участники уставились на меня.
       – Нормально, – ответил я, чувствуя, что во рту началось «самовозгорание» от переизбытка молотого чёрного перца.
      – Тебе не кажется, что в шашлыке  много перца?
        – Да нет, – ответил я, дёрнув плечом. – Мы всегда при мариновании мяса добавляем перца чуть-чуть больше. Это наше фирменное блюдо.
        Последние мои слова утонули в громких аплодисментах присутствующих.
       Опустившись на брезент, я спросил  завхоза:
       – Ты сколько добавлял перца?
       – По пачке на ведро, – ответил тот.
       – Понятно. На каждое ведро хватило бы и по чайной ложке, – пробормотал я, и потянулся к бутылке с водою, чтобы поскорее залить внутренний пожар.
       __________________
             *В семидесятые годы  прошлого столетия для приготовления шашлыка селяне в большинстве случаев использовали очищенные от коры прутики лозняка, что придавало шашлыку едва заметный горьковатый привкус.


          ПРОСТИТЕ  МЕНЯ…

       Дед Семён, которому неделю назад исполнилось семьдесят семь лет, пришёл из бани и, опустившись на самодельный дощатый топчан, решил тщательно осмотреть свои ноги. Поводом для оценки их состояния от колена и до самых ногтей стали часто появляющиеся боли в области икроножных мышц и появление на них ветвистых, пока ещё не очень многочисленных синеватых кровеносных сосудов.
       Поглаживая ноги, дед Семён часто вздыхал, шмыгал носом и покачивал головой.
       – Да-а, что-то ты, Сеня, запустил свой «вездеход»,  – начал он корить себя за то, что в прежние годы мало уделял внимания опорно-двигательному аппарату.
       Он зачастую нагружал его так, что и сейчас, вспоминая многокилометровые кроссы по пересечённой местности, тренировки по прыжкам в высоту и длину и занятия со штангой. Дошло до того, что дед Семён почувствовал учащённое биение сердца и незаметно для себя перешёл на чёткие вдохи и выдохи, как будто он находился на очередном маршруте.
       Глубоко вздохнув, он быстро пересел в кресло у стола. Взяв ручку и лист бумаги, дед Семён начал быстро писать, а больше производить арифметические действия, как с отдельными цифрами, так и с их колонками. 50х16=800, 32х40=1280, 24х40=960, 16х70=1120, 16х70… 70х50… 32х40… 125х5… 85х5… 150х… С полчаса сидел за столом дед Семён, и всё это время он считал, чиркал и подсчитывал.
      
       – Ну и ну-у, – протянул он, когда был исписан весь лист и подведён итог его подсчётам. – За шестьдесят лет, во время регулярных еженедельных тренировок, поднято, перекинуто и передвинуто тридцать с лишним тысяч тонн груза. Го-споди! – удивился дед Семён итоговому показателю. – Да какие ж надо иметь ноги, чтобы они, перетаскав такой груз, ещё и не болели. Так к этим тысячам надо ещё прибавить вес самого себя. Они ведь меня носили каждый день с утра и до самого, пока окажусь в кровати. Бедные мои, простите меня, что я вас не жалел и не берёг! – проговорил дед Семён и начал втирать ниже колена «Троксевазин».


          И  БЕГАЛ  Я…

       Народная медицина очень даже сильная штука, и в этом я убедился на собственном опыте ещё в годы, когда взглядом сопровождал чуть ли не каждую молодую особь женского пола. Потому, может, и шейные позвонки не хрустели и не постреливали при каждом нынешнем повороте головы в ту или иную сторону. Каждодневная тренировка, она, знаете ли, полезна для живого организма.
       Так вот, в те, теперь уже далёкие времена, у меня зимой заложило нос так, что продышки совершенно никакой не было, ни в себя, ни из себя. Глухо. Неделю промучился. Особенно было паршиво ночью. Дышать по-собачьи ртом у людей ведь не получается, потому как после часа такого дыхания во рту пересыхает так, что кажется: шевельни языком как-нибудь, не дай Бог, резко, он ведь может и поломаться, таким он становится сухим. Но, как говорят, человек-паразит, ко всему привыкает и приспосабливается. Приспособился и я – перед отправкой под одеяло я брал в зубы смоченный в воде носовой платочек.
       Вы можете подумать, что я пренебрегал достижениями фармацевтической промышленности и не использовал разные там пшикалки и капалки. Использовал всё, что тогда продавалось в аптеках. Ничего не помогало. Становилось ещё глуше и непроходимее.
       И вот в один из дней мне встретился «травник-народник», который, как он сказал, знал, какие надо использовать травы, чуть ли не от всех болезней. Вот этот «знахарь» и посоветовал мне…
       – Берёшь корешок цикламена*, пропускаешь через тёрку и отжимаешь сок…

* Цикламен (Cyclamen) относится к семейству Первоцветных, род (Primulaceae). Всего насчитывается более 20 разновидностей подобных многолетних растений, имеющих клубневидные корни. Распространён в Средиземноморье, в Северо-Восточной Африке, Иране. В Турции цикламен часто встречается в дикой природе.

        Потом берёшь одну каплю сока и разбавляешь её десятью каплями кипячёной воды. Хорошенько размешиваешь и пипеткой одну каплю полученного раствора закапываешь в одну ноздрю. Точно так же надо проделать и с другой дырочкой. По одной капле в каждую, – повторил он. – Понятно?
       – Понятно, – ответил я и поблагодарил травника за совет и сочувствие к моей персоне.

       Цикламен искать мне не пришлось, у меня такие цветы росли в квартире на подоконниках. Вечером, после ужина, я приступил к приготовлению сока, которого собралось в чашке капель пять, а может, чуть больше.
       Посмотрел я на полученную жидкость, повертел в руках чашку, и вдруг в моей голове промелькнула мысль… и лучше бы я не вертел чашку, а сразу приготовил бы нужный раствор. Так нет же, надо было ещё обдумать появившееся соображение.
       «Одну каплю сока и десять капель воды. Получается, что в нос попадёт слабенький раствор, который может и не произвести лечебного эффекта. У меня ведь голова крупная, размер шапки 61-й, а значит, и носовые пазухи должны быть огромными. А может, мне взять и закапать по две капли в каждую ноздрю неразведённого сока? – подумал я. – Ну что тут растворять, да ещё и на мой нос»?
       И… закапал.

       Белка в колесе, скажу я вам, уважаемый читатель, бегает медленнее, чем я мотался по комнатам. Я только на стенах и на потолке не оставил своих следов. Два полотенца через десять минут были мокрыми от слёз и выделений из носа. Глаза на лоб чуть не повылезали, хорошо, что додумался придерживать их руками, в которых было полотенце. В носу горело так, что можно было бы, наверное, вскипятить чайник или даже десятилитровую кастрюлю воды.

       Спустя час, с красным и распухшим лицом я сидел на диване и жалобно скулил, как самый несчастный Шарик или Тузик. Дышал я минут пять, после чего нос заложило окончательно и бесповоротно.

       И только хирург в операционной смог прочистить мне все ходы и выходы в полости носа. Однако перед тем, как очутиться на операционном столе, мне пришлось два дня выслушивать нарекания врачей. Они убеждали меня, что нельзя верить всему, услышанному в троллейбусах, автобусах, электричках и других многолюдных местах, по части оздоровления и излечения болезней народными методами, да ещё в собственной интерпретации.


          УДАЧНАЯ  СДЕЛКА

       – Петруха! Ты что это с в;ликом (велосипедом) идёшь, как будто ведёшь телёнка или козу? – полюбопытствовал Антон Крупинин, а в народе – просто Крупа, у своего односельчанина.
       – Да вот… купил у Крючка (по паспорту – Крюкова) за три бутылки водки.
       – За три буты-лки во-дки?! И Крючок взял водкой?
       – Да не-е. Я ему отдал деньгами.
       – А ты хоть кататься на нём можешь?
       – А то. Я пацаном на таком так гонял, что пять кур на улице задавил.
       – Так, чтоб ты на этом передавил всех кур, его надо хорошо обмыть. А то он у тебя может и сломаться. Ты зайди в магазин, пока он ещё не закрылся. Вон как раз и Пухлый (Пухлов) двигает сюда. Вот мы втроём его и обмоем. Неси пару бутылок.

       Три часа уже гудели мужики, а велик всё никак не могли обмыть до полной его чистоты и крепости, хоть в траве у велосипеда уже лежали две пустые «чекушки» из-под водки, а на столе стояла бутылка 0,75 л с остатками самогона, которую Петруха принёс из дому.
       – Петрух, а в бутылке уже осталось совсем мало, – проинформировал заплетающимся языком Пухлый. – Надо б иш-шо одну. А то в;лик, может и ваще не ездить. Вон как раз двигает суда самогонный король, Крючок, у него и возьмём. Он вчера гнал, а теперь разносит по заказам. Идёт, Петрух?
       – Ид-дёт, – икая, – ответил хозяин велосипеда.
       – Любезный, – ласковым голосом окликнул главного сельского самогонщика Крупинин, – Ты это… ну, спонсируй нам бутылочку твоего напитка, а то у нас наступает засуха.
       – Если я буду всем давать, то и сам скоро буду просить. Щас рынок. Если надо, плати.
       – Дык, мы… в долг.
       –  Не-ет. Я в долг не даю. Вот по бартеру могу. Мне вот этот в;лик, а я вам две бутылки.
       – Ты шо-о! – возмутился Петруха. – Я за него отдал на три бутылки водки, а ты-и… Давай три. Баш на баш.


       Крючок поставил на стол три бутылки самогона, проворно повернулся и, подняв с земли велосипед, быстро укатил на нём в нужном ему направлении.
       – А што теперь будем обмывать? – прерывающимся голосом проговорил Петруха.
       – Дык, эту… удачную сделку, – пояснил Пухлый.


          БЕЗ  «ТОРМОЗА»

       Павел Петрович после окончания рабочего дня уверенным шагом торопился на платформу, где в ожидании времени отправления стояла электричка. Не она, конечно, ожидала, а машинисты, чтобы развезти рабочий люд по сёлам, хуторам и рабочим посёлкам.
       Четвёртый вагон от электровоза был, можно сказать, персональным вагоном для его односельчан.  Он к нему и направился. В вагоне было уже шумно.
       Отыскав взглядом свободное место у окна, Павел Петрович направился к нему. Его соседом, напротив, оказался односельчанин Александр Лычёв, который был уже под самыми хорошими градусами. Поприветствовавшись, Петрович поинтересовался у односельчанина, по какому случаю он так подзарядился.
       – Саш, тебе не будет плохо? Жарища ж какая! А в вагоне так и вовсе дышать нечем. Сдуреть же можно.
       – Па-ша, да мне плохо со вчера-шнего дня-а. Так плохо, что… а-ах! – односельчанин покрутил головой и, махнув рукой, замолк.
       – А что случилось?
       – От меня жена ушла, – всхлипнув, скорее, пробормотал, чем проговорил, брошенка.
       – Ну и что, что ушла? Ты радоваться должен, что можешь теперь делать что угодно, – с улыбкой проговорил Павел Петрович.
      – Ага, что угодно. Я вот сегодня и набрал, глянь, сколько гнилухи*,  – и он открыл хозяйственную сумку.

       Пять  пузатых «огнетушителей» поблёскивали тёмным стеклом, внушая каждому смотрящему на них свою важность и причастность к жизни человеческой.
       – Ну не брал бы. Зачем тебе пять?
       – Так жены ж теперь не-ет, – простонал односельчанин, – и меня некому тормозить!
       _________________________
       *В семидесятые, да и в восьмидесятые годы прошлого века в нашем регионе самым ходовым вином было «Яблочное», в 750-граммовых тёмно-зелёных бутылках («огнетушителях»), изделие местного винзавода. В народе ж вино именовали «червячком», «гнилухой» и «бормотухой».


          Я  ЗА  ХВОСТ –  ХВАТЬ!..

       Каждому человеку в своей жизни пришлось не единожды слышать байки бывалых (и не очень) охотников, рыбаков, да и вообще специалистов по всякого рода россказням. Кто-то из них убивал утку, которая была величиною со страуса, или вылавливал рыбу в местной речушке крупнее самого большого кита, выпивал «из горла» три бутылки водки и уходил на своих двоих домой или на работу. А вот наш односельчанин, Антон Гаврилович, по фамилии Гаврилов, если верить его словам, сотворил такое, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать. Судите сами.
       Идёт  Гаврилович домой с пригородного поезда после работы в дневную смену на железной дороге, а по-нашенски, с «дачки» (дачный поезд). Идёт себе и идёт, потанакивая под нос любимую песенку  про тракториста Петрушу, которого девчата, чуть ли не со слезами на глазах, просят прокатить на тракторе.
       Прошёл односельчанин один мосток, через полсотни метров другой, а потом и самый большой, под которым протекало, украшенное местами ряской и кувшинками, основное русло речушки Липовый Донец.
       Пройдя ещё полсотни метров и три шага, Антон Гаврилович нагнал своего односельчанина Фёдора Ивановича, который тоже работал в городе и  также приехал на «дачке», но только он шёл чуть быстрее Антона Гавриловича, потому как ему захотелось скорее попасть домой по причине того, что жена утром обещала напечь к ужину его любимых блинов. Вот он и торопился. Однако, увидев Гавриловича, он замедлил шаг, чтобы тот его нагнал. Что случилось далее, послушайте их разговор:

       – Гаврилыч, – обратился Фёдор Иванович к односельчанину, когда они вошли в самую гущу зарослей лозняка, – по селу прошёл слух, что ты где-то здесь встретил волка на прошлой неделе…
       – Ха-ха, волка, – усмехнулся Антон Гаврилович. – Не я волка встретил, а он меня. Я, как вот мы с тобою сейчас, шёл вот по этой самой дороге. Вот, прямо тут!
       Антон Гаврилович резко остановился и, вытянув вперёд руки, затряс ладонями.
       – Я шёл вот тут, думая о своих делах, а подняв голову, увидел его морду метрах в пяти от себя… да вон около той ветки, что поломана. Но то был не волк!
       – Как не волк?! А говорят…
       – То был волчище! Он был ростом, как мой телёнок! Глаза – во! Зубы – во! – восклицал Гаврилович и показывал руками, какими были у зверины глаза и зубы.
       – И что? – на полном серьёзе спросил Фёдор Иванович. – Дальше-то, что?
       – Что-что. Я, не успел моргнуть, как он сначала присел, а потом прыгнул на меня.
       – А ты?! Ты-то как?!
       – Ха! Я, как увидел его морду и раскрытую пасть вот с такими вот зубами, –  Гаврилович поднёс к глазам односельчанина растопыренную пятерню и продолжил: – Правой рукой – р-раз! – и поймал его за язык!
       – И что?! – выкрикнул Иванович.
       – Да не удержал. Дюжа тот был склизкай (скользкий), и рука пошла между зубами и дальше по кишкам. А тут и хвост. Я за хвост – хвать, и как дёрну на себя со всею силою, что волчака аж вывернулся наизнанку, как чулок или рукавица. Я поглядел… одни кишки да селезёнка с печёнкой, а в желудке большая кость. А что мне ими делать? Это ж не поросёнок. Я и закинул его вон туда, под дальний куст, а сам пошёл домой. Нам должны были привезти сено. Так его… это… ну, сам знаешь, надо было сложить.
       – Гаврилыч, ну как это можно было сделать, чтобы волка вывернуть? – пожимая плечами, спросил Иванович. – Это ж тебе не мешок.
       – Да вот так.
       – Ну, он же тогда должен под кустом и остаться. Он же кишками наружу был, – с удивлением проговорил Фёдор Иванович, – а волка там нету.
       – А что ему там делать? Он, как тока упал на землю, вывернулся шубой наружу и сразу в кусты – жух!.. И больше я его не видал.
 

          ЛЮЛЯ,  СКОРО ШЕСТЬ!

       Жил Илья с матерью на самой вершине крутого обрыва правого берега – когда-то реки, а теперь речушки, заросшей разнообразной, как травянистой, так и древесной болотной растительностью, в которой в зимние месяцы гуляла гонимая ветром снежная позёмка, а летом квакали лягушки.
       Мать занималась домашним хозяйством, а Илья работал  в городе на «чугунке», так называли  в те далёкие времена железную дорогу. Работал он прилежно, за что получал исправно не только ежемесячную зарплату, но и благодарности от своих начальников.
       Каждое утро Илья после завтрака спешил к строго определённому времени на остановку, которая находилась поблизости от села, где останавливалась на пару минут «дачка» (пригородный поезд).
       В вечернюю пору на такой же «дачке», а может, даже и на той, что подвозила его в утренние часы, наш односельчанин возвращался домой к самому ужину, который приготавливала для него любящая мать.
       И всё бы было хорошо, да только вот в ту, теперь уже далёкую пору, в доме Ильи не было не то что мобильника, который в нынешние времена имеет почти каждый человек, и который может разбудить любого хоть в самой середине ночи, но не имелось даже и простого будильника. Поэтому обязанности будильника выполняла Наталья Ивановна – мать Ильи.
       И каждый раз она его будила словами:  «Люля (так называла она сына),  вставай, скоро будя шесть».
      
       Однако трудностью для Ильи было не то, что надо было вставать в самую рань, а то, что мать не могла по расположению стрелок настенных «ходиков» назвать точное время. «Скоро шесть» для неё означало и десять минут шестого, и без десяти шесть. А вот для сына, которому надо было собраться и…
       Если при пробуждении Илья видел, что стрелки «ходиков» показывают начало шестого, то он мог ещё и потянуться, а потом, спокойно выполнив всё положенное после вставания, перекусить, одеться в рабочую одежду и пешим ходом отправиться к месту остановки пригородного поезда.
       А вот ежели Илья просыпался и видел на часах без десяти шесть  (05:50), то он, чертыхнувшись, быстро облачался в штаны с рубахой, хватал ботинки и к остановке мчался по натоптанной стёжке босиком.  Обуваться ему приходилось уже в самом вагоне. Ну, это бывало в тёплое время года.
       В осеннюю ж распутицу и зимние холода, чтобы, не дай Бог, не опоздать на пригородный поезд, а значит, и на работу, Илья просил мать будить его на час раньше, потому как за опоздание на работу можно было попасть и под суд. Гайки в ту пору закручивать умели!
       Это ныне депутат Госдумы может проживать от России за тридевять земель, месяцами, а то годами не бывать на заседаниях, а денежки ему на карточку ежемесячно отправляют исправно. Депута-ат!
 

          ДОРОГА ЖИЗНИ

       Уважаемый читатель, если я вам скажу, что жизнь у человека длинная, вы со мною, наверное, согласитесь. Вы согласитесь и с тем, что у человека жизнь в то же время и короткая. Почему так получается? А очень просто. Вот вы сами возьмите и спросите у тех, кому шестнадцать или семнадцать лет, о продолжительности человеческой жизни.
       Большинство из молодых вам скажут, что жизнь длинная, а сорокалетние для них – чуть ли не самые древние старики. А теперь спросите у тех, кому за семьдесят. Что? Не увидели, как жизнь прошла? А сорокалетние для них? Зелёная молодёжь? Вот видите!


          НА  ПОСИДЕЛКАХ

       Троицын день. Для селянина – это самый большой летний праздник. В послеобеденное время на лавочке у палисадника, на праздничные посиделки собрались женщины тихого куточка (улицы), Родник. Тут же, чуть ли не у самых ног хозяек, расположились и пришедшие с ними кошки. Так заведено в этом уголке небольшой деревеньки, приютившейся в низине широкой балки рядом с говорливым родником.
       – Ох, бабы, – со вздохом проговорила средних лет женщина, плечи которой покрывал большой цветастый платок с бахромой. – Что-то я сегодня какая-то ленивая. Прямо с самого утра только и знаю, что зеваю. Наверное, к дождю.
       – Кузьминична, да если бы дожди шли после каждого моего зевка, так они бы уже всё позаливали. Я спать хочу круглые сутки, и даже во сне, – смеясь, проговорила сидящая на самом краю лавки женщина, у ног которой пристроилась пушистая, мышиного окраса кошка.        – Люблю поспать.


