По законам братства. часть 3. глава 3

            Глава 3.
Вернулись в полк победителями, как после успешных учений, счастливые от осознания причастности к успеху страны и с уважением к труду соотечественников, жителей сел. А еще на душе было спокойно: жизнь входила в обычное русло. Практически сразу полк выдвинулся на учения. Постепенно стали возвращаться и жены. Квартира наполнилась женским смехом, возгласами ребятишек, шкворчанием сковородок и запахом котлет и стирального порошка.
Людмила единственная не торопилась возвращаться. В письмах длинно расписывала, как проходят обследования Андрюши, говорила, что не хочет прекращать начатое лечение сына, что бабушка еще не набаловала внука всласть. А он отвечал, что ждет, что скучает по сыну, что готов ехать встречать, рассказывал о том, как несколько свободных вечеров провел в Хеннигсдорфе со знакомым немцем.
С Куртом Вайсманом Володя встретился как со старым другом. Пожилой немец очень обрадовался, увидев за столиком молодого русского офицера.
- Владимир! Я начал беспокоиться за Вас! Думал, не заболели ли Вы.
- Добрый вечер, Курт. Я уезжал в Союз. Как только вернулся – сразу к Вам! – пошутил Володя.
Они выпили по бокалу пива.
 - Владимир, разрешите пригласить Вас в гости? – попросил Вайсман. – Мы закажем что- нибудь с собой.  Вы посмотрите, как живет немецкий пенсионер.
 -С удовольствием приму приглашение, - согласился Володя.
 Курт Вайсман сделал заказ. Володя попросил разрешения его оплатить.
Дом Вайсмана, как он и говорил раньше, был действительно за углом. Он жил один в небольшой однокомнатной квартирке. Дети работали в другом городе.
Володя остановился от неожиданности. Он думал увидеть типичную немецкую обстановку с лаконичным интерьером. Но то, что он увидел, не вписывалось в его представление о типичной немецкой квартире. От входной двери до маленького балкончика все было отделано, как палуба шхуны: штурвал, в дверном проеме рыбацкая сеть с морскими звездами и ракушками, на стене вместо бра – бронзовый фонарь, с каким рыбаки выходят из каюты. Люстра – тоже штурвал с плафонами, на стене – барометр. Паркет больше напоминал палубные струганые доски, окна занавешивало полотно с изображением моря и огромного корабля. Хозяин с удовольствием наблюдал за реакцией Владимира.
- Ничего себе, - наконец изумленно выдохнул он. – Вроде не немецкий ас, а просоленный капитан дальнего плавания здесь живет!
Вайсман выставил ресторанную еду на деревянную большую бочку, служившую столиком, и придвинул поближе вторую банкетку.
 - Я один живу. Дети давно разъехались, теперь я к ним изредка приезжаю в Берлин. А жену похоронил двадцать лет назад. Уже привык к одиночеству, - спокойно рассказывал он.
- А где Вы работали?
- На локомотивостроительном электротехническом заводе «Ганс Баймлер». Он выпускает электровозы для железных дорог. Да! – обрадовался он, - их же покупает СССР!
- Куда мы друг без друга! – улыбнулся Владимир и протянул свой бокал.
Ему было хорошо с пожилым летчиком. Он долго слушал военные истории, видел события глазами Курта Вайсмана, с той, другой, немецкой стороны.
- Я до войны хотел стать капитаном. Это правда. Был членом яхт –клуба, мы под парусами ходили, морем бредили. Но призвали в авиацию. После того, как меня сбил ваш Покрышкин, - он снова медленно, с важностью озвучил этот важный эпизод своей жизни, - окончил институт. Я стал инженером.
- Но вы и в летном, и в морском деле –ас! – похвалил Володя. – И стихи хорошо читаете!
Вайсман, желая, чтоб его еще похвалили, стал читать Шиллера.
- Вы тоже прекрасно знаете немецкий! Мне приятно с Вами говорить, Володя.
