Ремень для золотой рыбки

"Воспоминания далёкого детства"

 
               
Сегодня третьим уроком у нас ИЗО, или, как надо было говорить правильно, урок искусства запечатления образов. Учительница вчера дала задание принести на урок натуру для темы "Растения весны".
"Одуванчик, что ли, сорвать?!" - подумал я. Но решил, что мальчишке не к лицу идти с одуванчиком в руке, ладно бы с букетом солидных цветов, как бы для вручения по случаю, а с одуванчиком - очень уж легкомысленно! Если же положить его в папку (это было время, когда у школьников пошла мода на такие портфели без ручки и с "молнией"), то можно перепачкать его соком тетради и учебники. Поэтому, ничего не обнаружив подходящего по дороге, я сорвал какой-то цветок - не цветок неподалёку от входа в школу. Эта метёлочка с мелкими жёлтыми цветами и листиками, проеденными насквозь насекомыми отправилась в нутро папки, а я стал подниматься на наш этаж с чувством выполненного долга.

В начале урока рисования учительница поставила перед доской на общее обозрения небольшой букетик фиолетовых цветов, милостиво разрешив рисовать эту натуру тем ученикам, которые не принесли свою. Так что я мог и не доставать свой стебель, но вынул по двум причинам: во-первых, зря что ли я старался эту натуру искать, а во-вторых, зрение у меня уже тогда начало уходить в минус, и подробности красоты учительского букетика я рассмотреть издали не мог.

Полчаса почти всем хватило, чтобы изобразить весенние цветы, львиную долю которых составляли, отторгнутые мною, одуванчики. Оставшееся до звонка время ушло на сдачу работ учительнице, которая быстро оценивала эти рисунки, занося оценку в школьный журнал.

Сидевший за одной партой со мной Колька, конечно же, нарисовал выставленный учительницей букетик, не забыв изобразить и банку, в которой он стоял, и даже заголубив воду, которая была налита в эту банку.

- Красиво! - похвалил я его яркую картинку и сравнил с натурой, мутноватая вода и блеклые цветочки которой, явно проигрывала Коляной копии.

- А вот ты зачем эту метёлку свою рисовал? - спросил в ответ приятель, - Да ещё и дырки все в листьях обозначил!

- Дырки рисовал потому, что они есть в натуре, а если украшать правду, то зачем и натура нужна?! - мне показалось, что я резонно ответил на Колькино замечание.
Но он не успокоился:
- Нарисовал ты точно, очень похоже получилось, но только из-за этой точности тебе пятёрки не видать! - вынес свой вердикт юный "искусствовед", и оказался прав.
- Излишне натуралистично, Гена! Вот посмотри, какой у Коли красивый вышел натюрморт! - дала она оценку сданным нами альбомным листам, выводя против Колькиной фамилии пятёрку, а против моей четвёрку.
Обидно мне не стало, способности Кольки в рисовании уже были всем известны, хотя и не так давно, потому что с полгода тому назад Кольку ещё никто не знал.



Он начал учиться в нашем классе не с сентября, а где-то позже на месяц-другой. Помнится несмелый стук в дверь класса, потом её полуоткрытие с появившемся на её пороге мальчуганом с волосами цвета опушённого одуванчика.

- Можно войти? - негромко задал он вопрос, обращаясь к учительнице.
Та несколько удивлённо посмотрела на мальчишку, но тут же, словно что-то вспомнив, спросила его фамилию. Он назвался и добавил:
- Мы только переехали.
- Я в курсе, - кивнула та головой, - но почему ты опоздал на урок?
- Я никак класс найти не мог, ходил, ходил по этажам...
- А глаза у тебя что такие красные? Ты плакал, что ли?

Теперь уже все обратили внимание, что края век и уголки глаз у него, действительно, были густо розового цвета, как бывает, когда их долго трут, ещё и смачивая их своими слезами.

Он немного смутился, но пояснил:
- Это они у меня больные немного, но проходят иногда.