          ДЕД  ИВАН  И  КУРИЦА

       Любезный мой читатель, предлагая вашему вниманию короткую зарисовку, а может быть, даже и набросок, я ставлю вас в известность, что дед Иван, с которым я начинаю вас знакомить, совсем другой дед Иван, а не один из тех, о ком я уже рассказывал ранее.
       Просто в данном селе Иванов так много, что жители их различают либо по отчеству, либо по подворью, ну и, конечно же, по внешности: к примеру, Иван кучерявый, или Иван лысый. Они, Иваны, другой раз, а особенно по праздникам, по улицам ходят целыми десятками. Так что не подумайте, что я что-то напутал или заблудился среди Иванов.
       А вот теперь, с вашего, конечно же, позволения, я расскажу вам об одном довольно занимательном случае, который произошёл совсем недавно, а участником и главным, как сейчас часто говорят, героем, являлся наш новый знакомый, дед Иван… Ракитин.
       Не думайте, что это его фамилия. Нет. Ракитин, всего-навсего – подворье деда Ивана, потому как его домик под камышовой крышей располагается под кроной огромной ракиты, или возле его дома растёт огромная ракита. Ну, это уже как кому нравится.
       Так вот.
       С самого раннего утра, а у Ракитиных оно началось с восходом солнца, дед Иван даже и не предвидел, да что там – не предвидел, у него даже и мысли не могло возникнуть, что после обеда он вдруг станет самым главным во всей усадьбе командиром и начальником.
       Да, собственно, какие могли быть у него предвидки, если на небе не было ни одного облачка, собачонка спала крепко и даже не высунула голову из конуры, когда дед Иван вышел во двор. Кошка и та не подавала никаких знаков по части изменения размеренной  жизни своего кормильца.
       Да и потом, до самого обеда всё шло тихо и спокойно, дед Иван занимался ремонтом  тына (плетёного из лозняка забора), его жена, баба Мария, работала в огороде. И вдруг…
       – Дед, я там лук посеяла, так ты ета, ну, поглядавай на грядки, чтоб куры не зашли, а то, акаяннаи, рагарнуть. А можа, ты б накрыл грядки ветками, вон их у тибе скока. Вопчем, ты ета, паглядавай, а я пайду куховарить, – дав указание, жена скрылась за углом хаты.
       – Мда, – только и смог выдавить из себя дед Иван, поглядывая на то, как куры, выстроившись гуськом, друг за дружкой, медленно двинулись к проёму в тыне.
       «Началось», – пронеслось у деда Ивана в голове.

       Спустя час, а время совпало с завершением приготовления обеда, баба Мария услышала во дворе громкий куриный гвалт, громче ж всех орал петух. Не кричал, не квохтал, не кудахтал, а именно – орал.
       – Да что ж ета там случилась?! – обеспокоенно произнесла она и, вытирая руки о передник, кинулась из хаты во двор.
На середине двора судорожно трепыхалась курица, а петух наскакивал на деда Ивана. Главный же командир-начальник отбивался от него лозиновой палкой.
       – Что тут у вас?! – испуганным голосом выкрикнула баба Мария.
       – Да… да знаишь, Мария... О-о, если б ты тока видала, как она на мине глянула…

       P. S. Курам  неплохо было бы усвоить, что на командира-начальника, пусть даже и временного, нельзя косить взглядом, а то можно получить и палкой по голове, а потом попасть и в суп.


          ВСЁ  СРАЗУ  И  НИЧЕГО

       Баба Елизавета (Лиска, Лисочка) Стефановна со своей, известной всем односельчанам безобидной ругнушкой: «штоб ты искис», что, в переводе на нынешний разговорный, означает: «чтоб ты прокис», могла выполнять одновременно несколько работ.
       Что  в итоге получалось, узнать можно на примере  одного из летних дней, который вошёл в череду множества дней, прожитых бабой Лиской на одном из кутков многолюдного и шумливого села.

       …Проснувшись с началом порозовения восточной части неба, баба Лиска посмотрела на образа в «святом углу», перекрестилась и, глубоко вздохнув, негромко проговорила: – Господи, подсаби мне ныня!
       Во дворе, несмотря на ранний час, под присмотром петуха, важно прохаживались куры (вечером баба Лизавета забыла закрыть дверь в курятнике).
       На самой верхотуре соломенной крыши кошка Кыска вылизывала свою шубку, а маленькая собачонка со смешной кличкой Носик, положив мордочку на передние лапы,  просящим взглядом смотрела на вышедшую  хозяйку.
       – Иди-ка ты, Лиска, корову подой, а то скора выгонять в стадо, – напомнила Елизавета Стефановна себе вслух о предстоящей работе и направилась к лавке, на которой стояло вверх дном ведро-подойник.
    
         Дзынь-дзынь – донеслось из сарая. Кыска, услышав звук, прекратила утренний туалет, вскочила на все четыре лапы и вприпрыжку сбежала с крыши сарая на навозную кучу и далее стремглав пустилась к открытой двери сарая, где находилась глиняная плошка, в которую хозяйка уже плеснула порцию молока.
       В это время во дворе зашумели куры, баба Лиска, отставив подойник к стене, выбежала во двор.
       – Ах, штоб вы искисли, ну чиго шумитя! – прикрикнула она на кур и, взяв хворостину, выгнала их через калитку на улицу.
       Возвращаясь к корове, она увидела возле стены тяпку, которой прошлым вечером вела борьбу с сорняками на грядках моркови.
       – Ну штоб они искисли, да я ж там не проляпала одну стёжку (пространство между рядками моркови).
       Взяв тяпку, баба Лиска чуть ли не бегом, поспешила к грядкам моркови. Через пять минут она уже возвращалась во двор с довольным выражением лица.
       – Ох, штоб я искисла, корову ж надо додоить, а то скоро ж выгонять, – ругнула себя Елизавета Стефановна и направилась к корове. – Бе-лка, ты опять перекинула ведро с молоком!  – раздалось из сарая. – Ох, горе мне с тобою! У людей коровы, как коровы, ничиго никада не перекинуть, ни затопчуть, а ты-и!

       Выбежав из сарая, баба Лизавета метнулась к лоханке, чтобы обмыть ведро от коровяка и жижи, в которых её вымазала корова, пока хозяйка занималась другими делами. Обмыв ведро пучком сорванной травы, баба Лиска хотела уже возвращаться в сарай, как услышала голос соседки.
       – Стефа-новна-а! Коров уже выгоняют, – оповестила её  Наталья Ивановна.
       – Ну вот, штоб ты искисла, опять не додоила, – возмутилась баба Лиска и, отвязав корову, выгнала её из сарая. – Иди, иди. В обед додою, штоб ты искисла.
       После возвращения с улицы, баба Лиска варила в ведёрном чугуне картошку поросёнку, пропалывала кукурузу, стирала всякую мелочь, белила оббитую дождём глухую стену хаты и готовила для себя обед. И делала это она всё сразу, в результате чего перед самым обедом и возвращением коров с пастбища…
       Варево из чугуна «сбежало», супчик картофельный так и остался не сваренным, стена недобелена, а мелочёвка в корыте лежала, даже не залитая водой.
       – Лиска, Лиска, штоб ты искисла! – ругнула себя баба Лизавета и, тяжело вздохнув, опустилась на лавку.


          «ВЕЛИКИЕ СТРОЙКИ»  ПАВЛА ИГНАТЬЕВИЧА

       Кто живёт в сельской местности в своём доме, тот знает, сколько работ приходится выполнять человеку на протяжении жизни, чтобы поддерживать усадьбу в надлежащем состоянии.
       Имеет домик в деревне и Павел Игнатьевич Прудников, бывший колхозный бухгалтер, а последние десять лет – пенсионер. Живёт в доме он с женой, Екатериной Емельяновной.
       Дети ж Прудниковых, а их двое, сын и дочь, живут от родителей отдельно. Дочь со своей семьёй – в другом селе, а сын – за три тысячи километров от родительского дома – в городе Тобольске. Как после института уехал туда на завод, да так там и остался. А обзаведясь собственной семьёй, возвращаться назад в родные края не захотел. Понравилась ему земля сибирская с её холодами и глубокими снегами.
       Так и живут уже многие годы старшие Прудниковы вдвоём. Ну а раз время идёт, то рано или поздно стареет не только человек, но и ветшают вещи и строения, которые находятся рядом с ним.
       – Игнатич, – раздался из кухни голос Екатерины Емельяновны. – Что-то ты там притих? – поинтересовалась она. – Ты случайно не приболел? А то сейчас по селу ходит прямо какое-то поветрие. Чихают, кашляют, жалуются на давление.
       – Да нет, планирую, что делать летом.
       – И что? Получается?
       – О-ох, Катерина, тут столько работ нарисовалось, что и лета не хватит, а главное – денег. Забор бы надо чуток поднять и сделать из рифлёного железа, ну, из того, что уже делают другие. На это надо примерно тысяч пятнадцать. Надо бы ещё реконструировать крышу над крыльцом – это ещё восемь тысяч, внутри вагоночкой бы отделать каминную…
       – И ты, что, хочешь всё это сделать за одно лето? – не дав мужу озвучить полностью свои планы, отозвалась из кухни жена.
       – А что?! – воскликнул Игнатьевич. – Мы коробку этой хаты поставили за одно лето. Помнишь? А тут, подумаешь, забор с крышей…
       – Паш, да ты сколько лет уже планируешь отремонтировать крышу? На неё ты уже два раза материал заготавливал и обмерял каждый раз недели по две. По столько же времени ушло на расчёты и прикидки? На вагонку ты три раза снимал деньги с книжки. Вагонки не купили, а денег всё равно нет. Потратили. А забор? Двадцать пять лет простоял, простоит и ещё столько же. Что с ним станет? Он же из толстого железа. Его покрасить – и пусть дальше стоит. А что он низкий, так это даже лучше. Успокойся, а то опять поднимется давление. Иди лучше обедать. Достроишь вечером, а можно и завтра, тем более что работать будет нельзя.
       – А чего?
       – Завтра церковный праздник.
       – Это хо-ро-шо! – возрадовался Павел Игнатьевич.


          ФЁДОР  МАРКОВИЧ И ИВАН  ПЕТРОВИЧ 

       Вторая половина июня в сельской местности – пора заготовки сена для домашнего скота. И пора эта для селян всегда была и остаётся трудной по части трудовложения, потому как приходится работать чуть ли не в круглосуточном режиме. Кроме того, человеку, участвующему в этом деле, приходится испытывать, помимо физических нагрузок, и моральные с эмоциональными.
       Ведь заготовка сена, помимо радости, если удалось все работы, от кошения и до самой закладки корма на хранение, выполнить сжато и в сухую погоду, так и пережить разочарование с горечью, если весь порядок проведения работ прерывался дождями.
       Лето же и пора сенозаготовки, о которой пойдёт речь далее, оказались настолько удачными для селян, что они чуть ли не с раннего утра и до самой тёмной ночи имели огромное желание делиться своими успехами и радостью со всеми, кто по какой-то причине остался в стороне от данного события.
Подумайте сами. Июнь на пике своего властвования, вокруг сплошное цветопредставление, а над всем этим цветочным многообразием жужжат шершни, пчёлы, мухи, порхают бабочки…
       Да что там мухи с пчёлами, оводы и комары – и те  жужжат и гундят людям и скотине о любви и преданности, не забывая при этом и о своей кровожадности.
      
   
       И вот в эту наипрекраснейшую пору наш односельчанин Фёдор Маркович, обвешанный разнообразными орудиями для выполнения полного цикла сенозаготовки, словно спецназовец, упакованный оружием, шёл к покосному месту.
       Судите сами:  коса девятый номер, грабли деревянные, вилы, молоток для отбивки косы, топорик, на поясе армейская баклажка с водою и бухта длинной верёвки, через плечо сумка с провизией и всякой мелочью, которая может сгодиться… стоп, стоп! Я прерываю своё изложение, ввиду того, что…
       Фёдор Маркович, позвякивая и побрякивая орудиями труда, подходит к дому Ивана Петровича, пожизненного единоличника, во дворе которого, кроме десятка кур и кошки с собакой, ничего более и нет.
       А сам он, в соломенной шляпе, рубахе-разлетайке и широченных штанах, в эту прекрасную сенокосную пору сидит на лавочке у палисадника и веточкой чернобыльника загоняет курицу квочку с цыплятами в сетчатый загончик, в котором установлен вверх дном деревянный ящик для временного пребывания выводка с мамкой-курицей.
       – Здоров, Петрович! – бодрым голосом, выкрикнул Фёдор Маркович.
       – Здорово, – спокойно ответил тот.
       – Ну что, сидишь?
       – Сижу.
       – А я вот иду в Колчёвский лог. Делянку надо докосить, перевернуть валки, что скосил вчера, и вытащить   позавчерашнее. Я вот и верёвку взял, на вилах из яра не вынесешь. Хорошая трава в этом году. Особенно на моей делянке. В других местах можно и не шукать, – похвалился Фёдор Маркович, с надеждой, что Петрович, непременно, позавидует его удачи и станет расспрашивать, что и как, более подробно.
       – А что ж ты идёшь перед самым обедом? Надо было или рано утром, или уже после обеда. Кто ж в это время ходит? – без всякого интереса проговорил пожизненный единоличник.
       – Да я это… прокрутился с падарней (место для укладки сена на хранение), ну мне тут бабка в сумку наложила яиц, сметаны, молока, творогу, пышек… – ответил Маркович, надеясь хоть молоком и сметаной с творогом зацепить  не имеющего коровы Петровича.
       – А-а, – протянул хозяин единоличного двора. – Тада иди, коси, таскай и копни, а я пойду… там, жена обед сготовила. Пойду, поем окрошечки, жареной картошки, попью чайку с липовым цветом и пару часиков подремлю в тенёчке. Иди, Маркович, иди, а то в сумке молоко прокиснет.
       Хлопнув калиткой, Петрович скрылся во дворе, а Маркович, позвякивая «доспехами», пошёл в Колчёвский лог косить траву  и ворошить  сено. Зима-то длинная в наших краях, а значит, и сена корове надо заготовить побольше. Да и погода может испортиться.
       – Хм!  Единоличник!  – усмехнулся Маркович.


          ШЕСТЬДЕСЯТ  ЛИТРОВ!

       Каждый, кто жил и сейчас живёт в сельской местности, волей-неволей, имел и имеет дело с содержанием скота и птицы. У кого-то это получалось и получается хорошо, а у кого-то, чего греха таить, и не особо. Я же вам сейчас поведаю об уникальном случае имевшем место в одном из сёл нашей округи.
       Главным героем… простите, героиней данного мини-рассказа является представительница отряда копытно-рогатых и хвостатых, черно-пестрая корова Лыска, а фоновым дополнением будет уже её хозяин.
       Давайте я вас с ним познакомлю. Зовут его Фомой. Рост выше среднего, суховат, взгляд колючий, выражение лица в круглосуточном режиме злобное, сутул, голос скрипучий и неприятный. Деньгу делает из самых некачественных ингредиентов и пользуется при этом самыми низменными приёмами. Его девиз – деньги не пахнут и их должно быть много.

       А теперь о Лыске. Чёрно-пёстрая, средней упитанности, глаза добрые, хвост длинный с метёлкой на конце, вымя ёмкое, не пугливая и не бегагуля, как некоторые, характер спокойный, и не колюка (не бегает за людьми, чтобы поддеть беглеца рогом или двумя сразу). Ну вот, пожалуй, и всё. Нет,  есть один небольшой изъян – одна дойка из четырёх не работает, или, как говорят в таком случае селяне: «Корова доится на три дойки».
       Так чем же прославилась упомянутая Лыска, что попала даже, хоть и в коротенький, но рассказ. Она была, по заявлению самого её хозяина, слишком уж высокоудойной. Лыска, по его словам, сама не зная того, так много давала молока, что хозяин даже организовал круглосуточную его продажу. И судя по тому, как часто к его дому подъезжали и подходили люди, можно было поверить, что Лыска действительно молока давала много. Прямо не корова была, а молокозавод!
       Может, её владелец, в конце концов, и разбогател бы с её помощью, да только в один из дней, когда Лыска на лугу пополняла свой организм нужными ему питательными веществами путём поедания сочной травы, к дому её хозяина подъехала машина, из которой вышла взвинченная и весьма озлобленная женщина.
       – Хозяин! Хозя-яин! – громко выкрикнула она и принялась стучать ногою в железную калитку.
       В ответ раздался шум во дворе.
       – Хозяин! – ещё раз выкрикнула женщина.
       – Ну чего орёшь?! – пробормотал сонным голосом Фома, приоткрывая калитку. – За молоком или яйца?
       – Фермер хренов! Корова у него даёт много молока!
       – А что-о?
       – Ты что продаёшь людям вместо молока?! Ты же, зараза, втюхиваешь разбавленное сухое молоко, вместо настоящего коровьего! – выкрикнула женщина и плеснула ему в лицо молоком из бутылки. – Да ты хоть бы размешивал, прежде чем продавать. Мы, что тебе, телята или поросята? Гони деньги назад, иначе ославлю тебя и твою корову на весь район! Или даже подам в суд, чтобы не дурил людей!

       Уже на другой день после публичного и громкого возмущения покупательницы Фома объявил, что его корова «заболела», по причине того, что ей кто-то что-то дал, а неделю спустя он скоропалительно отвёз «высокоудойную» на мясокомбинат, в результате чего его молочный бизнес рухнул.


          ДУПЕЛЬ  В  СТЕЛЬКУ

       Ушли в историю 60-е годы прошлого века. Сельское хозяйство после военной разрухи, хоть и с большими трудностями, но выходило на более высокий уровень своего развития. В стране заканчивалось объединение мелких хозяйств в более крупные колхозы.
       Всё вроде как должно было улучшаться, но оказалось, что руководителям и специалистам всех рангов теперь понадобился транспорт. «На своих двоих», как бывало ранее, или на лошадке побывать во всех уголках огромного колхоза уже стало не под силу даже самым хорошим ходокам.
       Первыми с мотоциклов, «линеек» и «дрожек» на машины пересели председатели колхозов, чуть позднее обеспечили транспортом, в основном мотоциклами, главных специалистов. В конце концов, очередь дошла и до руководителей среднего и младшего звена – бригадиров и начальников участков, им достались маломощные мотоциклы, «Ковровцы», на которые, как выразился один из владельцев такого «самоката-тарахтелки», и права-то было стыдно иметь.
       Получил «Ковровец» и бригадир тракторной бригады производственного участка одного из колхозов нашего района, Степан Фёдорович Усиков, по прозвищу «Дупель в стельку». Усиков выкрикивал или произносил немного тише «дупель в стельку» чуть ли не  после каждого сказанного им слова.
       – Ты, это, дупель в стельку, радиатор промой струёй воды, дупель в стельку, чтобы двигатель не грелся, дупель в стельку, – выговаривал Степан Фёдорович трактористу. – Да и вообще, дупель в стельку, трактор надо содержать в чистоте. У тебя ж в кабине, дупель в стельку, грязнее, чем в закутке поросёнка, дупель в стельку.
       Отчитав тракториста за неуважение к технике и проверив качество пахоты, бригадир завёл «самокат-тарахтелку» и, сев на него, дал газу.

       А теперь подумайте сами. Имей Степан Фёдорович солидный мотоцикл, к примеру, «Днепр» с коляской, а к нему ещё и права, поехал бы он через поле, засеянное  кормовой свёклой, вымахавшей к сентябрю месяцу – с десятилитровый бидончик каждый корень? Конечно же, не поехал бы. А на «Ковровце», по его утверждению, по хорошей дороге и ездить-то стыдно, а вот по полю с кормовой свёклой – самый раз. Да и не привык Фёдорович ездить по добротным дорогам.
       – Напрямки быстрее, – часто отвечал Усиков любопытным, почему он ездит по логам, да по буграм.
       Ну, по буграм и логам, дело понятное, а вот почему его понесло по кормовой свёкле?..  Да к тому же ещё и с очень высокой густотой насаждений, никаких тебе прогалин, «дорожек» и других пустых мест. А в связи с тем, что корни свёклы были уже слишком даже крупными и в основном наверху, то свободных междурядий практически не было. В результате…
       На пути следования тракторного бригадира оказался самый крупный, как он потом рассказывал, бурак.
       – Я думал, дупель в стельку, что если газану, то он от удара в него передним колесом, дупель в стельку, отлетит в сторону. Но как только я ударил его колесом, дупель в стельку, то моя тарахтелка словно споткнулась. Задняя часть моей «лошади», дупель в стельку, поднялась, и я слетел с мотоцикла. Я только и заметил, дупель в стельку, что лечу вправо, а мой дупель в стельку, «Ковровец»  летит влево. А в какой бурак, дупель в стельку, я треснулся головой! Килограммов двенадцать! Точно!
       Пока Степан Фёдорович был в пределах прослушивания его возмущённых выкриков, он четырежды оглашал округу своим излюбленным «дупель в стельку» и выражениями, которые я не могу воспроизвести.
       Однако больше всего тогда досталось агроному – за то, что тот вырастил уж больно крупный бурак.