- У нас в суворовском училище был отличный лингафонный кабинет, где мы занимались углубленным изучением немецкого языка, произношением. Тогда в школах еще про такие кабинеты и не слышали. Мы были впереди планеты всей! – улыбнулся Владимир. – У нас был толстенный учебник «Курс военного перевода». Всего у нас было одиннадцать часов в неделю немецкого языка, плюс курс военного перевода, плюс «Экономическая география зарубежных стран». Учебник был на русском языке, но темы мы рассказывали на немецком. Я посчитал: из трех лет учебы в СВУ год мы занимались только одним немецким!
 - Уважаю! – восхитился Вайсман. – Вы профессионал, Володя. И Ваши преподаватели – профи. Я люблю профессионалов в любом деле.
- Училище основали именно профессионалы! Во время войны много детей осталось без отцов, а много - и без отцов, и матерей, появилась угроза беспризорности.  Когда в 43 году среди многих был издан указ об открытии суворовских училищ, Сталин сделал помету: «по типу старых кадетски корпусов».  Граф Алексей Игнатьев был инициатором основания московского кадетского корпуса, и он же предложил название, а Сталин одобрил, - Володя поймал удивленно вскинутые брови Вайсмана.
- Граф?..
- Он военный атташе, проработал много лет во Франции, в прошлом сам киевский кадет. Граф Игнатьев перешел на сторону большевиков после революции. Скорее всего, это он разрабатывал программу обучения и воспитания суворовцев. Он был умница, знал много иностранных языков. Отсюда пристальное внимание в суворовских изучению иностранных языков. Мы учили немецкий, другие – английский. В других училищах есть французский.
Владимир был открыт, понимал, что нет сейчас врагов, что в немецкую армию забирали молодых парней, которые вовсе не разделяли идеологию фашизма. У них, как у Курта Вайсмана, были родители, любимые девушки и свои планы на жизнь, которые, как и у многих наших ребят, по тем или иным причинам не смогли реализоваться. Он радовался, что можно спокойно поговорить о поэзии, о языке, о родном училище.
Он ехал домой, словно побывал у своего старого родственника, так тепло было на сердце.
Люда вернулась последней из жен, почти к Новому году. Видно было, что ей и возвращаться не хотелось, и жизнь в коммуналке после родного уютного дома и дачи не нравилась.
- Просто отвыкла, - оправдывалась она после внимательных взглядов Володи.
Он старался почаще, как только был свободен от службы, отпускать ее в Потсдам, погулять с приятельницами по магазинам, особенно перед праздником, намечавшимся в Доме офицеров.
- Пусть девчонки развлекутся, купят себе что-нибудь, - говорил он на кухне Валере Миронову, помешивая в зеленом эмалированном ковшике манную кашу. Владимир посмотрел на Андрюшку, сидящего рядом в деревянном стульчике.
- Что, Андрюша, кашку будем?  - он повязал на шею сына слюнявчик с изображением утенка.
- Сын у тебя – копия ты. Как будто фотографировал, - Миронов потрепал черненькие волосенки Андрюши.
В дверь позвонили.
- Вари, я открою. А то пригорит…
Он вернулся с письмами в руке.
- Ребята письма передали. Тут и вам с Людой.
Володя посмотрел на обратный адрес. Письмо было от родителей Людмилы, внутри что – то твердое, видимо, поздравительная открытка. Он распечатал письмо, хотелось скорее посмотреть картинку с изображением новогоднего Ленинграда. Внутри, действительно, прекрасная открытка, но письмо было с припиской, сделанной рукой Саши, младшего брата Людмилы. Это удивило Володю, он задержался на этой небольшой приписке. «…Павлик ждет тебя. Он жалеет, что вообще отпустил тебя в Германию. Говорит, что надо было сразу написать Володе о том, что вы решили жить вместе. Он очень любит тебя и надеется, что ты скоро вернешься в Ленинград…»
«Во, Павлик дает!» - пронеслось у Володи. Письмо упало на стол. Он обалдело смотрел на Сашины слова.
 - Ты что? Новости плохие? Заболел кто-то? – забеспокоился Валера.
