Записка Рассказ 1

Хоть глазами памяти вновь тебя увижу.
Хоть во сне, непрошено подойду поближе.

В переулке узеньком повстречаю снова.
Да опять, как некогда, не скажу ни слова.
(Владимир Соколов)

Перебирая в очередной приезд в опустевший родительский дом томики классиков в книжном шкафу, Инга случайно наткнулась на книгу донецкого писателя Юрия Чёрного-Диденко «Правда на земле одна» о горловских шахтёрах. Вспомнив, что одна из центральных улиц Горловки названа именем этого писателя, она стала перелистывать заинтересовавшую книгу, и с удивлением обнаружила потёртую от времени дарственную надпись. На обратной стороне обложки мелкими буквами было выведено: «На память Инге Г. в день рождения от Т. К.» Точно вспышка молнии вдруг озарила память и из её глубин вынырнули картины далёкого прошлого.
…Летние солнечные лучи весело играли в зелёной листве палисадника. Инга быстро вышла на балкон, чтобы ещё раз присмотреть за своим младшим братиком, который вместе со всей детворой играл в песочнице под балконом. Она была в красном ситцевом сарафане, расшитом большими синими цветами, её тяжёлая каштанового цвета коса с большим белым бантом, плавно покоилась на плече. Она только что успешно закончила седьмой класс и перешла в восьмой. И поэтому настроение было весёлое и беззаботное.
Старые ветвистые клёны и абрикосы с шершавой, как будто изрезанной глубокими морщинами корой, обрамляли небольшую полянку, куда сердобольные родители двухэтажного дома завезли кучу свежего влажного песка. Малыши радостно копошились в песке, строя какие-то фигурки и «домики», а рядом с ними Инга с удивлением заметила худенького невысоко мальчика-подростка с соседней улицы Мичурина. Он также что-то строил из песка и увлечённо помогал малышам. Его светло-русые волосы были аккуратно подстрижены «под ёжик», а голубая выцветшая футболка открывала худенькие руки, на одной из которых Инга увидела огромные часы, которые как-то странно смотрелись на его тоненькой руке. Она узнала Толика Кузина с соседней улицы Мичурина и ещё раз удивилась, зачем и почему он пришёл в их палисадник и с таким увлечением играет с малышнёй.
Вдруг на балкон неожиданно упал небольшой камушек, завёрнутый в какой-то тетрадный листочек. Инстинктивно подняв и развернув его, Инга прочитала: «Инга, я люблю тебя и хочу с тобой дружить Т. Кузин ». Всё произошло так мгновенно, что она не успела даже опомниться. Кровь прилила к её лицу, ей стало почему-то стыдно, и она поспешно порвала на мелкие кусочки эту записку и выбросила её в мусорное ведро. Инга знала, что этот Толик на два или даже три класса старше её, учится очень средне, что у него нет родной мамы, и он живёт с мачехой. Об этом говорили все обитатели небольшого двухэтажного дома.
Инга и раньше слышала на школьных переменах, как её подружки шушукались по углам и таинственно шептали: «А мне предложил дружбу…» и называли имя какого-либо мальчика из их класса. Ингу это страшно возмущало, и она с горячностью начитанной девочки доказывала: «Как это можно предложить дружбу? Ведь она должна возникать само собой, естественно!» Занятая только уроками и музыкой, которой она занималась очень серьёзно, Инга не проявляла никакого интереса к мальчикам, а тем более к такой предложенной «дружбе».
Но, всё же, получив такое «послание» в записке, ей было не только стыдно, но почему- то и приятно. Особенно, когда начался новый учебный год – Инга училась в той же школе, что и Толик. И ей вспомнились зимние забавы, когда она в сумерки после уроков (старшие классы учились во вторую смену) заходила из школы в детский сад за своим братиком Вовой и везла его домой на санках вместе с Толиком. А потом начиналось самое интересное: вся «двухэтажная банда» – (так их называли мичуринцы) – это Ольга, Саша, Коля, Наташка и, конечно, Толик, поочерёдно катались с горки на санках. Затем Ольга придумала новую игру: мальчики должны были «впрягаться в сани» и катать девочек … Ольга, а за ней  и Инга при этом воинственно выкрикивали: «Пошёл!»
