de omnibus dubitandum 119. 73

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.73. СУДИТЬ МЕНЯ ВЫ МОЖЕТЕ…

Тайна похорон Атамана

    Итак, Алексея Максимовича Каледина нет в живых. Как бы там ни было, но нет. Начинается подготовка к похоронам.

    Тут еще больше загадок, чем можно было предположить, читая опубликованные материалы.

    А материалов следственной комиссии нет, ее просто не назначали. Зачем? Вдруг выводы ненужные сделает, объявит об убийстве. Так что официальных следственных документов нет, свидетелей тоже никто не опрашивал. А ведь кому-то надо было все так повернуть?

    «В Атаманском дворце услышали "негромкий" (кавычки мои - Л.С.) выстрел из кольта. Офицеры заметались, ища врача (вспомним другую версию — «Атаманский дворец опустел» (Астапенко М.П. Указ. соч. С. 105 — Л.С.). Над телом Каледина в истерике билась жена. Атаману врач был уже не нужен. Где похоронен первый в XX веке Атаман Донского Войска? Ни один из участников похорон об этом не пишет» (Соколов А.А. Указ. соч. С. 262).

    А вот как описывает атаманские похороны и даже дает в книге рисунок его могилы М. Астапенко (см. рис): "Нескончаемой вереницей тянулись люди в собор (Войсковой Вознесенский — Л.С.). Темные одежды, встревоженные лица без слов говорили, что со смертью Атамана Каледина Дон потерял все: спокойствие, свободу, а может быть, и жизнь... Огромный собор был переполнен, люди стояли спина в спину, ярко горели электрические паникадила и люстры. Два архиерея в золоченых облачениях, в обслуживании большого числа священников и дьяконов, служили панихиду. Войсковой хор в полном составе, облаченный в голубые кунтуши, пел сосредоточенно-торжественно, и мощные голоса певчих терялись где-то в мрачной пустоте огромного купола (очень кучеряво написано при условии, что все ненавидели Войскового Атамана. — Л.С.) ...Тело почившего Атамана в это время покоилось в небольшой церквушке Атаманского дворца» (Астапенко М.П. Указ. Соч., С. 108).

    Так над кем совершалась служба в соборе?

    Далее Астапенко пишет: «К вечеру 1 февраля гроб с телом атамана перенесли в Войсковой Вознесенский собор, два офицера с обнаженными шашками встали в почетный караул. Началась панихида, по окончании которой две старые монахини остались в храме, чтобы всю долгую январскую ночь читать заупокойные молитвы».

    Стоп, первая оговорка по Фрейду, гроб выставили только первого февраля, то почему "январские ночи". Может, гроб стоял до первого февраля, а потом произошло что-то таинственное?

    Читаем далее: «В три часа ночи караул у гроба Атамана и умершего накануне от ран офицера-партизана Виктора Николаевича Крупского сменился».

    Один из караульных, С. Рытиков, вспоминая те жуткие мгновения, писал: «Я был назначен в почетные часы к гробу Атамана с трех часов ночи, и с подошедшими другими офицерами, мы сменили старых часовых. Глухо раздавались наши шаги по мраморным плитам собора, а потом опять все стихло... Я стоял у гроба Атамана, глядя на его удивительно спокойное восковое лицо (запомним эту существенную деталь — Л.С.). Стоя на часах, я был крайне удивлен, что монахиня, поминая усопших, произносила имена Алексея и Владимира вместо Виктора. И когда я после смены заметил это ей, монахиня ответила: «И, батюшка, что ж тут такого, что я ошиблась? Лежат, родненькие, как отец с сыном...» (Астапенко М.П. Указ. соч., С. 109).

    Вот вам, читатель, и вторая оговорка по Фрейду.

    В Новочеркасске ходили упорные слухи о том, что хоронят не Атамана Каледина, а молодого юнкера, погибшего на позициях. Если учесть, что тело Атамана не сразу выставили в пределах Войскового Вознесенского собора, то у организаторов похорон было время подменить, восковой отливкой маски с лица Атамана, голову убитого юнкера.