- Нет.  Все здоровы, - не разжимая губ, ответил Владимир. – Особенно твой однокашник Березин.
- Аркаша или Паша? – не понимал Миронов.  – Я-то учился с Аркадием. Паша на два года младше.
 - Да знаю я…всю вашу казанскую историю. Я про Павла сейчас.
Он перемешал кашу, поднимая со дна теплый слой.
- Давай, сынок, кушать, - дуя на кашу, присел к сыну Володя.
Малыш зачмокал влажными губами и нетерпеливо замахал ручками.
Жены приехали поздно, когда малышня уже укладывалась спать. Они пошушукались на кухне и на цыпочках разошлись по своим комнатам.
- Как у вас дела? – шепотом спросила Люда. – Андрюша еще не спит?
Володя кормил сына кефиром из бутылочки.
- Все хорошо. Засыпает. На столе письмо тебе…
Люда подошла к прямоугольному полированному столу и зажгла маленькую настольную лампочку с красным конусным абажуром и хрустальными подвесками.
Володя следил, как меняется ее лицо. Он видел, что она сразу заметила Сашину приписку и поняла, что Володя это прочитал. Лицо окаменело.
- Я должна была сразу тебе сказать. Духу не хватило. И не могла понять, что произошло.
-  А сейчас поняла? – перешел Володя с шепота на громкий шепот.
- Да, Володечка. Я полюбила Павла. 
- И чем он оказался лучше меня? – с вызовом начал он.
 - Наверное, главным, - она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Тем, что он любит меня. Ты никогда не смотрел на меня так, как Павлик.
Володя выдохнул. Весь пыл сразу прошел.
- Я бы сказала тебе все, очень скоро. Просто не могла так сразу, в лоб. Как ты мне тогда.
Ему стало ясно, что Люда ничего не забыла. Она простила его почти сразу. Но, наверное, вместе с прощением тогда сразу и разлюбила.
- Я люблю тебя как друга, как человека, как офицера. Но мне теперь этого мало. Мне с ним теплее. Понимаешь?
- Да, - сразу ответил он.
Люда не ожидала ответа на свой риторический вопрос. И тоже поняла, что и он ее услышит и простит.
- Нет смысла жить, если перегорело. Ты ведь не меня ждал в первый раз. Я почувствовала это. Ты ждал ее.
- Павел знает…про меня и...про Свердловск?
- Он знает все. Про тебя и про меня.
- Давай ложиться. Мне завтра рано вставать.
Она легла на кровать, думая, что Володя ляжет на пол. Но он разделся и лег рядом. Она заплакала.
- Почему ты плачешь? – спросил он.
- Мне жаль. Всего, что с нами случилось. Я хотела замуж один раз и на всю жизнь. Я ведь не виновата, что ты меня не полюбил, что есть ОНА.
 Володя тихо обнял ее спину.
- Никто ни в чем не виноват. Не плачь. Ты любишь Павла?
Она помолчала и кивнула. Володя понял: она помолчала не оттого, что не любит Павлика, а оттого, что не хотела ранить мужа.
- Ты хочешь уехать?
- Да.
 - Я подгадаю отпуск, чтоб увезти вас с Андрюшкой. Павел хороший парень, умница, кадет, Можайку окончил.
Люда тихо плакала полночи. Он слышал, как она тяжело вздыхала.
«Что я сделал не так? Я ведь тоже хотел по-честному жениться один раз и на всю жизнь. И никому не хотел сделать больно. Наоборот, казалось, что Нина меня подкосила. Но ведь Люда права. Нет любви. И нет смысла сохранять семью до той поры, когда можно будет расстаться уже только врагами. Лучше сейчас, по-человечески, чтоб всем сохранить лицо. Может, теперь получится с Ниной. Ниночка. Она ведь, наверное, тоже ждала. Только как же Андрей…»
И напряжение между ними сразу спало. Стало легче обоим оттого, что все выяснено, и не было обид. Они перешли в другое качество - стали друзьями и в этом состоянии чувствовали себя счастливее. Новый год прошел легко, они очень легко и нежно относились друг к другу. В Доме офицеров танцевали почти всегда вместе, темы для разговора были без подтекста.
