Зинатулла

Июль. Жаркий, засушливый, лишенный дождей и прохлады, он рассыпается жесткой оскоминой и хрустящей на зубах пылью, не давая даже кусочка блаженной тени, в которой можно было бы расслабиться на несколько минут. Все бы променял на эти минуты, но нет, надо идти. Надо! Надо!! Надо!!! Сколько же еще этих бесконечных шагов надо пройти, прежде чем раздастся желанное: «батальоооон, стой! Разойдись!»?
Хотя, кто сказал батальон? От всего батальона осталась от силы одна рота, да и та не в полном составе. Остальные полегли в бесчисленных боях. Боевой путь от самой границы отмечен могилами павших и нет числа этим кровавым отметинам боевого пути. Некоторых увезли санитарные поезда, а остальные продолжают горький путь отступления.
Всему есть предел, но люди, словно, не замечая ничего вокруг, продолжают идти. Идет война, и уже война, а не человек, устанавливает предел человеческой выносливости. Солдаты идут, не спрашивая, когда же привал, они идут непрерывным потоком, а в глазах у них ярость и ненависть, жесткая, сухая, дерущая по сердцу словно наждаком, и еще боль, боль утрат и потерь. Изредка вспыхивает тусклым огоньком самокрутка, идет из рук в руки до тех пор, пока докуренный до самых губ окурок не летит в придорожную пыль.
И спать! Очень хочется спать. А идти еще долго, только комбат знает, сколько им остается идти, сколько бесчисленных шагов сделать, сколько раз перекинуть винтовку с одного натруженного плеча на другое, сколько раз ощутить сухую пустоту фляжки, в которой не осталось и капли воды, и закипая бессильной яростью мечтать о кратком забытьи сна.
А потом… а потом, наверняка снова бой, снова в небе будут висеть проклятые «юнкерсы», будут переть ненавистные танки с крестами, а за ними нагло и весело будет бежать немчура, а от тебя будет нужно только одно – стрелять. Стрелять до тех пор, пока твоя голова не ткнется бессильно в жаркую твердь земли, или же немцы не захлебнутся в собственной крови и не повернут вспять, чтобы через час снова и снова рваться в атаки. Но это будет завтра. А пока хочется пить. Пить и спать. Пить и спать…
***
-Иван, слышь, Иван! Где ты? – слышится из густой травы тихий голос.
-Тихо ты, чего разорался? Тут я, где же мне еще быть?
-Как нога?
-Как, как… Болит, стерва, мочи нет.
Зинатулла привычно бесшумно появился из густой, пожухлой от жары, травы. Остановился в метре от Ивана и замер, прислушиваясь к тишине. Иван с трудом подполз к Зинатулле, схватил его за плечо и жарко продышал ему на ухо:
-Послушай, Зинатулла, нам с тобой не доползти обоим. Не выйдет. Оставь меня и двигай один. А оба мы пропадем. И сведения пропадут.
Зинатулла мотнул головой и сказал с явным укором:
-Молчи, Ваня, доберемся до наших, оба двое доберемся. Сам дойду и тебя не брошу. Даже не проси. Ты же сам меня учил – своих не бросаем.
Иван скрежетнул зубами и еле слышно выругался. На его посеревшем лице четко поблескивали крупные капли пота и Зинатулла почти физически ощущал ту боль, которая терзала сейчас его собрата.
Если бы не эта предательская калитка, что невовремя скрипнула, когда они начали отход из деревни, то Иван шел бы на своих ногах, а Коваленко, Никитин и Аносов не остались бы на той окраине навечно. «Будь проклята эта война», подумал Зинатулла и скрипнул зубами.
-Сейчас случай особый. Надо, Зинатулла. Понимаешь ты это?
-Ванька, у нас в разведке всегда случай особый. Башкой рисковать каждый раз ходим. Первый раз, что ли? Ты только держись, не сдавайся. Дойдем, непременно дойдем.
-Сейчас не обо мне думать надо. А с моими ногами мы и сами погибнем и наших под удар подставим. Я свое, похоже, отходил насовсем.
-Ты это брось, Ваня, мы еще с тобой потанцуем, не время о смерти думать. К нашим двигать надо. Там тебе ноги заново сделают.
-Да ты понимаешь, что у нас с тобой приказ, и мы его должны выполнить. Уходи, я тебе сказал! Приказываю! Как старший по званию, приказываю уйти и доставить важные сведения!
-Я тебе сейчас уйду! Приказывать каждый может. Молчи лучше, силы береги. Нам уже немного осталось. Слышишь? Наши вон там, километра два, наверное, не больше. Вот отдохнем немного, и снова в путь двинемся. Тебе что переживать – лежишь в плащ-палатка и смотришь, чтобы не зацепиться.
-Не пройдем, - прохрипел Иван и прислушался.
Недалеко, в километрах двух-трех, слышна была ленивая канонада. Видать, немцы, получив увесистую плюху от их батальона, уже не имели того озорства и наглости, с которыми они перли на батальон последние недели. Видать, и их достало лезть в бесконечные атаки и заливать своей кровью чужую землю. «Кто же вас звал к нам, вот и получите», подумал Иван, и, позабыв про ранение, попытался привстать, но тут же охнул и снова приник к земле, кусая воротник гимнастерки, чтобы не раскричаться от проткнувшей его сильное тело боли.
-Оба не пройдем, - сказал он, отдышавшись. -Я даже стрелять сейчас толком не смогу, ежели немцы нас обнаружат. А один ты сможешь до наших добраться. Доставишь сведения, и потом за мной вернешься. Если наши о танках фрицев не узнают, то, выходит, что зря мы всю группу потеряли.
-На этом свете, Ваня, ничего зря не делается. И наши, которые там остались лежать, на хуторе, тоже не зря погибли. Если бы не они, то лежать бы и нам рядом с ними.
-Вот, потому ты и должен идти один. Ради них, и ради тех, кто сейчас в окопах нашего разрешения ждут.
-Значит, вместе и доставим. Кысмет, Ваня. На все есть воля Аллаха. А он мне сказал, чтоб живым вернуться. Так что, Ваня… вдвоем сведения и доставим.
Глаза Ивана вспыхнули, он захотел возразить, но тут Зинатулла вдруг резко зажал ему рот. Иван дернулся было, но тут же понимающе моргнул, понял, мол.
-Тихо, Ваня, - прошептал Зинатулла. -Похоже, фрицы рядом. У, шайтан вас принес на наши головы.
Быстро мотнув головой в разные стороны, он схватился за край плащ-палатки и начал оттаскивать Ивана к ближайшим кустам. Иван, морщась от боли и до крови кусая зубы, помогал ему как мог, одной рукой отталкиваясь от земли. А второй держась за ремень автомата. Где-то недалеко послышалась немецкая речь. Метров триста, определил Иван на слух. «Не боятся, сволочи», с горечью подумал он и потянулся к автомату. Но тут же опомнился и отпустил ремень. Приник к земле и затрясся от бессильной ярости. Зинатулла понимающе посмотрел на него и отвернулся. Он также не мог вынести мысль о том, что где-то рядом ходят люди, -нет, какие же это люди? – ходят шакалы, убившие веселого Колю Коваленко, который уже никогда не будет подшучивать над всем взводом, добродушного силача Костю Никитина и хмурого, но всегда готового помочь Мишу Аносова. Их нет, они сейчас лежат на прогретой жарким июльским солнцем земле, а эти шакалы ходят, смеются и радуются жизни. Зинатулла заскрипел зубами, и не в силах сдержаться от слез, отвернулся, и сказал Ивану:
-Ваня, ты тут полежи пока, а я быстренько оглянусь, что там ходит. Дай-ка мне бинокль, он у тебя получше моего будет.
Иван молча протянул ему свой бинокль, и так же молча лег. Зинатулла по-пластунски подполз к ближайшему пригорку, и сначала посмотрел невооруженным взглядом, и лишь потом достал бинокль и начал осторожно и медленно осматривать окрестности. В бинокль четко было видно, как по быстро темнеющему полю ходят редкие группы немцев. Они ходили по-хозяйски, ничего не боясь, словно бы война закончилась, и все окружавшее их принадлежало им.
-Ишь, шакалы, расходились. Ну ничего, ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет. И за Колю вас спросим, и за Мишу, и за Костю. За всех спросим, кто остался в земле лежать. Придет наше время, ох, придет оно. Лишь бы вас сейчас сюда не потянуло.
Он еще раз осмотрел поле в бинокль. Судя по всему, немцы решили, что вся группа советских разведчиков была уничтожена, и осматривали поле спустя рукава. И все же, ради полной уверенности, Зинатулла пробыл еще несколько минут, пока окончательно не убедился, что немцы пока и не думают иди в их направлении. «Хорошо, что у них собак нет,» подумал он и только тогда пополз назад.