    Почему это было сделано? Возможно, потому, что убит был Каледин не в сердце, а в голову, и об этом тоже писалось.

    Правда, это пока домыслы, но кто знает, ведь тело до сих пор не найдено.

    М. Астапенко в своей книге описывает распространенную версию: «С утра 2 февраля в кафедральном соборе, переполненном казаками и казачками, началась заупокойная обедня, а затем отпевание. Службу вел архиепископ Гермоген» (Астапенко М.П. Указ. соч., С. 109). После этого гроб с телом Войскового Атамана пронесли по улицам Новочеркасска и захоронили на городском кладбище рядом с кладбищенской церковью.

    Православная церковь, как всем хорошо известно, не отпевает самоубийц и не разрешает хоронить их в пределах кладбищ. Только за оградой. Почему в случае с Калединым был нарушен незыблемый церковный канон? Стало быть, знали иерархи, что не было самоубийства. Но, проводя официальные похороны, знали они и про то, что будут и другие, тайные похороны.

    Процитируем Александра Смирнова, с которым, в принципе, согласны: "Вероятно те, кто провожал гроб с телом Атамана в последний путь, поклялись сохранить в тайне место захоронения (по какой причине — это отдельный вопрос. — Л.С.). Тайну хранить было нетрудно потому, что провожающих было, не считая вдовы, шестеро: Карев, Светозаров, Епифанцев, Сиволобов, полковник Янов и доктор Брыкин. Остальные министры Донского правительства, узнав, что никакого официального акта в Городской управе не будет, дали деру из Новочеркасска еще до наступления темноты" (Смирнов А.А. Указ. соч. С.262).

    Но вот опять загадка, где же находился во время тайных похорон самый верный соратник Каледина Митрофан Богаевский? У брата в Ростове? Или все же вернулся в Новочеркасск? Но тогда почему не принимал участия в похоронах? Кто не доверял ему? Жена? Или все шестеро? Во всяком случае, этот факт необъясним.

    Наверное, провожавшие Каледина в последний путь были самыми верными его сторонниками. Но почему было тайное захоронение? Разве только, что это была подмена тел до панихиды в Войсковом Вознесенском соборе с целью сокрытия от будущего каких-то улик или просто сбережения тела от надругательства большевиками.

    Когда красные «голубовцы» заняли Новочеркасск, могилу Каледина разрыли. Увидев «восковое лицо в прекрасной сохранности (опять восковое лицо, да еще в прекрасной сохранности. Может, оно и правда было из воска? — Л.С.) войсковой старшина Голубов... показал казакам мертвого Атамана, удостоверил его личность и приказал зарыть могилу.

    Ходили слухи, что красногвардейцы, разрыв могилу Каледина, сорвали с него погоны, «подчинив», таким образом, советской власти, а потом опять засыпали могилу» («Донская волна», 1918,18 июня. С. 15).

    Дурь какая-то! Наверняка Голубов знал, что в официальной могиле нет тела бывшего Атамана, но вот где оно — не знал. И мы не знаем до сих пор.

    Смерть Каледина всколыхнула было черствое сознание одурманенных пропагандой казаков, но очень ненадолго. Погоревали, не приняв никаких действий, и успокоились в своих станицах и хуторах. До падения Новочеркасска оставалось две недели. И новый Войсковой Атаман Назаров поделать уже ничего не мог, хотя и очень старался. Казаки не хотели защищать свою столицу от «казачьих войск красного главкома» Голубова.

Странная речь М. Богаевского

    «На Войсковом круге 7 (21) февраля перед самым бегством из Новочеркасска выступил с речью донской «баян» Митрофан Богаевский... Говорят, что перед неминуемой гибелью даже закоренелый преступник склонен к покаянию, к искренности. Возможно, что нечто подобное и происходило в тот день и с бывшим заместителем атамана и главой Войскового правительства Каледина. Теперь же, с высоты прожитых десятилетий, каждый волен судить о степени его искренности» (Кандауров И.М. Указ. соч. С.301).