          У  МЕНЯ  КОЗОЧКИ…

       Во время одной из поездок в районный центр в продуктовом магазине мне довелось встретиться со своим давнишним знакомым и даже, можно сказать, соратникам по колхозным делам. Таким давнишним, что мы сразу друг друга и не узнали. Выручили наши голоса. Голос – он ведь почти не меняется. А вот наши лица и осанки… простите, не хочется даже и описывать. Так мы за прошедшие двадцать с лишним лет после последней встречи изменились. А произошло это следующим образом.
       Перед возвращением домой я решил купить себе свежего хлеба и что-нибудь к чаю. Прохаживаясь между рядами полок и стеллажей, я внимательно разглядывал выложенные продукты
       – Серых? – услышал я за спиной.
       Человек, который назвал мою фамилию, говорил так тихо, что я поначалу даже подумал: «А не послышалось ли мне это?» Но нет, за спиной вновь была названа моя фамилия, а к ней ещё и добавлены имя и отчество. Обернулся. Передо мною стоял…
       – Не узнаёшь? – спросил почти седой мужчина.
       – Я, как это обычно у меня получается в таких случаях, вместо ответа, внимательно разглядывал стоящего передо мною участника обустройства жизни нашего общества в последние три десятка лет Советской власти. А  если не таить греха, то мы оказались и соучастниками её похорон. Промолчали.
       – Неужели я так изменился, что меня нельзя узнать? – то ли с сожалением, а может, с удивлением спросил…
       – Секретарь партийной организации колхоза, товарищ Русаков, – проговорил я.
       – Хм, – удивился мой бывший партийный коллега. – Вспомнил! Да, я тот самый Русаков Никита Фёдорович. Сергей Ильич, я не удивляюсь сейчас, если вот при таких встречах мы зачастую не можем вспомнить друг друга. Лет-то прошло уже много. Глаза уже стали не те, да и память хромает на всю катушку. У тебя время есть, если мы присядем на лавочке в скверике и немного повспоминаем?
       – Никита Фёдорович, я с большим удовольствием и желанием откликаюсь на твоё предложение!

       Два часа нашей беседы прошли, как одно мгновение. Дела колхозные, общие знакомые и наши начальники-руководители, как партийные, так и советские с хозяйственными. Обо всём успели поговорить, чувствуя, что настало время нам расходиться, Никита Фёдорович вдруг спросил меня о моей настоящей жизни:
     – Сергей Ильич, я читаю твои книги, слышал, что ты их много уже написал. А как вот твоя жизнь? Семья, дети, близкие знакомые? У меня вот, к примеру… – мой собеседник вздохнул и, пожав плечами, глухим голосом продолжил: – Живу я в селе в бывшем колхозном доме. Живу один. Во дворе, кроме двух кошек и маленькой собачонки, ничего и никого не держу. Жена уехала к старшей дочери ухаживать за ребёнком, да так там и осталась, а меньшая дочка у меня живёт на Украине. Так что я один, как перст.
       Не горюй, Фёдорович, у меня жизнь такая же одинокая, как и у тебя. Наверное, мы с тобою наши жизни заслужили. Не переживай. Но в нашей сегодняшней жизни есть и одно, самое главное, преимущество перед теми, кто живёт в большой семье.
       – Какое ж? – с удивлением спросил Русаков.
       – Мы с тобою можем есть утром, в обед и вечером то, что приготовим сами, а не что подадут нам на стол. И мы сейчас делаем то, что нам захочется, а не то, что требует жена. В общем, мы живём сами по себе. Трудновато, конечно, но не смертельно. Главное – не падать духом и быть оптимистом.
       – Ха-ха-ха! – засмеялся Никита Фёдорович. – А теперь, Сергей Ильич, перед расставанием я хочу рассказать тебе один случай, который произошёл неделю назад. Может, мой рассказ тебе пригодится?

       В нашем селе сейчас много одиноких старушек (бабулек, женщин, в общем, невест). И вот одна, мы с ней знаем друг друга ещё с детских лет, а в молодые годы, перед самой армией, мы с ней даже вечера три целовались. Потом меня забрали в армию на три года, а когда я пришел, она уже была замужем и родила дочку. Мужа похоронила лет двадцать назад и теперь живёт одна. Дочка её в городе со своею семьёй. Так вот. Не так давно мне пришлось проходить мимо её дома, в тот момент, когда она сидела на лавочке. 
       – Фёдорыч! – окликает она меня. – Подойди ко мне хоть на минутку, а то я тут сижу всё одна, да одна и поговорить не с кем.
       Подошёл, присел на лавку. Ну, сам знаешь, как в селе – то да сё. Полчаса прошли, а мне идти надо, с другом договорились встретиться в определённое время.
       – Ирина  Денисовна, – говорю я односельчанке, мне надо идти. У меня скоро время встречи –  и называю ей имя своего друга.
       – О-о, – протянула она. – Потерпит твой друг. Посиди. Ты к нему ходишь часто, а со мною вот сидишь первый раз после того вечера, когда мы с тобой целовались. Посиди.
       Ну и ну-у, значит, помнит ещё, что когда-то целовались. Пришлось задержаться.
       – Да я что хочу тебе сказать, Фёдорыч, – начала она после глубокого вздоха. – Ты живёшь один, я тоже одна. А может, нам… как-то… вместе было б лучше. У меня есть пять козочек, два десятка кроликов, курочки, двух  уточек прикупила. Огородик пятнадцать соток. Копались бы ту вдвоём, и тебе было легче, и мне веселее. Ты бы козочек стерёг на лугу или в логу, вот за этим бугром, а я тут бы копошилась. Обед бы готовила, стирала. А можно было б сделать и по-другому. Я бы продала свою хату и перешла бы к тебе, а ты бы мне половину подписал, ну это, чтобы не было так, что я б могла остаться ни с чем…
       – Э-э, – думаю. – Вон она куда клонит. Не-ет. Лучше я буду один, чем козочек пасти да за кроликами ходить. И огород. За хату я уже и говорить ничего не хочу. Готовить мне нравится, стираю на стиральной машине, а убирать – так у меня некому сорить, а потом у меня пылесос хороший.
       – И чем всё закончилось? – спросил я у Фёдоровича. 
       – Да чем. Я так и сказал, что не хочу я, ни козочек, ни кроликов, и пятнадцать соток огорода – тоже не хочу. У меня своих двадцать пять, а обрабатываю три сотки. На этом мы и расстались. Ну это, Сергей Ильич, не всё.
       – А что, есть ещё и продолжение?
       – Ну да. Да ещё и какое! Последние три дня по селу ходит слух, что я приходил к ней свататься, но она отказала из-за того, что я не хочу работать.  Я, видите  ли, отказался пасти её козочек. И она сейчас никак не сожалеет, что ещё до моей армейской службы не вышла за меня, такого ленивого, замуж и не стала меня ожидать. А теперь она на старости лет и вовсе не хочет со мною связываться…
       При расставании  я посоветовал своему бывшему коллеге воспринимать всё происходящее с чувством юмора и снисходительно относиться к розыгрышам. А если он хочет, чтобы по селу не ползали слухи, то  пусть не заходит к одиноким женщинам на посиделки.


          ИСПОВЕДАЕТСЯ РАБА БОЖИЯ…

       Антонине Павловне Ром;шковой, на пятом году восьмого десятка лет,  нестерпимо захотелось побывать в церкви. Это желание появилось у неё не вдруг или как бы мимоходом. Нет. Последние два месяца она о посещении храма думала постоянно, а в особенности, когда оказывалась в кровати под одеялом.
       Может, она уже побывала бы в церкви и чуть ранее, да только её мучил вопрос: каким путём это сделать? Храм ведь был в двух десятках километров от села, в котором она родилась и прожила всю свою жизнь. А погода целый месяц стояла сырая и неласковая.

       Ранее, в дни своей молодости и зрелости, мыслей о посещении храма у Антонины не было, а если и приходилось ей оказываться под церковными сводами, то только потому, что нужно было крестить своих детей или же в качестве крёстной детей своей подруги.
      А если по правде, то когда Антонине было ходить в церковь? До замужества о храме Божьем мало кто думает, а после замужества пошли дети, а их у неё с мужем оказалось четверо. Работа в колхозе, заботы о муже и детях, об устройстве их жизни. А потом появились внуки…

       И вот теперь, когда дети со своими семьями живут отдельно от матери, муж пять лет назад ушёл в мир иной, а мысли о загробной жизни стали преобладать над мыслями о земном бытии, Антонина и решила сходить в храм. Ей захотелось  помолиться об усопших, пожелать здравия живущим, да и старость свою захотелось ей сделать более спокойной и богоугодной, что означало – надо исповедаться.
       Однако Антонину теперь уже мучил вопрос не самого посещения, это было решено твёрдо и однозначно. Её терзали думки, как она должна добираться до храма Божьего? На автобусах,  электричке, а может, ей надо туда идти пешком?
       Ведь покаяние, думала она, должно начинаться не с открытия дверей в храм, а сразу от своего порога. И Антонина решила идти в церковь пешком. Конечно, это не поход в Киев за сотни километров, но и двадцать – тоже не маленькое расстояние для человека в годах, да ещё  и с болезнями.
       Расспросив у своих односельчанок, которые часто бывают в храме, о церковных порядках и службе, Антонина наметила день своего, можно сказать,  паломничества под своды божьего храма.

       Три дня спустя, ранним утром, когда солнце только стало показываться из-за леса, а её хату осветили первые, ещё робкие лучи, Антонина, закинув за спину рюкзак и взяв в руки длинный посох, присела на краешек скамьи у калитки.
       – Господи, прости меня, грешную, что я редко думала о тебе и совсем редко ходила в церковь. Прости и дай мне силы и здоровья, чтобы я осилила дальний путь к месту покаяния!
       Глубоко вздохнув, Антонина встала, повернулась лицом к восходящему солнцу и, вглядываясь в безоблачное небо, трижды перекрестилась.
       – Помоги мне, Господи, осилить дорогу! – тихо произнесла она и вышла за калитку.

       Утреннее солнце ласково взирало на округу, пробуждая всё живое. В садах, лозняках и ольховниках пели небесные птахи, на листьях деревьев и зелёной траве-мураве искорками драгоценных камней сверкала роса, утренний влажный воздух бодрил и прибавлял сил и надежды, что путь будет преодолён.

       Освещённая утренним солнцем, Антонина, объятая думами о прошедшей жизни, размеренным, нешироким шагом уверенно шла по намеченному ею маршруту всё дальше и дальше от родного дома. 
       По истечении некоторого времени она вдруг, вместо усталости и желания сделать короткий отдых, ощутила прилив сил и бодрости.
       – Господи, спасибо тебе за помощь! – поблагодарила она Всевышнего и, осмотрев свои мягкие тапочки, купленные ею специально для данного похода, неспешно продолжила путь.
       Первую остановку Антонина сделала после довольно долгого времени своего путешествия, когда она шла вдоль высаженной в пятидесятые годы прошлого века лесополосы.
       Может, она проследовала бы и дальше, по узкой тропинке, до первых изб видневшейся впереди стародавней деревеньки, но, как это часто бывает, появились одновременно два повода, чтобы сделать короткую остановку именно здесь и немедленно.
       Представляете, у неё на тапочке вдруг развязался шнурок, а в первом ряду лесополосы Антонина Павловна заметила пень от ранее спиленного дерева, на который можно было присесть.
       – Надо передохнуть, – негромко проговорила Антонина и шагнула к месту отдыха.
       Завязав шнурок, Антонина глубоко вздохнула и, прислонившись к молодому  деревцу  – дитяти пня, закрыла глаза.
       – Господи, со вздохом произнесла она. – За какие ж грехи мне каяться-то? Их у меня стока, что и дня не хватит, чтобы рассказать обо всех. Маленькой была, бывало, получала двойки в школе за невыученные уроки. А матушке ведь говорила, что я выучила. Летом вечерами на улицу убегала через окно. Когда надо было работать в огороде, я придумывала причины, чтобы этого не делать. Не часто, но раза три такое было.
       – Прости меня мама, – всхлипнув, прошептала Антонина. – Потом я часто шумела на своих детей и на мужа, а можно было этого и не делать. Иногда ругалась с заведующей фермой, когда работала дояркой, и с бригадиром, когда работала на току и в поле. А ещё, Господи, я завидовала соседке, когда они купили машину и ездили на ней в город. А когда её муж, по пьяни, разбил эту машину, я даже и порадовалась. А то уж больно высоко соседка задирала нос, даже перестала со мною здороваться. Если можно меня за эти грехи простить, Господи, то прости, – вновь шёпотом произнесла Антонина и, шмыгнув носом, перекрестилась. – А потом, Господи, я дюжа гордилась, када мои дети заканчивали школу и поступали в техникумы и институты. А ведь гордиться, Господи, и завидовать – тоже большой грех. Прости меня, если можно.

       Всхлипывая и вытирая кончиком косынки набегавшие слезы, Антонина ещё целых полчаса вспоминала о прегрешениях, совершённых ею в своей жизни, и при этом часто просила прощения не только у Бога, но и у людей, которых она когда-то могла обидеть.
       И лишь когда Антонина, по её убеждению, перечислила все свои грехи, она сделала несколько глотков воды из пластмассовой бутылки и вновь продолжила свой путь по едва заметной тропе.

       Деревенька, через которую ей пришлось идти, и которую она помнила многолюдной и шумливой, встретила её молчанием и безысходной одичалостью. Четыре двора из пяти, оставшихся «в живых», были близки к своему последнему часу. За вымахавшими за многие годы зарослями клёнов избы выглядывали разбитыми окнами и дверными проёмами. Отвалившаяся местами от стен глина и оголённая клинцовка указывали на то, что хозяева оставили свои дворы лет двадцать-тридцать назад.
       И только в пятом дворе виделось присутствие человека. На уличной стороне: перед калиткой и палисадником и далее в огороде было убрано, забор подремонтирован, а вымытые стёкла окон смотрели на улицу, весело поблёскивая в лучах солнца.
       Антонине хотелось встретиться и поговорить с хозяевами, но, как оказалось, во дворе и огороде никого не было. Поэтому наша путешественница, постояв некоторое время у палисадника, тронулась в путь.
       И только в начале четвёртого после полудня, по завершении девятого часа пешего хода с пятью короткими отдыхами, Антонина Павловна подошла к околице села. До церкви оставалось около полукилометра. Но вот эти, последние метры долгого пути для неё оказались самыми трудными. Ноги почему-то вдруг отяжелели, во рту пересохло, хотя она и часто прикладывалась к горлышку бутылки с уже тёплой водой.
       Оно и понятно. Пройти два десятка километров – это не по двору туда-сюда ходить или крутиться у плиты. Хотя в молодости ей приходилось в иные годы нашагивать в летние дни и большие расстояния.
       – Господи, помоги мне! – не попросила, а скорее взмолилась баба Тоня. – Прости меня за мои прегрешения и помоги.

Церковный двор встретил её тишиной, ухоженностью и безлюдьем. Пройдя по подметённой дорожке до входа со стороны колокольни, Павловна трижды перекрестилась.
       – Спасибо тебе, Господи, и прости меня за все мои грехи, – едва слышно произнесла она и, не снимая с плеч рюкзака, медленно опустилась на прохладную ступеньку крыльца.
       Из забытья бабу Тоню вывел прозвучавший, словно с небес, голос. Вздрогнув от неожиданности, она открыла глаза. Перед нею стояла моложавая женщина, одетая в халат, у её ног стояло ведро с водой.
       – Уморилась? – вместо приветствия, спросила она.
       – Да, – негромко ответила баба Тоня.
       – Откуда пришла?
       – Из Нового.
       – Из Нового?! Двадцать километров пешком? – удивилась женщина.
       – Да. Я пришла исповедоваться.
       – Понятно.  А я местная. Живу рядом, а в церкви уборкой занимаюсь. Зовут меня Зинаидой.  А по батюшке – Петровна.
       – Хорошо, Петровна. А меня зовут Антониной, Тоней, или Павловной. А батюшка сегодня будет?
       – Да, он придёт через час. Сегодня «Всенощное бдение».  А ты, сестра, после исповедания домой сразу пойдёшь или за тобою приедут?..
       – О-й, нет! – воскликнула баба Тоня. – Я так уморилась, что сегодня и на электричку не дойду. А приезжать за мною некому. Я тут вот на крылечке посижу до утра. Как раз и передохну. А там видно будет. Но пешком назад я уже не дойду.
       – Ну зачем же тут сидеть? Пойдём со мною, – пригласила Зинаида бабу Тоню. – У нас тут есть сторожка хорошая, в ней часто останавливаются такие, как ты. Пошли, сестра, пошли. Там и отдохнёшь до прихода отца Александра. Я ему скажу про тебя. У нас тут спокойно, не переживай и не бойся.
       И правда, сторожка, хотя была и небольшой, но уютной и чистенькой. Сняв рюкзак, баба Тоня присела в уголок на краешек деревянного дивана, глубоко вздохнула и, прислонившись в угол, закрыла глаза и… незаметно для себя уснула.
       – Умаялась, – проговорила Зинаида, войдя в сторожку. – Сестра, сестра-а, – негромко, окликнула она Антонину и тронула её за плечо. – Отец Александр уже пришёл, можно идти.

       Исповедание было недолгим, но для бабы Тони время его проведения показалось вечностью. На вопрос отца Александра, в чём она хочет покаяться, баба Тоня сказала, что она грешна во всём.
       – Батюшка, да я столько в жизни нагрешила, что меня могут даже и не пустить на тот свет, – проговорила баба Тоня дрожащим голосом, и стала перечислять всё то, что ею было сказано ещё на пенёчке в лесополосе. – Да я, может, самая большая грешница на всей земле, – подвела она итог своей исповеди.
       – Ты что, раба Божия, и поезда под откос пускала? – с тревогой в голосе, спросил батюшка.
       – Не-ет, – с ещё большей тревогой ответила Антонина Павловна. – Как можно?!
       – Ну, может, самолёты сбивала?
       – Что вы, что вы, батюшка, – осеняя себя крестом, дрожащим голосом ответила Антонина Павловна. – Да и как их мне можно сбивать, из рогатки?
       – Людей убивала?
       – Нет, батюшка, не убивала.
       – Может, какой банк обворовала или сберкассу? Пожары устраивала?
       – Бо-же, упаси! Но я иногда обсуждаю людей, и жалуюсь Богу на трудности в жизни. Ещё я могу ему долго рассказывать про моих детей…
       Батюшка вздохнул и, прервав бабу Тоню,  сказал:
       – Успокойся, раба Божия. Бог прощает тебя. Иди с миром.

       Домой возвратилась баба Тоня к обеду следующего дня. И возвратилась она не на электричке и не на автобусе, а на машине отца Александра, который по делам ехал в районный центр к благочинному и по пути подвёз рабу Божию Антонину, чем вызвал большой интерес у односельчанок.
       – Я двадцать лет ездию в эту церковь, и ни разу батюшка мине не подвозил, а Тонькя один раз сходила, и ие – р-раз! – и пряма к дому, – недоумевала соседка Антонины.


          И  УВЕРОВАЛ  ДЕД  ИВАН…

       Спасибо, Господи! – громко, вздрагивающим голосом произнёс старик и  трижды, со всеми, подходящими к этому важному действу строгостями и важностями, перекрестился. – Фу-ух! Прямо гора с плеч.   
       Для того, чтобы поблагодарить Всевышнего и трижды перекреститься, а потом ещё и шумно, да к тому  и с великим облегчением сделать выдох, у деда Ивана была весьма веская причина.
       Последние две недели он не то что ходил, но и жил, как говорят в народе, «сам не свой». Да и как можно было ему жить нормальной человеческой жизнью в соответствии со своим возрастом, если…
       А давайте-ка я вам расскажу о  жизни нашего героя в последнем месяце 2018 года со всеми тонкостями и подробностями, да ещё и всё по порядку. 
       Дед Иван, дед Ваня, а можно ещё и Иван Сергеевич, в селе ж часто можно услышать: «Алёхин был там-то или сказал то-то». Алёхин – фамилия деда Ивана.
      
       Так вот… В начале ноября в одном телевизионном рекламном ролике дед Иван увидел распираемого от радости ведущего «Русского лото», оповестившего всех россиян, что в Российской Федерации впервые разыгрывается в лотерею приз в целый миллиард рублей!
       Досмотрев до конца рекламные минуты, дед Иван  усмехнулся, почесал за ухом… у лежащей у него на коленях сибирячки (порода кошки) и, прищурив глаза, произнёс:
       – Дашка, а может, и нам купить билетик? И не просто билет, а тот, который выиграет целый миллиард. Представляешь… миллиард рублей! Да я бы вас  тогда каждый день кормил свежим мясом и любимыми вами колбасами, а не сине-зелёной ливерной и варёными куриными головами. От вашего меню воротит последнее время не только вас, но уже и меня, хотя я ничего предлагаемого вам и не кушал.
       Уместно будет сказать, что у деда Вани, кроме Дашки, проживают на постоянной основе ещё и крупный, да к тому же и тяжеленный, чёрно-белый и очень даже пушистый кот Пуся (Пусик) и похожая на него, только меньшего размера, симпатичная киска Тася.
       Все трое, ныне одомашненные, в недалёком прошлом были обычными бомжами. Дашку привезла из областного центра дочь хозяина двора, когда та была ещё котёнком. Дочь подобрала её, мяукающую и голодную, на улице. Кот же оказался во дворе, как бы случайно, но после сытного подаяния в количестве четырёх вареных куриных голов остался на постоянное проживание.
       Таську же, чумазую, мокрую и голодную кошечку, уместившуюся на ладони, три года назад принёс в дом сам Сергеевич – подобрал в один из декабрьских промозглых дней недалеко от усадьбы. За прошедшие годы все трое окрепли и распушились, стали добрыми и смышлёными. 
       Кроме них, столоваться приходят совершенно чёрный кот Гудик (полная кличка – Гудрон) и маленькая собачонка, Соседка (так часто окликает её дед Иван), отзывающаяся на свист хозяина двора.
        А разговаривал дед Иван с одною Дашкою, потому что кот отсыпался после двухдневной отлучки в отдельно стоящей кухне-столовой, а Таська спала в другой комнате, подальше от телевизионного шума, она, видите ли, любит уединение и покой.
       – Ну так что, Дашка, билет  брать? – переспросил дед Иван свою любимицу.
       – Мяу, – тихо ответила хозяину сибирячка и, зевнув, вытянулась на коленях во весь свой рост.
       – Понял. Значит, буду в городе, обязательно куплю. И куплю тот, который точно выиграет целую кучу денег.