- У вас снова медовый месяц? – спросила Таня Миронова.
- Да. У нас снова легко. Мы разводимся, - улыбнулась Людмила.
Татьяна онемела. Такого ответа она не ожидала.
- Когда?
- Володе дали отпуск на февраль.
Валера услышал только конец фразы про отпуск.
- Естественно! Никто не сомневался. У нас есть поговорка: «Солнце жарит и парИт, в отпуск едет замполит. На дворе февраль холодный, в отпуск едет Ванька – взводный!» Володя, а какой отпуск у тебя вдруг?
- Потом скажу, -  резко дернула его за рукав жена.
В феврале Володя увез Людмилу с сыном в Ленинград и оттуда сразу улетел в Свердловск. Он искал рабочий телефон – автомат, разнервничался, отогревая замерзшие не двигающиеся пальцы. То трубка оборвана, то двушки глотает, то гудки не проходят. Напряжение росло, он накрутил себя: а что, если Нина не захочет больше разговаривать? Ведь он ее обманул в прошлый раз.
- Нина! Здравствуй! – услышав, наконец, ее любимое «алло», звонко закричал Володя в трубку телефона - автомата. Ему повезло, как и в прошлый раз, что Нина работала со второй смены и сейчас была дома.
- Здравствуй, Володя. Ты где?  Снова проездом? – он слышал, что она обрадовалась, очень обрадовалась, но заметны были обида и желание подколоть.
- Я за тобой и Ромкой! Где мы встретимся?
- Не надо больше встреч. Ты уже приезжал полтора года назад. Я почти развелась с мужем, все ему рассказала.
- А он?
- Ни в какую не соглашался на развод. Столько боли перенесла. А потом пришло от тебя письмо, что жена приезжает. Ты запутал все, Володя.
- Я отвез Людмилу в Ленинград! Она скоро выйдет замуж за прекрасного человека!
Нина молчала.
- Нина… Ниночка, о чем ты думаешь? –говорил он.
- Я боюсь снова тебе поверить. Снова размечтаюсь и понадеюсь, а все опять окажется обманом…
- Нина, я жду тебя там же, где в прошлый раз. Давай поговорим при встрече. Я очень соскучился. Я очень люблю тебя!
Конечно, она снова бежала из трамвая, снова счастливая от встречи и новых надежд. И сейчас ее мечты были очень реальными. Та же гостиница, тот же этаж. Но февральское солнце в огромных окнах номера было ярче и обнадеживало больше. Сегодня их любовь была без горечи и почти законной.
Пока Володя ездил к родителям, Нина подала на развод. Брак не был счастливым, муж не стал держать женщину, много лет любящую другого. Мама Володи не могла поверить в то, что это все происходит с ее сыном, что это он, любя одну, женится на другой, потом встречает первую, возобновляет отношения, признается жене, но сохраняет семью. Потом все же разводится, оставляя своего ребенка, заставляет развестись любимую женщину и пытается усыновить чужого…Такая чехарда не укладывалась в ее сознании. У них с отцом было все просто.
- Как ты все запутал в своей жизни, сынок! Как об этом сказать родне? – мама была раздавлена. Она сидела в центре кухни, и он ходил вокруг нее, приобнимая за плечи, целуя в щеку. – Я уже смирилась с твоим браком. Пять лет прошло. Привыкла. Я люблю внука…
- Это моя жизнь, мамочка. Как запутал, так и распутаю. Это только мое дело, почему я должен оправдываться перед всей родней в том, что я делаю и как живу? – мягко возмущался Владимир.
- Сына я не бросаю, с Людой мы расстаемся друзьями, с Павлом в хороших отношениях, он достойный человек. И Люду любит, и Андрюшу не обидит. Это важно.  И я буду с той женщиной, которая мне нужна была всегда.