Классная ещё раз внимательно посмотрела на его лицо и розовые веки под почти белыми бровями и слегка покачала головой.

- Так, куда же тебя посадить? - обращаясь больше к самой себе, задумчиво произнесла учительница.
- Ко мне можно, я один сижу, - потряс рукой Витька с предпоследней парты.
- Нет, Витя, ты далеко!.. Раз глаза больные, то садись Коля лучше сюда, - сказала она и указала на первую парту у окна, перед которой почти впритык стоял учительский стол.
За этой партой тоже в одиночестве пребывала самая маленькая по росту ученица нашего класса.

Не очень обрадовавшись возможности сидеть так близко перед училкой, новичок чуть вздохнул, но покорно уселся на указанное место.

Урок стал продолжаться своим чередом.

Я не сразу с ним подружился. Колька был какой-то, как говорится, ни рыба, ни мясо; ни тихий, ни заводной, ни ума палата, но и не самый последний в учёбе.
"Три, четыре, редко - пять, ну, и двоечка опять", как иногда про кого-нибудь шутливо говорили. Вот это было как раз, словно про него! И ещё, как оказалось, учительница правильно первоначально заметила: слезинки в глазах у него стояли часто. Все это стали замечать, когда он схватывал двойку, а то даже и тройку. После этого, сидя за партой, он, вроде бы незаметно, потирал глаза, отчего к звонку на переменку они краснели ещё больше, чем были с утра.
Однажды в пустой болтовне одна из наших девчонок ему сказала, то ли с сочувствием, то ли со скрытой насмешкой, что у неё дома в аквариуме живут две золотые рыбки, которых называют ещё, вроде, красными риукинами, так вот глаза их, почти как у Кольки, тоже чуть выпуклые и с ярко-красными ободками.
- Вот только желания они не выполняют! А ты, Коль, исполнишь? - она засмеялась, - дашь домашку по-русскому списать?
Желание её было исполнено. И нет-нет, но кто-нибудь да и называл потом Кольку этой, в общем-то, не обидной кличкой, тихо ему шепча:
- Слышь, Золотая рыбка, ты задачу решил? Дай содрать!

Прошло какое-то время, и воспользовавшись разрешением пересесть с первого ряда, Колька поменялся местом с моей напарницей по парте, которая, в свою очередь, пересела к подружке. Невольно получилось, что общение с ним стало больше, хотя бы по-соседски. Иногда на приглашение погулять после уроков, он отвечал отказом, грустно ссылаясь на отсутствие времени, из-за занятий в каком-то кружке по авиамоделированию.
- Тебе самолёты нравятся? - спрашивал я его.
- Ага! - отвечал он, - вот закончу школу - буду поступать в авиационный институт.
- Понятно! - с некоторой завистью, на такую целеустремлённость, реагировал я, совершенно не представляя, какая профессия в будущем меня будет интересовать.

В конце учебного года, как всегда, классу надо было проявить себя в создании поздравительного плаката с рисунками на новогоднюю тему. Велико же было удивление наше, когда Колька принёс большой лист ватмана и развернул, чтобы показать учительнице и нам свой рисунок. На бумаге был крупным планом изображён гуашью погрудный портрет Деда Мороза, а в перспективе Снегурочка скатывалась с зайцами с горки на санках. Рисунок выглядел почти так, словно его рисовал профессиональный художник.
- Тебе дома родители помогали, да? - этот и похожие вопросы были тут же обращены к Кольке со всех сторон.
- Коля рисует сам, он уже не один год ходит заниматься в художественную студию, - объяснила за него наша классная, проявив абсолютную осведомлённость по поводу этого вопроса.