В тот год зима стояла очень снежная и суровая, а Инге надо было два-три раза в неделю ездить в соседний районный центр в музыкальную школу. Так как рейсы прямого автобуса часто откладывались, то ей приходилось долго простаивать на «повороте», чтобы попасть на проходящий автобус, который шёл из областного центра. Иногда она простаивала по нескольку часов, замерзала (однажды даже чуть не отморозила щёки) и, естественно, не успевала на вторую смену в школу и оставалась дома. Их класс располагался на втором этаже в самом конце коридора, и туда часто на переменах заглядывал Толик. Как-то раз он сказал: «А я всегда смотрю: сидят ли голубые бантики за партой, или нет». Тогда все девочки, у которых были длинные косы, заплетали косички «корзиночкой» и прикрепляли большие банты: к тому времени уже появились широкие и разноцветные прозрачные ленты из какого-то синтетического материала.
Когда потеплело, Инга стала замечать, что Толик, проходя через их двор, иногда останавливался под окнами их квартиры и слушал её игру на фортепиано; у неё была выработана привычка: перед уроками, идя в школу, обязательно что-нибудь сыграть на закрепление. Так от неё требовал учитель музыки незабвенный Владимир Михайлович Рывкин. Этот Владимир Михайлович буквально перевернул её сознание по отношению к музыке.
… Сколько помнила себя Инга, она всегда пела: пела дома, была неизменной запевалой в школьном хоре, а её первая учительница Эмилия Григорьевна даже доверяла ей иногда проводить уроки пения. И Инга с удовольствием разучивала с классом пионерские песни о весёлом звене, марш «По долинам и по взгорьям», учила танцевать первоклашек «листики кленовые». Всё давалось ей легко, и она считала это естественным. Когда Инга подросла, то ею овладела непреодолимая страсть к балету, особенно, когда в третьем классе она прочитала книгу «История одной девочки» о выдающейся балерине современности Галине Улановой. Она стала просить и буквально умолять родителей отдать её в «балетную школу». Но родители, то ли были заняты своими делами, то ли потому, что жили они в небольшом городке, неподалеку от областного центра, но мечта так и осталась мечтой. А Инге так часто снилась эта балетная школа: вот она, в розовом в горошек прозрачном платье проходит по узким коридорам этой школы и знакомится с девочками – будущими балеринами…
Видя, что родители никак не реагируют на её просьбы, Инга стала самостоятельно заниматься акробатикой. Украдкой, когда родителей не было дома, она упорно оттачивала всяческие акробатические фигуры: «мостики», «корзиночки», «шпагаты». И всё-таки однажды она устроила родителям показательный концерт из этих фигур под музыку и даже выступила с акробатическим номером в местном Дворце Культуры.
Так продолжалось несколько лет, Инга всё ещё бредила балетом, пока по предложению её дяди Бориса (Инга этого не помнит, ей потом много раз об этом рассказывала мама) родители не купили ей пианино. Она очень удивилась, когда этот тяжеленный инструмент затащили на второй этаж. Наверное, гораздо большее удовольствие получил от этой покупки папа. Инструмент ещё находился в деревянной упаковке, а папа, улыбающийся и радостный, открыв крышку, взял несколько аккордов и заразительно рассмеялся. Первый год обучения музыке Инга оставалась безучастной к музыкальным занятиям: она училась безо всякого энтузиазма, хотя занималась аккуратно, как и полагается, по одному часу в день.