    Прежде, чем обратиться к полному тексту речи Митрофана Богаевского, необходимо сделать пояснение. Существуют как бы два текста данной речи, и оба используются публикаторами. Один берется из журнала "Донская волна", №12 от 26.08.1918 г. Другой — из издания «Пролетарская революция на Дону» (1924. Т.4). Оба текста в большей части совпадают, но есть и некоторые разночтения. Например, в начале речи в «Пролетарской революции» изменена первая фраза, что конкретизирует суть последующего поведения М. Богаевского и дает наводку на его «нигилистическое» отношение к казачеству до "момента учебы в Петербургском университете и знакомством с Харламовым. Эта фраза звучит так: «Одиннадцать лет прошло, как я поверил в казачество. За эту веру, быть может, придется поплатиться». Либо эта начальная фраза является подлинной, либо большевики хотели ею что-то сказать, намекая на двуличность автора. Кстати и сам Богаевский косвенно подтверждает, что казачеству "златоуст" не верил в начале жизни, не верит и в конце. "Судить меня вы можете, — говорит он казакам на Круге. — Но ответ я дам перед моей совестью». Какая же может быть ответственность перед ними, если нет казакам веры? Но если соврали большевики, предложив новое начало речи, то ведь могли соврать и изменить, приведенную большевиками начальную фразу и белые. Она более обтекаемая, но сохранила в себе червь Митрофанова сомнения.

    Приведем речь полностью, извинившись перед читателем за возможные повторы отдельных кусков речи, которые были использованы ранее в данном тексте. Позволим и некоторые комментарии по тексту, речь дает дополнительные характеристики личности «златоуста-историка», а это очень важно.

    Итак, вот речь Богаевского по варианту журнала "Донская волна".

    «Одиннадцать месяцев тому назад я имел счастье, или, может быть, несчастье, поверить, что казачество еще не (?), что оно еще не сослужило до конца свою историческую службу. Теперь за эту веру, быть может, мне и придется поплатиться. Слишком часто мое имя упоминалось рядом с именем Алексея Максимовича. Да и были к тому основания. С некоторыми из вас я начал работу в Петрограде, на Всероссийском казачьем съезде в апреле прошлого года, затем она продолжалась здесь, на первом казачьем съезде, на Войсковых Кругах, и закончилась десять дней тому назад.

    На мою долю выпало счастье работать с одним из великих русских людей нашего времени. Да, великих! Когда Алексея Максимовича выбирали Атаманом, многие боялись этого избрания. Говорили: это боевой генерал, как бы он, нас не вернул к старому строю (Вот и объяснение тех противоречий, которые сопутствовали атаманству Каледина. Войсковая старшина хотела старинной вольницы, а имперский генерал этого стремления переломить не смог. Результат для всего казачества оказался печальным). О нем говорили еще на съезде. А на Круге это имя уже было у всех на устах. Его имя упоминалось как честное имя. Закончились выборы 18 июня. Алексей Максимович и я оказались у власти. Взялись мы за дело. Нельзя сказать, что это был легкий путь. С самого начала появились препятствия, которые тормозили нормальную работу (Это признание того, что Каледину было противодействие, в том числе и со стороны восковой старшины). Появились большевики. Появились новые люди, взявшиеся управлять государственным кораблем. Никто не знал этих людей. Первое знакомство с ними состоялось на московском совещании. Поехал туда Атаман, послушал, вернулся и сказал: «Сволочь!». Так и сказал. Было затем Демократическое совещание. Войсковое правительство и туда посылало представителей. Но государственных людей и там не видели.