Вот тебе раз!
- А чего же ты всегда говоришь, что рисовать не любишь, когда мы на уроке что-то малюем? - с некоторой обидой спросил я тогда юное дарование, - значит никакой это не авиамодельный кружок? Ты мне всё врал? - с негодование загонял я приятеля в условный угол.
- Я не совсем врал, я рисовать не люблю, просто моему отцу сказали, что у меня способность есть, вот он меня и заставил в эту студию ходить. Знал бы ты, как я не хочу с красками возиться!
- И самолётами ты тоже не интересуешься, так?! - делал я выводы.
- Я бы хотел лётчиком стать, когда вырасту, только отец не разрешит, он сказал, что я художником буду.
- Ну, так скажи отцу, что не хочешь - всего-то трудов! - легкомысленно посоветовал я.
- Ты моего отца не знаешь! - тихо, со слезинками в голосе, ответил мне Колька.
Я не стал продолжать этот разговор, потому что, действительно, ему лучше знать, что ему можно, а что нельзя.
"Проехали? Не совсем! Он мне наврал - значит ему нельзя особо доверять!" - сделал я вывод из этих фактов.


Как-то получив за письменную контрольную трояк, Колька сделал плаксивое лицо. Я это заметил и спросил:
- Что опять не так? Тройка не двойка - пережить можно, у меня вот вообще три с минусом, но в журнал тройка пойдёт, мне тоже плакать надо?
- Тебе не надо, а мне знаешь как отец ремнём по голой... спине надаёт?! Знаешь, как это больно? - почти захныкал приятель.
А он и за тройки тебя бьёт? - Сурово! - заключил я.
- Если одна за неделю, то нет, а если вторая добавляется, как сейчас, то как за двойку отдерёт. А у меня вот уже вторая! - сказал Колька шёпотом, чтобы не было слышно соседям.
Сказал, и слёзы привычно заполнили его глаза, и даже пара слезинок растеклась на открытой тетрадке. Пришлось их следы быстренько удалять промокашкой.
А я не знал верить ему или не верить? Скорее поверил, мне-то соврать, какая ему выгода?!

На следующий день предпоследним уроком была физра. На первом уроке я спросил Золотую рыбку:
- Попало вчера?
- Ещё как, знаешь как лопатками шевелить больно?! - пожаловалась "рыбка".

В раздевалке, когда Колька был готов сменить майку на футболку, я нарочно встал так, чтобы успеть взглянуть на его спину. Уж если лопаткам больно, то уж какие-никакие, а следы должны были остаться.
Спина была белая и без отметин!
"Ну, Золотая рыбка, и трепло же ты!" - подумал я тогда, очень разочарованный враньём приятеля. "Нет, ну, не наказал отец,- так и хорошо, но зачем из себя несчастного строить да ещё друга обманывать?!

Получилось как-то однажды, что мы оба не выучили стихотворение. Точнее, я пытался выучить, но запомнил плохо: через пень колоду, с подсказками с парт, еле добрёл до конца, заработав трояк.
Вызвала училка и Кольку, а тот сразу признался, не выучил, мол.
- Садись, два! Давай дневник! - недовольным тоном произнесла учительница.
Тот дневник как бы ищет в портфеле, а у самого слёзы так и капают, чуть ли не струйкой.
- Что, папа сильно накажет? - сменила недовольный тон учительница на сочувственный.
Колька кивнул в ответ головой и начал, по своей манере, тереть глаза.
- Ну, ладно, я точку пока поставлю, но завтра чтобы без запинки рассказал! - решила сделать добро учительница, давно зная о способе наказания, принятом в Колькиной семье.