Но когда на следующий год пришёл новый учитель музыки Владимир Михайлович Рывкин, всё в раз изменилось. Как-то придя на урок, Инга увидела, как он слушал по радио трансляцию концерта Глиэра для голоса с оркестром. Тогда учитель сказал ей: «Послушай эту прекрасную всепобеждающую музыку…» В другой раз она застала его за прослушиванием какого-то произведения Баха, и в глазах Учителя стояли слёзы. А когда они намечали очередную программу, он всегда проигрывал предложенное произведение и неизменно спрашивал, нравится ей оно или нет. Ингу всегда очень удивляло, как его толстоватые пальцы, похожие на сосиски, так виртуозно бегают по клавишам…
Иногда, в краткие минуты отдыха, учитель интересно рассказывал о жизни композиторов, старался всегда раскрыть образ, заложенный  даже в маленьком произведении. Так было с «Пасторалью» В. Косенко. Владимир Михайлович предложил пофантазировать и представить зелёный луг, пастушка в соломенной шляпе, конечно, с неизменной свирелью … А иногда он говорил: «Вот если будешь умницей, то я тебе принесу такую прекрасную сонатину Антонина Диабелли, что ты ахнешь. Только надо будет переписать ноты». И он выполнял своё обещание, и Инга вечерами усиленно переписывала эти ноты. К концу дня она уставала, и ей очень хотелось спать. Тогда на помощь приходил папа: он так красиво переписал, буквально вычертил последнюю часть этой  сонатины – Рондо. Ноты у папы выходили как напечатанные, а у Инги все ноты получались какими-то головастыми и растянутыми…
А ещё Владимир Михайлович жёстко требовал по нескольку раз (10-20 раз) медленно проигрывать этюды, высоко поднимая каждый палец. Как объяснял Учитель, это было крайне необходимо для беглости пальцев. И когда Инга жаловалась, что вечерами она устаёт и ей очень хочется спать, Учитель приказным тоном настаивал «А ты умойся холодной водой  и продолжай!» И она продолжала упорно заниматься и делала успехи: за один учебный год она «проходила» программу за два-три класса… Словом, хорошую закалку получила Инга от занятий музыкой, что помогло ей во многом в будущей жизни. Ну а классическая музыка с тех пор стала её неизменным спутником на всю жизнь.
Поэтому, занятая всепоглощающей страстью к музыке, Инга практически никак не реагировала на те знаки внимания, которые её выказывал Толик. Ну а дворовые ребята воспринимали всё как должное и считали Толика Кузина уже своим. … Перед праздником Восьмого марта Толик преподнёс ей вдруг неожиданный подарок: добротный альбом с дарственной надписью: «Инга! Поздравляю тебя с Международным женским днём! На долгую добрую память, а может, на несколько дней. Всё это зависит от дружбы твоей и моей… Анатолий».
… Этот альбом до сих пор хранится в их семейном архиве. Инга ещё со школьной скамьи любила собирать и раскладывать по папкам семейные фотографии, вырезки из газет, расставлять в хронологическом порядке книги в шкафу. Вот и в этот раз она оформила три семейных альбома: один, в коричневой бархатной обложке, подаренный её маме учениками, она отвела под фотографии родителей, второй, более скоромный, в ледериновой обложке, для фото младшего брата. Ну а себе, естественно, она взяла альбом, подаренный Толиком. Уже стёрлось из памяти, как и при каких обстоятельствах он вручил ей этот альбом и книгу, но и альбом и книга бережно хранятся в книжном шкафу в родительском доме до сих пор.
Потом Толик ушёл служить в Советскую армию, а Инга продолжала усиленно «тянуть на медаль» в школе, но не забывала и музыку. Склонная к экзальтации, она как-то «прикипела душой» к «Временам года» Чайковского. С каким наслаждением разучивала она мартовскую Песню жаворонка! Но особенный интерес и волнение вызывала у неё трепетная июньская Баркарола и, исполненная такой печали и грусти Осенняя песнь. А те чудные эпиграфы русских поэтов, которые были подобраны к каждой из этих пьес, буквально приводили её в восторг.
