Жизнь, похожая на мою. Детство. Перемены

Прошло три года. Папа по вечерам после работы строил дом. Тогда был почин, строить жилье для работников на производстве силами самих работников, без отрыва от производства. «Горьковский метод», такое было название почина.
Дом построили в три этажа, на 12 квартир, в основном коммунальных.
Родителям дали комнату 18 метров в двухкомнатной квартире. Они были счастливы жить отдельно.
Я часть недели жил у бабушки, а часть с родителями.
Папа часто ездил в командировки, а мама его ждала. Он стелила на зеленый палас одеяла и подушки, ставила рядом с собой проигрыватель ложилась с книгой и включала. Пластинки - румынская эстрада и песни Вертинского. Я играл рядом. Когда приезжал папа, они начинали обниматься и целоваться, и мне хотелось с ними обниматься.
Они меня тоже для вида обнимут, поцелуют, да и спать положат.
Мне конечно хотелось к бабушке с дедушкой в длинные тягучие вечера с чаем, бормотанием приемника с уютной кроватью в темной комнате. Кровать была большая, высокая, с семью перинами и семью пуховыми подушками. Всё ещё из прежней жизни, той, ещё до 1917 года.
Я для уюта хотел кошку в кровать затащить, а она не давалась. Спала где угодно: у бабушки в ногах, у дедушки в кресле, на одном сундуке, на другом, на стуле, но не у меня в комнате. Если мне и удавалось поймать её, то через минуту она убегала. Я чувствовал себя одиноким, родители не хотели, чтобы я с ними спал, и кошка тоже.
Собака была более терпелива, но и она, как мастер дзюдо, от меня уклонялась.
Бабушка и дедушка говорили мне: не трогай собаку, она может укусить, а я продолжал трогать.
Бабушка стала сажать Барса в ванную, но, чтобы она не скучала, двери туда оставляла открытыми, а, чтобы я туда не заходил, поперек проема, ставили деревянный щит, оконный.
Однажды я, пользуясь тем, что никто не видит, отодвинул щит и залез к собаке. Пока я обнял его за шею, он терпел, потом я стал залазить на него верхом, как на лошадь, он терпел, но пытался из-под меня выскользнуть. Тут я обнял его за шею и вдруг мне захотелось укусить его за белое острое ухо. Задумал и сделал, укусил собаку за ухо. Тут он не выдержал и тяпнул меня в ответ...
Конечно он тяпнул слегка, как они своих щенков щиплют зубами, когда те надоедают, но с того времени у меня до сих пор три незаметных шрама за ухом и на лице.
Без врачей обошлось.
Родители были возмущены. Но бабушка была непреклонна. Сам виноват, пусть не лезет, куда не положено.
Я всей душой любил этого пса. Я знал его с рождения до 14 лет, и это была первая моя потеря, по которой я плакал.
Родители определили меня в детский садик, в Мирном переулке. Престижный садик, куда уже ходили мои многочисленные двоюродные и троюродные братья и сестры по линии маминой родни.
По папиной линии у меня родственников ровесников в Саратове не было.
Была не замужняя тетка геолог на 30 лет старше, Ниночка, всех женихов ее возраста убили на войне. Разница между мужчинами и женщинами детородного возраста в то время достигала 18 миллионов человек. На столько женщин было больше. И двое дядей на 20 лет старше меня, отслуживших на флоте, Балтийских морячков, один работал механиком на речном флоте, а другой слесарем на заводе. Третий их старший брат, оставшись, а живых под Сталинградом, погиб в 1944 году на западной Украине.
У меня было две бескозырки, два морских воротника и два ремня с якорями и еще от тетки планшет с картой, карандашами и топографической линейкой, три георгиевских креста и две медали с профилем Сталина «За ударный труд в тылу». А еще деревянная, лакированная кобура от маузера из дровяного сарая и значки старшина второй статьи.
Брать с собой в садик мои сокровища мне не разрешали.
О садике несколько слов, он казался мне не уютным после дома. Но мы играли во дворе, лазили на шведские стенки и пели: «Не кочегары мы, не плотники, но сожалений нет как нет, ведь мы монтажники-высотники и с высоты вам шлём привет». Спать днем я не хотел, но притворялся, чтобы няньки и воспитательницы не заметили.
Потом нас принудительно сажали на горшок, коллективно, и я обратил внимание, что девочки устроены по-другому.
Потом давали полдник. Если это было крутое яйцо, хлеб и компот, то шел активный обмен.
Я всегда менял яйцо на компот у своего крепкого брата на год моложе меня, в будущем он станет хорошим врачом, снобом и барином, одиноким холостяком, и трагически погибнет в сорок пять лет.
Другие наши одногрупники к широким жестам были не готовы, они выковыривали желтки и меняли их на белки или половину яйца на половину компота. Потом я стоял у забора и ждал, когда меня заберут.
Наступило лето, и весь детсад вывезли на летнюю дачу, это была какая-то дачная остановка на Кумысной поляне. Там мы спали на раскладушках из брезента, похожих на гамаки.
Чудно пахло дубами, вдоль забора росли мохнатые шарики хмеля и какие-то мелкие плоды, похожие на маленькие арбузы.
Помню какой-то мальчик предложил соревноваться, кто дальше сможет пописать. Мы пошли за деревья на полянку.
 Человек пять с нами увязались две девчонки, одна из них моя двоюродная сестра. У меня в лагере было две сестры, одна ровесница, а другая постарше. Та, что постарше, живет в Москве, иногда читает мои записки и даже ставит лайки. Так вот, Леночка, это была не ты.
Кто-то из мальчиков сказал девчонкам, а вы зачем идёте, у вас не получиться. Но девчонки сказали: ещё как получиться!
И действительно, они достойно выступили, прогнувшись назад дугой. Но не победили.
Как говорится, строполя хорошие ребята, но не крановщики.
Приезжали бабушки и подкармливали нас разными гостинцами. Я любил, когда приезжала Елизавета Назаровна, она привозила тонкие блинчики, свернутые в трубочки с сахаром и бутылочку с киселем из смородины и клюквы.
Мы выходили за забор, она стелила на траву тряпочку и кормила меня блинчиками с киселем. Если кто-то из моих родственников шел с нами, она делила все поровну между всеми.
По итогам оздоровительной поездки я здорово похудел. Всех нас родственников поставили живописной группой вместе и сфотографировали.
У каждого из нас была эта фотография и сейчас хранится. Мы называли её «жертвы Освенцима».
Родители пришли к выводу, что я к садику не приспособлен, и мне нужна нянька.
Спустя много лет, когда у моего старшего брата был юбилей 60 лет, он его широко отмечал. Он стал Генеральным директором крупного НПО и ОАО, доктором наук и т. д. и т. п.
Когда пришел момент отмечать с друзьями и родственниками, вызвали всех детсадовских друзей на сцену и меня пытались вытащить, но я не вышел. Не стал примазываться к ветеранам, вместе прошедшим все ступени детсада, а я просто салага по сравнению с ними. Вроде как они отслужили срочную службу, два года, а я - два месяца военных сборов после института.
Так я получил урок социальной адаптации.