    В августе мы сделали ошибку — заключили блок с кадетами. Да, это была ошибка: блок был нам во вред. Потом эту ошибку исправили, блок, был расторгнут. Пришел конец августа. Возникло «корниловское дело», а с ним и "калединское". Казакам не верили. Не верят им теперь, не верили никогда. Со времен Бориса Годунова. Вспомните расправу Петра Великого и Алексея Михайловича. Сильно расправился с казаками Петр. Много казачьих станиц уничтожено, много снято казачьих голов. Прошло десять лет, и удалой атаман Кондратий Булавин пустил пулю в лоб в Старочеркасской станице, как это сделал на днях и наш последний выборный Атаман Алексей Максимович. (Вот почему М. Богаевский поправлял голову Каледина. Выстрел в голову! Тогда зачем М. Богаевскому понадобилось распространять, еще и версию с выстрелом в сердце? И становятся понятны неоднократные упоминания в разных источниках «воскового цвета лица покойного» и то, что он не сразу был выставлен для прощания в Войсковом Вознесенском соборе, а лежал сначала в часовне при атаманском дворце, закрытой для посетителей)
   
    Наступил царский период. Прошли сотни лет, дождались свободных дней казаки. Выбрали Атамана — своего казачьего Атамана, Алексея Максимовича Каледина. По всей России, да не только России — по всему свету пошло имя Каледина.
   
    Первый народный избранник. Первый казачий Атаман. Не только боевой генерал, но честный человек, знающий дело, видный администратор, герой войны, раненый, заслуженный.
   
    Все его знали. Все к нему шли. Да когда нужно было — о нем и забыли. И ушел он от нас. С проклятьем ушел.
   
    Какая-то дьявольская затея вселилась в русских людей. Словно все сразу ополоумели. И к ним закралось в душу дьявольское наваждение, что сгубило великую мощную Россию.
   
    Проклятое сомнение пошло не от старых казаков, не с Дона. Оно пришло из Московии, от фронтовиков, от нашей молодежи (Как же глубоко ненавидел М. Богаевский Россию, называя ее публично и презрительно Московией!).

    В чем же заключалось сомнение? Про Атамана Каледина говорили, что он контрреволюционер. Да и многое о нем говорили. Но никто доподлинно не мог сказать, в чем выразилась эта контрреволюционность. Но говорили. Говорили и верили. Но это была ложь. Никаких контрреволюционных замыслов у него не было. В этом отношении, как и во всем, что делал, он чист. И едва ли кто из молодых может похвастаться, что он так же чист, как был чист Атаман Каледин. Ведь на Круге его единогласно переизбрали. Весь Круг, за исключением каких-нибудь 30 человек, оказал ему свое доверие. А на Круге, знаете, участвовали и фронтовики. На последнем Круге, когда переизбирали Атамана, их было не меньше полутораста.
   
    Значит, свыше ста фронтовиков голосовали за Атамана Каледина.
   
    При выборе Каледина говорили фронтовики, как они смотрят на большевиков. Мы еще не знаем, что из этого выйдет, не знаем, где они сядут. Не знаем. Не многие увидят и вспомнят.
   
    В Россию мы не шли и, завоевывать ее не собирались. В октябре начались московские (питерские. — Л.С.) события. Стало выясняться, чего хотят большевики.

    — У вас, — говорили они, — Атаман контрреволюционер, контрреволюционная Добровольческая армия, разные там кадеты, юнкера и прочие. Они собираются накинуть на Россию прежний галстук самодержавия.
   
    Да, правильно. Интеллигенции приготовлен галстук большевиками. Всем интеллигентам. Всем, кто не "трудовой".
   
    Интеллигенцию расстреливают, а кое-кого и пытают. Зверь-человек развернулся вовсю. И теперь еще больше, чем когда-либо, интеллигенция оказалась виновата. Это та самая интеллигенция, что еще при Александре I добывала русскому народу свободу. Вы, конечно, помните декабристов: Рылеев, Пестель и другие. Да и после того интеллигенция немало сложила голов за свободу России. Но народ остался рабом… 

    Алексей Максимович усмирял ростовский бунт. Кого усмирял? Это был сброд. Их усмиряли дети да несколько казачьих частей. Ростов был усмирен почти бескровно. Крови могло бы и совсем не пролиться, если бы у нас было хотя бы два полка, верных своему долгу.
   
    После усмирения Ростова сказка стала еще страшнее. Окончив дело с Ростовом, Алексей Максимович сказал: «Большевикам — не верить!».