       Однако дед Иван в очередной продуктовый выезд в областной центр своего слова не сдержал. Просто забыл о билете. Забыл, и всё тут. Вспомнил о своём обещании он только во время укладки продуктов в холодильник и на полки в столе.
       – Хм, а билет-то я не купил, – проговорил он вслух  и укорил себя за забывчивость. – Наверное,  втихомолку сработала жадность. Ну да ладно, в следующий раз обязательно куплю.
       Но и в следующий выезд в город дед Иван билета не купил. Безрезультатно съездил Иван Сергеевич и ещё один раз. А время бежало со скоростью маршрутки, на которой селяне ездят в город, кто на работу, а кто и за провизией.
       Когда же на календаре нарисовалась вторая пятидневка первой декады декабря, дед Иван, чтобы не забыть о приобретении билета, записал о нём напоминание в своём покупательном списке. И что вы думаете?  Купил в газетном киоске. Правда, хоть и не сразу, как приехал в город, а уже при возвращении с рынка на автобусную остановку, но всё-таки купил. Вот тут-то у нашего селянина и началось…

 
       За две недели до нового года дед Ваня, после вкусного, приготовленного собственноручно обеда, уселся в глубоком и мягком кресле возле тёплого камина и, закрыв глаза, чтобы отдаться сладостной послеобеденной дрёме, вдруг ни с того ни с сего вспомнил о лотерейном билете.
       Почему это произошло, он и сам не смог бы объяснить, потому как в прошлые разы, а дед Иван покупает билеты «Русское лото» регулярно, по одному с каждой пенсионной выплаты, он вспоминал о билете спустя две-три недели после прошедшего розыгрыша. А тут – бах! И вспомнил.
       – К худу или к добру? – буркнул себе под нос дед Иван. – А и правда, чего это я вдруг вспомнил? Неужто выиграю? Хм! А что ж тогда с ними делать-то? Такой куче денег сразу и ладу-то не дашь. Это ведь не пенсия, которую, перед тем как начинать тратить, надо посидеть с ручкой и всё хорошо просчитать, чтобы хватило до следующего подаяния. А тут… целый мил-ли-а-ард Тут надо покумекать, что и как, чтоб потом не пришлось шевелить мозгами в ускоренном темпе… Малым деньгам ладу дать легче, чем большим.

       Дед Иван почему-то вдруг представил, что купленный им билет окажется тем самым миллиардным, о котором стали говорить в рекламных роликах чуть ли не каждую минуту. Сказать, что ему захотелось выиграть самый крупный приз в истории России, как-то не подходило к его характеру.
       Всю жизнь Иван Сергеевич был спокойным и уравновешенным и за деньгами не гонялся. Он даже особо не обижался на тех людей, которые брали у него взаймы, а потом «забывали» о своих обязательствах возвращать долг. Ну есть такой народец. Что с них возьмёшь? Не ходить же к ним с ружьём или убивать время на посещения судебных заседаний.
       Да и какие могли быть судебные разбирательства, если деньги Иван Сергеевич давал под честное слово, не требуя у берущего даже простой расписки. А без расписки попробуй докажи, что эта сделка была.
       – Фуф! Надо было не покупать, – буркнул под нос дед Иван, удобнее устраиваясь в кресле. – Билета б не было, и сейчас дремал бы, ни о чём не думая, – вздохнул он и, поправив на голове комнатную шапчонку (последние годы стынет темя), стал мысленно перебирать варианты траты несметного количества рублей.
       Приобретение  для себя крутой машины или даже машин, с которых начинали выигравшие ранее люди, он отбросил сразу же, хотя на машинах разных марок ему пришлось ездить более тридцати лет. За годы работы Иван Сергеевич исколесил от Урала до Карпат множество дорог бывшего Союза. Напрыгался на ГАЗоновских и УАЗовских вездеходах и по своим родненьким грунтовкам во время летних сухих дней и осенне-зимних хлябей. Довелось застревать и в снежных заносах Татарстана и на полях колхоза.
         – Не-е, только не машины, – проговорил дед Иван и махнул рукой. – Устарел. Лучше в автобусах дремать, чем пялиться на дорогу и светофоры, да оправдываться перед гаишниками. И потом. Надо будет благоустраивать гараж, подъездные дороги… а куда мне, вообще-то, ездить на старости лет? Это ж надо будет всю свою устоявшуюся и понятную жизнь перевернуть с ног на голову. Да и не только свою. Жизни детей и их детей тоже не останутся прежними, и ещё неизвестно, лучше будет,  а может измениться и в худшую сторону…

 
      
       Две недели, в свободное от хозяйственных дел, а часто и во время выполнения простых работ, Иван Сергеевич «создавал» всевозможные фонды и производства, «строил» сельский храм, Дом культуры и благоустраивал село. Не забыл он привести в порядок и кладбище, на котором в ближайшие годы и самому придётся обрести покой.
       Однако перед самым Новым годом дед Иван почувствовал, что уже изрядно подустал от мысленной работы. А тут ещё два дня назад, во время «ползания» по файлам в компьютере, он случайно наткнулся на сообщение о том, что приходится испытывать и переживать тем, кто ранее выигрывал крупные денежные призы.
       На халявные деньги слетались целые полчища всевозможных жуликов и прохиндеев, от которых не было «счастливчикам» житья. Некоторым приходилось даже переиначивать свои паспортные данные и менять место жительства.
       – О-о-о! Мне ещё этого не хватало, – со вздохом произнёс дед Иван. – Да на хрена ж мне нужны такие деньги! Это ж придётся бегать не только мне, но и всей моей родне. И бегать придётся на разные дистанции, вплоть до кроссовых по пересечённой местности. Такой приз мне не нужен.
       Глубоко вздохнув и подняв голову, Иван Сергеевич, вглядываясь в потолок, громко произнёс:
       – Господи! Освободись на одну минутку и послушай, о чём я тебя попрошу. Сделай, Господи, так, чтобы мой билет ничего не выиграл. Не хочу я больших денег. Не хочу я бестолковой и суетной жизни. Поздно мне быть абрамовичем, сечиным, миллером или губернатором, у которого была авторучка за 31 миллион… не знаю, то ли рублей, то ли долларов. Яхт с пушками и ракетами я тоже не хочу. Нет у меня желания и осваивать кухню богачей. Мой желудок привык к нашей простой пище, и не к чему заставлять его переваривать заморскую с непонятными названиями. Ещё раз, прошу тебя, Господи, не хочу я миллиарда. Пусть его выиграет тот, кому он нужнее, чем мне.
       Для закрепления своей просьбы дед Иван прочитал на всякий случай «Отче наш…», три раза перекрестился и, поудобнее усевшись в кресле, закрыл глаза.

       Никогда Иван Сергеевич не впадал в дрёму так быстро, как в этот раз. Да это была, как потом сделал вывод он сам, вовсе и не вздрёмка, а настоящий сон, во время которого ему привиделось такое, что дед Иван после пробуждения решил билеты не покупать и вовсе. А вдруг какой выиграет?! Да ещё и столько денег, что придётся с мешком убегать от всех встречных и поперечных, как в кошмарах, которые ему приснились. Сорок минут он спал, и всё это время убегал от размалёванных и одетых во всё несуразное бандюков.
       – Фух! Ну и приснится ж, – усмехнулся Иван Сергеевич, как только очнулся после удачного манёвра, который дал ему возможность скрыться от догоняющей толпы. – Не-е, лучше жить на одну пенсию! Охрана не нужна. Куда девать деньги – думать не надо. Поездки в дома отдыха… путешествия на кораблях и  самолётах… отменяются. Сиди и отдыхай: летом под яблоней, а зимою на лежаночке. И главное, никаких диет устраивать не надо, чтобы быть стройным и худоватым. У пенсионера своя диета – пенсионерская. Хм! – усмехнулся дед Иван своему открытию и встал из кресла. 
   
       И наступил день розыгрыша – первое января 2019 года… Но… дед Иван забыл о купленном билете. С утра, так получилось, что сразу же после завтрака пришлось заняться снегоборьбой – очищать дорожки от выпавшего за ночь снега, потом туда-сюда, обед, отдых, а там и вечер пришёл в гости.
       И только уже в половине девятого, вечером, дед Иван после включения компьютера вспомнил о «миллиардном». Проверив билет, старик радостным голосом воздал должное Всевышнему за 186-рублёвый выигрыш, за которым и ехать-то в областной город не было никакого смысла. На поездку туда и обратно затраты составят больше, чем означенная выше сумма.
       – Спасибо тебе, Господи! – в который раз воздал дед Иван благодарение Создателю и перекрестился.
       P. S. После произошедшего мой односельчанин ещё больше уверовал, что Бог есть.


          В  ОБРАТНУЮ СТОРОНУ

       Самым хозяйственным человеком на сельском кутке (улице) был ещё  и в молодости, а теперь и вовсе стал похожим на заведующего магазином, а скорее – прокатным пунктом железоскобяных товаров, Пётр Анатольевич. Близкие по возрасту хуторяне величают его только по отчеству – Анатольевич, а зачастую чуть короче – Анатолич. Молодые ж – по имени и отчеству.
       Так было принято встарь, так обращаются жители в этом хуторе российской глубинки и ныне. В данный тихий уголок ещё не дошли непонятные для сельчан взаимоотношения, согласно которым Петра Анатольевича называли бы Петей. Петя, Петь… Ну, как бабка Параска кличет своего горластого петуха.
       А по-старому – и уважительно, и чинно:
       – Пётр Анатольевич, мне надо установить несколько столбиков  в конце огорода, старые уже сгнили. Дайте, пожалуйста, на некоторое время бур.
       Таким вот образом обратился к уважаемому в хуторе человеку его сосед Павел Игоревич.
       – У меня две недели выходных дней после вахтовки, вот и решил кое-что подправить, – пояснил он Петру Анатольевичу.
       – Сейчас вынесу. Только ты, смотри, сосед, он у меня с норовом, – улыбнулся Анатольевич.

       Прошло чуть менее часа.
       Взмыленный, словно не столбики устанавливал, а таскал вагонетки с углем в шахте, Павел Игоревич появился у калитки своего соседа.
       – Пётр Анатольевич, – обратился он к главе двора и владельцу бура с норовом. – Все хвалят ваш бур. Но он же не бурит. Или это такой подвох, мол, помучился я, помучайся и ты. Я на него и жену ставил, и крутил его вместе с нею. Ни-как. Вот, видите, весь взмок.
       – Вижу. А покажи-ка, как ты работал буром.
       – Как? Да вот так, – и Павел Игоревич крутнул буром пару раз на земле.
       – Понятно, – со вздохом произнёс Анатольевич. – А теперь отойди к дороге и попробуй там крутнуть в обратную сторону.
– Ха-ха-ха-а-а! – раздалось на весь куток. – В нём же левый ви-нт!


          КОЛУН

       Разменяв седьмой десяток своего пребывания в этой жизни, сельский бузила и скандалист Колунов решил окончательно утвердить своё «Я» в среде односельчан, присущим только ему методом.
       В один летний, праздничный день, во второй его половине, когда сельский люд после полевых и огородных работ сделал себе передышку, Колунов, откушав горячительного напитка и вооружившись резиновой дубинкой, в сопровождении огромной собаки, отправился в очередной обход сельских кутков-улиц.
       Такие рейды он совершал и ранее, но на этот раз сельский «крутяк» вознамерился пройтись по самой длинной улице, чтобы большее число селян увидели его и ещё сильнее возбоялись.
       А как не будешь его бояться, если в его словаре одна нецензурщина да угрозы с оскорблениями, независимо от того, кто оказался поблизости – подросток или преклонных лет женщина.
       Потому-то селяне (в основном старушки), завидев его, старались, либо зайти в свой двор, либо за дерево, или какое другое укрытие, дабы не попадаться ему на глаза. И только двое, хотя уже и пожилых, но ещё крепких мужиков, остались сидеть на лавочке у калитки. К мужикам, от которых можно получить крепкий отпор, Колун не пристаёт.
       Не пристаёт и к тем, у кого имеются молодые и здоровые близкие родственники. Боится получить хороший мордобой, как это было год назад, когда он поднял руку на пожилую женщину, а её племянники прямо в его ж дворе хорошо намяли ему бока и подкорректировали лицо, из-за чего он был вынужден прикрывать его месяца два носовым платком и никуда не выходить за пределы своего двора. 

       – Кузьмич, наш Колун в полиции, что ли, уже работает? Глянь, идёт с дубинкой и собакой, – спросил Роман Алексеевич у своего соседа и по двору, и по скамье, на которой они сидели. – Он что, вышел на подворный обход?
       – Да бес его знает, сейчас времена такие, что всё может быть. Уже и непонятно, кто у нас главнее: то ли полиция, то ли вот такие, как Колун. Особенно плохо сейчас селянам. Местные власти часто даже побаиваются похожих на нашего Колуна, либо находятся с ними в одной связке.
       О! А куда это он пропал? – удивился Роман Алексеевич. – Только ж был.
       – Да он свернул в проулок, к бабкам. Там сегодня большие посиделки.
       – Вот, дожились. При Советской власти люди старались заработать у народа уважение и авторитет, а сейчас такие как наш, делают всё, чтобы их боялись.


          ПО СОВМЕСТИТЕЛЬСТВУ

       Муж и жена живут…
       Хотел было написать, «как кошка с собакой», но вспомнил, что мои кошка и собака живут в мире и согласии, а у этой пары, что ни день, то скандал. Если не поругались утром вместо физзарядки, то в обед будет тако-ое… а уж ве-чером… Причиной были частые пьянки главы не молодой, но ещё и не старой семьи.
       В один из дней, во время обеда, мать задала дочери прямой вопрос:
       – Катерина, да сколько ж ты с ним будешь мучиться? Так и жизнь пройдёт. Он пить не бросит. А на все кодирования он… Ах! – в сердцах проговорила мать и глубоко вздохнула. – Развелась бы. Мы хоть бы спали спокойно. А то, как куры на насесте.
       – Мам, я тебе уже говорила. Ну разведусь. Меня что, принцы ожидают? Да этого мы хоть уже изучили, как азбуку, а другой, может, будет ещё хуже. И потом. Зарплата у меня, ты сама знаешь какая, а твоей пенсии одной мухе на пропитание не хватит. Так вот. Он хоть и пьёт, но большую часть зарплаты приносит. Так что… Давай, мам, считать, что это моя подработка или работа по совместительству на полную мою ставку. Главное ж, мам, ходить никуда не надо.


          ВЫБРАЛ СВОБОДУ

       К Сергею Дмитриевичу год назад, в осеннюю промозглую погоду, как раз в обед, зашёл во двор чёрно-белый кот. Худющий, грязный, а главное, чересчур голодный.
       Сколько времени кот не ел, Дмитриевичу узнать не удалось. Но, чтобы у незнакомого человека просить еду, надо быть действительно голодным. И Сергей Дмитриевич начал угощать кота всем, что у него было в кухне и холодильнике в тот момент.
       Варёные куриные головы (готовил своим двум кошкам) пришелец ел с такой скоростью, что Дмитриевич только успевал их измельчать ножом, кусок хлеба, размоченный в курином бульоне, печёночный паштет, колбаса, сметана…
       Всё это кот вместил в себя минут за десять. Его живот стал походить на футбольный мяч, а он всё поглядывал на кормильца просящим взглядом…
       Год жил кот, названный Дмитриевичем Васькой, в тепле и сытости. За прошедшее время он отъелся так, что Сергей Дмитриевич однажды, подняв его на руки, произнёс фразу, о которой жалеет до сих пор:
       – Васька, ну ты и разъелся. Килограммов девять. Тебе, милок, надо больше ходить. Ожирение – оно, знаешь, вредно не только для людей…

       И кот стал много ходить. Вначале он уходил из дома на один-два дня, потом на неделю, а теперь вот ушёл и не возвращается домой уже больше месяца.
       А прошлым днём, недалеко от автобусной остановки, Дмитриевич встретился с худющим и грязным Васькой, что называется, нос к носу.
       – Ва-ся! – окликнул он кота. – Васька!
       Кот остановился и внимательно посмотрел на своего кормильца.
       – Васька! Иди домой, там на твоей тарелке лежат твои любимые куриные головы.
       И кот побежал… не домой, а через дорогу в поле.
       – Понятно. Хоть голодный, зато свободный, – произнёс Дмитриевич и с сожалением вздохнул.


          УХ! У-УХ!

       Прошлым вечером, в момент заката солнца, Кузьме Марковичу позвонил закадычный друг и сразу поинтересовался, ужинал ли он, или нет.
       «Вот что значит, настоящий друг, – подумал Маркович. – Ну прямо как старшина в армии. Видит, что подошло время ужина, вот и интересуется».
       А Марковичу в этот момент есть хотелось так, что он отрезал кусок хлеба и жевал его всухомятку.
       – Виктор Егорович, какой там ужин, – отвечает он другу. – Я только что положил косу-«тарахтелку». Косил вокруг усадьбы бурьяны. Голова гудит, словно большой колокол. Сейчас, чтобы «заморить червячка», жую всухомятку обычный хлеб.
       – Тогда в самый раз! – выкрикнул Егорович. – Вот слушай. У меня на столе сейчас в большой сковороде жаренная со свиным салом картошка. Я её ещё сверху присыпал измельчёнными укропчиком и зелёным лучком. Рядом со сковородой в тарелке лежат порезанные большой помидор и свежий огурчик. В другой тарелке тушёная куриная грудка. Я её тоже порезал. В третьей, маленькой тарелочке, два варёных и уже очищенных куриных яйца. Кусок хлеба намазан печёночным паштетом. Ух! – воскликнул друг и почмокал губами. Всё, Кузьма! Я начинаю ужинать! Будь здоров!
       – Ну, Виктор Егорович! Рассказывать голодному о яствах – что врачу делать операцию без обезболивания. Однако  за два-три дня я тоже придумаю, чем пощекотать тебя в отместку!


          ПОСОЛИЛИ

       Старик, он же хозяин двора и самый старший в семейной ячейке, под присмотром которого живут и трудятся во благо всех Кружилиных (фамилия всех, кто проживает в этом дворе), по причине острых болей в спине, вот уже второй день «лечил» себя на дощатом топчане, расположенном в кухне (задней).
       Лежать, может, и хорошо, но это когда здоров и отдыхаешь, а вот из-за болезни… А тут ещё жена бурчит, что уже одна «вытянулась».
       Куприян Антонович со своей женой, или, как он её ещё называет… ты… это, мать... или, просто, бабка. Так вот, он с Татьяной Ивановной строил этот дом, а это было давным-давно, когда ещё были живы их родители. Вот она и устаёт. Годы, знаете…
       Кроме хозяина и хозяйки, в этом доме проживают и их сын с женой, и их дети – трёхгодовалые близняшки.
       В отдельной комнате ожидает своего времени стать чьей-то супругой и хозяйская дочь Катерина, которую уже наметили себе в жёны несколько молодых, жаждущих продолжения своего рода парубков их села. Правда, пока это только слухи, но жизнь, она, знаете…
       Куприян Антонович во время излечения, хоть и не по своей воле, но поглядывал, как работают женщины у плиты. Вот, к примеру, его Татьяна Ивановна, для обеда затеяла сготовить для семьи «большую кашу» из гречневой крупы.
       Удивляетесь данному определению? А как можно назвать кашу, если за обеденным столом соберётся сразу семь человек. Это вам не на одного или двух сготовить. Семь – это уже много.
       Поставив на плиту большую кастрюлю с водой и высыпав в неё отмеренную часть крупы, баба Тоня потянулась рукой  к полочке за солью, однако в этот самый момент на улице тревожно промычала корова, вернувшаяся с выпаса для обеденной дойки.
       Оставив кастрюлю открытой, баба Тоня выбежала из избы, чтобы впустить Белку во двор, где ей попалась на глаза сноха.
       – Лида, там я поставила на плиту кастрюлю с гречкой, а посолить не успела, – выкрикнула она и заторопилась к уличной калитке.
       Невестка же сразу в избу не пошла, а направилась к погребу, где встретила Катерину.
       – Кать, там мать поставила варить гречневую кашу, а посолить не успела.
       – Угу, – откликнулась хозяйская дочь.
       Положив охапку скошенной травы в ясли для коровы, она быстро забежала в избу и, посолив будущую кашу, скрылась в своей комнатке.
       В это время в заднюю (кухню) зашла невестка и, подойдя к плите… добавила в кастрюлю ещё соли, после чего зашла в переднюю часть избы.
       – Хм, – хмыкнул Антонович и улыбнулся.
       Взирая на то, как его жена, вошедшая в избу, прямиком направилась к плите, и… очередная порция соли оказалась в кастрюле.
       Посолив будущую кашу и добавив в топку дров, баба Таня вышла из избы.
       – Хм! – вновь хмыкнул Антонович. – Придётся и мне добавить соли, – проговорил он и, кряхтя, стал вставать с топчана.