На следующий день за стихотворение Колька получил пятёрку, что заставило меня недоумевать и спросить его:
- А чего ты сразу не выучил стихотворение, ведь можешь же?!
- А я не хочу учить, если не уверен, что меня спросят. Вот сказала училка, что завтра спросит, я и выучил. А так была охота просто так время терять!
- Ну, а если бы не точку, а в самом деле двойку бы вкатила?! Ты же рисковал! - не врубался я в ситуацию.
- Не вкатила бы! Она хоть и принципиальная, но меня жалеет, я ей рассказывал как-то, как сильно меня отец наказывает, а он на каком-то собрании всё подтвердил. Жалко только, что с контрольными так сделать не получается!
- Ну, ты и хитрец! Хорошо приспособился вовремя заплакать, а ведь в нашем классе не одного тебя родители за плохие отметки лупцуют, но училка никому точки не ставит, ты один такой. Я ведь давно заметил, что ты врать горазд, и спина у тебя всегда без отметин, как ни погляжу!
Колька, мне показалось, хотел сразу возразить, но, похоже, не знал как, но чуть подумав, всё же тихо сказал:
- Меня отец не всегда же только по спине лупит!
- А, вот так значит?! Ладно, сделаю вид, что поверил! - сказал я саркастически, - только пойми, мне всё равно, лупит тебя отец, не лупит. Просто если дружишь, зачем врать?!
- Да не вру я тебе! - с плаксивой интонацией проговорил Колька.
- Ладно, можешь чуть соврать, если так хочется, мне от этого ни холодно, ни жарко. Выйдешь гулять сегодня после обеда? - решил я закончить это разбирательство.
- Выйду! Зайди за мной, когда сам пойдёшь, ладно?!
- Ладно! - примирительно ответил я, - часа в четыре или чуть позже, как уроки сделаю!


Я позвонил в квартиру Золотой рыбки, и дверь отворил мне молодой мужчина спортивного вида, высокий и мускулистый. "Наверное, Колькин отец!" - подумал я и, как оказалось, не ошибся.
- Здравствуйте! Мне Колю, он просил меня зайти за ним, когда я гулять пойду. Он выйдет?
- Гулять он собрался?! В общем-то я не против, другое дело, если он раздумал!
- А можно его спросить? - вежливо продолжил я.
- А заходи, чего на пороге стоять?! Сейчас мы узнаем, хочет ли он пойти гулять?! - с какой-то ехидной ноткой в голосе сказал "спортсмен", как я сразу окрестил Колькиного отца, закрывающего за мной дверь.
Я разулся, с готовностью идти, куда мне укажут.
- Вот в большую комнату проходи, он там - пригласил отец Золотой рыбки.

Войдя в комнату, я увидел Кольку, стоящего в центре единственно свободного места в ней. Увидев на его лице ручейки слёз, я сразу почувствовал, что зря принял приглашение зайти.
- Коль, ты, наверное, не пойдёшь гулять, да? Я тогда уж без тебя! - выговорил я и собрался развернуться в сторону прихожей.
- Ну уж нет, зашёл, так хоть присядь, чего сразу так уходить собрался! - с настойчивостью в голосе сказал мне спортсмен, и я не нашёл причины ему отказать быть гостем.
Присев на краешек тахты, стоящей близко к двери, я пока не мог понять, что будет дальше.
- Ты вот гулять пошёл, а уроки сделал? - задал мне неожиданный вопрос спортсмен.
- Сделал, - не солгал я.
- Сам сделал, или кто помогал?
- Сам, в это время у меня родители на работе! - в ответ я вложил как бы и ехидный вопрос: а чего это ты, пан Спортсмен, не на работе, а дома?
- Вот молодец, что сам, а у меня Коля сам уроки никак делать не хочет, ждёт, наверное, когда папка неожиданно с работы раньше придёт и проверит! Да, Коля?
- Пап, я сейчас сделаю, я гулять не собирался идти! - привычно вплёл хитрость в свои слова мой приятель.
- Конечно, сделаешь! И гулять даже можешь потом пойти, я разрешаю! А пока принеси, что тебе сейчас понадобится и раздевайся!

Колька, всхлипывая, вышел в другую комнату и тут же вернулся, неся в руке два ремня.

Я что-то такое предчувствовал нехорошее. Ещё и зачем-то два ремня?! Ноги, что ли, вторым связывать? Мне опять захотелось встать и уйти. Но спортсмен краем глаза уловил мой порыв, и открытой ладонью показал, что обратного хода нет.
- Ты посиди немного, это недолго, а потом мы чай пойдём пить! Что за гость, который даже чашку чаю в гостях не выпил! - с иронией сказал мне Колькин отец.
Колька в этот момент снял с себя майку и в нерешительности замер.
- Остальное снимай, чего на тебя столбняк напал?! - с металлом в голосе приказал ему отец.
- Пап, можно только по спине? - просительным слезливым тоном заговорил Колька.
- Чего, друга застеснялся? Так он мальчишка, а не девчонка! - догадался спортсмен, в чём причина задержки.