    Тяжелую драму переживал в то время Алексей Максимович. Переживали ее и мы. На Круге все сложили свои полномочия. Нас вновь избрали.
   
    Но дело было не в избрании. Алексей Максимович хотел категорически отказаться от атаманства. Но он верил, что еще поймут казаки, куда их ведут большевики. Верил, что они поймут своего Атамана.
   
    Но он ошибся. Все было сказано. И глубокая тоска заглянула в душу Алексея Максимовича. Силы не стало. Надеяться было не на кого. Нужен был один полк, его не было.
   
    — Что же, будем прятаться, — говорил Алексей Максимович. Когда казаки стали отказываться от исполнения приказов, стало ясно, что надеяться не на кого. Алексей Максимович начал было формировать новую армию, но было уже поздно. Казаки стали расходиться, а оружие продавать.

    «Казачья песенка спета», — так казалось нам. А вместе с тем думали: «А может быть, в станицах остались защитники Дона?». Да и не мы одни так думали. Так думали и в Воронеже. Думали, что казачья песенка спета, но остерегались. Надежды возлагали на другие средства. Печатный станок еще работает, бумаги для денежных знаков тоже еще много, и пропагандой заниматься еще можно. Можно и подкупом действовать. Газетами и листками засыпают Дон, словами разными улещают, о «трудовом казачестве» заговорили. А казак и растаял.

    Много клиньев забили между Войсковым правительством и казачеством. Забивали их и некоторые члены Войскового Круга. Сказываются и те клинышки, которые забивал Николай Павлович Лапин. Он тоже шел за «трудовое казачество», и добра казачеству хотел. Поздно лишь понял он, что не по той дороге шел. Перед смертью сам хватался за голову, да было уже поздно. Не туда пошел. А ему верили, за ним шли. От рук «трудового казачества» и погиб. Я глубоко уважал Николая Павловича, несмотря на то, что мы были с ним политическими противниками. Он погиб. Погиб интеллигентный человек. А много ли у нас их? Дойдет дело и до «нетрудовых». В округах, может быть, и можно что сделать. Едва ли. И Второй Донской, и Усть-Медведицкий, и Хоперский округа в руках большевиков. Кто работал, кто вел их сюда? Красная гвардия? Нет, казаки, фронтовые казаки.

    Кто видел Алексея Максимовича в последние дни, тот поймет, почему он был сумрачен. Он осознавал, что борьба с большевизмом бесцельна. Сумрачен он был потому, что ниоткуда поддержки не видел. Вокруг имени нашего покойного Атамана распускали самые нелепые, самые фантастические слухи.

    Враги казачества говорили, что у Алексея Максимовича 30 тысяч десятин земли. Говорили, что у меня имеется, ни много, ни мало, шесть тысяч. Досужие люди даже у Павла Михайловича Агеева, у этого казака, прямо от земли, нашли земельку.

    Мне приходилось видеть покойного Атамана часто. В последнее время мы жили в одном доме. Виделись ежедневно, иногда даже по несколько раз в день: то я к нему поднимусь наверх, то он сойдет ко мне вниз. В немногие свободные минуты мы толковали с ним о том, что делать. В декабре ему казалось, что выход найден. Он повеселел и всецело отдался своей идее. Он говорил: «Так давайте устроим жизнь общую с иногородним населением. Большевики в большем числе среди них, среди иногородних. Я считаю, что управлять краем, опираясь на одну группу населения, нельзя» (М. Богаевский проговаривается о том, что Каледин стремился к единению с иногородними, большинство из них было русскими и украинцами. Сепаратисты же, к которым принадлежал М. Богаевский, в пределах, как Донской области, так и пресловутого Юго-Восточного союза, русских и украинцев не хотели видеть. Это принципиальное политическое расхождение Каледина и М. Богаевского, тщательно скрываемое обоими от общественности).

    Так говорил Алексей Максимович. Говорил и верил. На Круге он отстаивал эту мысль, и было создано объединенное правительство. Результаты деятельности этого правительства налицо, и я о них говорить не буду.