          ТА ПРОПИЛИ  Ж…

       Постановлением бюро обкома КПСС Ивана Кузьмича Серова освободили от должности председателя колхоза, а ежели проще – выгнали.
       Нет, Кузьмич не пил, не курил, матерно не выражался, работал исправно, а колхоз даже занимал первое место в районе по животноводству. Не последним хозяйство было и в растениеводстве. И всё-таки Серова с большим треском выгнали. И сделали это, как было сказано, в назидание другим.
       Ну что ж, в жизни каждого человека бывает всякое. К примеру, не сошёлся председатель или какой другой начальник характером со своим вышестоящим и… прощай, дядя! Так получилось и у Серова.
       Стучать звонко каблуками и чётко выговаривать: «Есть! Так точно! Всё будет сделано, как вы сказали!», он не мог. Кузьмич, если в чём-то и соглашался, то лишь только для того, чтобы от него отстали. Вот и получил под зад коленом и формулировку «За игнорирование решений партии и правительства…». Загнули-то куда! Как будто Кузьмич был каким-нибудь министром или первым секретарём обкома. 
       После освобождения Кузьмича от должности в колхоз нахлынули комиссии, которые вывернули его хозяйственную деятельность за прошлые годы, что называется, наизнанку. Не найдя никакого криминала, ажиотаж комиссий понемногу сошёл на нет.
       Новая волна «копания» вспыхнула после того, как Серов развёлся с женой. Пользуясь семейной драмой, слуги закона, а точнее – сотрудники ОБХСС, в один из дней тихонечко так, лисичкой, наведались к бывшей жене Кузьмича.
       Так, мол, и так, уважаемая Наталья Николаевна, вы теперь в разводе с Серовым, так, может, поделитесь с нами подробностями его хозяйственной деятельности и какими-нибудь неприглядными… ну, сами понимаете… в жизни молодых мужиков всякое бывает.
       – Та можна, если вам цэ дужэ надо, – ответила она на русско-украинском говоре.  – Спрашайтэ.
       – Вы можете назвать, что было куплено или построено за годы председательства вашего бывшего?..
       – Та можна. Ну… румынский гарнитур за 1500 рублив. Год назад он купыв стару колхозну «Волгу» за дви тысячи…
        – Дальше, дальше, – с нетерпением удачливого охотника поторопил Наталью Николаевну сотрудник ОБХСС. – Что ещё?
       –  Та ще ружьё, будь вона ниладна, за 220 рублив, 12 тарилок, 12 мисок, 12 стульив, по 12 рублив кажная. Вилки, ложки… чайник…
       – Вы крупные называйте. Крупные.
       – А бильше мы ничого нэ купували, – поставила точку в воспоминаниях бывшая жена колхозного вожака.
       – Ну как же так? – недовольным голосом произнёс ОБХССник. – Ваш муж за шесть лет получил 14 400 рублей зарплаты. Так? Вы ж работали в бухгалтерии по зарплате.
       – Вирно. Он получил 14 400 рублив и я 6 480. А умисти всего 20 880 рублив. На питание у нас уходило по 100 рублив в мисяц. За 6 лет 7 200 рублив. На обувку, одежонку и всяку мелочёвку потратили 2 500 рублив…
       – У вашего мужа на сберегательной книжке лежат 6 рублей и 45 копеек. Вы ничего не построили, не купили, а куда ж делись остальные деньги? – с недоумением спросил сотрудник ОБХСС. – Это же не рубль и не два, а более шести тысяч...
       – Та с вами пропыв. Казала ж ёму…
       – Я у вас не был ни одного раза, – парировал собеседник. – Я даже Серова не видел.
       – Ну, не вы, други катались кажый динь, а то и ночами. А мий дурень усих кормил и поил за свои гроши. Уси ж хотели выпить и гарненько поисты…

      
          ПОДГЛЯДЫВАТЕЛЬ

       Пётр Павлович пришёл навестить своего давнего, такого давнего друга, что он уже и подзабыл, как тот выглядел в детско-юношеские годы. Да оно и понятно, прошло двадцать лет после их последней встречи, а скорее, последнего расставания. Как вышли они через контрольно-пропускной пункт (КПП) воинской части после их дембеля, так и разошлись, попрощавшись, в разные стороны.
       Отметившись на проходной и пройдя под неусыпным взором камер наблюдения, Скорин (фамилия Петра Павловича) наконец-то оказался в приёмной председателя правления ООО «ТранспредБО».
       – Здрасте, – согласно внедряемому этикету, первой поприветствовалась секретарь большого начальника и улыбнулась ему так, что у Петра Павловича чуть сердце не выскочило из грудной клетки. Ему так лучезарно не улыбалась даже нынешняя жена. – Если вы к шефу, то он занят и освободится не скоро.
       – Я не к шефу, а к другу детства Игорьку Кузубову.  Доложите ему, что пришёл Петька, его бывший сосед и друг, – нарочито громко и чётко проговорил Скорин. Скажите, что очень даже хочется его увидеть.
       – Привет, – не назвав даже имени бывшего соседа и друга детства, произнёс хозяин кабинета и взмахом руки предложил вошедшему присесть на диван. – У меня сейчас время просмотра занятости персонала фирмы, поэтому ты займись чем-нибудь: почитай, посмотри журналы и наши рекламные наработки. – А это ещё что такое?! – возмутился Кузубов и, увеличивая картинку на мониторе, выкрикнул: – Кари-на!
       – Слушаю, Игорь Дмитриевич, – чётко ответила появившаяся в кабинете секретарь.
       – Что делает в рабочее время вот эта красотка? – кивнул он головой на монитор.
       – Приводит в порядок руки, – со вздохом проговорила Карина, она только что закончила переноску канцелярских товаров.
       – Фамилия!
       – Любшина Ольга.
       – Олечка Любшина-а, – вежливым голосом произнёс Кузубов.
       – Слушаю вас, Игорь Дмитриевич, – вздрогнув, ответила сотрудница «ТранспредБО».
        – Ты уволена, красавица. Коготочки дочистишь дома, – презрительным тоном отчеканил Кузубов и, не поворачиваясь к другу детства, проговорил: – Вот видишь, за всем надо смотреть и смотреть. Не персонал, а какое-то сборище.
       – И много времени ты у мониторов проводишь? – поинтересовался Скорин у своего бывшего друга. – Так можно и зрение испортить.
       – Бывает, и полдня, – уставшим голосом ответил Кузубов. – А ты-то, по какой причине появился у меня? Столько лет ни слуху, ни духу, и вдруг. В другой бы день, а так… мне сейчас надо в одно место заглянуть.
       – Да так, – спокойным тоном начал Скориков. – Зашёл лично сообщить, что твою фирму мы «съели». Теперь ты мой подчинённый. Карина! – окликнул Пётр Павлович секретаршу. – Сообщите Ольге Любшиной, что её шеф пошутил. Пусть продолжает работать. А ты, Игорь, от своей детской привычки так и не освободился, а надо бы.
       – Какой привычки?
       – Ты в детстве любил подглядывать за девочками.
 

          «УЖИН  ВДВОЁМ»

       В один пасмурный осенний вечер, когда природа вовсю кричала о своём бедственном положении, Игнат Васильевич, а проще – дед Игнат, ещё не совсем убелённый сединой и отмеченный возрастными морщинами, хоть и пребывал в самом расцвете сил, испытывал упадок оптимизма и весёлости. Сразу отмечу, что такое с ним бывает очень даже редко.
       – Вот дожился, – пробурчал он в самом начале приготовления ужина. – Даже за столом посидеть не с кем.
       Определение Васильевича «дожился», может, и слишком… ну, категоричное, однако же, с ним можно и согласиться, что  жить одному плоховато.
       Но тут возможны и другие определения: совсем плохо, хорошо, абы как, туда-сюда, ничего страшного, другие ж живут, а куда деваться, человек ко всему привыкает, бывает и хуже, прорвёмся, не бери близко к сердцу, свободой надо дорожить, не ной… Всё зависит от характера человека и его жизнестойкости.
       Расставляя на столе тарелки, дед Игнат глубоко вздохнул и с недоумением посмотрел на зеркало.
       – Ну, а ты-то, как на столе оказалось и что ты тут делаешь? – задал он вопрос и сразу же вспомнил, что зеркало он поставил сюда сам, когда освобождал полку от всего, чтобы хорошенько её протереть. Снять-то снял, а поставить на место забыл.
       Взглянув на своё отражение, дед Игнат хмыкнул, провёл тыльной стороной ладони по щетинистому подбородку и…  задорно улыбнулся.
       – Ну что, друг сердечный, тоска заедает, да? А давай-ка, мы с тобою поужинаем, – предложил  Игнат Васильевич своему отражению и, поставив зеркало перед собой, громко засмеялся. – Давай, давай! Вдвоём будет веселее.


          ОСАТАНЕ-ЕТЬ!

       «Ви-у, ви-у, ви-у!..» – разрывая  сиреной тишину сельской улицы, промчалась на предельной скорости  «Скорая помощь».
       «Вуи-и, вуи-и, вуи-и!..» – следом за ней, разгоняя перепуганных кур, проследовала машина с надписью «ПОЛИЦИЯ».
       – Петрович, что это у нас стряслось? – с недоумением в голосе спросил у своего соседа Иван Юрьевич. – Ну, прямо как в городе!
       – Ну, если бы была одна «Скорая», значит, кому-то из наших односельчан стало совсем хреново. А вот в паре с полицейским нарядом – можно предположить, что… возможно, кто-то с кем-то крупно повздорил, что потребовались сразу и врач, и полиция, – объяснил со знанием дела бывший сотрудник милиции Николай Петрович Дрозденко.

       Спустя полчаса, машины, но уже втихую, проследовали в обратном направлении. Следом за ними, мимо сидящих на лавочке у забора проходила Раиса Ивановна, известная в селе «всезнайка».
       – Ивановна-а! – окликнул односельчанку Николай Петрович. – Что у нас стряслось, что понадобились сразу и врачи, и полиция?
       –  Да Митрохина подралась со своею соседкой.
       – Осатане-еть! – удивлённо проговорил Петрович. – Ей же через год девяносто! Если правители узнают об этом случае, они тут же повысят для женщин время выхода на пенсию до семидесяти лет. Устраивать потасовки в девяносто – это круче, чем рожать в пятьдесят два года!


          «ЗАЛИЛО»

       Четыре дня бывший селянин, а последние тридцать лет горожанин, Андрей Архипович Ракитин не выходил из городской квартиры. А куда было выходить, если не то что дом,  в котором он имел квартиру, а вся округа, видимая из его окна на пятом этаже, омывалась хоть и кратковременными, но сильными дождями.
       – Позаливая, – сокрушался он.
       «Позаливая» – так выражал Архипович своё недовольство по поводу дождливой погоды. Оно и понятно. Четыре дня назад он на своей сельской усадьбе, доставшейся ему от отца, почти закончил все огородные работы. Что было надо – он посадил, посеял, прополол, вскопал и обработал граблями. Порубал тяпкой поднимавшийся сорняк на меже и перед домом.
       В вечернюю пору того дня, после короткого отдыха и перекуса, он ещё раз внимательно осмотрел деяние рук своих, облегчённо вздохнул, почесал по привычке правую щёку и усталым шагом отправился на остановку для электричек пригородного сообщения.
       По дороге Андрей Архипович «разложил по полочкам» план работ на следующий день и даже на всю предстоящую неделю. А как же! Высаженные в грунт помидоры и даже перец требовали его каждодневного присутствия на усадьбе. В сухую погоду их надо поливать, поливать и поливать.
       И вот небо ниспослало желанный дождь.
       – Хорошо-о-о, – так он воспринял изменение погоды в первый день начала сырости.
       Во второй он уже начал волноваться. «Посмывая», – думал он, выглядывая в окно городской квартиры. На третий день Архипович уже поругивал небеса. А на четвёртый вечером позвонил сельскому соседу.
       – Антонович, вас там не посмывало?! – вместо приветствия выкрикнул он.
       – Чем?! – спросил тот. – Жарой?! 
       – Как?!
       – Да так! Твои помидоры и перец уже досыхают. Приезжай, может, ещё отольёшь.


          СОЛЁНЫЕ  ОГУРЧИКИ

       Егор Николаевич Синицын по воле судьбы на склоне лет своих остался один. Хотя он и был привычен к жизни в автономном плавании и мог выполнять все женские работы, кроме родов, однако одиночество временное – это одно, а когда оно оказалось без конца и края – это уже совсем другое. Тут уже надо шевелить мозгами и жить так, чтобы односельчане не тыкали в его сторону пальцами и не шушукали за спиной, что, мол, вот остался один и зачухался.
       Конечно, до этого самого «зачухивания» наш односельчанин не дошёл, да и не мог свалиться до такого уровня, но испытать некоторые трудности ему пришлось. Вот, к примеру, засолка огурцов на зиму.
       Раньше Егор Николаевич об этом и не думал, потому как огурцы солёные, как и помидоры, да и вообще всякие другие солёности, маринованности и консервированности  он в рот не брал.
       А тут вдруг захотелось ему на предстоящую зиму заготовить себе хотя бы банки две-три огурцов солёненьких. Ну, если и не трёхлитровые банки, то хотя бы пару литровых, на худой конец, хватило бы и одной пол-литровой, в которую можно положить шесть маленьких огурчиков. Свои ж задумки Николаевич привык выполнять, хотя иногда и с некоторым опозданием.
       Для начала дед Егор решил данный вопрос изучить, что называется, вдоль и поперёк, для чего включил компьютер и стал шастать по Интернету в поисках нужных ему сведений.
       – О-о! – воскликнул он, глядя на множество вариантов соления огурцов. – Да мне и оставшейся жизни не хватит, чтобы всё это изучить и испробовать! – За всю свою жизнь я съел их не более десятка… да если мне приспичит, я лучше куплю в магазине литровую банку «Бочковых», и мне хватит её на всю зиму, – решил он.

         
               ПАСТУШОНОК
   
               Пастушонку Пете
               Трудно жить на свете:
               Тонкой хворостиной
               Управлять скотиной…
                Сергей Есенин

       Я не случайно воспроизвёл первые четыре строки из "Сказки о пастушонке Пете…» Сергея Есенина. Они так вписываются в мою коротенькую зарисовку о пастушеском ремесле, что я решил сделать их эпиграфом. Мне жаль пастушонка, жаль, что во время написания сказки детям приходилось пастушествовать…
       По прошествии с тех пор многих десятилетий в этом деле произошли большие изменения. И теперь не дети, а взрослые занимаются этим делом... если у кого имеется корова. Боюсь, эти парнокопытные у нас скоро исчезнут, как в своё время сгинули мамонты.
       Дальше  буду рассказывать без политики и критики, только о факте мутации профессии пастуха.
       Большинство из тех, кто в своей жизни хоть раз побывал в качестве «вожака» (пастуха) стада коров или коз, назовёт эту работу самой трудной, требующей зычного голоса, быстрых ног и неиссякаемой энергии.
       И особенно эти качества оказываются востребованы, когда над округой висит летняя несусветная жара, а полчища оводов и других жужжащих и гундящих кровопийц кружат над стадом с самого раннего утра и до позднего вечера.
 
        Однако в каждом деле находятся человеческие индивидуумы, которые ухитряются находить выход даже из самых безвыходных ситуаций. Вот, к примеру, Иван Семёнович, наш односельчанин.
       Дед Ваня, обычный сельский житель, колхозник до мозга самых маленьких костей, ибо всю свою сознательную жизнь проработал в данном сельскохозяйственном образовании.
       Институтов… простите, какие там институты, если он в школу церковноприходскую ходил всего одну зиму. Но ведь он сумел пастушеское дело поднять на самую высшую ступеньку среди других профессий.
       Наш односельчанин в пастушество ещё в те годы внедрил такую инноватику, когда о ней не говорили даже на самых высоких верхах. А он…

       Дед Ваня со своей верной подругой жизни бабой Клавой в хозяйстве имел корову. Корова, я вам скажу, была одно загляденье. Её конструкция-конституция являла собою высший предел коровьей красоты (не зря же её прозвали Красавкой): чёрно-белая, вымя большое, рога… упаси Бог, кому попасться на её дороге, глаза большие и вроде как добрые, хвост длинный и с большой метёлкой на конце. Молока давала много, но сколько, хозяева держали в секрете. Один у неё был недостаток. Она не ходила в стаде. Короче, была единоличницей. Имелись у неё и другие «вывихи».
       С началом летне-пастбищного сезона дед Ваня пробовал корову привязывать и к колу, забитому на большую глубину в землю, и к ракитам, благо, что на лугу их много. Пробовал привязывать даже к брошенной колхозом сеялке. Однако Красавка ухитрялась отвязываться и приходила за хозяином почти каждый раз следом.
       Паслась корова спокойно, если дед Ваня находился рядом. А как можно было быть с ней рядом? Пастушествовать дед Ваня не мог. Голосом обладал он не громким, да ещё и сиплым, ногами был слаб и энергетическими запасами не располагал. А вот мозги…
       На третий день пастушества дед Ваня перед тем, как отвести Красавку на пастбище,  взял с собою большой мешок, набитый сеном, и… что-то в него пихнул.
       Придя с коровой на луг, перед тем как положить мешок на землю, он достал из него… баллончик с «Дихлофосом», которым обрабатывают помещения от мух, и попшикал (пшик-пшик) им корову в местах, где собираются оводы, после чего обработал из баллончика и землю вместе с травой вокруг мешка, после чего привязал конец верёвки за свою ногу (второй конец привязан к ошейнику коровы) и лёг на мешок.
       Через полчаса над лугом уже разносился громкий храп спящего деда Ивана, а корова, слыша своего хозяина, мирно паслась. Оводы ж и другая настырная жужжащая и гундящая живность к ним не подлетала.
       Да-а. Дед Ваня не пастушонок Петя, которому трудно было хворостиной управлять скотиной.


          СЛУЧАЙ  НА ОХОТЕ

       Вот были времена для охочего люда в шестидесятые годы прошлого века! Никаких тебе путёвок, лицензий, сейфов для ружья и зарядов к нему. Объявили, к примеру, открытие охоты в августе месяце на утиную живность, бери ружьё, заряжай и иди в пойму речушки, которая начиналась в конце огородов, и можешь палить, пока не закончатся патроны.
       С расчехлёнными, в полной сборке ружьями охотники  ходили по селу, возили их на велосипедах, мотоциклах и в машинах. И представляете, я не помню случая, чтобы в нашем селе кто-то кого-то убил или подранил. А вот в процессе самой охоты иногда бывали происшествия, когда после выстрела кого-то из охотников по пролетающей утке, его соседи падали на землю, чуть ли не замертво…

       Молодой, начинающий охотник, Виктор, с работы приехал поздно, и чтобы не опоздать ко времени открытия, стал в большой спешке заряжать патроны, потому как заранее этого сделать не смог, ввиду большой загруженности, опять же, на работе.
       А если по правде, то он про охоту и не вспоминал, ибо относился к тем охотникам, которым, открыли охоту – хорошо, не открыли – тоже неплохо.
       Ткнулся, а пыжей войлочных нет (войлочный пыж забивают в патрон после того, как в него отправят порцию пороха). Он туда, он сюда – нет пыжей.
       Глубоко вздохнув и чертыхнувшись, Виктор стал запихивать в патрон и уплотнять газету областного масштаба. Зарядив таким образом десяток патронов, наш односельчанин отправился к месту пролёта уток – закамышенной и заосоченной речушке.
       – О-о, у нас пополнение! – услышал он голос заядлого  охотника, Валерия Клопова (Клопа) из-за кустов молодой ольхи. – Если ты пришёл с бутылкой, иди к нам, будешь третьим. Тут места всем хватит.
       – Принёс, – ответил Виктор. – Закуску тоже захватил.