Оставшись голышом, Колька опоясался широким, но коротким ремнём, не затягиваясь, как это делают, чтобы штаны не съехали, а так, что ремень чуть ли не спадал с него на пол.
Несмотря на неприятные приготовления и ожидание ещё более неприятного зрелища, манипуляции с ремнём меня заинтриговали. Такого я ещё никогда не видел, хотя за свои двенадцать лет успел повидать, в то советское "ременное" для детей время, несколько выволочек за провинности, особенно, когда жил ещё с родителями в коммунальных домах. Пока приятель стоял ко мне спиной, я разглядел следы былых синяков на его заду. Они были уже бледно-сероватого цвета, что указывало на давность порки, но при этом можно было ещё различить и их некоторый геометрический рисунок.
"Пряжкой получал!" - решил я, - Наверное, и сейчас ею получит?!

Оказалось, что насчёт пряжки я угадал. Колька встал на четвереньки по приказу отца, и стал горизонтально держать спину; ремень на пояснице  служил, как стало потом понятно, для регулярного выравнивания позы провинившегося.

Папаша определился с нужным расстоянием, замахнулся и влепил первую пряжку в одну из Колькиных ягодиц. Удар, как я понял уже довольно скоро, был далеко не самым сильным, так сказать, разогревающим. Колька ойкнул, но устоял, продолжая держать спину горизонтально. Второй удар был уже посильнее, и приятель завалил горизонталь в сторону пяток.
- Стоять! - рявкнул отец, и легко, продев кисть руки под ремень на туловище мальчишки, вновь поставил его в ту позу, которую велел сохранять.
Третий удар был нанесён ещё сильнее и на боку правой ягодицы заалел четырёхугольник отпечатка стальной пряжки.
- У-у! - вскричал Колька и как-то затряс всем корпусом, не пытаясь, правда, опять присесть на пятки.
- Хрясь! - пряжка теперь впилась под нижнюю ягодичную складку, видно вызвав такую боль, что ноги мальчишки, забарабанили по гулкому дощатому паркету. Такую дробь я как-то видел и слышал в Уголке Дурова, её там выбивал дрессированный заяц, стуча по подставленному барабану.
Пятый и шестой замах ремня вызывали примерно такую же реакцию на боль. Места, не тронутого орудием наказания, на заднем месте оставалось всё меньше. Спортсмен бил кучно и не наносил травмы, так сказать, ниже ватерлинии, не желая, наверное, оставлять следов на ляжках.
Колька выл, стучал кулаками и ногами по полу, но не делал откровенной попытки просто вскочить и убежать с места экзекуции, давно, по всей вероятности, зная, что это бесполезно и наказуемо.

"Кажется всё!" - подумал я, приняв небольшой перерыв в порке за её окончание.

Оказалось, что отец, всего лишь, дал сыну немного отдышаться и снизил наступление возможного болевого шока. Для этого, он не торопясь сменил сторону ремня, опять намотал на руку излишки, но так, что рабочей поверхностью стала изнанка кожи, а пряжка в своём выгибе, могла врезаться более острыми стальными краями в тело провинившегося.

- Простите его, пожалуйста, вы же его сильно наказали! - это уже стал канючить я, примеряя на себя непознанную боль.

- Сейчас вторую порцию получит, и тогда будет всё на сегодня! Если захочет, даже гулять пойдёт! - издевательски отреагировал спортсмен, опять встав в боевую стойку, примеряясь ремнём к исполосованной заднюхе.

- Уй-ю! - взвизгнул мальчишка так сильно, как ещё не взвизгивал до этого удара.
Видно было, что пряжка сначала оставила белёсый контур на месте приложения, а потом под отпечатком показалась кровь, обозначив ровную линию, которую прорубил в коже ягодицы стальной край этой пряжки.

