Он, она и романтизм по-немецки

   Одетая по-спортивному: в трикотажных лосинах и черной майке дедушкиного покроя она  перекладывала вещи, вываленные на кровать, тщательно продумывая судьбу каждой из них:
«Вот это платье вышло из моды. Но оно хорошо сидело когда-то. Не синтетика. Простой штапель. Буду носить дома.
Эта юбка с меня немного спадает.  Да и коротковата. Ульриху вряд ли понравится. Но выглядит она ещё вполне. – отнесу  в комиссионку. Пусть молодежь носит. 
    Вот это - в узел с вещами матушки. Надо будет переложить всё это аккуратно в пакет и отвезти ей в пансионат. Там у неё неплохой, вместительный  шкаф – и почти пустой… Даже стыдно…
   
    Она пыталась быть собранной, и не обращать внимания на тополиный пух, то и дело залетавший в открытое окно. Но ей слегка досаждал любимый с детства  аромат доцветающей акации. «В конце концов, и там тоже, наверняка, есть акации. Всюду есть акации. И тополя тоже всюду растут. И рябины…»
   Надо  написать план на сегодня и на завтра. Столько всего ещё надо сделать!… А в 18.15 –автобус…
 - Алё! Юленька, это ты? Да, дорогая еду. Завтра. Не надо меня провожать. У меня всего два чемодана. 
- Средних. Да, на колёсиках.
- Практически уже всё… Послезавтра буду в Германии.. Даже не верится. 
- Мама, разумеется, против. Она бы хотела, чтоб я продолжала тут  вокруг неё вертеться, и обслуживать её,  пока не сгнию. Ты же знаешь, моего первого мужа она практически прогнала. 30 лет назад. И сын, как школу закончил, тоже  от нас, вернее, от неё  сбежал… Сказал: не могу смотреть, как она тебя мучает.

  - Ни в чём нельзя быть уверенным. Никогда. Но, ты даже не представляешь, он такой романтичный! Представляешь, выучил фразу: «Жду не дождусь» - по-русски. И так смешно её выговаривает. И слово «люблю» повторяет бесконечно. На всех языках.
- Немецкий учу ночами изо всех сил. Но голова стала какая-то дырявая. Может быть там, на месте, дело лучше пойдёт.
- Не знаю ещё. Но очень, очень  постараюсь полюбить. Я так давно никого не любила…
-  Боюсь, и даже очень. Страшно подумать: последние мои  надежды на счастье!…
- Да,  пансионат в Сосновом Бору для мамы  он уже  оплатил. Кажется, на год вперёд.  Отдельная комната с туалетом и душем.
- Конечно, недовольна. А она  когда-нибудь чем-нибудь была довольна?
- Да, оказывается, бывают ещё на свете такие  рыцари и  романтики. Но не у нас. У нас одни циники и алкоголики.  Целую тебя, дорогая. Будем на связи!  Не на край света ведь уезжаю… 
               
                *  *  *  *

     Изрядно поседевший и полысевший, но всё ещё рыжий Ульрих сидел в  тяжелом, бордовом  кресле  дорогого черного дерева и был погружен то ли в размышления, то ли в дремоту.  Когда затрещал телефон, ему пришлось нехотя приподняться потому, что вытащить мобильник, из кармана  брюк, сидя, он не мог. Живот мешал. 
Звонил сын Генрих. Он  понял  это по специальному для сына предназначенному  зуммеру.

 Ульрих боялся, что  если сыну надоест ждать,  тот может отключиться. Но сын был похож на него. Он был рассудочен и терпелив. Хотя молодым  трудно соревноваться со стариками в терпении, и не только в нём…
    Наконец, телефон был изъят из кармана и приложен к уху.