       На протяжении полчаса над охотниками не пролетело ни одной утки. И только после того, как в верховьях реки прогремела пальба, несколько крякв показались над дальним ольховником.
       – Мужики! – раздался голос третьего охотника, Андрея Короткова (Короткого). – Подпускать надо  близко, чтобы стрелять уже наверняка. И стрелять надо им навстречу, чтобы убитые падали прямо нам под ноги. А то потом их и не отыщешь.
       Минута… вторая…
       – Можно! – раздался голос Клопова.
       Бах! Ба-ах! Бах-бах, дуплетом.
       Нажал на курок своей одностволки с усиленным зарядом и газетным пыжом и Виктор.  Ба-ах!
       Выстрел оказался настолько громким и сильным, что стрелявший даже присел. Вместе с дымом  из ружья вылетела целая туча газетных клочьев, которые, разлетаясь, создали эффект осколочного взрыва.
       Клопов и Коротков, обхватив головы руками, мгновенно поп;дали, первый – под куст лозняка, а второй плюхнулся в зеленоватую воду.
       – Мужики, вы что? – удивлённо воскликнул Виктор.
       – У тебя ружье не разорвало?! – не вставая из воды, прокричал Коротков. – Осколки летели...
       – Ха-ха-ха! – захохотал Виктор. – То мои пыжи. Я в патрон запихивал, вместо войлочных, газету.
       Больше месяца селяне смеялись над незадачливыми охотниками.

       P. S. А те утки улетели нетронутыми.

          УЗНАЛ БА-БУ-ШКУ!

       В семье Романа и Насти родился второй ребёнок, сын. Первой была дочка Кира, родившаяся три года назад. Рождению мальчика особенно радовались родители Романа – появился продолжатель их фамилии.
       Кроме родителей Романа радовались мать Насти и отец матери, то есть прадед появившегося на свет, как выразился сам старейшина, мужика. В его роду последние пятьдесят три года рождались одни девочки.
       Наступил момент выписки новорождённого и его матери из роддома. Стар и млад столпились у двери. И вот... она открылась.
       Крики «ура», вздохи, смех, всхлипы и плач ребёнка (наверное, от испуга). К нему отец… плачет, дед… плачет. Подошла бабушка, мать Насти… умолк. Ур-ра-а, он узнал ба-бу-шку!


          «ТАДА ДА, ПОГОВОРИЛИ»

       Две бывшие односельчанки, случайно встретившиеся на городской остановке общественного транспорта, зашли в троллейбус через разные двери. Одна (Клавдия), теперешняя горожанка, через переднюю дверь, другая (Анастасия, Настя), селянка, через заднюю.
       Та, которая вошла в головную часть троллейбуса, усевшись на боковое сидение возле двери, заметила, что её попутчица-односельчанка (бывшая) тоже заняла место, но в самом последнем ряду салона автобуса.
       – На-стя! – громко окликнула бывшую односельчанку Клавдия. – Вы свадьбу играли в ресторане возле Дома бракосочетания, женили сына?
       – Да, – негромко ответила Анастасия.
       В троллейбусе раздался смех пассажиров.
       – А кто ж его жена?! – ещё громче выкрикнула Клавдия. – Где она работает и кто её отец и мать?
       Пассажиры притихли в ожидании ответа Анастасии.
       – Передайте ей, что невестка моя учится в институте, и скажите, что я вышла, – шепнула Анастасия стоявшему рядом мужчине.
       Услышав переданный пассажирами ответ, горожанка под их смех возмутилась:
       – Тада да, поговорили! А жи-ли на одной у-улице.


           СПАСИБО, ГОСПОДИ!

       Начало августа. Небо пасмурное и северная потуга.
       – Месяц-то летний, а тепла нет, – пробормотал дед Иван, прохаживаясь между рядами  картофеля.
       Глядя на засохшую ботву, старик решил выкопать два-три куста, чтобы определиться с началом работ.
       Взяв вилы, он перекрестился и выкопал куст, за ним второй… третий… После того, как была перекопана одна полоса, дед Иван шумно вздохнул и, подняв голову к небу, чётко произнёс:
       – Спасибо, Господи! Уважил старика. Ни выбирать, ни носить и ни переживать зимою.
       …На всей полосе только в двух кустах краснели, величиною с фасолину, четыре картофелинки.


          МУКИ  ТВОРЧЕСТВА

       На протяжении своего литературного сочинительства в иные минуты, а то и часы, помимо прозы, я пробовал писать что-то наподобие стихотворений. К сегодняшнему дню их оказалось порядка полутора сотен.
       Точного числа я не могу назвать, ибо они писались на чём угодно. Что оказывалось под рукой, на том и писал. Теперь же эти обрывки листов и клочки газет находятся где попало.
       Однажды, помнится, одно четверостишье я написал даже на куске доски во время изготовления кухонного стола (столярничал). Из всего числа написанного, вам, уважаемый читатель, на этой странице я могу предложить лишь вот это четверостишье.
   
          Петух выводит кур своих
          Кормиться утром рано.
          Завхоз главнейший он у них
          С правами генерала…

       Почему вместо продолжения многоточие? А петух своих подружек тогда увёл в другой двор.


          РЕАБИЛИТИРОВАЛ

       У Петрова день рождения. Однако сослуживицы, кроме поцелуев в щёку и открытки, на которой нарисован голопуз с бантом на шее, ничего не подарили.
       – Ох и жлобички ж! – бросил «новорождённый» в адрес поздравительниц. – Я вам припомню! 
       После работы Пётров пошёл в самый большой магазин, чтобы купить себе подарок. Через час, вспотевший, он вышел из супермаркета с пустыми руками.
       – Да-а, – протянул он и почесал подбородок.  – Мне себе купить денег жалко, а им мне… Им ещё жальче.


          «СЛИТКИ ЗОЛОТА»

       В самом начале горбачёвской перестройки и консенсуса в стране, сельский «Бегунок», так прозвали селяне  Григория (Гришку) Кружилина за частую смену работ, решил, как он сам выразился, откликнуться на призыв российской власти «…активно заниматься частным предпринимательством», чтобы за один год, опять же его слова, стать, если и не крупным воротилой в бизнесе, то в обязательном порядке пополнить ряды среднего класса. Сказано – сделано.
       Назанимав денег у односельчан и, приплюсовав к ним «чёрную заначку» пожилой матери, Бегунок, простите, Григорий Осипович Кружилин, приобрёл у заезжих «купи-продай» десяток длинношёрстных коз.
       – С этими козами я через год стану миллионером! – оповестил он удивлённых односельчан. – Вы все будете завидовать мне, Григорию Кружилину.
       Почему селяне удивились? Да потому, что до этого  у Бегунка во дворе не было даже кошки. На вопрос же, каким образом это будет сделано, пояснил «несведущим в бизнесе простакам»:
       – За каждый килограмм шерсти от этих коз мне будут платить вот по такому слитку золота, – и Бегунок показал  любопытствующим кулак.

        Два дня спустя во дворе начинающего бизнесмена козы стали уж больно громко блеять.
       – Гришка! – окликнул «будущего миллионера» его сосед. – У тебя ж козы с голоду подохнут. Их же надо кормить хорошими кормами, а не повиликой (вьюнок) и щиром (щирица) с огорода.
       – Я их, пока вернётся из гостей мать, буду пасти, – тоном хозяина ответил на замечание соседа Григорий.
       – Да разве ж этих коз можно пасти по нашим бурьянам? Ты ж потом ничего с них не настрижёшь.
       – Григорий Семёнович и не такие бурьяны видел. Сосед, что вы мне все даёте советы? Задолбали. Заведи себе коз и корми потом их хоть с ложечки! – с негодованием в голосе парировал слова соседа Кружилин. – Я, дед, лучше тебя знаю, что надо и как надо делать!
       Спустя час начинающий предприниматель уже гнал своё стадо за околицу села. А через четыре часа Григорий Семёнович возвратился с козами домой.
       – Ну что, Григорий, твои козы, наверное, все кожушки и всё, что цепляется собрали? – сквозь смех подколол Кружилина его сосед.
       – Да пошёл ты… – отрубил Григорий, и, хлопнув калиткой, скрылся с козами во дворе.

       А вечером этого ж дня вернулась из гостевания сама хозяйка. Во дворе до полуночи раздавались негромкие крики и недовольные голоса сына и матери, а утром Григорий выехал из села в известном только ему направлении.
       Спустя неделю, мать несостоявшегося миллионера в счёт погашения долгов раздала односельчанам коз, и в селе жизнь потекла, как и до попытки Григория в один миг стать буржуином.


          У  КОЛОДЦА

       Хорошее было время в послевоенные годы! Ни радио тебе, ни телевизоров, ни света электрического. Мобильники? Милые мои, ну какие тогда могли быть мобильники, если в селе не было даже самой маленькой электрической лампочки, да что там лампочки, столба с обрывком провода – и того не было.
       Ввиду отсутствия всего вышеперечисленного,  главным у селян было личное общение, ибо благодаря ему слетались и разлетались по всей округе, а то и по  стране даже самые маленькие новости.
        Главным же местом слетания и разлетания новостей были… правильно вы подумали, додумительный вы мой! Конечно же, колодцы, которые являлись основными источниками и хранителями питьевой воды.

      
        Шесть утра. Солнце хоть и недалеко оторвалось от горизонта, однако припекает уже чувствительно. Селяне к этому времени уже успели подоить своих коров и передали их под начало пастухов-очередников, после чего, сразу же, без передышки, приступили к делам, кто готовить нехитрый крестьянский завтрак, кто отбивать косу, наводить порядок в огороде или во дворе, а большинство заспешило на работу в колхозе.
       Мария ж Игнатьевна, или тётя Маша Арбузова, отправилась с ведёрками к колодцу. Ей срочно, как она сказала мужу, понадобилась вода для стирки и кухонных приготовлений. 
       – Ну, надо – так надо, – буркнул муж, – а я иду докашивать делянку травы.
       У колодца тётя Маша встретилась со своею давнишней подругой Анастасией Синицыной. То да сё. Сё да то, полчаса пролетело.
       Набрав воды, Синицына отправилась домой, а к колодцу подошла кума тёти Маши.
       – Маш, ты слыхала, Клавкин сынуля сегодня проспал на лавке у дома Верки Дундукиной. С вечера сел с её дочкой, да и уснул.
       – Ха-ха-ха, – засмеялась Арбузова. – Хорошо, что уснул с девкой не в постели или в кучке сена…
       К кумушкам подошла помощник бригадира по полеводству Ольга Пронина.
       – Лясы точите, да? Пошли б лучше в колхозе поработали. Сено может под дождь попасть.
       – О сене нихай председатель думая! – огрызнулась Дундукина. – У нас и своей работы полно.

       В подтверждение занятости она набрала воды и заторопилась домой, а за ней следом ушла от колодца и помбригадира. Но в это время к колодцу подошла однофамилица тёти Маши, Галина Петровна. У однофамилицы тёти Маши времени оказалось больше, чем у ушедших от колодца ранее.
       Ну, а раз время имеется, то можно, естественно, немного и постоять. Как-никак, не виделись целую ночь. А за ночь в селе произошло столько событий, что о них просто нельзя умалчивать. Тем более, что они были хоть и дальними, но родственниками.
       – Маш, ты слыхала? У нашего бухгалтера вчера муж опять напился, и она всю ночь просидела в огороде в картохах? Во, паразит. И када он тока утихомирится? Жалко Зинку, такая хорошая баба…
       Когда однофамилицы «перебирали косточки» из-за коротких платьев молоденькой медички Ларисы, к колодцу подошли сразу две женщины, потом ещё и ещё…
       В момент самой короткой тени в летний день к колодцу подбежал соседский сынишка и выкрикнул:
       – Тётка Маша, корову во двор пускать или не надо?!


          КАША

       Прошедшую неделю Семён Григорьевич, крутился, что называется, как белка в колесе. В одном огороде ему пришлось столько работ выполнить, что от одного их перечисления может взмокнуть спина.
       Он только на борьбу с сорняками ухлопал целых два дня. Но ведь, помимо прополки, надо было ещё поливать, окучивать поздно высаженную картошку, пилить, строгать (подготовка жилища к зиме), косить траву вокруг усадьбы, приготовление еды для себя и четырёх кошек. Стирка, уборка в хате, во дворе и… о-о-о! Я ж говорил, что от одного перечисления выполненного может взмокнуть…
       
        Окончив установку водоотлива под окном, Семён Григорьевич посмотрел на часы.
       – О-о! – воскликнул он. – Надо уже готовить ужин.
       Быстро собрав инструмент и положив его в отведённое место, Семёнович отправился в кухню с намерением для вечерней трапезы сварить себе гречневой или пшённой каши. Открыл в столе одну дверцу… пусто, другую… на всех трёх полках никакой крупы, кроме   пшеничной, не нашлось.
       Эту ж крупу Семёнович покупал ещё зимой для кошек. Варил он, к примеру, куриные головы и к ним немного добавлял пшеничной крупы.
       Однако из его затеи ничего не получилось. Его киски поедали измельчённые головы, а кашку оставляли. После трёх попыток мой односельчанин перестал навязывать своим любимицам то, чего они не хотели. Так и осталась у него в одной из банок крупа.
       Глубоко вздохнув, Семёнович решил к увесистому куриному бедру добавить немного и каши из пшеничной крупы. Сварил… получилась, как он сам выразился, «ра-зма-зня». Добавил в кашу «крестьянского масла» и покушал… после чего повернулся к сидящей на табуретке чёрно-белой кошке Таське и произнёс:
       – Тась, в твоём лице (мордочке) я прошу у всех вас прощения, что заставлял есть вот эту кашу. Может, она и полезная, но я её и сам не хочу. Простите меня!


          ТОЛСТЫЕ  ПАЛЬЦЫ

       В пятидесятые годы в нашем селе модным стало учиться играть на гармони, потому как самодельные балалайки уже не отвечали требованиям времени. И, если большинство будущих гармонистом учились играть на старых гармонях (их можно было купить за малые деньги), то Игорьку Пиликину (эта кличка прилипнет к нему спустя полгода) купили трёхрядную  «хромку» в самом большом магазине областного центра, от чего он пребывал от радости на самом высоком небе, куда другим было и не добраться.
       Сельские девчата тоже радовались, что в скором времени будут танцевать под игру на новой гармони. Однако прошло полгода, а Игорёк, освоив «Светит месяц…» (самая простая мелодия), далее не продвинулся. Мелодии он не воспринимал.
       – Игорь, тебе, что, медведь на ухо наступил? – не выдержал его наставник, гармонист-виртуоз Павел Веснин. – Я научился играть за две недели, а тебя учу уже полгода, а толку ноль.
       – Да не-ет, я всё хорошо слышу, а игра у меня не идёт, потому что у меня толстые пальцы, – ответил несостоявшийся гармонист.


          СИЛА  ТРАДИЦИИ

       В последней четверти прошлого столетия в частном строительстве в больших объёмах использовали шлак, полученный от сгорания угля в топках паровозов. Он шёл как наполнитель в бетонную смесь вместо щебня. Построенные в те года одноэтажные дома можно ещё увидеть не только в сёлах, близко расположенных к Белгороду, но и в самом городе.
       Пётр Фёдорович Астахов работал на железной дороге, и ему, в порядке очереди, выделили вагон этого самого шлака». Со всеми возникшими при перевозке трудностями Фёдорович справился и в один из летних дней, поплевав в ладони, приступил к рытью траншеи для фундамента.
       За два лета Астахов отлил из бетона полную коробку дома и теперь осталось поставить крышу. Вот тут и произошёл казус. Шестиметровое бревно оказалось коротким для устройства матицы, а бревно достаточной длины он не мог найти, а может, плохо искал. Уложить же матицу с фасадной стены на капитальную перегородку хозяин категорически не хотел.
         – Наши деды и прадеды клали её только поперёк дома, – твердил всем Астахов.
Для него традиция оказалась тем камнем преткновения, который он не мог переступить. И не переступил. Не спрятанная под крышу «коробка» простояла год, потом ещё… и…  спустя много лет, на месте  возведённых стен, остался  холмик, поросший бурьяном.
      Сила традиции оказалась сильнее здравого смысла.


          ПОРУЧИТЕЛЬ

       ПОРУЧИТЕЛЬ, -я, м.(офиц.). Человек, который принял на себя поручительство.
       ПОРУЧИТЕЛЬСТВО, -а, ср. (офиц.). Ответственность, принимаемая кем-нибудь на себя в обеспечение обязательств другого лица.
       В настоящее время ещё можно часто услышать определение, как какой-то человек выступил гарантом в одной большой сделке на стороне очень даже хорошего, прекрасного, самого надёжного из очень даже надёжных бизнес-партнёров.
       А потом… через какое-то время, прошёл слух, что этот самый надёжный из надёжных, получив хороший куш, вдруг втихомолку (втихаря), не поставив в известность своего гаранта и поручителя, смылся за моря и окияны, прихватив с собою все вырученные деньги.
       И гарант, он же и поручитель, остался «с носом», а после того, как к нему нагрянули… ну эти самые… что выколачивают долги, он оказался  ещё и… бомжом.
       Простите, но я вам рассказал коротенькую предысторию к такой же короткой сам;й истории.
       Баба Шура, она же баба Саша и Александра, уважаемая хуторянка, разменявшая недавно седьмой десяток лет, недавно попала в пресквернейшую историю похожую на ту, которую я изложил чуть выше.
       Бабу Сашу оставил «с носом» её родной и самый  любименький (слова бабы Шуры) и заботливый (как ей казалось) внучок-оболтус, которому захотелось иметь крутую «тачку», и чтобы она была «немкой». 
       И бабушка, чтобы её внучек смотрелся, как он выразился, «круто», согласилась быть этим самым гарантом-поручителем.
       Любимый внучек взял кредит под бабушкину гарантию, купил машину и… после её «обмывки» с друзьями, разбил, да ещё и покалечил при этом молодую женщину с ребёнком.
       После ж ДТП (дорожно-транспортного происшествия) внучек «смылся» в незнаемые бабушкой края, оставив её наедине с банком и битоносцами, ребятками-качками.
       И платит теперь любящая и всепрощающая бабуля за внучка и кредит, и… покалеченной женщине, каждодневно вспоминая о Боге:
       – Господи, дай мне здоровья, чтобы я жила, пока выплачу этот клятай кредит, а то ж они, ироды, найдуть моего любимого и ненаглядного унучика.


          БЕЗ  КРИКОВ «УРА!» 

       Давно это было. Поэтому, чтобы не затягивать время на воспоминания, я расскажу вам о произошедшем со мною и моим другом-тёзкой случае без всякой присказки.
       Зима в тот год оказалась какой-то двойной. Поначалу лупанули сильные морозы, а потом наступила такая оттепель, что после прошедших дождей вода пошла поверх толстого льда.
       И как только вся низина, и русло реки, и сам заливной луг оказались под водой, вновь свою сила показали зима и её верный спутник мороз. За двое суток поверхность воды покрылась льдом, а ещё через трое ребятня села уже катались на коньках и санках.
       И если большинство из наших сверстников устраивали игры, не заходя далеко от берега, то нам с другом захотелось прокатиться на коньках до самого соседнего села, благо, что тогда в пойме не было никаких зарослей лозняка и ольхи.
       И мы с тёзкой вышли на лёд, хотя более взрослые нас от нашей задумки и отговаривали. Ну как можно было не воспользоваться подвернувшимся случаем! Гладкий лёд на расстоянии до двух километров, северный ветер в спину и коньки.
       Расстегнув телогрейки и распахнув полы, мы уподобились парусникам. Скорость была приличной. Я даже сейчас, при написании этого небольшого рассказа, радуюсь тому, как мы тогда скользили на коньках, не расходуя для этого никаких сил.
       – Ур-р-а-а! Ур-р-а-а! – кричали мы с другом во всю громкость своих голосов. Смех и радостные возгласы сопровождали нас до самой огромной… полыньи. Из-за веселья и азарта мы увидели открытую воду, когда затормозить и остановиться было уже невозможно.
       До первого льда, оказавшегося под водой, было сантиметров сорок, но этого хватило, чтобы мы набрали в валенки. А из-за того, что пришлось ещё и свалиться набок, сухими у нас оказались только головы.
       Домой, обдуваемые северным ветром, мы возвращались без криков «ура!» и задорного смеха.


          ХОРОШО  ПОГУДЕЛИ

       Трое друзей и давнишних собутыльников прошлым вечером устроили такую пирушку, что, проснувшись утром в своих дворах, каждый был безгранично удивлён таким происшествием. А Митяка Пупырь (Пупыренко) удивлялся больше всех.
       А как не удивляться, если он вчера после обеда ушёл с друзьями на пруд варить уху из купленных карасей, а проснулся после этой «ухи» в своём дворе, на  сене, заготовленном матерью для кроликов. 
       – Андрюх, ты что это  какой-то скособоченный? – спросил его сосед, когда он вышел со двора.
       – Ды вот... не знаю, как я попал домой. Вчера с Толяном и Коляном были на пруду, а проснулся тут.
       – Да вас вчера мои пацаны на тачке, на которой я навоз в огород вожу, от пруда по домам развозили.
       – А-а-а. Значит, мы хорошо погудели.   