-Иван, - тихонько окликнул он, когда приблизился к месту их последнего привала. Но никто не откликнулся в ответ. Зинатулла замер, и понял, что Ивана здесь нет, и что найти его он просто не сможет. Может быть, если бы сияло солнце, он бы попытался это сделать, но сейчас, когда в небе начали зажигаться звезды, и темнота ночи вступала в свои права, это было бесполезно
-Ах, Ванька, обманул все-таки, ушел, шайтан, спрятался. Но я тебя все равно найду, Ваня, аллахом клянусь, что найду.
Обернувшись еще раз вокруг, он змейкой пополз в сторону линии фронта, ежеминутно ощупывая карман гимнастерки, где лежала бесценная карта. Иван все-таки заставил его выполнить приказ, но только сам Аллах знает, что он чувствовал в этот момент. «Ах, Ваня, Ваня, что же ты сделал со мной?»

***
Солнце в сентябре редко бывает жарким, но сегодня день обещал быть на удивление теплым, вопреки всем прогнозам синоптиков. Поэтому окна в квартире были полуоткрыты, а балконная дверь была на распашку. Изредка врывавшийся ветер приносил запах осени, той самой, что навевает светлые воспоминания и никак не ассоциируется с предстоящим унынием дождей.
Иван еще раз пригладил седые, но все еще густые волосы, и снова прошелся по комнате. По его лицу было видно, что он доволен обстановкой, но вслух говорить об этом не стал. Сергей знал своего отца, знал его привычку редко одобрять вслух, но с детства помнил, каждое выражение лица, каждое движение его рук, чтобы безошибочно определить, доволен ли старик. Да, теперь уже старик. Сергей с грустью констатировал тот факт, что отец передвигается уже без былой легкости, что руки набухли венами, а лицо избороздили старческие морщинки. И чтобы хоть как-то заставить не думать о старости отца, он взял его за плечи и повел к столу.
-Ну, батя, давай выпьем за встречу, что ли. Сколько лет не виделись.
-Десять лет будет, Сережка, аккурат в следующем месяце.
Сергей наполнил стопки и протянул одну из них отцу. Иван взял стопку, медленно, степенно поднял ее и выпил не торопясь. Словно бы смакуя каждую каплю. Сергей же не стал тянуть и выпил махом, словно в спешке. Оба выдохнули и потянулись к закуске.
-Да-а… бежит время.
-Для кого бежит, а для кого-то и тащится, - ответил Иван и с явной нотой недовольства в голосе спросил:
-Внук-то, когда приедет?
-Обещался сразу к нам забежать, как только свои дела сделает. – ответил мелодичный женский голос. Иван обернулся и увидел вошедшую в комнату Наталью, жену Сергея. Ладная, хорошо скроенная, и можно даже сказать, крепко сбитая, Наталья нравилась Ивану. «Не нынешние хворобы», любил говаривать Иван, когда в кругу друзей речь заходила о семьях. «Серегу любит, и по дому хват», прибавлял он и на этом заканчивал, поскольку крепко-накрепко вбитая со времен войны привычка к скрытности, не позволяла ему выпускать свои эмоции наружу. Но и этих сухих слов хватало, чтобы понять, насколько крепко он любил свою сноху.
-Соскучился я по нему.
-Выходит, ты только по внуку скучал, - засмеялся Сергей. -А по нам и не думал даже?
-Вот когда доживешь до моих лет, тогда и поймешь, по кому скучать положено. Ты сам-то, обо мне все десять лет не вспоминал.
-Батя! Я ж звонил тебе!
-Ну да, на новый год отзвонишься разок – и порядок. Вроде как не забыл батю. Полный порядок. Вроде как галочку поставил. Мол, батя жив-здоров, под себя еще не ходит, год долой.
-Ну зачем ты так? У меня ж работа такая была, свое дело создавал. Ты думаешь мне легко было все эти годы?
-Вы не ругайте его, пожалуйста. – примирительно сказала Наталья. -Он и вправду все эти годы пахал как проклятый. Мы с сыном если его поздно ночью видели – за счастье считали. Одна работа на уме, все бизнес, да бизнес. И откуда только силы у него на это были?
-Были, были. Мы, Лопахины, всегда упрямые и сильные были. Верно, батя?
-Верно-то верно. Только впрок ли все это было? Пуп надрывать не велика наука. Горбатиться без толку и обезьяна может.
-Зато теперь смотри, все есть, и спешить особо не надо. И на тебя время, и на Наталью, и на Сережку остается.
При этом Сергей обвел рукой, словно предлагая полюбоваться на убранство комнаты. Комната и впрямь была обставлена с шиком и со вкусом. Не с той плебейской безвкусицей, что наблюдалась у «новых русских», но больше с утонченностью и изыском старинных дворянских семейств.
-Хотя и сейчас порою приходится на работе задержаться, но ведь все есть, достаток в доме и покой.
-Вот оно счастье ваше, только ночью увидеться. Что же это за счастье то такое? Или война, может, была? Так я что-то ее не наблюдал. Пропустил, видимо. Или не понимаю чего-то.
-Жизнь сейчас такая, папа. С нею не поспоришь, - сказала Наталья и улыбнулась. 
Отец Сергея, не смотря на кажущуюся нелюдимость и угрюмость, всегда ей нравился. Сын тоже любил деда, и Наталья была счастлива от того, что попала в прекрасную, дружную и любящую семью. Даже когда Иван изредка ворчал на своего сына, она понимала, что любовь никуда не девается, что и в эти редкие минуты Иван любит своего сына, да и ее тоже, от всего сердца.
-Жизнь у них такая. Нечего на время пенять. Мы вот, и воевали, и строили, и пахали, и урожай собирали, а время на себя все же было. Иначе, когда бы я тебе своего Сережку сварганил? А? А ведь кроме него мы ему еще и сестер двух родили и воспитали.
-Батя, Наташа права – жизнь теперь совершенно другая стала. На месте встанешь – считай, пропал. Приходится крутиться, как белка в колесе, иначе все лучшие куски другие разберут. Ничего личного – бизнес.
-Куски у него лучшие разберут, - передразнил его Иван. -Одни купли да продажи у вас в голове. Все распродали в стране, все, что строилось, пахалось, делалось. Все в дым пустили. Разбазарили. Руками работать совсем разучились. Только купи-продай в головах. За своими бизнесами человека не видишь. Все за хороший кусок променяли.
-Ну что ты такое говоришь, батя? Я не купи-продай, как ты говоришь. Мы строим. И много строим. От работы моей и достаток в доме. Посмотри, разве мы плохо живем? Сплошной, можно сказать, коммунизм в отдельно взятой ячейке общества. Разве плохо?
-Ты словами-то не играйся, - посуровел Иван. -Что ты знаешь теперь о коммунизме? Время, конечно, сейчас такое, что о коммунистах доброго слова лучше не говорить, на куски порвут. Нынешних, впрочем, можно. Нынешние, они только словами кидаться умеют, а вот мы за эти слова на фронте потом и кровью исходили.
-Пап!
-Да ладно, что тут говорить? Все равно ни черта не поймешь. Биииизнес у него, тьфу! Ничегошеньки ты за ним не видишь. Вон, даже в глазах рубли да доллары крутятся.
-Ну не спорьте вы, право. Папа, давайте я вам лучше еще по рюмочке налью? Столько лет не виделись, и на тебе, ссориться с друг другом удумали.
Иван поневоле улыбнулся и снова провел рукой по волосам.
-И то верно, батя. Давай-ка воспользуемся щедрым предложением, а то без тебя мне и одну рюмку не выпросить. Наташка у меня строгая. Не будь тебя дома, так даже пробочку понюхать не дала.
-Ну, давай, выпьем. Все-таки, сегодня день особенный. И вас, наконец-то увидел, и встреча у меня долгожданная будет.
И так же, как до этого, не спеша выпил. Потом с удовольствием выдохнуд и поморщился.
-Хороша, чертовка. – и привычном жестом нырнул рукою в карман.
-Я подымлю немного, - сказал полуутвердительно, полувопросом.
-Кури, батя, - сказал Сергей и, в свою очередь, достал из кармана пачку сигарет. Автоматическим, выученным жестом протянул пачку отцу, но вовремя спохватился и положил пачку на стол.
-Помнишь, - с удовольствием протянул Иван.
-А как же, - ответил Сергей и рассмеялся. -Твой «Беломор» это словно фирменный знак, среди отцов моих друзей все либо сигареты курили, либо некурящие были. А ты как пыхнешь, так вся комната в клубах дыма.