- Здравствуй дорогой мой  сын, Гейнрих. – он так торжественно произнёс эту фразу, как будто  сам, по меньшей мере, был королём, а Генрих – наследником его престола. Он ждал  этого разговора, и боялся его одновременно.
- Поживаю нормально. Жду.
- Да. Её. Не совсем  старую, а только немного пожилую  –  и замолчал - «пусть сам задаёт свои вопросы. Я не намерен оправдываться перед этим молокососом».
- Что именно, по-твоему я должен  ещё раз  взвешивать?
- Ты думаешь, я не просчитывал многократно разные  варианты? Уборку и услуги девушек из  профильных агентств я мог бы позволить себе  не чаще раза в месяц. А еду из ресторана можно, пожалуй, один    раз в неделю.  Это чтобы не влезать в долги. Ты ведь не хотел бы, чтоб я оставил тебе в наследство долги?!

 Тут Ульрих сделал паузу, давая сыну возможность что-нибудь ответить…
 - Но для меня этого не достаточно. Я хочу иметь чистую квартиру ежедневно. И вкусный обед – тоже ежедневно. А секс - хотя бы раз в неделю.
- Не мог. Немецкие фрау сравнимого возраста вовсе не торопятся замуж. Они предпочитают  молодых, сильных, стройных   и темпераментных любовников. Которым, к тому же, вполне достаточно одного секса.  И никаких обязательств. Кому я здесь нужен со своим букетом требований и болезней?
- Да, можно было из Украины выписать и помоложе.  Но какая-нибудь сорокалетняя через месяц  начнёт у меня тут  хвостом вертеть. Чего доброго, может ещё и рога мне наставить. Непременно наставит!  Или вообще сбежит. Не говоря уж о тридцатилетках. Эта, сможет ещё похлеще  сюрприз устроить…   Только  мне киндеров тут   не хватало!  Скажи мне, Генрих, честно: тебе сегодня  нужен маленький брат или сестра?!
- Будет иметь представление, можешь не сомневаться. Она быстро поймёт, каким трудом  достигаются пресловутая немецкая чистота и аккуратность. У меня в доме больше никогда не будет ни бардака,  ни пыли.  И окна будут чистыми, и светильники. А воду из унитаза можно будет пить… Уж ты мне поверь!

- Не-е-е-ет, мой дорогой Генрих.  Ни-ку-да она от меня  не сбежит. Я ведь взялся оплачивать содержание в пансионате её матушки. По украинским ценам это сумасшедшие деньги, а  для меня  отсюда - копейки… Ну... не такие уж и копейки... Но я  делать этого не очень-то тороплюсь. Пусть  пока что у неё там образуется такой долг, что ни она, ни её потомки за всю жизнь без моей помощи  не смогут его погасить... Так что будет покорна. Она из таких. Всю жизнь свою матушку обихаживала.   Будет тише травы и ниже воды – так, кажется, у них говорят.
 
- Никакого стука каблуков я не потерплю. Только тапочки. И никаких духов – у меня на них аллергия.
-  Она будет делать мне минееет, по первой просьбе. Не умеет сосать, так научится.  Как и другим позам. Ты же знаешь, мой Гейнрих, я не люблю дважды повторять. Ты это хорошо знаешь...
 
- Нет, она не толстая. И не худая.  Со следами. И  не просто красавицы, а первой красавицы. Я  таких  раньше только на картинках разглядывал. А потом они  мне ещё долго могли присниться. Но в свои пятьдесят пять, хоть она на свой возраст и не выглядит,   без состояния и собственного  жилья,  она  никому, кроме меня, здесь   не будет интересна…

- Наличных денег я ей, разумеется, не дам. Только продуктовые карты. Телефон ей куплю новый – с отслеживающей программой.  Чтобы не потерялась… – Ульрих не без коварства хохотнул в трубку.
 - Так что не переживай за меня, дорогой  мой Гейнрих.   - Я уже  всё продумал.     Вот  где она  у меня будет! – и он с предвкушением наслаждения сжал и посмотрел на свой красноватый, весь в веснушках и редких  волосках внушительный кулак…