Скоро Толик стал писать Инге письма из Армии. Адрес он, естественно, знал прекрасно. Он служил, кажется, в Сибири, под Красноярском. Распечатав первое письмо, Инга поразилась, сколько в нем ошибок, почти в каждом слове! Ей, как отличнице стало ещё более стыдно. И она не ответила. Было ещё одно или два письма. А потом Толик, видимо, сильно заболел, и его комиссовали по здоровью. 
И к лету он снова появился во дворе «двухэтажной банды». Вова, младший брат Инги, отличавшийся с самого детства умом и смекалкой, как-то сказал маме: «Мама, а ты знаешь, Толик Кузин влюблён в нашу Ингу!» И когда мама спросила: А почему ты так думаешь?», тот сразу выпалил: «А я видел, как он нарвал полную пазуху яблок и  все отдал Инге!»
…То незабываемое лето помнится ей вечерними посиделками в старой доброй компании: Коля, Саша, ещё один Толик, Оля, Наташа. Ночная прохлада опускалась на город, веяло свежестью, и в сумерки двор преображался. Играли в игру «Испорченный телефон», в «Ручеёк», но особенно ей нравилась игра под странным названием «Самовар». Суть игры такова: один участник отворачивается и становится поодаль, а остальные по очереди подходят к нему и сзади полегоньку толкают, бьют или щиплют несчастного Самовара. Самовар должен угадать, кто же его так тревожит. Инга всегда стремилась как-то тонко, с разворотом ущипнуть Самовара, особенно когда эта роль доставалась Толику. И если он отгадывал, кто же  его так искусно ущипнул, то она бессовестно и с некоторым вызовом заявляла: «А кто хочет быть вместо меня Самоваром?». Знала, что Толик обязательно согласится… А ещё  ребята по очереди любили рассказывать всякие страшные небылицы.
Заигрывались всегда до поздней ночи, пока папа не кричал из открытого окна: «Инга, немедленно домой!» И приходилось послушно идти спать. Удивительно, но родители Инги никак не реагировали на такие долгие «ухаживания» Толика. Они были заняты своей работой, домашними делами, а от неё требовали только хорошо учиться и не подводить их. Вообще, мама Инги никогда не поощряла появление в их квартире подружек, а тем более друзей дочери. Исключение составляли только Валик Морозов и Лена Зозуля, с которыми Инга поочерёдно играла в четыре руки обязательную программу – ансамбль. В то незабываемое лето иногда вечерами в их двор приходил даже Валик Морозов и присоединялся к их «двухэтажной компании».
Инга вспомнила, как однажды в зимний морозный день Валик Морозов постучался в двери её квартиры. Открыв дверь, она увидела на пороге рядом с Валентином в парадной суворовской форме стройного высокого юношу, который был соседом Валентина по дому. И хотя он чуточку и нравился Инге, это не помешало ей не только не пригласить их в квартиру, но и спустить их обоих с лестницы с громкими криками: «Вон!» Теперь, вспоминая этот позорный эпизод, Инга, испытывая жгучий стыд, спрашивала себя: «Зачем она так поступила?». Может быть, ей мешал этот ложный стыд, может, странная застенчивость, а может быть, она просто боялась мамы?