-Раздымились, смолокуры. – с притворной укоризной сказала Наталья и встала из-за стола. -Хоть бы пепельницу поставили. Ну да ладно, сейчас на кухню пойду, и принесу вам. Заодно и посуду помою. А вы уж тут сами. Не маленькие, разберетесь, где что лежит.
Отец с сыном некоторое время молча курили, думая о чем-то своем. Наконец, Сергей прервал молчание.
-Батя, ты мне по телефону на днях что-то про встречу говорил, я не понял, а что за встреча такая? Деловая, что ли?
Иван ответил не сразу. Как-то слегка посуровев, он потушил папиросу и пристально взглянул на сына.
-Тут, Сережка, дело такое, не о двух словах. Ты помнишь, я тебе как-то рассказывал о войне, вернее, про случай один?
-Ты мне вообще-то о войне мало рассказывал, батя. Сколько ни приставали к тебе, ты всегда отмахивался, как будто сказать нечего было. А ведь орденов и медалей у тебя, дай Бог каждому столько иметь.
-Оно верно, Сережка, что молчал. Война, это дело страшное. Рассказывать о нем не очень-то хочется. Потому и не ходил никогда в школу. Когда столько горя и смерти через себя пропустишь, разговоры эти только душу бередят. Память, она порой, навроде как напильником по душе ходит. Каждый раз словно заново через то, что было, проходишь, заново все переживаешь.
-А другие много рассказывают. Вон, по телевизору, да в прессе полно рассказов. Пишут, рассказывают. Фильмы снимают.
-Трепачи они все, - сердито сказал Иван. -Настоящий фронтовик и трепаться не будет, но и до самой своей смерти не забудет. Хотя, может, я и не прав, не все трепачи.
-Так конечно же не все, иначе, откуда мы про подвиги ваши знать смогли бы? Я, батя, против трепа, но рассказывать надо. Иначе, как мы помнить тогда будем, если не расскажешь? Вон, маршал Жуков мемуары на два тома написал. А он, как ни крути, не трепался. Что-что, а про него этого не скажешь. Да и не он один мемуары писал.
-И без меня мемуаров полно написано, и фильмов снято. Не обеднеет правда о войне без моих рассказов.
-А сейчас что тебя потянуло об этом вспомнить? Я про случай, который ты хотел мне рассказать.
-Не рассказать, напомнить.
Иван замолчал, потянулся в карман за новой папиросой. Достал, но закуривать не стал, лишь молча и нервно катал ее в своих пальцах.
-В сорок втором, летом, стояли мы в обороне, аккурат на Бобруйском направлении. Как-то нас в разведку послали, и из всего отделения только мы с Зинатуллой в живых остались. Да и то громко сказано, что вдвоем – меня тяжело ранило, идти совсем не мог, фриц аккурат по ногам мне попал. Вот Зинатулла-то меня и тащил на себе. А времени в обрез было. Могли не успеть сведения доставить. Ты, Сережа, можешь представить, что такое танки? Ежели против пехоты? А у солдата окромя стеклянной артиллерии, да злости с ненавистью, нет ничего?
-Думаю, да. Представить такое можно.
-Вот, то-то и оно, что представить! А я их до сих пор перед своими глазами вижу, когда они на тебя катятся, а у тебя из всего оружия только винтовка, да пара гранат. И хорошо, если еще и бутылка с зажигательной смесью. Она против танка очень уж хороша была.
Иван снова замолчал и прикрыл глаза. Сергей видел, насколько тяжело и непривычно было для его отца делиться своими воспоминаниями о той страшной войне. Видел, понимал, и потому не торопил. Знал, что если отец начал что-то делать – обязательно доведет до конца.
Иван вздохнул, открыл глаза, и глядя куда-то в угол комнаты, словно не замечая сына. Продолжил.
-В разведке мы их, танки немецкие, более тридцати штук насчитали. Считай, целый полк. Наизготовку стояли, чтоб, значит, с утра вдарить по нашим позициям. Причем, аккурат перед нашим батальоном. И никому, кроме нас, это не было известно. Вдарят всем скопом, навалятся, и все, нет никого. Это в кино все красиво и легко, а на фронте иначе было. Особенно в то лето. А тут такая штука вышла. Все рассказывать, это день убить, в общем, напоролись мы на фрицев, кого убило, а меня вот фриц по ногам полоснул. Если бы не Зинатулла, то и мне лежать бы там. Полкилометра меня на себе тащил, если не больше. Добрались мы с ним до кустов у реки, а там вопрос совсем иной вышел: тащить меня на себе, значит, и самим погибнуть, и батальон под гибель пустить. А меня оставить – совесть ему не позволяла.
-Точно, рассказывал ты мне об этом, батя. Я тогда мальчишкой был еще, но этот твой рассказ помню. Ты тогда рассказывал, что воспользовался суматохой и спрятался. А напарник твой искал-искал тебя, да так и ушел.
-Я не спрятался, как ты говоришь, а принял единственное правильное решение, воспользовался тем, что Зинатулла на немцев глянуть пополз, и ушел в кусты, благо их там было, что на Барбоске блох. Видишь ли, немцы по полю начали шляться, видать, проверяли, не ушел ли кто из нас. Зинатулла и решил проверить, что и как. Мало ли, они за нами в погоню бросятся. А пока он смотрел, я и откатился, насколько смог. Кустов много, под каждый не заглянешь. Да и стемнело порядочно.
-А как же сведения? Они у кого были?
-А карта со всеми пометками у Зинатуллы была. Стал бы я прятаться, если бы она у меня была. Слышал бы ты, как он чертыхался, когда меня не нашел. Он ведь, Сережка, все понял. Понял, почему я ушел от него.
-А что дальше было?
А что дальше? Я сознание вскорости потерял. Очнулся уже в госпитале. Как потом мне рассказывали, когда фрицы в атаку ринулись, наш батальон в контратаку пошел, с приданными танками. И пушек батарею подкинули. Зинатулла вовремя успел сведения передать. Вот нам и дали подкрепление. Уж больно важная была дорога, которую мы держали. А после боя Зинатулла все поле обегал, и нашел-таки меня.
-А говорят, чудес не бывает.
-Молод ты еще, будут и в твоей жизни чудеса. Не пропусти только.
Сергей улыбнулся.
-Молод. Вон, и седина уже у меня появилась, сын скоро женится, а ты говоришь, молод.
-Мы на фронте день за десять считали. Вот и подсчитай, кто из нас стар, кто молод.
-А что дальше было? После того как он тебя нашел.
-В госпиталь меня утащил. А после этого мы с ним так и не встретились. Разметало нас по разным фронтам. В сорок втором писать некогда было. А порой и некуда. Не то что дивизии, фронты разметывало в щепки, поди попробуй, найди кого. Я, грешным делом, думал, что погиб мой Зинатулла, не смотря на свой кысмет.
-Кысмет? – удивился Сергей. -Что еще за кысмет такой?
-Судьба это по-ихнему, по-татарски. Он мне часто говорил: Ванька, кысмет у меня такой, живым из этого пекла выйти. Аллах, мол, заповедал ему живым в этой войне остаться. Я смеялся порой, говорил, какой тебе кысмет, вот вдарит немец из всех стволов, рванет в атаку, и будет нам всем кысмет твой. А он все равно верил в свое.
-Да уж.
При этих словах Сергей несколько скептически улыбнулся, что не ускользнуло от внимания Ивана.
-А ты не строй мне физию свою. -рассердился Иван. -Потому как, видимо, есть кысмет на свете, Сережка. Я сам не поверил своим глазам сначала, но нашелся Зинатулла. Вот с ним у меня, как раз и встреча будет сегодня.
-Охренеть! Это ж сколько лет прошло с тех пор! Шестьдесят, вроде? Не меньше.
-Без малого шестьдесят пять будет. – согласился Иван, и начал что-то подсчитывать в уме.
-Ну да, тот бой в июле сорок второго был. Число уж и не упомню, не до того было. А месяц июль был. Точно. Вот и получается, ровно 65 лет с копейками.
-Батя, а можно я с тобой поеду?
-Зачем?
-Хочу взглянуть на твоего Зинатуллу. Вы ж оба, наверное, из другого теста сделаны, не то что мы. Да и посмотреть хочется, благодаря кому я на свете жит ь право имею. Ведь получается так, что если бы он тогда не вытащил тебя, то ни меня, ни внука твоего не было.
-Не сегодня, Сережа. Нам с ним многое надо вспомнить, поговорить, помолчать, наших вспомнить. Это нам двоим сегодня нужно. Чтобы только он и я. Понимаешь?
-Понимаю.