    Мне тяжело говорить об Алексее Максимовиче. Я сжился с ним, полюбил его. Мне кажется, что я нашел в нем своего отца. В 1905 году умер мой отец — «севастополец». И вот, мне кажется, я снова его встретил. Что-то общее в них обоих.

    На неказачьем заседании Алексея Максимовича встретили молча. Ему не хлопали в ладоши. Но верили. В конце концов, съезд с ним помирился. Холодок растаял. Дела как будто настраивались.

    В созданном объединенном правительстве провели один закон — земельный. По существу закон был большевистский. Но мы с ним примирились. Теперь со многим приходится мириться.

    Вы посмотрите только, что делается вокруг. Все гибнет. Гибнут старые хозяйства, гибнут показательные поля. Теперь уже не восстановить погибшего племенного скота, не восстановить расхищенных богатств, народного богатства. В народе живет в настоящее время одна сила. Это сила разрушения. Силы созидания нет. Вспомнит народ, да будет поздно.

    Мы хотели кое-что сделать, но сделать почти ничего не удалось. Первое время казаки верили своим атаманам. Но скоро настали другие времена — попали под власть хулиганов. Ничего святого не стало. Всюду стали видеть дурное. Когда старались восстановить порядок, на это смотрели как на восстановление старого режима. Паритет приносил мало пользы, впрочем, и вреда от него не было (О бездарности «паритетного» правительства под руководством Богаевского уже писалось выше. Но если оно не приносило ни пользы, ни вреда в труднейший период атаманства Каледина, то это был абсолютный ноль. А ноль, он и в Африке ноль. Скорее можно говорить о хорошо организованном саботаже со стороны Войскового Правительства по отношению к Донскому атаману. Догадайтесь с одного раза, кто бы это мог организовать?).

    Нас упрекают в создании Добровольческой армии. На Круге в декабре месяце мы ставили вопрос о ней, и Круг, как и январский крестьянский съезд, высказался за существование Добровольческой армии. Это было не наше решение. Нам сказали: пусть армия существует, но если она пойдет против народа, она должна быть расформирована. Этого мы и, придерживались (В этом отрывке отражены два принципиальных вопроса. Первый - Добровольческая армия в основном состояла из русских офицеров и потому не приветствовалась сепаратистами Войскового правительства. Второй — М. Богаевский проговаривается о механизме управления Войсковым правительством: «Нам сказали: пусть армия существует. ... Это было не наше решение». Тогда чье? И чего стоят все заявления того же правительства о его самостоятельности, чего стоят все решения об объявлении независимости от большевистской России. Им сказали, а ослушаться они не могли. Недаром для развязывания гражданской войны с Дона туда прибыли самые яростные ненавистники России из бывших масонских думцев и масонские генералы. В том подчинении масонам и лежит мотив для устранения Каледина. Как хорошо известно, он еще с генералом Брусиловым разошелся на почве неприятия масонства и всякой левизны).

    Теперь положение таково: казаки защищать свою область Донскую отказались, отказались безнадежно. Когда мы это увидели, то полагали единственное спасение в созыве Войскового Круга и неказачьего съезда. Мы спешили созвать и Круг и съезд. Вместе с тем мы сделали распоряжение о переизбрании членов Войскового Круга. Не раз посылались нам упреки за это распоряжение. Говорили: как это Войсковое правительство рискнуло переизбрать Круг, оно не имело на это права. Имело или нет, судите сами. Но я вам должен сказать вот что. Еще на первом съезде я говорил, что на Круге должны быть и фронтовые казаки. Фронтовики были приглашены, и им дали места по одному на 500 человек. Это было актом справедливости. Ведь на фронте были наши дети, наши лучшие силы.