- Ты прости меня, сын. Но я сейчас скажу то, что ты должен услышать.  Наверняка ты об этом и сам не догадываешься. Но, может, ты уже не любишь Нину? Может, это только задетое когда – то самолюбие оттого, что тебя оставили? Может, ты просто сейчас хочешь сделать то, что не получилось пять лет назад, ты движешься по инерции, добиваясь когда –то намеченной цели, а тебе это уже совсем не нужно?! Вдруг сейчас должна быть в твоей жизни совсем другая женщина?
Володя замер, будто услышал свои мысли, подслушанные и озвученные мамой.
- Мне нужна Нина. Я не ошибаюсь. Я люблю ее, и мы будем счастливы, - упрямо повторил он.
- Твои слова да Богу в уши, - мама поднялась со стула и вышла из кухни.
Развели Снегиревых быстро, и Владимир поехал в Германию ждать Нину. Сердце прыгало в груди, разрывая все внутри, но биение его было радостным, от которого хотелось лететь. Как много лет назад, они писали друг другу письма со словами, какие влюбленные придумывают только друг для друга и говорят их наедине.
- Ты стал веселым и совсем юным, - сказал Валера Миронов в Доме офицеров, когда праздновали Восьмое марта. – Я рад, что не в одну точку смотришь, как раньше. Не понять было по застывшему взгляду, о чем ты думаешь. Сидишь, бывало, с сыном на руках, а в глазах пустота. Сейчас ты другой.
- Да, я, как мальчишка, жду ее письма. Как тогда, в суворовском. И снова выбираю самую красивую открытку для нее, чтоб, увидев цветы на картинке, она улыбнулась. Скоро она приедет ко мне, и мы будем жить так, как мечтали с восьмого класса! Нина – моя мечта! - Володя засмеялся и протянул руку через стол Татьяне. – Разреши, старик, пригласить Танюшу на танец?
- Разрешаю, лейтенант! Если Танюша согласна.
Жена Миронова Приподняла выщипанные высокой дугой брови, глянула на мужа и, вставая из-за стола, покачала укоризненно крупно завитыми черными кудрями.
- Какая же ты красивая, Танюша! И модная! Как повезло Миронову! – Володя повел Таню близко от столика, где сидели друзья, и говорил громко, чтоб Валера слышал. Миронов довольно улыбнулся, прищурился и, сыто откинувшись на спинку стула, скрестил руки под грудью.
- Куролесит наш Володька!
- Холостякует! – рассмеялись девушки – соседки. – Комнату свою заново красит и белит. Любимую ждет.
Нина с Ромой приехала к осени. Они накрыли на общей кухне стол для соседей. Товарищи по службе и их жены не задавали вопросы, судить им Володю не хотелось.
- Не у всех наших ребят жизнь складывалась так, как хотелось бы, как надо, говорил Валера. - И кто знает, как надо? Если б прочитать тот сценарий, живя по которому, не ошибешься. Но никому не выдают такой алгоритм. Каждый должен сделать свои ошибки.          
Поэтому друзья мудро обходили все скользкие моменты, щадя самолюбие Володи и нерешительность Нины. Они видели, что Володя влюблен и любим, таким счастливым раньше он не был. Оставшееся время службы в Германии было радостным и уже подходило к концу.
В отпуск молодожены полетели в Салехард, где родители Снегирева строили очередную фабрику. Родители чувствовали, что сын, наконец, счастлив и любим.
После отпуска Володя с Ниной приехали в Закарпатье, в Мукачево, на новое место службы.
По приезде он узнал, что весь личный состав полка был отправлен в Афганистан, в Кундуз, и здесь осталась только техника. Чувство досады, что его не взяли, постоянно подтачивало его самолюбие. Он просился туда год, второй. Его рапорты замалчивались.
Он говорил Нине:
        - Я в Мукачево уже третий год, и мне, вроде, все нравится. Но за это время из Афганистана заменилось много офицеров, они вернулись, проверенные боями, а я с детства посвятил свою жизнь армии, но так и не знаю, как поведу себя в реальной боевой обстановке. Я же офицер! А вдруг струшу?