Голос Сергея был непривычно серьезен. Ему действительно очень хотелось взглянуть на человека, о котором он слышал от отца дважды в своей жизни. Ну да, первый раз он еще не мог в полной степени осознать, насколько это было важным в его судьбе, да и в судьбе его отца тоже. Но сегодня он остро ощутил, насколько запутанны могут быть людские судьбы и как они взаимосвязаны между собой. И что порой всего один шаг может круто изменить не одну, а много судеб. Он еще долго мог бы размышлять о сложностях жизни, но его прервал отец.
-А ежели посмотреть на него хочешь, то я тебе лучше фото одно покажу.
Сергей молча кивнул, и Иван полез в карман пиджака, достал старую измятую фотокарточку и протянул ее сыну. Сын осторожно, словно хрупкую вазу, взял фотографию и всмотрелся в нее. С пожелтевшей карточки на него весело глядели два молодых солдата. В первом из них Сергей безошибочно узнал отца. А рядом, видимо, стоял тот самый Зинатулла, о котором они только что говорили.
-А почему это я карточку эту никогда не видел у тебя? – спросил Сергей, когда молчание затянулось, и надо было что-то сказать, хотя, как ему казалось, отец ничего не ждал.
-А потому как ее и не было у меня. Мне ее Зинатулла в письме прислал, когда нашел меня. А карточку вложил, чтобы я поверил.
-Надо же, какой ты у меня был, батя. Где же это вы снялись? И когда?
Иван бережно взял карточку из рук сына и положил ее в карман пиджака.
-А это мы аккурат за месяц до того случая сфотографировались. Нас отпустили в город, чтобы мы почту для батальона взяли, а по пути нам ателье встретилось. Вот я и подначил Зинатуллу, давай, мол, снимемся. Он сначала не хотел, а я его уговорил. Кто бы мог подумать, что именно эта карточка нам поможет найти друг друга.
Иван замолчал. На его глазах неожиданно заблестела слеза. Сергей сделал вид, что не заметил, и подошел к окну, словно желая подышать свежим воздухом. Никогда он не видел отца в таком смятении чувств, и впервые в жизни не знал, как себя вести. Выручил сам отец.
-Да ты сядь, Сережа, сядь. Ну заплакал я, что уж там. Мы и на фронте порой плакали, когда товарищей своих хоронили. А сегодня и стыдиться этих слез причин нету.
При этих словах Иван достал из кармана платок и вытер глаза.
-Как он эту карточку сохранил, и как только она у него в этой свистопляске не затерялась, ума не приложу.
-Судьба, значит, папа.
-Судьба, - согласился Иван и снова вытер одинокую слезу.
-А как он тебя нашел, раз он тебе карточку прислал?
-Сумел. Он, Сережа, оказывается, почти всю жизнь везде писал, наших разыскивая.
-Многих нашел?
-Куда там. Сорок первый и сорок второй это самые страшные годы были. Не успеет писарь в списки пополнение внести, как половины из них уже нет. Много таких безымянных могил осталось за нами.
Иван помолчал, нервно теребя край скатерти.
-А вот меня сумел найти.
Сергей понял, что отцу очень трудно об этом рассказывать. Поэтому он решил просто переменить тему.
-Но до места я тебя все-таки довезу. И быстрее, и надежнее. Ты не будешь возражать?
-Спасибо, Сереженька, но как же ты выпивший за рулем поедешь? Гаишники тебя в момент в оборот возьмут. Так и прав недолго лишиться. Не надо, побудь дома. Я и сам найду. Гостиница у вас одна, так что не потеряюсь. А потеряюсь, у людей спрошу, помогут.
-Ну, насчет моих прав ты даже не беспокойся. Тут у меня все схвачено. Не переживай. Как остановят, так и отпустят.
-Отпустят его, - проворчал Иван. -Не кажи гоп, пока не перепрыгнул. Ты вот что, затею с машиной брось. Сказано, что один доеду, значит и быть так.
Немного помолчал, и уже более тепло добавил.
-Давай-ка, Сережа, выпьем еще по одной. Но я все же один поеду. Так надо.
-Ну смотри, батя. Давай, подставляй рюмку.
При этих словах Сергей взял бутылку и начал наполнять рюмку отца. В это время в коридоре послышался звук открывающейся двери и звонкий юношеский голос.
-Дед, это я, встречай. Мам, привет! Папа, здорОво!
Иван дрогнувшей рукой поставил рюмку на стол и вышел из-за стола. В дверях показался рослый и хорошо сложенный юноша.
-А ну, Сашка, иди-ка сюда. Дай на тебя посмотреть. Вымахал-то как! Выше меня уже стал.
Внук, явно довольный этим, рассмеялся.
-Растем, дед, стараемся.
Отстранив внука на расстояние вытянутой руки, Иван пристально вгляделся в его лицо.
-А с лицом у тебя что? Кто это тебе фонарей наставил?
-Да так, повздорили тут с одной чуркой. Нас в мусарню и забрали. Ну и по незнанке нам в отделении отсыпали ради гостеприимства. Между прочим, пап, тебя Козлов просил позвонить как можно скорее.
-Козлов? И что ему так надо и так срочно?
Саша пожал плечами и сел за стол.
-До чего же я есть хочу!
-Так, поесть всегда успеем. Быстро выкладывай, что там у тебя случилось. Козлов просто так не будет требовать срочно ему звонить.
-Да мелочи, пап. Чурке одному наваляли слегка. Ну а тут менты, словно из-под земли.
-Ну что ты вечно суешься куда не надо? Я твои проблемы вечно улаживать не должен. Дались тебе эти чурки. Когда ты от них отвяжешься?
-Саша, ты что, серьезно? Вы избили человека только за то, что он, как ты говоришь, чурка? Разве так можно?
Саша только пожал плечам, явно не понимая, чем так встревожен его дед.
-Можно дед, можно. Чем мы хуже их? Помнишь, как они в 90-е русских из своих стран повыгоняли? И не смотрели, кто там, старики или дети были. И если мы этому просто чавку намылили, то те и насиловали и убивали. Скажешь, не было этого?
-Было, - согласился Иван. -Но это не повод, чтобы поступать точно так же.
-Повод, - не согласился с ним внук.
-Ты посмотри вокруг, дед, они же теперь к нам понаехали, всю страну в свои немытые лапы берут. Куда ни глянь – везде хачики бродят. Свои правила наворачивают. Все по-своему хотят. Слова им не скажи. Моя твоя не понимай. Не, дед, правильно мы сделали, что тому чурке наваляли. Пусть на себе почувствуют, что они там у себя с русскими делали.
При этих словах Иван махнул рукой и горестно вздохнул. Сергей, желая хоть немного разрядить обстановку громко скомандовал:
-Все воспитательные оставим на вечер, равно как и показательную порку. А сейчас, живо ноги в руки, и в ванную. Умойся и за стол. Выпьем за приезд деда.
-Бегу-бегу. Дед, я скоро!
Когда Саша скрылся, Сергей мотнул головой и, растерянно разведя руками, сказал:
-Не знаю, что и делать. Помешался на этих чурках. Хотя, по правде говоря, неруси вконец оборзели. Весь город заполонили. Куда взгляд не кинь – везде они. Только и слышно сплошное курлы-мурлы. Достали. Если их рядом два-три, еще терпимо. А как с пяток собьется в стаю, так хоть беги. Вот такие дела, батя нынче.
-А ты куда сам глядел, когда внук мой в такие дела ударился? Некогда было? Парня на бизнесы свои променял? Эх, ты!
-А кто его знает, батя, как так с ним получилось. Рос-то он нормальным парнем, это последний год с ним так повернулось. Даже и не знаю, откуда он всего этого нахватался. А бизнес мой тут ни при чем.
-Ни при чем.
Иван встал и раздраженно прошелся по комнате. Радужность утра куда-то исчезла, на смену ей навалилось какое-то тягостное чувство, словами его не выразить, вот и пытался Иван хотя бы шагами заглушить его. Но не получалось. Тяжесть и ощущение гадостности не уходили, оставались рядом. Он ощущал, как негодование и злость ширятся в нем и требуют выхода. Но срывать зло на сыне и внуке он не хотел, хотя и понимал, что сын и внук живут как-то не так, не по тем законам, что жил он с женою.
-Куда же наш мир катится? Что с вами такое сделалось? – заговорил он, внешне спокойный.
-В наше время ни чурок, ни хохлов, не было. Были только люди. Или хорошие, или плохие. Но это были люди. Что же вы сегодня не поделили, а? Вот, скажи, разве мы тебя плохо воспитали?
