Последняя осень

В густом молочном тумане раздавались тихие шаги. 

Старуха, которую звали Айна, сидела на завалинке, перебирала какие-то коренья и, нюхая влажный воздух. Ждала. 

 

Осень выдалась холодная, будто кто-то взял и выключил лето. На смену теплу пришли дожди и слякоть. Листья в лесу в одночасье стали какими-то блеклыми. Не было той "золотой поры", которую она любила. 

Набрякшая от дождей и сырости земля пахла тленом. 

 

– Духи земли прогневались на нас, – тихо сказала она, поправляя седую прядь волос, выбившуюся из под платка. 

 

Она порылась в складках своей обветшавшей юбки и достала трубку. 

Медленно поднявшись, пошла в избу и, достав из очага тлевшую головешку, раскурила её. 

Когда она вышла на крыльцо, то на завалинке уже сидел косматый старик. Он копошился в своей бороде, выбирая из неё насекомых и что-то бубнел под нос. 

 

– А, это ты, трухлявый пень, шаркал по лесу, – прокашляла старуха, присаживаясь на нижнюю ступеньку крыльца. 

 

Леший, а это был именно он, посмотрел на неё из-под кустстых бровей и, достав из рукава трубку, засунул её в рот. 

 

Некоторое время они сидели молча, погруженные каждый в свои думы. Табачный дым растворялся в густых клубах тумана. 

 

Из под коряги показалась любопытная мордочка ежа. Он повертел головой, уловив знакомый запах, поспешил выбежать на середину. 

– Пришёл, шатун колючий, – тихо сказала Айна, медленно поднимаясь на крыльцо и взяла мисочку с молоком. Поставив её перед ёжиком села на место. 

 

Леший, вытряхнув трубку, спрятал её запазуху. Он поднял голову вверх и втянул в себя влажный, густой воздух. На душе было печально. 

 

Туман начал рассеиваться и сквозь серые тучи пробивалось голубое небо. Подул лёгкий ветерок и в лесу несмело защебетали синички. 

 

– Я чего приходил-то, – сказал наконец он. – Ревматизма проклятая замучила. Вон сырость-то какая, а у меня как дождь, так колени так и ноют, так и ноют. Дай ты мне мази своей, она мне прошлую осень помогла. Хорошо помогла твоя мазь. Всё лето по лесу скакал, как молодой. 

 

Сказав это он грустно засмеялся и шершавой рукой начал растирать колено. 

 

Первый за месяц луч солнца осветил ёжика, который выпил всё молоко и, благодарно посмотрев на старуху, поспешил спрятаться под корягу. 

Она улыбнулась и согнулась за миской. 

 

– Да, проклятый ревматизм постоянно напоминает о том, что время уже близко. Растирай, ни растирай, а матушка земля зовёт, – сказала Айна, тяжело поднимаясь на крыльцо. 

 

Она скрылась в своей избушке оставив лешего в одиночестве. 

А он посмотрел ей вслед и тихо вздохнул. 

Хорошая ведунья была Айна, справедливая, да мудрая. Все духи леса приходили к ней за советом, всем помогала безропотно. Увы, но эта осень станет для неё последней. 

Так сказал старый дуб. 

 

Эх, никак ему не привыкнуть к тому, что людской век короток. Сколько было на его памяти ведунов и ведуний и каждого он отпускал с тяжёлым сердцем. Не должен леший таким быть, не хорошо это. Но, что поделать, таким он уродился. 

 

Его мысли прервал скрип открывающейся двери. Айна показалась на пороге с узелком в руках. 

– В глиняном горшке мазь, на две осени должно хватить. А в мешочке шишки хмеля. Положи под подушку, чтобы сон крепким был. Знаю я тебя, с боку на бок до полуночи ворочаешься, заснуть не можешь, – сказала она, протягивая лешему узелок. 

 

Он взял и хотел было поблагодарить, но она отмахнулась и развернувшись скрылась в избушке. 

 

– Знает, – тихо сказал леший, прижимая узелок к груди. 

 

Он медленно побрел в чащу леса. 

Солнечный луч затерялся в серых, тяжёлых тучах. Замолчали синички. Подул холодный ветер и начал моросить дождь. 

Последняя осень Айны была наполнена скорбью под аккомпанемент печального крика улетающих журавлей.