    На первом же Круге стали говорить, что Круг буржуазен, что он состоит из чиновников, избран неправильно и так далее. То же говорили они и на следующих Кругах. Иногородние тоже были против Войскового Круга первого созыва. Они говорили, что Круг старый не совсем хотел паритета. Войсковое правительство сочло возможным назначить перевыборы. Войсковой Атаман был против этого. Первое постановление правительства о перевыборах им было опротестовано, и лишь после того, как было вынесено новое постановление, оно было приведено в исполнение, так как согласно последнему постановлению Круга оно становилось законом (Не идя на паритет с иногородними, декабрьский Войсковой круг под руководством В. Харламова делал все, чтобы превратить мирных в прошлом иногородних в ожесточенных врагов казачества. И М. Богаевский старается свалить вину на мертвого Каледина, который не может себя защитить. Ведь только что он говорил о том, что идея паритета принадлежала Войсковому Атаману, и тут же обвиняет его в саботировании своего же собственного предложения. Каково!).

    Итак, мы собирали на Круг новых людей. Торопились. Но было уже поздно. Казаки ушли с Таганрогского фронта. На Родакове* случилось то же. На Миллерово 35-й полк сделал все, чтобы разрушить нашу защиту. В Царицыне, на Чирской, на Хопре не все обстояло благополучно.

*) Ро;даково (укр. Родакове) — посёлок городского типа Славяносербского района Луганской области. Де факто — с 2014 года населённый пункт контролируется самопровозглашённой Луганской Народной Республикой. Расположен на правобережье реки Лугани, на некотором от неё отдалении в южном направлении. Соседние населённые пункты: сёла Красный Луч, Суходол и Новодачное на севере, Замостье, Говоруха, Новосёловка на северо-востоке, сёла Сабовка на востоке, Гаевое и Весёлая Тарасовка на юго-востоке, посёлки Белое и Юрьевка на юге, Лотиково на юго-западе, Лозовский на западе, город Зимогорье на северо-западе. Название поселка Родаково образовано от фамилии основателя поселения, потомка бывших славяносербских гусар, видного деятеля земства — Виктора Николаевича Родакова.
История возникновения поселка тесно связана со строительством Северо-Донецкой железной дороги, строительство первой очереди которой началось в июле 1909 г. В 1910—1911 годах на месте будущего поселка Родаково была открыта станция Северо-Донецкой железной дороги (Лихая—Родаково—Харьков). Вначале на участке Славяносербск—Меловая Луганской ветви был построен разъезд Мамай — будущая станция Родаково (по другим источникам — разъезд «58 верста»), состоящий из трех основных путей и одного тупикового. Позже в 1912 году было открыто паровозное депо (в настоящее время стало локомотивным депо). Первым начальником депо был инженер Ритов. В 1912 г. из Харькова уже ходили скорый поезд Харьков (Основа) — Родаково с вагоном до Славянска, а также пассажирский и почтовый поезд Льгов — Родаково. В 1912—1916 г.г. силами общества Северо-Донецкой железной дороги строился участок Родаково — Лихая и связанные с ним подъездные пути.
Статус поселка присвоен в 1938 году.
Одна из главных достопримечательностей поселка — вокзал. В здании вокзала, в 20-х числах апреля 1918 года, располагался штаб отступающей 5-й Украинской армии под командованием К.Е. Ворошилова.
В годы Первой мировой войны Северо-Донецкая железная дорога использовалась в том числе для переброски российских войск на фронт.
      
    Каменский военно-революционный комитет сидел за этим столом. Он многого требовал. Мы сказали Подтелкову и его компании: проводите выборы, агитируйте, проводите на Круг тех людей, которые отвечают настоящему времени. 4 февраля мы уйдем. Пусть после нас новые люди правят Доном. Власти мы не добивались и за нее не стоим. Скажите только, вы за большевиков или же будете защищать казачество?
Они ответили нам: «Мы казаки, и будем стоять за казачество!».

    A в это время Чернецову уже пришлось биться с красногвардейцами. Чернецов с казаками не дрался. Такой наказ был ему дан покойным Атаманом — с казаками в бой не вступать, и Чернецов с казаками не бился. Не бился до сих пор, пока Иуда нашего времени, Николай Голубов, не предал казачество.