-Хорошо воспитали, батя, - засмеялся Сергей, но смех прозвучал как-то натянуто, и Сергей оборвал сам себя. Впервые в жизни он почувствовал себя не в своей тарелке рядом с отцом и не знал, что сказать и как себя дальше вести. На языке вертелись обрывки ответов, но, почему-то, он не мог пересилить себя и высказать их вслух. Спасло его только появление жены и сына. Увидев, как они заходят в комнату, Сергей облегченно вздохнул. Этот вздох не укрылся от глаз Ивана, но он решил ничего не говорить, чтобы не испортить настроения. «Потом поговорим», решил он, «а сейчас не место и не время для такого разговора.» Поэтому он взял себя в руки, улыбнулся и ободряюще кивнул сыну.
-Вот, мы и в сборе все, - весело сказал Наталья. -Давайте отпразднуем приезд нашего дорогого и любимого деда. Сережа, что ты заснул? Давай, наливай всем. Сегодня и я с вами выпью. За воссоединение семьи.
-Давайте. Но не только за это.
-Сначала именно за это. Столько лет не виделись.
Иван не стал говорить, что если бы не Зинатулла, то, возможно, они бы еще несколько лет не увиделись бы. Застарелая обида на сына, как оказалось, все еще жила в нем. И ничего Иван не мог с ней поделать. Хотя понимал, что все равно сын ушел бы, пусть не так, как это случилось, но ушел бы. Как птенцы покидают свое гнездо, так и дети уходят, но Сергей, как считал Иван, не просто ушел, он попросту бросил его и свою мать, уехав в другую область, где начал заниматься бизнесом, и который поглотил его настолько, что он приехал даже на похороны матери, отделавшись лишь телеграммой, да крупной суммой денег. И это еще больше давало решимости Ивану не ездить к сыну, хотя тот изредка приглашал его к себе. И только письмо Зинатуллы подвигло его позвонить сыну и сказать, что он приедет на пару дней.
-А ты дед все тот же, боевой, - прервал его мысли внук. Все еще пребывая в своих мыслях, Иван проворчал в ответ.
-Не для того я родился, воевал и работал, чтобы подобно старой курице расплыться. Не той мы закалки.
-Значит, я в тебя пошел.
При этих слова Саша наложил себе полную тарелку салата, добавил туда кусок курицы и принялся есть с аппетитом, свойственным здоровой юности.
-Быть боевым быть – это у нас семейное. Верно, батя? Я ведь молодой был, тоже любил силушку показать богатырскую, - сказал Сергей и шутливо напряг бицепсы. -Во, как могём!
-Семейное… - проворчал Иван. Хотя и дал он себе слово молчать об этом, но почему-то получалось плохо. -Семейное…Кабы на доброе дело, то и разговору бы не было. А сдуру кулаки чесать – дело не хитрое. А той мысли, что когда бог ума не дал, так руками не смей рассуждай, в башку не приходит. Позорище, на фронт бы тебя, живо бы погань из головы выбило. Драть бы тебя, да боюсь, поздно.
-Так то, дед, на фронте. А мы вот в другом мире живем. У нас ремнем драть не положено. Ну что, давай за твой боевой дух, что ли?
-Пожалуй, я пропущу. До вечера погодю.
Судя по всему, Иван был готов разразиться очередной тирадой насчет ума и кулаков, но его опередил сын, который вовремя решил перевести разговор в иное русло.
-Кстати, а ты знаешь, Сережка, что дед твой сегодня со своим боевым товарищем идет встречаться? Шестьдесят с лишним лет не виделись. А сегодня увидятся.
-Да ну? Ну, дед, ты даешь! Да ты просто счастливчик. Это ж надо, шестьдесят лет! Мне и не прожить столько.
Сашкины глаза заблестели, и Иван на время позабыл, что несколько минут назад он сердился на него. Нет, такие глаза не могут быть злыми, не может человек с такими глазами наносить боль чужому человеку.
-Батя, покажи ему фото. Пусть внук твой увидит, какой ты в молодости бравый был. Учись, сынку, с кого пример надо брать.
При этих словах Иван снова вынул из внутреннего кармана пиджака фото и протянул его внуку. Тот жадно схватил его и пристально вгляделся в стоявших солдат.
-Ого, неужто это ты, дед? Прикольно!
Ивана аж передернуло.
-Паразит! Прикольно ему! Что вы за поколение такое, все вам смешное искать надо.
-Да ты что дед, я же горжусь тобой. Ты у меня самый лучший. Самый замечательный.
Иван посмотрел на Сашку, но лицо парня было настолько искренним в своих чувствах, что он решил не обострять ситуацию. Видимо, почувствовав это, Сергей встал и торжественно произнес:
-Давайте выпьем за нашего вечно молодого ветерана.
-Прикольно…- продолжил было Иван, но его перебил сын.
-Ну ладно-ладно, батя, давай потом об этом, ладно? А сейчас я Сашке соку налью, ну а мы уж с тобой водочки еще разок намахнем. Нам сегодня можно.
-Может не надо? – вмешалась Наталья. Тебе же еще папу везти.
-Да и мне еще друга встречать, выпившему, нехорошо будет. - поддержал Наталью Иван.
-Отказался батя от моей помощи, Наташа, сам хочет доехать. Не доверяет мне. Говорит, без меня ему быстрее и лучше будет.
-Да что ты такое несешь? А вы, папа, не слушайте его. Он, как пару рюмок пропустит, всякую ерунду нести может. Трепло. Ну и как же это вы сами-то? Далеко, ехать-то гостиницы. Пусть и правда Сережа вас довезет. Хотя… тебя тормознуть за запах могут.
-Ну вот, и ты туда же. Сколько вас учить можно, что у нас все схвачено, за все заплачено.
Иван снова досадливо поморщился, но на этот раз ничего не сказал. Он понимал, что десять лет разлуки не прошли незаметно. Что-то коренным образом изменилось в его сыне. Что-то основное, что затронуло не только его душу, но и души его жены и внука. Иван впервые с горечью осознал, что все годы после распада Советского Союза, он жил ничего не понимая, да и не стараясь понимать, что происходит вокруг. А когда сын уехал в город, мотивируя тем, что настала свобода и он хочет обустроить жизнь своей семьи не так, как прожил он, то тогда Иван окончательно перестал следить за тем, что творится в стране. В особенности и от того, что сын некоторым образом вычеркнул и умалил все то. ради чего он жил, сражался, работал. Умом Иван понимал, что не стоило тогда давать волю своей обиде, что следовало попытаться понять, и, может быть, даже принять то, чем стали жить люди в новой стране, но сердце не позволяло взять и просто отречься от всего того, чему были отданы лучшие годы его жизни.
Странное ощущение наполнило его, он видел рядом родные лица, родную кровь, но, тем не менее, они были страшно далеко от него. Протяни руку – и вот они, его сын, внук, сноха, все рядом. И одновременно далеко. Что-то страшное произошло в жизни, что развело его и его семью на два потока. Вроде бы вместе, но нет уже того общего, что делало их одной семьей. Словно выросла между ними стена, высоченная, гладкая, и захочешь – не перепрыгнешь.
-Заплачено, говоришь? Схвачено, значит? А жить-то когда научишься? Все деньгами меряешь. А вроде мы с матерью растили тебя не таким. Откуда тогда в тебе все это выросло, а? Неужто рубли тебе человека важнее? Хорошо, что мать твоя всего этого не слышит.
-Батя, давай потом об этом? А сейчас мы лучше за тебя выпьем. Долгих тебе лет, чтоб еще лет шестьдесят прожил, не меньше.
-Чтоб моих детей было кому воспитывать, - вставил свое лыко в строку Сашка. Иван покосился на него, но промолчал. «Не надо ссориться,» повторял он себе снова и снова. «Ведь это же моя семья, какая она бы ни была».
-Прыткий какой. Ты сначала работать начни, потом женись, а уж потом детей наделай, чтобы я их воспитывал.
-Дурное дело – не хитрое.
-Вот именно, что дурное, а на что иное мозгов нет, снова не сдержался Иван и тут же мысленно выругал себя.
Словно ощутив душевную борьбу, к нему подошла Наталья и слегка обняв его произнесла:
-За вас, папа.
Все дружно чокнулись и выпили. И снова повисла неловкая тишина. Иван взглянул на часы и поднялся.
-Ну, мне пора. Поеду я. Сережа, может и вправду, подвезешь меня? Что-то я волноваться начал. Руки-ноги даже задрожали.
-Конечно подвезу, батя. Что за вопрос. А что ноги не держат, оно и понятно. Вы же шестьдесят лет не виделись. У меня точно так же было бы. Наташа, где мой таблетки от запаха?
-На верхней полке, в шкафу на кухне. И будь осторожен, не гони во весь опор.