          ИЗ  ДАЛЁКОГО ДАЛЁКА

       Мой брат  на заре своего взросления очень любил кататься верхом на козлах, благо, что их в селе было много, потому как селяне после войны держали, в основном, коз. Несколько стад каждое утро покидали село, чтобы вечером сытыми возвратиться в свои дворы.
       На закате солнца мой брат занимал место в проулке под кустом акации, и как только мимо него проходил чубатый козёл, он обязательно забирался к нему на спину и, ухватившись за рога,  устраивал гонки.
       На другой день можно было услышать:
       – Манькя, опять твой белабрысай каталси на нашем казле, акаяннай!


          ПО-СОСЕДСКИ

       У магазина встретились односельчане Иван Викторович и Семён Кузьмич. После приветствия и обмена вопросами о состоянии здоровья Викторович спросил у Семёна Кузьмича:
       – Кузьмич, да я вот хожу мимо твоего огорода, чего это у тебя со стороны соседа сохнут и трава, и вишни. Клёны и те со скрюченными листьями?
       – Да это мой сосед обрабатывает меня гербицидами, – последовал ответ спокойным тоном.
       – И давно?
       – Да вот уже года три, а может, и четыре. То из агрегата из своего дунет, то из наплечного обработает.
       – И ты так спокойно говоришь. Да я бы уже по судам его затаскал, – загорячился Иван Викторович.
       – А-ах! – махнул рукой Семён Кузьмич. – Пусть дует. Он думает, что я ничего не вижу и не знаю. Обработка гербицидами видна уже на другой день и даже через год. И ещё. Он к месту обработки ходит ближе, чем я, а значит, и вдыхает то, чем обработал. Кроме того, там пасутся его гуси и поклёвывают траву куры. Так что, он не меня травит, а себя и свою живность.


          СУДЬБА-А

       Вечер праздничного дня. На лавочке у забора собрались на вечернюю сходку ближайшие соседки. Они в погожие вечера собираются и в будние дни, а тут – праздник, так почему бы и не посидеть.
       – А что-то нашей Петровны нет? – поинтересовалась Вера Сергеевна, соседка нижней соседки.
       – А вы, что, не слышали? – удивилась баба Шура, хозяйка скамейки.
       – А что стряслось? Не томи, – заторопила бабу Шуру  Нина Ивановна, соседка ближней соседки.
       – Го-ре у нашей Нюськи, – с глубокой скорбью в голосе проговорила  баба Шура. – Грушнину во дворе вы видели все. Так вот, на ней была одна груша крупная и уже с желтинкой. Петровне захотелось её сорвать, но не дотянулась с земли. Принесла табуретку, встала на неё, а тут оса закрутилась около носа. Она рукою махнула и упала с табуретки. Ходит теперь наша Петровна с загипсованной рукой. Поломала.
       – То-та судьба-а, – раздался тихий голос. 


          БАЛДЕЮ

       Вечернее время. Я сижу за столом в кухне. Приготовление ужина и сам ужин прошли в спокойной и дружественной с самим собою обстановке.
       Не убирая со стола, я решил после окончания вечерней дозаправки (трапезы) ещё раз, но уже окончательно, с одним удовольствием, попить чаю уже без всяких премудростей и условностей в этом деле.
       Наполнив чашку чуть тёплым кипятком и добавив в него чуть-чуть заварки (сестра говорит, что мои чаи похожи на бурду), я опустился в кресло, благо, размер кухни позволяет дополнительно к табуреткам поставить ещё и предмет роскоши, и стал...
       Моё блаженство нарушил мобильник.
       – Да! Слушаю вас, Павел Антонович! – громким и радостным голосом ответил я.
       – Чем занимаетесь, Сергей Ильич? – поинтересовался мой коллега по писательскому заболеванию.
       – Да вот, сижу и балдею, – ответил я ему.
       – Что делаете?
       – Балдею.
       – Как это?
       – Да очень просто. После основного ужина налил в чашку слабо заваренного чая (без сахара), сел в кресло и, смакуя  его, начал балдеть.
       – Да-а?
       – Ага.
       – Так просто?
       – Ну да.


          УБРАТЬ!

       Чиновничий люд нашей большущей страны, которого сейчас, по заявлениям знающих росстатовскую цифирь, стало больше, чем в СССР, в 2,5 раза, денно и нощно думает, а как бы это сделать так, чтобы их работа была видна высоко сидящему начальнику из самого далека. И что вы думаете, придумали.
       Помните поднятый шум по поводу того, а сколько ж должно быть метров от медицинских учреждений до точки по продаже спиртосодержащих жидкостей?
       У нас в селе медицинский пункт был расположен в одном здании с сельской торговой точкой, в которой продавали, помимо всего, ещё и бутылки с водкой и другими напитками. А расстояние между дверьми магазина и медпункта было всего… 8 метров.
       «Убрать плитку со стёжки!» – грозно выкрикнули в верхах. Низы убрали, а вскоре закрыли и сам магазин… а медпункт «уехал» на новое место.


           ПЛАВКИ

       – Здорово, Фёдор, – пробасил Семён Николаевич, встретив друга своего детства. – Как дела?
       – Да так. Хотел сегодня кое-что сделать во дворе, а тут опять дождь пошёл. Ты знаешь, я уже сам себя виню. Может, погода испортилась…
       – А ты тут при чём? – изумился Николаевич.
       – Да, понимаешь, ты ж июньскую жару ещё не забыл? Жарились, как на сковороде.
       – А как её забудешь, когда в огороде начало всё гореть. Плюс 36 градусов в тени. Такое не забывается.
       – Ну так вот. Когда стало совсем невмоготу, я решил для охлаждения своего организма ходить на нашу речку. Ты ж помнишь, как мы когда-то купались?
       – Так это ж когда было-то?
       – Да лет пятьдесят назад. Так вот. Кинулся, а плавочек моих с завязочками не-ту-ти.
       – И что?
       – Поехал в город и купил современные плавки.
       – И как?
       – А никак.
       – Что никак?
       – Да погода на другой день испортилась! – выкрикнул Фёдор. – И лучше бы я их не покупал. Сорок лет не окунался ни в каком водоёме и жив. А тут прямо как кто на ухо жужжал: «Купи да купи». А теперь… видишь, что делается. Июль, а холодина, как в октябре.
       – Вижу. Отвези плавки назад, может, потеплеет? – серьёзно проговорил Николаевич и засмеялся.

          ПРИ  ДЕЛЕ
       Последние восемь лет селянам погода преподносит сюрприз за сюрпризом. Вот, к примеру, уходящим летом. Май и июнь были засушливыми и жаркими. В особенности июнь.
       Обычно в июне часто перепадают дожди. Ведь в этот период лета у селян сенокосная пора. Вот и подбрасывает природа-матушка своим чадам дождики, чтобы крестьянский люд быстрее шевелился.
       А то ведь в хорошую погоду можно и облениться. А с перепадающими дождями, надо крутиться как белка в колесе. Заготовка сена любит шуструю работу.
       В сенокосную пору, понятно. А как быть, если этот вид корма  не нужен. Вот, к примеру, Андрею и Павловичу и Павлу Андреевичу, которые живут на одном из кутков так близко, что могут спокойно разговаривать прямо через тын их разделяющий. У них нет коров.
       – Сосед, мы вот с тобою прожили уже много лет…
       – И что? – спокойно ответил Андреевич.
       – А вот скажи, когда такое было, что в огороде мы с тобою уже почти десяток лет ничего путного вырастить не можем. Ты видел мою картошку? Сгорела.
       – Видел, – без всяких эмоций ответил соседу сосед.
       – Да она и у тебя такая же. Два десятка лет я со своего огорода собирал по сотне вёдер крупной картошки. А в прошлом году накопал всего семнадцать. Может, её уже и сажать не надо?
       – Хм, не сажать. А что ж мы тогда будем делать? То мы, вроде как, при деле… хоть и бестолковом.


          УМОМ  РОССИЮ  НЕ  ПОНЯТЬ…

       На протяжении тысяч лет проживания на Земле людей почти всегда возникали разногласия, или, выражаясь понятнее, происходили ссоры, стычки и мини-войны из-за межевой линии, разделяющей две усадьбы (двора, владения) друг от друга.
       Для примера я расскажу об одном случае, произошедшем в селе Д., о котором я, в своё время, написал даже рассказ «Сельский стриптиз», который напечатан в книге «Стриженый поросёнок», изданной в 2014 году в г. Белгороде (изд. «Крестьянское дело»).
       Теперь же, не вдаваясь в подробности, я коротко изложу на двух страницах итоги многолетней тяжбы, которая началась ещё… О-о-о!.. В ту пору я был моложе на целых пятнадцать лет.
      
       Небольшая предыстория.
       Баба Мотя (Матрёна, Мотря), волевая, не знающая компромиссов женщина, и почти ей ровесница, баба (бабушка, бабулечка) Шура (Саша, Александра), в один из осенних дней, нежданно-негаданно, бросили топор войны на разделяющую их земельные владения межу.
       А если по правде, то между ними никакой межи, в полном смысле понимания этого слова, и не было. Их огороды разделяла обычная линия разграничения – столбы с натянутой на них проволокой. А вот как они ухитрились на эту линию кинуть топор войны?.. 
       По мнению бабы Моти, линия раздела проходила на целых двадцать сантиметров по её территории, а по заявлению бабы Шуры – всё было правильно. Таким манером соседки спорили поначалу без крепких выражений и громогласности.
       Однако заварившейся конфликт вскоре выплеснулся за пределы их дворов и огородов. Их крики и оскорбления  стали слышать вначале ближние соседи, а спустя год об их межевой войне узнали и районные судебные инстанции, куда баба Мотя направила «телегу» (заявление, жалобу, письмо и т. д.), в которой изложила все свои претензии уже в письменной форме.
       А вскоре тяжба соседей превратилась в самое тяжёлое заболевание – ненависть друг к другу.  И через определённый период ею стали заниматься уже более высокие судебные инстанции в областном центре.
       Пока в области изучали и примеряли, как и куда повернуть это запутанное дело, во дворах как из рога изобилия сыпались угрозы, оскорбления и другие сельские словестные штучки, превращая проживание двух семей в кромешный ад.
       Пятнадцать лет шли судебные баталии враждующих сторон. Окончилось всё так же непредсказуемо и непонятно для стороннего человека, как и зародилось.
       Баба Шура, для того чтобы продать свой «домик в деревне», уступила соседке злополучные 20 сантиметров и, получив от покупателя деньги, убыла из села, а баба Мотя после длительных баталий, сдала участок в аренду… знаменитым российским бурьянам.

       P. S.  На межевую войну ушло полтора десятка лет и было затрачено на судебное делопроизводство порядка 100 000 рублей. И как тут не поверить в высказывание, что «умом Россию не понять…».


          ВОТ  ЗАВТРА  ПРИЕДУ…

       Работал Иван Георгиевич на начальственной должности. На такой, что ему по долгу его работы был предоставлен служебный автомобиль, которым управлял персональный водитель.  Да по-другому и не должно было бы быть. Уж больно представительно выглядел сам Иван Георгиевич. Такой, знаете, крепкий и подвижный, а уж говорить мог так грамотно и заковыристо, что не каждый оратор мог с ним справиться по части обсуждения какого-либо вопроса.
       В общем, мужик был рождён, чтобы быть начальником. И он им был. И не просто был, а был, да ещё и каким! Его на всех собраниях в районе и области только и знали, что хвалили да выносили благодарности. У него одних почётных грамот, по словам его жены, было больше пяти десятков.
       Но, как вы знаете, уважаемый читатель, даже на солнце имеются тёмные пятна. Были недостатки и у Ивана Георгиевича. Хотя… всего один. Но…

       – Клавочка, сестра моя родненькая, – начала свои излияния Зинаида Емельяновна приехавшей к ней погостить на пару летних дней родственнице, – да я уже и не знаю, что мне с ним делать. Мужик как мужик. Правда, он целыми днями пропадает на работе и домой приезжает только поздно вечером. Ну это было бы ещё ничего. Работа у него такая. Так он же каждый раз приезжает в таком виде, что из машины просто вываливается и еле-еле доходит на своих двоих во двор.
       – Пьёт? – удивляется сестра.
       – Нет. Он выпивает. Пьёт – это когда человека во двор заносят или он валяется где-нибудь в канаве или в лопухах. А мой Иван всегда домой приходит на своих ногах. Ну и это ещё не всё.
       – А что ещё? Что может быть хуже пьяного мужа?
       – Так он же при заходе во двор прямиком идёт к дровосеке* и опускается перед нею на колени…
       – Зачем? –  удивилась сестра.
       – Вот в этом-то и вся закавыка. Он кладёт на неё руки и говорит:
       – Амельяновна. Это он меня так называет. Если я приду завтра в таком виде, как пришёл сейчас, ты бери вот этот топор и, прошу тебя, отруби мне руки, чтобы я не брал ими стакан;.
       – И что?
       – И что, и что! – воскликнула Емельяновна. – Кла-авочка, да он мне об этом говорит уже тре-тий год!

       *Дровосека. В сёлах нашего региона в послевоенный период использовали для отопления жилищ в зимнее время хворост, заготовленный в лесу, а также и лозняк, заготовленный в поймах рек. Сухой же хворост и лозняк (толщиной не более пяти сантиметров) было сподручнее разрубать на короткие чурочки острым топором. Производилось это действо на лежащем на земле чурбаке (чурке, метровом обрезке, желательно дубовом или кленовом), называемом в народе дровосекой. Ветку клали поперёк данной дровосеки и разрубали топором на отрезки для использования в печи.


          БЮРО

       Год 1975-й. На заседании райкома КПСС заслушивали отчёты главных агрономов  колхозов о ходе проведения осенних агромероприятий.
       – Кто там следующий? – повернув голову к начальнику управления сельского хозяйства, спросил первый секретарь райкома.
       – Колхоз имени Свердлова.
       – Ну давайте сюда.

       Дверь открылась, и в кабинет вошел довольно рослый и плотный, уже в годах, главный агроном с ученической тетрадью, в которой были ответы на все предполагаемые вопросы. Став в торце длинного стола, Павел Иванович начал свой отчёт, называя количество вспаханных и не тронутых плугом гектаров пашни.
       – О-о, коммунист Григорьев, вы что, решили нас засыпать цифровым материалом? – глядя в упор на агронома, с подковыркой проговорил хозяин кабинета.  – У нас, у всех членов бюро, имеются сводки,  и мы хорошо осведомлены о ваших делах. Ты нам скажи короче…
       Уважаемый читатель, внимательно следите за словами первого секретаря. Запоминайте, какие вопросы он будет задавать этому агроному и следующему. 
       –  Ты говори короче. Вспахано процентов, осталось и сколько дней понадобится, чтобы закончить эту работу.

       Главный агроном начал быстро пересчитывать гектары в проценты и называть  их членам бюро.
       – Нет, вы посмотрите, товарищи, на этого специалиста. Он, зная, что надо отчитываться в райкоме, не соизволил сделать нужные расчёты дома. Тебе что, бюро райкома – «Клуб веселых и находчивых»? Павел Иванович, а ты у себя дома вспахал огород?
       – Ну как я вспашу, если в колхозе не закончили.
       – Нет, вы посмотрите, товарищи, на этого организатора. Да как он может хорошо работать в колхозе, если у него даже дома не вспахано! – Как вы думаете, Николай Алексеевич, выговор поможет коммунисту Григорьеву уложиться в трое суток?
       – Все расчёты показывают, что при надлежащей организации они могут вспахать, – отозвался руководитель сельскохозяйственной отрасли района.
       – Павел Иванович, вы поняли? Трое суток вам с председателем. Идите! И пусть заходит твой сосед.

       Раскрасневшийся главный агроном выскочил из кабинета, как пробка из бутылки с шипучим напитком.
      – Паш, что? – обратился к нему главный агроном соседнего колхоза.
       – Отчитывайся в процентах да не ляпни, что у тебя огород не вспахан, – торопливо наставлял Павел Иванович своего коллегу.
       – Та-ак. Ну а ты чем порадуешь нас? – глядя на вошедшего, спросил первый.
       – Из общего количества плановой площади подъёма зяби четыре тысячи двести гектаров на сегодня вспахано восемьдесят пять процентов. Оставшиеся пятнадцать процентов…
       – Стой, стой. Мы, члены бюро, должны твои проценты пересчитывать в гектары. Вы посмотрите на него. Математик нашёлся. Пятнадцать процентов у них осталось. Ты нам называй количество гектаров!
       – Шестьсот тридцать осталось, – торопливо вставил главный агроном.
       – У нас эти данные есть, мы и без тебя знаем. Нам только интересно, почему ты за…
       – Пять лет работает, – подсказал начальник управления сельского хозяйства района.
       – Почему за пять лет ты не научился не то что пахать, а даже и отчитываться! – распалял себя партийный лидер района. – Вы что думаете, если у вас дела идут на среднем районном уровне, так вы с председателем уже и Бога за бороду взяли?! За сколько дней вспашете оставшуюся площадь?
       – За два дня. Четыреста гектаров из-под сахарной свёклы пахать не будем.
       – Как это не будем?! У вас в плане стоят эти гектары, значит, вы обязаны это делать. Хоть лопатой копайте, вилами ковыряйте, но чтобы за три дня управились! И последний вопрос. Ты свой огород вспахал?
       – Да-а, – ответил главный колхозный агроном.
       – Как вспахал? Значит, в колхозе не вспахано, а свой огород… Как это так?! Кто у нас работает в колхозе?! Свой огород вспахал, а на общественном поле не может организовать нормальную работу. И передай председателю, мы пока вам доверяем, но у партии терпение может иссякнуть. Вы должны это доверие оправдывать хорошей работой. Для начала мы объявим вам выговор. Как, члены бюро, выговор поможет ему лучше выполнять партийное поручение?
       – Да-а, угу, так, – подали голоса, сидящие за столом члены бюро райкома партии.
       – Принимается…

          КСТАТИ, О  БЮРО…
       Чтобы далеко не уходить от затронутой темы, я вам поведаю ма-аленькую прибауточку по части этого самого бюро, низовой партийной организации, райкома или обкома партии. Бюро – оно на всех уровнях бюро.
       Иностранец спрашивает КаГэБиста-коммуниста, что собою представляет так называемое бюро? Что это за орган такой в вашей партийной системе?
       – Ну как тебе объяснить, Смит, чтобы ты понял? – со вздохом  произнёс  Иван  Иванович  Иванов, коммунист с 30-летним стажем. – Бюро – это такой руководящий орган в партии, на заседании которого из человека могут сделать отходы жизнедеятельности живого организма, а короче – дерьмо. Могут и, наоборот, из вонючки сделать человека.
       – О-о! – удивился иностранец.


         
                ГОРОЖАНИН
      
       Кота привезли из города в деревню к деду Семёну на временное гостевание.
       В послеобеденное время красавец бенгал с графскими, а может, даже и княжескими повадками, вышел на крыльцо с хозяином подышать свежим воздухом и посмотреть на сельский пейзаж в натуре.
       И вдруг из-за угла дома нежданно-негаданно нарисовалась в грязной чёрно-белой шубе хозяйка двора, кошка Тася. И, не дав «великому князю» опомниться, бывшая бомжиха без всякого «здрасте-разрешите», отвесила гостю две чувствительные оплеухи, от которых тот заголосил так громко, что хозяин от неожиданности аж подпрыгнул. Таська ж, прошипев на прощанье, грациозно удалилась.