А уже в девятом классе, когда она на школьном вечере играла Мавку из «Лісової пісні» ЛесіУкраинки, а мальчик-десятиклассник, игравший Лукаша, провожал её до самого дома после этого памятного вечера… Даже и тога ничего не шевельнулось у неё в душе. Она всё продолжала «парить в облаках», представляя себя, то Татьяной Лариной, то Наташей Ростовой, мечтая о какой – то идеальной любви. Инга даже соорудила себе костюмы Татьяны и Наташи, сделала себе причёску как у Наташи на первом балу со знаменитой розой в волосах. И с удовольствием позировала в этих костюмах перед объективом своего папы…
На следующее лето, когда Инга уже оканчивала школу, надо было выбирать, куда поступать. И хотя директор музыкальной школы несколько раз вызывал родителей Инги и буквально упрашивал их дать разрешение на её поступление в музыкальное училище, родители, одержимые высшим образованием, никак не соглашались. Мама, очень прагматичный человек и всегда рассчитывавшая на худшее, говорила: «В консерваторию ты всё равно не поступишь, у нас нет связей, а после училища, будешь бегать по школам, как наш учитель пения, и учить детей: «Жили у бабуси два весёлых гуся…»
Инга и поспорила бы с родителями: всё-таки она не мыслила теперь своей жизни без музыки, но её сдерживала робость и боязнь сдавать экзамен по теории музыки и написанию музыкальных диктантов. Здесь у неё был большой пробел, так как несколько лет она занималась непосредственно только специальностью, то есть брала уроки у частного учителя. И хотя директор музыкальной школы давал гарантии на этот счёт, ни Инга, ни родители так и не решились. Словом, музыка была отодвинута на второй план, и предстояло держать экзамен как медалистке по одному профилирующему предмету в университет. И она практически месяц после школьных выпускных экзаменов занималась по 10-12 часов в день(спасибо музыке!), чтобы также устранить некоторые пробелы в темах.
И вот когда этот тяжеленный экзамен был сдан (конкурс в тот год  был невероятный – 24 человека на место) и она прочитала свою фамилию в списках поступивших на первый курс исторического факультета, её обуяла такая неожиданная радость…
Опять собрались всей компанией во дворе. Решили пойти в черешневый сад, что находился неподалёку от их дома.
…Когда на окраине их городка, среди полей строилось промышленное предприятие, чьи-то заботливые руки засадили всю его территорию фруктовыми деревьями. В этом саду росли и яблони, и абрикосы, но особенно много было черешен, причём, разных сортов. И когда они наливались, то ребятам из «двухэтажной банды» и «мичуринцам» доставляло истинное удовольствие тайком пробираться в сад, лакомиться ещё недозрелыми плодами и с замиранием сердца давать стрекача под крики и свистки сторожей…
Тогда, в самый разгар лета сад был великолепен: роскошные деревья распластали свои ветви почти до земли, и все они были густо усыпаны жёлтыми, как янтарь гроздьями плодов. Инга, а в своём неизменно красном сарафане и почему-то с маленьким детским ведерком отправилась вместе со всеми ребятами. Ей было безумно весело, (ведь она поступила в университет!) и она радостно перекликалась с ребятами, рассыпавшимся по саду. В тот момент Инга даже не осознавала, что детство и отрочество закончилось, и начинается новая полоса жизни. Ей было просто очень весело и легко на душе. Пока рвали черешни, она беспрестанно смеялась своим звонким смехом. И тогда, Толик с какой-то затаённой грустью улыбаясь, сказал: «Ты сегодня, Инга, смешинку проглотила…» С тех самых пор они больше не виделись. Инга успешно окончила университет, защитила диссертацию, побывала дважды замужем, родила и вырастила двух взрослых сыновей, всю себя посвятила работе со студентами, и никогда не забывала музыку. Где бы она ни была, музыка всегда сопровождала её по жизни. Она уже успела похоронить любимых родителей и своего младшего брата. А совсем недавно, посещая родительский дом, от своих друзей детства она узнала, что Толик Кузин умер от какой-то неизлечимой болезни… И вот теперь, стоя у книжного шкафа с книгой, подаренной Толиком, Инга, прожив большую и трудную жизнь, поняла, что то первое, чистое, трепетное и бескорыстное чувство, которое испытывал Толик к ней, никогда больше не повторялось в её жизни, и непрошенная слеза скатилась по её щеке…