Сергей вышел из комнаты, послышалось бренчание каких-то железок, затем удовлетворенное восклицание «нашел!» и Сергей снова появился в комнате.
-Ну что, батя, поехали?
-Поехали.
Иван поднялся из-за стола, обнял сноху и внука и ни слова не говоря пошел.

***

Солнце светило так, словно позабыло, что на дворе сентябрь, и Иван с удовольствием вдыхал свежий, напоенный теплом воздух. И он даже на какое-то мгновение пожалел, что машины Сергея стояла почти у самого подъезда.
-Видал, батя, какого зверя я себе приобрел? – с гордостью произнес Сергей, указывая рукой на 600-й Мерседес.
-Между прочим, немецкая машинка.
-В войну и пострашнее зверей видел. – буркнул Иван. -Ну, с какой стороны залезать в твоего зверя? Или так и будем стоять, покудова солнце не сядет?
-Сейчас, батя, пара секунд. Ну, а что касается зверей, так в мирное время у нас вот только такие звери водятся. Есть, правда, еще хищники о двух ногах, но те точно пострашнее твоих Тигров и Пантер будут.
Разговаривая, Сергей открыл дверь, и жестом предложил отцу сесть на переднее сиденье.
-Ну что, прямо до гостиницы едем, батя? С ветерком?
-С ветерком ему захотелось. Ты гляди, как бы с пьяных глаз в кювет не заехать. Будет тогда нам всем ветерок.
-Ясненько. Едем как положено, не превышая всех законов. Если ты не против, я по пути позвоню одному человечку. Надо уладить с Сашко дело.
-А я что? Машина твоя, делай что хочешь, коли ты в ней хозяин. Ты ж меня все равно не послушаешь. Давай, давай, улаживай свои дела.
Сергей поморщился. Ему самому не очень хотелось звонить Козлову, по крайней мере, при отце. Но если не позвонить, кто знает, что может из этого выйти? Времена стали меняться, и порой то, что пару лет назад можно было уладить парой сантиметров крупных купюр, сегодня уже требовало включения крупных звезд и кресел. А это, для бизнеса порой весьма чувствительно и накладно, не считая того, что прыткие журналюги взяли моду освещать все мелкие пакости и происшествия. И морду им, как это было раньше, уже не намылишь. Такие вот плюсы-минусы нашей жизни. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Отец, конечно, не одобрит всего, но если нет другого выхода, приходится играть по тем правилам, которые есть.
-Батя, это мой сын и твой внук. Я должен о нем позаботиться.
-Раньше надо было думать. Где ты был, когда он себе в голову всю эту чушь занес? Бизнесами занимался, гешефты делал. Вот и вышло так, как оно вышло.
Сергей ничего не ответил на гневную тираду отца, лишь вытащил из кармана телефон, и, ловко манипулируя одной рукой, набрал номер Козлова.
-Илья Семенович? Добрый день. Узнали? Да-да, именно я.
Помолчал, слушая ответ собеседника. Слегка поморщился, но продолжил ровным, невозмутимым голосом.
-Да, он сказал мне позвонить вам. Нет, детали он мне не рассказал, только то. что…
Неожиданно Сергей нажал на тормоз. Машино резко дернуло, слегка понесло, но все же Сергей вырулил и приткнулся к обочине. Искоса поглядывая на отца, он невольно понизил голос и продолжил слушать.
-Не может быть!
Но невидимый собеседник продолжал сообщать Сергею что-то весьма чувствительное и неприятное, поскольку Сергей немного побледнел и было видно, что пальцы, державшие трубку, побелели и сжались. Иван понял, что происходит что-то неприятное, и, возможно, жизненно важное. Но пока Сергей говорил, он не мог узнать, что именно, и потому, сидел словно на иголках, время от времени поглядывая в сторону сына.
-Я что-то могу сделать? Ну, там…
Пауза.
-Понимаю. Я думаю, что можно договориться. Мне только надо узнать. Где именно он и как его зовут?
В ожидании ответа он не глядя достал ручку и клочок бумаги.
-Я готов, Илья Семенович. Диктуйте, я записываю. Как вы сказали?
Резко дернувшись, Сергей растерянно посмотрел на своего отца. в глазах сына Иван прочитал такую боль и тревогу, что ему стало страшно.
-Илья Семенович, повторите еще раз. Я вас понял. Спасибо большое. Отзвонюсь вам, как только улажу.
Сергей положил трубку и уткнулся головой в руль. Иван молчал. Он понимал, что сыну очень тяжело, что произошло нечто, касающееся не только его сына, но и самого Ивана. Он еще не знал, что именно случилось, но его охватило грозное предчувствие беды. Лн повернулся к сыну и резко спросил:
-Ну что, решил и уладил? Говори, что там, не тяни. Я же вижу, что не спроста ты так дергаешься.
Иван поднял голову и невидящим взглядом уставился в окно.
-Батя, тут такое дело… Я… В-общем…
-Да не тяни ты кота за хвост. Что там еще?
-Как фамилия твоего Зинатуллы?
-Ну Аглиулин, так что с того?
Иван охнул и скрежетнул зубами.
-Похоже, батя, что, Сашка-то… и дружки его…
Иван вздрогнул. Он уже понял, что именно произошло, но теперь он хотел услышать это от сына.
-Да говори ты уже наконец? Что он у тебя натворил? При чем тут фамилия Зинатуллы? Ты язык проглотил, что ли?
Иван сглотнул слюну и процедил слова медленно и тягуче. Словно сам в них не веря.
-Это они твоего Зинатуллу побили. Сашка и дружки его.
-Сашка? Ты что, серьезно?
-Да. Серьезнее не бывает. Вот так оно вышло, батя. Что тут поделаешь.
-Сукин ты сын! Кого же ты воспитал? Ну конечно! Это все твои улажено и схвачено! Бизнесы ему важнее. Вот и прошляпил своего сына.
-Батя!
-Что батя? Вот теперь пущай сидит, ежели его посадят!
-Как ты можешь говорить такое! Ведь это же мой сын, твой внук!
-Раньше надо было думать. А ты теперь отмазаться хочешь. Сам натворил, а теперь в кусты? Что там тебе твой Семеныч насоветовал сделать, деньгами, небось, предложил умаслить? Так у меня таких денег нет и не будет. Да и были бы – не дал бы.
-Нет, батя. Там гораздо проще. Если твой Зинатулла согласится миром уладить, то Сережке только штраф будет.
-А дальше как? Он снова будет кулаками махать, а ты всю жизнь штрафами отдариваться будешь?
-Я его…
-Что ты его? Поздно уже, Сережа. Поздно. И тебе поздно, и мне поздно. Хорошо хоть, мать твоя до такого позора не дожила.
Вне себя от бушевавшего внутри гнева, Иван выскочил из машины, и, не сдержавшись, хлопнул дверью и пошел. Почти одновременно вышел из машины и сын. Он догнал отца и схватил его за руку.
-Батя! Куда ты?
-Счастливо оставаться. Домой меня не жди. Дальше я сам как-нибудь доберусь.
-Батя! Да подожди ты, батя!
Сергей попытался снова схватить отца за руку, но тот вырвал ее и пошел не оглядываясь. Сергей смотрел ему вслед и понимал, что отец уходит, и, возможно, навсегда.

***
Больница никого не радует. Даже тех, кто в ней работает. А пациентов тем более. И если ты попал сюда, то все, о чем ты думаешь, это поскорее отсюда выбраться. Вот так и Иван, хотя и спешил сюда, но зайдя в приемное помещение, невольно оробел. И страшного вроде ничего нет, вокруг обычные стулья, стойки, люди, а вот не лежит душа к таким местам, хоть ты тресни. От обилия народа, как больных, так и пришедших родственников, рябило в глазах. Стоял шум, негромкий, но надоедливый. Иван в растерянности теребил пиджак и не знал, куда и кому обратиться. Наверное, он все же как-то выделялся в этой разношерстной толпе, поскольку к нему подошла миловидная медсестра и спросила:
-Вам помочь?
-Да, дочка. Вот, товарищ у меня тут лежит, вчера привезли. Как бы мне найти его? Уж больно у вас тут запутано все. Куда идти и не знаю.
-Пойдемте, - засмеялась медсестра и потянула его за рукав. -Да пойдемте же, сейчас я вам покажу, куда надо.
Буквально в пяти метрах обнаружилась стойка, за которой сидела дородная женщина, с упоением читавшая какой-то глянцевый журнал.
-Тетя Нина, вот, помогите человеку, с визитом пришел.
-Здравствуй, здравствуй, племянница, - заулыбалась женщина и отложив журнал пристально посмотрела на Ивана.