          ДВОРЕЦКИЕ

       Спустя неделю деду Семёну позвонил друг и товарищ Бакурин Николай Илларионович, с которым моего односельчанина познакомила… больничная палата в хирургическом отделении областной больницы.
       – Дворецкий Кокса слушает, – ответил Семён Ильич.
       – Дворецкий? А Семёна Ильича пригласить можно к телефону? Скажите, что звонит Бакурин.
       – Николай Илларионович, да я вас и слушаю, – серьёзным голосом проговорил дед Семён, едва сдерживая смех.
       – Семён Ильич, я ничего не понимаю. А дворецкий?.. Он, кто?
       – Илларионович, не удивляйся. Я уже неделю работаю этим самым дворецким.
       – Ке-ем?!
       – Дворецким у Кокса.
       – Это что, бандюк? – спросил Бакурин.
       – Да нет. Ещё хуже. Это кот бенгальской породы. Мне дочь привезла его из города на неделю-две, а он ведёт себя так, как вроде он князь, а я его слуга. Это подай, то принеси, с такого-то по такое-то время с его величеством надобно играть, в такое-то время с ним надо идти гулять. Кормить по часам и строго соблюдать диету… В общем, кранты деду.
       – О-о, у меня, Семён Ильич, месяц назад было ещё хуже. Мне невестка перед отъездом на курсы повышения квалификации привозила собачонку, я её породу даже и не выговорю. В общем, собачка с рукавицу и вместо «гав» она просто тявкает. Вот с кем было возни! Во-первых, её выводить, а скорее выносить на свежий воздух надо в пять утра, независимо от погоды. Правда, во время дождя её приходилось носить на руках. Питание по расписанию, зубы чистить раз в неделю, к парикмахеру два раза в месяц. Но самым большим для меня наказанием было то, что с ней надо было постоянно разговаривать, а больше хвалить.
       – Ну и о чём вы с нею беседовали? – поинтересовался Семён Ильич у однопалаточника.
       – А о чём с нею можно было говорить? Я ей в первый день рассказывал, что картошку лопает колорадский жук, потом о планах работ на день, далее стал читать ей книжки и показывать большие журналы с цветными фотографиями…
       – Ха-ха-ха! – засмеялся Семён Ильич. – Журналы хоть были пристойные, не порнушные? А то ведь за развращение малолеток… вы сами знаете, что может быть, и особенно на зоне.
       – Да нет, журналы были нормальные. А потом меня посетила одна гениальная мысль. У меня много дисков с русскими народными песнями. Вот я и попробовал поставить на проигрыватель один диск. И представьте себе, как это меня выручило. Музыка играет, песни поются, а моя «рукавица» сидит перед проигрывателем и подвывает. В общем, тоже поёт. Так вот я и ставил ей концерты целыми днями. Пока она слушала и подпевала, я работал… Постойте-ка.  Семён Ильич, выходит, что и я был дворецким?
       – Слава Богу, что я оказался не одинок! – воскликнул дед Семён и громко рассмеялся.


          …БЫЛ  БЫ  Я  КРОЛИКОМ

       Ну, кто сейчас не наслышан о всевозможных диетах и откровенных голоданиях, после которых иные ухитряются сбрасывать по двадцатиь, а то и более килограммов собственного веса за месяц.
       В своём небольшом рассказе, похожем на заметку для стенной газеты, я не буду упоминать о тех, кто доводит себя диетами до полного истощения. Человек сам себе хозяин, поэтому каждый выбирает тот путь, по которому потом и направляет свои стопы и деяния.
       А теперь по теме.
       Весна в марте, сами знаете, какой иногда бывает. В ночные часы морозы потрескивают, а днём некоторые ухитряются найти затишек от ветра, чтобы хоть чуть-чуть позагорать. И загорают.
       К летнему пляжному сезону надумала подготовиться и Надежда Вихрова, замужняя молодая женщина.  Она решила  предстоящим летом выделить много времени пляжному загару. Ну, а женщина, если что надумала, то сами знаете… В доску расшибётся, а сделает. Вот и Вихрова.

       – Миша, Миша, – позвала Надежда своего мужа, только что вернувшегося из командировки.
       – Что такое?
       – Посмотри, у меня, по-моему, на боках и животе появился жирок, – поворачиваясь из стороны в сторону перед зеркалом, проговорила она со вздохом.
       – Ничего там не появилось, – ответил Михаил.
       Ну как же, а вот это? – жена оттянула рукой «потолстевшую кожу» на животе.
       – Ты мне такой нравишься больше, чем во время нашего знакомства. Сухая была и длинная, как селёдка, где было ни прикоснусь, одни кости.
       – Однако ж ты меня заметил и, как сам заявляешь, полюбил. Я хочу, чтобы ты и сейчас ко мне относился, как в те годы. Поэтому я сажусь на диету, после которой на пляже будут говорить: «Ах, какая женщина!».
       Прошло три недели.

       – Михаил, что-то ты не показываешься? Ты, случайно, не заболел? – поинтересовался сосед, встретившись с Вихровым на улице по дороге в магазин. – Выглядишь как-то худовато.
       – Да вроде как ещё здоров, – ответил Михаил.
       – Да нет. Ты так похудел, что…
       – Олег, у тебя жена садилась на диету?
       – На диету?! Да моя Клавка на диете каждый день сидит вот уже года три.
       – Это как?
       – Да так. После плотного завтрака она обычно заявляет: – Всё, дорогой, до обеда я сижу на диете.
       – А-а, так можно. А моя три недели назад села на диету, а меня попросила ей оказать помощь.
       – Это как? – в свою очередь спросил уже Олег.
       – А это означает,  что и я должен есть то, что ест она, потому как, если я буду есть мясо, колбасы, сыры и всякую, как она говорит, дрянь, то это будет провокацией с моей стороны по отношению к ней.
       – А чем же она у тебя питается? – усмехнулся Олег.
       – Всевозможными травами и овощами.
       – А вы ешьте в разное время, чтобы её не провоцировать, – посоветовал Олег.
       – А что я буду есть? У нас в холодильнике сейчас овощи да травы. Был бы я кроликом…


          КРУТОЙ  ВЗЛОБОК

       Взлобок – м., взлобина ж. – невысокое, крутоватое общее возвышение местности, без близкого спуска. Так объясняет В. И. Даль в своём «Толковом словаре русского языка».
       Я же, пользуясь правом автора, ещё и добавлю к сказанному, что крутое возвышение является левым берегом реки Липовый Донец, протекающего вблизи (под боком) села Вислое, которое находится в Яковлевском районе Белгородской области.
       Если же к сказанному мною применить историческую справедливость, то будет правдивее, что не река протекает под боком у села, а село возникло в давние времена на правом берегу реки. Вот так-то, дорогой мой друг читатель.
       Однако закавыка не в том, кто первее, а кто вторее, закавыка состоит в том, что от города Белгорода и до самого города Курска больше нигде нет такого крутого подъёма к остановке пригородных поездов.
       И чем это провинились висловцы нынешних времён перед Богом, что он взял да и надоумил наших предков обосноваться именно на этом месте, а не где-нибудь в другом, где людям не пришлось бы преодолевать каждодневно такой крутой взл;бок? Четыреста метров крутизны – это вам не двадцать или сорок. А ежели присовокупить сюда опаздывание на проходящий пригородный поезд, что зачастую вынуждает человека бежать, то вообще можно говорить о Божьем наказании за какие-нибудь грехи. Каким может быть бег по крутому склону вверх?
       Ну вот, уважаемый читатель, по-моему, я вступление изложил в полном объёме, и мне теперь можно приступить к рассказу о событиях прошедших…

       В то далёкое время я работал в городе Белгороде на котлостроительном заводе (теперешний «Энергомаш». Работать приходилось в три смены, что давало мне возможность преодолевать упомянутый выше взлобок рано утром, в середине дня и ночью.
       В те времена я был тренирован (бегал кроссовые дистанции по пересечённой местности), и поэтому подъём не представлял для меня особого препятствия на пути к остановочному пункту.
       И вот однажды у подножия склона я встретился со своим дядькой, который ранее тоже работал в Белгороде, а теперь по причине пенсионного возраста находился дома.
       – Дядь Пань (Павел Сергеевич), а вы что тут делаете? – спросил я его.
       – Да вот, мильён е мать, хотел съездить в город. Доньке (жена) захотелось свежего хлеба, а я вот… Пять разов пробовал и не смог взобраться на этот бугор. Раньша я по ём бегал как козёл, а теперь мочей не хватая даже дойти вот до того куста, – и дядька показал заросли клёна у самого обрыва небольшого ярка. – А можа, ноги ослабли? Да и сердце колотится, прямо, чуть не выскоча. Год назад я ещё туды и суды ходил, а теперича… наверное, бугор стал круча…
       Я тогда засмеялся. Однако по прошествии пятидесяти лет, мне пришлось по делам писательским ехать в Курск, в связи с чем мне довелось пройти по взл;бку от его подножия до самого верха. И что вы думаете?
       А ведь, мой дядя был прав. Взлобок стал «круче и длиннее» во много раз против того, каким он был в мои молодые годы. На первой сотне метров я почувствовал дрожь в ногах, воздуха почему-то стало не хватать, а сердце… ну что сердце. Подъём дал мне понять, что оно у меня имеется.

       P. S. А хлеба родственникам из города я тогда привёз сам. У меня в ту пору и ноги не тряслись, и сердце работало, как швейцарские часы. Это теперь… взл;бок крутой и с каждым прожитым годом его крутизна «увеличивается». 


          ПО  САХАРНОМУ  СЛЕДУ

       Двумя днями ранее в колхозную кладовую завезли две машины сахара для раздачи колхозникам. Падкий на дармовое, член этой же сельхозартели рядовой колхозник Кирилл (Кирюха, а для жены – Кирюша, по подворью Кривой, а по фамилии Кривулин, вспомнил, что ночной сторож является его пятиюродным братом.
       Может, у него и не взыграли бы родственные связи, но завезённый сахар, да ещё и в померных мешках (50 кг), не давал ему спать с момента разгрузки в кладовую этого сладкого продукта.
       Чтобы не бродить от бессонницы и в больших волнениях по своему двору, Кирюха решил наведаться в гости к родственнику. А в гости, вы сами знаете, без бутылки сельские мужики не ходят.  Вот и Кривулин…
       – Ро-дственни-ик! – громко выкрикнул Кривой, простите, Кривулин, открывая дверь в будку сторожа (ныне, для придания важности данной должности, сторожей называют охранниками) – к табе можно наведаться?
       – Кривой?! – удивился не знавший о родственных связях Андрей Спичка (подворье).
       – Ты што, не узнаёшь родственника? – со смехом громко проговорил Кривулин…
       Два часа, ночной гость объяснял Спичке, что их пра… пра… были родными братьями. Однако пятиюродный никак не мог понять прочность многовековых связей, как  и не мог представить себе большую крону генеалогического древа, о которой талдычил ему Кирюха.
       На третьем часу изучения веток и веточек древа, Спичка уснул крепким сном хорошо выпившего человека (0,5 литра,  и в те времена были равны 500 граммам водки).
       – Ну, что, Кирюша, хорошо бы проверить, как уложены мешки с сахаром. А то, может, лежат как попало, – дал себе установку на ближайшие полчаса, любитель сладкого. – Да ещё, не дай Бог, уложены прямо на земляной пол.
       В связи с тем, что кладовщик ключи забрал с собою, Кривулину пришлось оконную раму выставлять подручным способом. Хотя, какая могла быть трудность, если рама в коробке придерживалась двумя согнутыми гвоздями. Отогнул – и вынимай, что и сделал Кирилл Кривой.
       – Тоже мне начальники и кладовщики, – возмутился он. – Даже раму не смогли закрепить, как следует. – Хе! Додумались. Вместо решётки прибить всего одну доску. И хотят, чтобы колхоз был богатым.
       Так, за весьма правильными рассуждениями, Кривулин незаметно даже для самого себя через оконный проём забрался в кладовую.
       – О-о! Да разве ж так мешки укладывают? – раздосадовался «проверяющий». – И куда только смотрит председатель колхоза?! Это же сахар, а его надо укладывать на доски и накрывать брезентом.
       Глубоко вздохнув, Кирюха положил на плечо верхний в штабеле мешок (наверное, для определения веса) и… шагнул к оконному проёму.

       Утром, с первыми лучами солнца, к дому Кривулина подъехал на велосипеде участковый. И надо ж! Приехал в то время, когда хозяин двора, он же и пятиюродный брат сторожа, заполнял сахаром трёхлитровые банки.
       – Гражданин, Кривулин?! – официально обратился милиционер к ночному «проверяющему». – Когда вы несли мешок ночью домой, то из него высыпалось, примерно, на одну банку сахара, по следу которого я и приехал к вам. Вам придётся нести ответственность не только за хищение, но и за порчу колхозного имущества, то есть мешка. В нём, по моему разумению, должна быть дыра, которая образовалась, когда вы вытаскивали его через окно. На гвозде остались несколько волокон от мешковины, – пояснил он.


               
          А  ОН ЕЩЁ  И  ЗАКУ-СЫВАЕ-ЕТ!..

       Жил в селе один… сказать, что скряга, вроде как грубовато, а сказать – просто, жадный человек, получается недооценка. А что, если, уважаемый читатель, вставить его жмотность между скупердяйством  и жадностью? Опять получается как-то кривовато.   

       Я вам сейчас расскажу о произошедшем случае, а вы сами решите, как называть данного человека: скрягой, скупердяем, жмотом, жадным, прижимистым, а может, даже и… бережливым.
       Гордей Филимонович (имя и отчество героя данного рассказа) надумал сделать пристройку к дому, но такую, чтобы она была похожа на веранду, но и в то же время в ней можно было бы и устроить дополнительную комнату для летнего проживания.
       В общем, что-то между капитальной комнатой и улицей. Чтобы и быть поближе к природе, но и в то же время подальше от комаров в вечернее и ночное время. Ну а раз надумано, то надо и делать.
       Силами семейной ячейки и при помощи некоторых сельчан стены были выведены  и даже сооружён потолок. Всё застопорилось на устройстве крыши и самой кровли. Никто из членов семьи кровельными работами не занимался, а сам хозяин двора за всю жизнь научился молотком только забивать в стену гвозди.
       На семейном совете, который длился дольше, чем совет Кутузова в Филях, ни к чему результативному не пришли, тем более что в селе, кто занимался подобными работами, заламывали такую цену, что Гордей за неделю, чуть не расчесал себе затылок, а его восклицание: «О-о! Да я лучше останусь без крыши!» – стало известно всем односельчанам. Его выручил случай.
       Муж его сестры, Степан Сергеевич, работавший в городе кузнецом на одном промпредприятии, был специалистом на все руки и, согласно графику, у него ожидался отпуск. Вот Гордей и решил этим, можно сказать, подарком  воспользоваться.
       – Муж сестры – это ведь зять, а зять… Не будет же он с меня «драть шкуру»? – размышлял Филимонович. – А может, удастся так сделать, что ему и вовсе не надо будет платить. Всё-таки  я ему шурин.
       Два дня спустя вопрос устройства крыши был оговорен сторонами во всех подробностях, а вот о цене, Степану Сергеевичу говорить было неудобно, а Гордей тот и вовсе о ней, как бы, даже и забыл. 
 
       Прошло две недели.
       Проходившие мимо двора Гордея односельчане любовались красивой крышей и завидовали хозяину.
       Степан же Сергеевич после того, как с хозяином посидели за столом и выпили по случаю завершения работ, ушёл домой, а Гордей радовался, что ему не пришлось заплатить зятю даже ломаной копейки. Но его, однако, глодала на подсознательном уровне жадность.
       Во время проведения работ он потратился на обеды и ужины, о чём вскоре сказал сестре на  её замечание, что Степану надо сказать хотя бы спасибо.
       – Спасибо, говоришь?! Да он меня разорил одними обедами и ужинами! Мы бы с женой съели картох нечищаннах, кислым молоком запили б и усё! А ему кажнай день вари борщ, суп, жарь картохи. Да она цельную бутылку масла потратила, а нам ба ие хватило  на усё лето. А водка! Я ие купил семь бутылок, а то бы не покупал! – выговаривал он на высоких тонах.
       – Семь бутылок?! – переспросила сестра. – Да он по праздникам не выпивает больше ста граммов. А когда работает, то и вовсе…
       – Ага! Не выпивая. Но я-то бутылку открывал! Он сто граммов выпивал в обед и сто вечером, а водка открытая выдыхается. 
       – Вот-вот. Мой выпивал две рюмки, а ты остальное.
       – А куда ж ие девать?! Не выливать жа. Так это ишшо не усё! После того, как он выпивал, он жа ишшо и заку-са-вал! – выкрикнул фальцетом Гордей. – Мы даже курицу зарезали, а то б она яйца несла усё лета. А сала скока он поел с яишницаю!
       – Гордей, да ты хоть про яичницу ничего не говори. Мой Степан её не есть совсем. Ему нельзя есть яйца.
       – Но мая-та жана их жа-рила!..

       P. S. Вот и попробуйте, уважаемый читатель, разобраться, Гордей жадный, скупердяй или бережливый?

             
                ОДНО РАЗМЫШЛЕНИЕ

       В двадцатом и в коротком отрезке двадцать первого века в подлунном мире столько сотворено жестокого, неразумного и противоестественного, что Земля-матушка уже задыхается от нашей активности и стала переживать за своё будущее.
       За род людской она уже перестаёт думать, потому как он стал сам себя уничтожать. К этому ведут не только вспыхивающие в разных точках планеты войны и кратковременные конфликты, ведущие к уничтожению людей, но и создание всевозможного оружия массового истребления всего живого.
       Кроме того, в роду человеческом набирают силу противоестественные взаимоотношения между самими людьми, которые могут привести к уменьшению их воспроизводства, а в конечном итоге...
       Представьте себе.
       Земля, устав от деятельности самого человека, в один из моментов так встряхнулась, что от людского сообщества в живых остались  всего сто человек.
       Земля сохранила им жизнь, чтобы человеческий род вновь прошёл путь от каменного века до развитой цивилизации. Однако этого не произошло. Оставшиеся особи в годы своей дерзновенной молодости побывали в операционных, где им хирурги поменяли пол…
       Вам трудно это себе представить?
       Мне тоже. Но, увы… всё может быть.

                НЕМНОГО ГРУСТИ И ПЕЧАЛИ

          ЛУКОШКО   

       Трудные послевоенные годы. Жизнь налаживалась медленно и со скрипом. Взрослое население того периода работало от зари и до зари, будь то в колхозе или на производстве городского типа.
       Трудно было всем. Дети ж той поры практически находились на «беспривязном содержании» (сужу по себе и своим тогдашним друзьям и товарищам), хотя выполнением определённого вида работ мы были загружены по самые наши вихрастые макушки.
       Однако, чего греха таить, не всегда мы выполняли весь наказанный нам родителями объём заданий. И как ни странно, виновной в этом была наша детская непоседливость, а короче, беготня. Другой раз так мы увлекались этой самой беготнёй, что забывали и про коров с козами, которых надо было загнать во дворы и про заготовку для них на ночь травы, и ещё многое-многое другое, что мы ухитрялись пропустить мимо наших ушей во время выдачи нам «наряда».
       Сюжетом или поводом для написания коротенького рассказа, который я хочу сейчас предложить вашему вниманию, послужил один небольшой эпизод из нашей тогдашней беспривязной жизни.
       Мы с братом, как и вся ребятня нашего села, на беготню летней порою затрачивали столько времени и энергии, что зачастую забывали и об обеде, и...
       К вечеру мы могли убегаться так, что к приходу родителей с работы нас можно было найти в каком-нибудь укромном уголке крепко спящими.
       В один из вечеров, когда солнце уже опускалось к горизонту, возвратившаяся с полевых работ мать меня нашла спящим на вязанке травы, которую нарвали в лозняке для коровы мы с братом, а вот его она долго не могла найти, хотя и окликала.
       Растормошив меня до возвращения ко мне соображалки, она спросила, где может быть брат. Ну что я мог ответить? Во дворе были вместе – и вдруг пропал. Битый час мы вместе с матерью затратили на отыскивание «пропавшего». Нами были обшарены все укромные места, где можно было укрыться, однако наши поиски ни к чему не привели. Уставшие и опечаленные, мы с нею сели на вязанку травы.
       – Серёжа, а что это у нас лукошко находится на куче навоза? Оно ж там рассохнется. Пойди сними его. И сверху посмотри, может, где завиднеется макушка брата, – уставшим голосом проговорила она и вытерла кончиком косынки глаза.
      
       Поднявшись на навозную кучу, я поднял лукошко…
       – Ма-ам! Он тут! – выкрикнул я.
       Брат, закопавшись в тёплый навоз и накрывшись лукошком, спал так крепко, что не проснулся, даже когда мать подняла его на руки.

       P. S. И всё-таки, несмотря на все трудности, дети войны выкарабкались и… уже состарились.

          КАРТИНА  МАСЛОМ

       После грустного и печального меня почему-то вновь потянуло на стихосложение? Вот только не знаю, к худу это или к добру? Про петуха-генерала я написал всего четыре строки, а теперь предлагаю аж двенадцать!

               Гроздья алые рябины,
               В зелени могучий дуб,
               Затуманены низины,
               Потемневший хаты сруб.

               Мальчуган пасёт скотину:
               Пять коров и поросят.
               Бабы косят луговину…
               Мужики? Под дубом спят.

               Вот такую вот картину
               Написал наш дед Фадей,
               А хотел одну низину
               Без коров и без людей.

       Может,  я расту как поэт?! Вряд ли. Это, скорее всего, я что-то не то съел, а может…
       В общем, чтобы ещё чего не натворить более серьёзного, я, уважаемый читатель, принял решение этими строками закончить свою небольшую книгу.

          Всех вам благ и успехов! К сему, Сергей Серых.

           Село Вислое,  2019 год.