    Чем дальше шло время, тем положение на Дону становилось тяжелее. Во второй половине января дела наши стали ни к черту. Алексей Максимович повесил голову. Он говорил: «Круга мы не дождемся, надо кончать дело!».

    29 января Алексей Максимович позвал меня к себе, как день был сумрачен, так сумрачен был и Алексей Максимович. Подал мне две телеграммы — одну от Корнилова, другую от Алексеева.

    Как видите, выяснилось, что казаки не поддержали. Бросили многомиллионной стоимости Провальский конный завод, бросили рудники. В Провалье не только завод представлял ценность, там богатейшие рудники. Все это было брошено большевикам. Когда пришли ко мне казаки одного из полков и просили дать им лошадей, я сказал им:

    — А вот у нас лошади остались на Провальском заводе после захвата его большевиками, не будет ли вам угодно поехать на Провалье, выгнать оттуда большевиков, взять завод, охранять его и пользоваться лошадьми.

    Они мне ответили на это вот что:

    — Нет, если бы отбить лошадей, мы поехали бы, а завод — на что он нам?

    Да, так вот, прочитал старый Атаман эти телеграммы и сказал: «Созывайте объединенное правительство». А тем временем стали думать: 147 штыков всего осталось на фронте. Детей, юнкеров и офицеров. Дети не боялись класть свои головы за родной Дон. Бодро и смело шли юноши и, умирая, отстаивали Дон, отстаивали его свободу. Они не щадили своей жизни. Они знали, что отдают ее за счастье Дона. Мне не только тяжело и больно, мне стыдно теперь говорить о них. Много гимназистов сложило свою голову за Дон. Среди них было немало и моих учеников. В Платовской гимназии я читал историю. Много говорил им по истории Дона. И они верили так же, как верил я, в возрождение былой мощи Дона. Поняли и верили.

    Поняли ли это донские казаки? Я думаю, поймут, да будет поздно. Нам говорили: «Вы приказывайте! Мы исполним». Мы приказывали. Не только приказывали, а и кланялись. Да не помогало.

    Я расскажу вам про одну батарею, стоявшую в Новочеркасске. Старый боевой генерал, наш Атаман, просил батарейцев: «Идите и помогите!».  Заломались — не пойдем! Обиделись, видите ли, Чернецов пушку у них взял. Заржавленную пушку. Кричали: «Что же мы, не казаки? Это позор для нас! Никто не может и не должен отбирать у нас оружия. Разве мы не воины? Мы на фронте три с половиной года».

    А это не позор для воина — не исполнять приказ? А они атаманского приказа не исполнили. Я никогда не забуду этого хамства. Именно хамства. Иначе назвать нельзя. Атаман все же упросил. Обещали пойти. И пошли. Да не далеко ушла эта славная батарея. Только до вокзала и дошла. С вокзала и вернулась. Я как будто предчувствовал то, что случилось. На январском съезде учителей я говорил, что, может быть, «булавинская история» вспыхнет у нас на Дону. И она повторилась («Булавинская история» — это история предательства казачьей войсковой старшиной законно избранного Атамана. Историк М. Богаевский не мог этого не знать, и, заявляя про повтор этой истории на Дону, он делает намек на причастность войсковой старшины к смерти Каледина. Для будущих исследователей)

    29 января Алексей Максимович прочитал телеграммы и сказал, сколько у нас сил, и предложил правительству уйти.

    - Борьба бесцельна. Пусть новые люди возьмут власть в свои руки.

    — Говоря это, он, видимо, торопился.

    — Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла.

    Атаман сложил свои полномочия. Я сделал то же. Так же поступили и члены правительства. Правительство перестало существовать.

    Вы спросите, какие же причины заставили нас уйти. Bот какие.

    У нас не было никакой реальной силы. Нам не на кого было опереться. До Круга было далеко, а опасность надвигалась со всех сторон. Мы не могли согласиться на избиение народа. Нет сомнения, что большевики, заняв Новочеркасск, подвергнут жителей насилию.

Источник: Вячеслав Родичев "Тихий Дон атамана Каледина"