-К кому пришли?
-Да вот, друг мой у вас тут лежит, вчера привезли. Повидать бы его.
-Друзей пускать не положено. Только родственникам, - строго ответила тетя Нина и взялась было за журнал.
-Послушайте, - взмолился Иван. -Друг это мой. Мы с ним с войны не виделись, сделайте милость, пропустите.
-С войны говоришь, не виделись? – протянула тетя Нина и снова вгляделась в Ивана. -Хм, может оно и так. Но не положено.
-Тетя Нина, да пропустите вы его, - пропела нежным голосом медсестра. -Я его как раз и провожу.
-Ах, Ленка, тебе бы все правила нарушать. А случись чего, отвечать мне! Может, он шелапутный какой, кто их знает?
-Да будет вам, вы на него посмотрите, аккуратный, трезвый, все как надо.
Тетя Нина шумно втянула воздух, словно принюхиваясь, и махнув рукой сказала:
-Бог с вами, идите. Но ежели что, смотрите у меня!
-Спасибо вам, - ответил Иван, и посмотрев на медсестру, добавил
-И тебе, дочка, спасибо большое.
Он уже собрался идти, как его остановил голос тети Нины.
-Голова твоя бедовая, а куды идти-то собрался? Ты бы хоть сначала номер палаты узнал, прежде чем бежать сломя голову.
-И то правда, совсем запутался. – засмеялся Иван.
Поиск Зинатуллы продолжался недолго. Всего через пару минут тетя Нина нашла номер палаты, в которую его положили и выдала ему белый халат.
-Смотри тока, не долго там.
-Да мне только повидать бы, и сразу назад, - пообещал Иван и заторопился вслед за медсестрой.
Идти тоже было недалеко, всего-то делов, что подняться на второй этаж и пройти с десяток метров.
Дойдя до палаты, Иван вдруг становился и почувствовал, как задрожали ноги. На лбу появилась легкая испарина, и. возможно, он даже побледнел, поскольку медсестра Лена встревоженно посмотрела на него и спросила:
-С вами все в порядке? Может вам от сердца чего-нибудь дать?
-Все в порядке, дочка. Волнуюсь я страшно. Шестьдесят пять лет не виделись, шестьдесят пять! Даже боюсь заходить.
-Да вы не волнуйтесь, смелее, - и с этими словами медсестра распахнула дверь и слегка подтолкнула Ивана в спину.
Иван сделал шаг и сразу же увидел Зинатуллу. Тот лежал на ближней к окну койке. Голова его была перевязана, в руку была воткнута капельница. Сперва Иван подумал, что он спит, но тут же Зинатулла открыл глаза и медленно повернул голову. Первое мгновение он просто смотрел на Ивана, но через секунду глаза его широко раскрылись, и он прошептал:
Ну, здравствуй, Иван, вот и свиделись мы с тобой.
-Здравствуй, Зинатулла, здравствуй старый хрыч!
-Да и ты не помолодел, Ванька, прах тебя побери! Ну проходи давай, что ты в дверях столбом встал, иди сюда скорее.
Иван бросился к Зинатулле и опустился на стул.
-Зинатулла, дорогой ты мой! Ох и вид же у тебя!
-Погоди ты с этим. Дай-ка я тебя обниму.
Он неловко попытался приподняться, но не получилось. Тогда Иван осторожно нагнулся и обнял Зинатуллу за плечи. Оба замерли и замолчали. Иван почувствовал, как слезы наворачиваются на его глаза, но ему было все равно приподняв голову, он увидел, что точно такие же две влажные дорожки бегут из глаз его боевого друга.
-Сколько же лет минуло! Господи!
-Что нам годы, Ванька? Кысмет у нас такой с тобой. Чтобы встретиться. Говорил я тебе, что выживем? Говорил. Говорил, что встретимся? Говорил. Все по-моему и вышло.
Иван невольно рассмеялся.
Ты вроде про кысмет насчет себя только говорил.
-Шайтан тебя забери! Дурная твоя голова, если так считаешь. Ежели мы с тобой одной шинелью укрывались, одну корку хлеба на двоих делили, неужели ты думаешь, что аллах за это только одному мне дал счастье дожить до победы?
-Старый ты черт! На все у тебя есть ответ
-Не такой уж и старый я, Ванька. А ну-ка, отодвинься немного. Дай-ка я еще раз на тебя погляжу.
Оба смеются. Потом молчат некоторое время
-Ах, Ванька-Ванька. Знал бы я тогда, что ты уйдешь… ни за что бы не пополз фрицев смотреть.
-Так надо было, Зинатулла. Не мог я поступить иначе. Со мной вместе и ты бы пропал, и батальон бы погубили. Да что я говорю, ты и сам бы так же сделал, черт ты немаканный.
Зинатулла посмотрел на него немигающим взглядом и вздохнул.
-А меня ведь судить сначала хотели, за то, что тебя бросил. Комбат уже за трибуналом послал. Спасибо батальонному комиссару, он вступился. А когда немцы в атаку пошли, комбат мне спасибо сказал.
-Война, что тут скажешь.
-Война. Она, брат, еще и не такое вытворяла. Кому расскажи – не поверят.
-Выходит, не подвел твой кысмет.
-Кысмет, Ваня, никогда не подводит. – засмеялся Зинатулла. -Судьба нас не зря столько лет хранила.
Они снова замолчали. Иван дотронулся до повязки на голове Зинатуллы и спросил слегка севшим голосом.
-Очень больно?
-Бывало и хуже. – протянул Зинатулла, и Иван понял, что ему совсем не хочется говорить об этом. Поэтому он отвел глаза в сторону и сказал:
-Зинатулла.
-Что тебе, старый ты хрыч?
-А ведь это мой внук был там.
-Где твой внук был?
-С теми, что тебя били. Прости меня, Зинатулла.
Зинатулла пристально посмотрел на Ивана и вздохнул. Ответил он не сразу, словно бы не зная, что сказать.
-За что тебя простить, за внука? Брось, Ваня. Как у вас говорится? Бог простит. Так и у нас, аллах, который мудр и велик, простит его. Милосердия лишён только гиблый человек, а мы с тобой, Ваня, живы еще, не подверглись погибели. Коли фрицы побить не смогли, то нам сам черт не брат.
-Стыдно мне, Зинатулла, за него и за сына стыдно. Видимо, где-то не доглядел, где-то упустил. Мой грех в этом тоже есть.
Зинатулла погладил Ивана по руке.
-Полно, Ваня. Не надо корить себя. Что мы могли сделать после войны сразу? Мы же после победы сразу на стройки, да на поля. Нам пахать да строить надо было. Сколько немец разрушил, сколько горя вокруг людского было. До того ли нам было, чтобы детей воспитывать, и успевать при этом?
-Может оно и так. Но знаешь, как мне стыдно и обидно…
Зинатулла взял Ивана за руку и слегка притянул к себе..
-Перестань. Мы свое дело в жизни сделали, плохо ли, хорошо ли, но сделали. Большое и важное дело. Страну построили, защитили ее. Если что и было не так, так мы своею кровью отплатили. Вот такой кысмет у нас был.
Откинулся на подушку и снова пристально посмотрел Ивану в глаза. На этот раз Иван встретил его взгляд, пытливый и вопрошающий.
-Просить за него хочешь? - спросил Зинатулла.
-Нет, не буду. Не смогу.
-Я знал, что не будешь. Не такой ты человек.
Помолчал.
-Только я тебе так, Ваня, скажу: пусть он живет, я зла не держу. Ни на него ни на других глупых. Ему своя дорога в этой жизни указана. Молодой он еще и глупый. Может, еще и наладится все. На все воля аллаха.
-Зинатулла! 
-Не надо, Ваня, больше об этом. Покличь-ка ты лучше медсестру.
-Тебе плохо? – встревожился Иван.
-Ну что ты, - рассмеялся Зинатулла, -как может быть плохо, если ты здесь, рядом? Ну что ты застыл, кличь, говорю, медсестру.
-Сестра!
Медсестра зашла почти сразу, словно ждала за дверью.
-Ну, что тут у вас? Кому плохо?
-Вот, товарищ мой зовет вас.
-Что случилось? Вам стало плохо?
-Ничего такого не случилось.
Тут Зинатулла поманил девушка пальцем. Та подошла поближе, и, Зинатулла хитро и заговорщически улыбаясь, прошептал:
-Сообрази-ка нам девушка, по сто грамм фронтовых! Товарищ мой по фронту пришел, шестьдесят лет искали друг друга. И нашли вот.
-В вашем состоянии я могу только валерьянки накапать. – рассердилась не на шутку медсестра. -А вы у меня спирту просите. Не стыдно, дедушка?