Нина никак не хотела развивать эту тему. Только когда увидела, что идея стала навязчивой, чтоб ответить что –то, просто сказала:
- Напиши рапорт.
 - Я писал уже рапорт на имя комполка, - признался он.  - Но тот не отпускает. Во-первых, я за несколько месяцев из расхлябанных парней сделал отличную батарею. А во-вторых, мы с ним оба с Урала и дружим...
 Командир знал, что свою любовь Владимир завоевал относительно недавно, поэтому жаль было по-человечески именно сейчас отправлять его под пули.
- Успеешь. Туда мы все еще успеем, - отвечал он Владимиру на его просьбы.
Были и такие, которые вовсе не понимали стремления Снегирева оставить жену с сыном и лететь в горячую точку. Комбат Иванов говорил, что лучше положит на стол партбилет, чем поедет в Афганистан.
- Не хочу воевать не понятно за кого, - не стесняясь, сказал он.
- Дело твое, - ответил Снегирев. - Каждый делает выбор сам. Я с четырнадцати лет ношу погоны. Многие мои братья – кадеты уже там. Я права не имею именно сейчас быть не с ними!
Он снова написал рапорт и снова получил отказ.
В штабе служил товарищ Снегирева Валерий Шубин, начальник строевой части. Они дружили, когда еще Шубин был командиром танковой роты. Выслушав его просьбу, он долго смотрел на Володю.
- Валера, там давно мои братья – суворовцы. Я не имею права отсиживаться. Не по – братски!
- Хорошо, Володя…
Это была практически стопроцентная гарантия.
В тот же день вечером за ужином Володя с улыбкой, непринужденно сказал жене:
- Ниночка, я принял решение усыновить Ромку.
Нина сжалась, испуганно посмотрела на мужа. Из невысокой женщины она превратилась в малюсенькую.
- Зачем? – шепотом и не сразу спросила она. – Какое ты еще принял решение?
- Ты ведь не против? – не отвечая ей, снова с улыбкой спросил он.
- Почему ты не отвечаешь? -  говорила она замороженными губами. – Что случилось?
- Да что же может случиться, Ниночка? У нас все отлично! Ромка, давай сказку читать! – позвал он мальчика и подхватил его на руки, прокатил по воздуху, как самолетик.
На следующий день он заказал переговоры на главпочтамте, не хотел, чтоб этот разговор слышали дежурные или офицеры. Тем более, чтоб о нем тут же узнала Нина.
- …Послушай, Геннадий, если со мной что-то случится, пусть официально он будет моим сыном. Хоть как-то они с Ниной будут защищены. Никто не отберет у тебя права видеться с ним, общаться, - уговаривал он первого мужа жены. Разговор был мучительный, выматывающий. Геннадий категорически не соглашался писать отказ от сына.
- Он все равно твоя кровь, вы не потеряете друг друга. Я военный. Моя жизнь может скоро измениться…
- Надо было раньше об этом думать, когда уводил Нину, - перебивал Геннадий.
- Ты прав. Но сердцу не прикажешь.
- Ты ж военный, - иронизировал собеседник, - надо было приказать!
- Геннадий, чего уж теперь? Ты подумай все же. Хоть какая – то социальная гарантия, - терпеливо повторял он.
- Хорошо, - сдался наконец Геннадий. – Позвони через два дня. Я подумаю и все тебе скажу.
- Спасибо, Геннадий. Мы поступаем правильно. Не тяни, пожалуйста, с решением.  Мне надо успеть. Надеюсь, все будет хорошо, но…
Через два дня Володя позвонил в Свердловск. Геннадий сказал, что необходимые документы выслал заказным письмом. И Владимир начал оформление документов на усыновление Ромы.
Шубин помог оформить документы, и из дивизии пришел персональный запрос на отправку в Афганистан. И Снегирева отправили в штаб Прикарпатского военного округа, во Львов. А оттуда- в Ташкент, в штаб Туркестанского военного округа.