-И в самом деле, что ты надумал? Вот выйдешь из больницы, мы с тобой непременно выпьем.
-Вот-вот, а пока спирт только для протирки места для уколов. И больше не сметь просить. Все равно не дам. Не положено! Взрослые люди, а ведут себя как дети.
И с этими словами она вышла из палаты.
-Строгая какая. Совсем как наш комбат, верно Ванька?
-Помню, как же. Хороший мужик был. Строгий, но солдата любил. Я часто его вспоминал. Что с ним стало, Зинка, дожил до Победы?
-Погиб он, Ваня, в восточной Пруссии, в сорок пятом. За месяц до победы.
Иван опустил голову.
-Земля ему пухом.
-Всем павшим земля пусть будет пухом.
Оба замолчали. Затем Зинатулла спросил:
-Ваня, а ты бы хотел прожить еще пятьдесят лет?
-Я-то хотел бы, да кто нам позволит? Мы и так с тобой загостились на этом свете. Как говорит мой Петька, время другое настало. Получается, вроде мы с тобой, как бы лишние. Пора уже, на вечный покой.
-Может и загостились, но я хотел бы.
-Жадный ты до жизни. – засмеялся Иван. -Впрочем, наверное, и я тоже. Сколько еще мы могли бы с тобой сделать, верно?
-Я на жизнь всегда жадный. Не горюй, Ваня, вот выйду с госпиталя, и мы с тобой порадуемся жизни. А время оно всегда нашим будет. Не за тем мы с тобой воевали, чтобы временем нашим поступиться.
-Обязательно порадуемся.
Они могли бы болтать еще очень долго, но тут раздался голос медсестры.
-Посетители! Время закончилось. Прошу покинуть палаты.
-Ну, иди, Ваня, завтра увидимся. Ты ведь придешь?
-Конечно приду, старый ты хрыч. Куда ж я теперь от тебя денусь?
-Я буду ждать. Приходи, Ваня, со всей нашей разведроты мы с тобой, наверное, только и остались.
-Приду. Ты только не волнуйся. Ладно?
-Все будет хорошо.
Иван обнял Зинатуллу и вышел из палаты. Из его глаз снова потекли слезы, и снова он не стыдился этих слез. Он знал, что точно также плачет и Зинатулла. Этих слез нельзя стыдиться, они знак того, что лучшее в человеке не умирает с годами, что есть еще сердце, способное любить

***
Зинатуллу выписали через два дня. А до этого Иван каждый день приходил к нему, они подолгу разговаривали и так же подолгу молчали, вспоминая былые дни, погибших однополчан. Делились рассказами о близких, но при этом оба обходили стороной тему внука Ивана. После выписки Зинатулла уехал к себе в Казань, а Иван вернулся в свою деревню. Они каждый месяц писали друг другу письма. А через полгода Зинатулла умер от сердечного приступа. Иван умер почти сразу же после него, пережив Зинатуллу всего на одну неделю, и так не узнав о смерти своего друга.

***
Яркое солнце равнодушно светило на них сверху, как это было миллион лет до них, и как будет светить после. Яркий слепящий свет заливал улицы, на которых суетились военные и гражданские лица. Суматоха и тревога читалась на их лицах, и лишь немногие старались сохранить невозмутимость. Лишь время от времени вздрагивали, когда канонада, доносившаяся с запада, усиливалась. В такие моменты люди инстинктивно вжимали головы в плечи и невольно ускоряли шаг. При этом они с удивлением смотрели на фотоателье и на двух солдат, беспечно стоявших рядом с ним.
Фотоателье было открыто, но было видно, что и там идут сборы. Город готовился уйти, старался не оставить наступающему врагу даже щепки, пригодной для войны. Солдаты топтались у входа и явно не решались войти.
-Ну вот, и на передовую завтра.
-Не робей Ванька, чего нам бояться? Фрицев что ли? Так мы с тобой не в первый раз туда.
-Знаешь что, давай-ка мы с тобой все-таки на карточку снимемся?
-Зачем оно?
-А на память. Мало ли что? А станем старыми, будет что вспомнить. Внукам своим покажем, какими мы были.
-Так закрыто ателье. Не работает. Видишь, люди вещи собирают. Что ты им скажешь? Карточку, мол, надо нам? А они тебе в ответ знаешь, что скажут? А скажут они тебе – спасибочки, дорогой товарищ, но приходите после войны.
-А мы уговорим.
И решившись, Иван схватил Зинатуллу за руку и потащил его в фотоателье.
-Здравствуйте!
-Мир вашему дому.
-Мы закрыты, - ответил довольно недружелюбно молодой парень, который таскал коробки из зала в заднюю дверь.
-Послушай, парень, - сказал ему Иван. -Будь человеком, сними нас на карточку. Мы на фронт завтра.
-И что? Я в тылу тоже не задержусь. Да и некогда мне. Видишь, сколько еще упаковать надо? Послезавтра все это вывезти должны. Давайте идите, не мешайте.
Иван хотел уже пойти, но его задержал Зинатулла.
-Слушай, у тебя папа-мама есть? Есть. У нас тоже есть. А если завтра бой, если пуля - раз! - И нету? А так карточка домой придет. Какой-никакой, а память будет.
-Не накаркай.
-Каркает ворона, а мы с тобой, Ванька, орлы!
-Орлы! И еще какие! – засмеялся Иван. Засмеялся и парень.
-Будь ты человеком, а? Посмотри, какие люди тебя просят, а ты застыл, словно мулла на молитве, ничего слышать не хочешь.
-Ну и хитрый же ты татарин. Ну ладно, давайте, только быстро. Встаньте как вот тут.
Иван и Зинатулла встали возле стенки. Парень достал уже упакованную камеру, установил ее на треногу, вставил пластину и сделал фото.
-Подождите несколько минут, сейчас все будет готово. Можете покурить, если хотите. выходят на улицу.
-Иван и Зинатулла вышли на улицу. Иван быстро и ловко скрутил козью ножку, прикурил, и блаженно улыбнулся.
-А ведь и правда, кто знает, что завтра будет?
-Что будет, то и будет. Не думай, Ванька, о завтрашнем дне. Фрица бить будем. До самого его Берлина погоним.
-Пока что он нас гонит. Но дай Бог, и мы его шуганем так, что он только в своей Германии опомнится.
-А я что говорю? Вот если бы сейчас еще выспаться всласть!
-Выспимся. По всем признакам видать, что фриц выдохся малость. Ему тоже зализать раны надо.
-Ничего, это задаток только, наваляем сколько надо.
-Наваляем, это точно. Злости у меня на семерых хватит. А потом домой. Эх, Зинатулла, знал бы ты, как руки по работе стосковались!
-Ничего, Ваня, закончим войну и все к своим местам вернемся, я в совхоз, к коням, а ты в деревню свою.
-Если осталась она, эта деревня. Может немец сжег ее, как сотни других. Я, брат, в город какой-нибудь уеду. Поступлю на завод. Буду, скажем, токарем. Или кузнецом.
-Станешь, Ваня, обязательно станешь. Главное – до Победы дожить.
-А это уже, как ты говоришь? Кысмет? Да? Вот пусть он нас и доведет до конца.
-А ты не сомневайся. Мы эту нечисть с тобой переживем. Она в земле сгниет. А мы с тобой внуков нянчить будем.
-Согласен, ничего против такого не имею. А, вот и фотограф!
В этот момент в дверях показался фотограф. В руках он держал готовую, еще слегка влажную фотографию.
-Готово. Забирайте.
-Ну-ка, давай, посмотрим, что вышло.
-Только осторожно, она еще мокрая. И вы уж извините. У меня только одна карточка вышла. Все упаковано и искать бумагу долго было бы. Приходите после войны. Я вам сколько угодно карточек сделаю.
-Придем. Ты только сохрани ту штуку, с которой карточку сделал. Обязательно сохрани. А мы непременно за ней вернемся.
-Дай-то Бог хотя бы половине вернуться. Уж больно война страшная.
-Вернемся. Пока на земле эта нечисть бродит – мы с Ванькой временно бессмертные. Верно, Ваня?
Иван ничего не отвечает, только утвердительно кивает головой. Он берет еще влажную фотографию, и они оба смотрят на нее. На фото два солдата. Два друга.
В тот день они еще не знали, что совсем скоро, благодаря им, в сводке от Совинформбюро появится скупая строчка: "На Н-ском направлении наши части уничтожили до 35 тяжёлых танков и 2 батальонов пехоты противника. Все попытки противника на этом направлении форсировать реку отбиты с большими для него потерями". Но до этого оставался еще целый месяц...