Нет смысла и желания описывать визг и все барахтанья Кольки, они были вынужденные и стерпеть такую порку было бы трудно, наверное, и взрослому, а не мальчишке. Колька в общей сложности получил около дюжины ударов, но кровь пролилась во второй серии. Колька не смог даже доползти до тахты, на которой я до этой экзекуции сидел, он так и остался лежать без сил на боку на месте порки. Спортсмен принёс банное полотенце, постелил его на тахту и перенёс на него воющего, хотя уже не так громко, сына, положив его на живот.

- Лежи и не вертись, а то кровью перепачкаешь всё, мать потом ругаться будет, что пятна не отстирываются, понял?! - проинструктировал сына отец.
- Да! - сквозь слёзы пропищал Колька, уткнувшись лицом в махровое полотенце.

Отец Коли опять вышел, вернулся с куском ваты и пузырьком перекиси водорода на блюдце и, протянув это мне, спросил:
- Можешь ему смазать просечки?
Я молча кивнул головой, хотя не испытывал никакого желания оказывать помощь раненому. Не потому, что был бессердечный, а совсем наоборот. Если свои порезы пальцев или глубокие царапины я без содрогания мог и смазать йодом и перевязать, то с чужими у меня получалось не так: не любил я вида чужой крови и боялся добавить боли неловкими действиями, отчего я всегда был уверен, что стать, например, хирургом - это не для меня.
Поэтому сперва я даже глупо подумал, что спортсмен об этом догадывается и хочет поиздеваться надо мной, но всё же отбросил эту мысль как несостоятельную.

Пока Колька уйкал, а я снимал ваткой с перекисью свёртывающуюся кровь, у меня мелькнула мысль:
"А если бы мои родители велели стать мне хирургом, или хотя бы фельдшером, я бы подчинился? Понятно, что нет. А если таким способом, как сейчас Кольку? Маловероятно? Ой, чего я заморачиваюсь?! Ведь хорошо же, когда не все родители решают за своих детей, кем им стать!

- Чай будешь пить? - спросил меня спортсмен, когда я закончил "операцию".
Нет, спасибо, я пойду, а то меня во дворе ждут! - выдавил я с каким-то трудом эти несколько слов и поспешил покинуть квартиру гостеприимного, не в меру, хозяина.

Ни в какой двор: ни в свой, ни в соседний, я не пошёл, а поспешил вернуться домой. Впечатления от наказания Золотой рыбки меня как пришибли. Хорошо, что уроки сделал, а то ведь на ум бы ничего не полезло, после такой "прогулки"!


После вчерашнего, я даже ожидал, что Колька в школу не придёт. Но он вошёл в класс без опоздания и, можно сказать, не сел, а пристроился на стул.
Лишние вопросы были не нужны. Я только тихо спросил:
- Ты как?
Он не ответил, лишь посмотрел на меня растёртыми до яркой красноты глазами.
- Ты меня извини, Коль! - опять тихо прошептал я, - Я думал ты всё сочиняешь и перестал тебе верить. Простишь?
- Да! - он кивнул головой и добавил:
- Подробности никому в классе не рассказывай, ладно?!
- Да я вообще, и без подробностей, ничего не скажу!
Он чуть подумал, и попросил:
- Нет, знаешь, учительнице скажи, как бы случайно, что меня папа до крови выпорол, и ты сам видел!
Я поморщился, казалось, что так делать могут только девчонки, желающие посплетничать или наябедничать. Но перед Колькой я был по-своему виноват, поэтому ответил:
- Я могу, раз просишь! Но ты опять эксплуатировать её жалость хочешь?
- А чего, зря я мучился, что ли? Хоть польза будет! - уже с некоторой бодростью в голосе пояснил Колька.


Дни шли своим чередом, я не очень стремился узнать о взаимоотношениях в семье Золотой рыбки после того случая, хотя и спросил его вскорости, защищает ли его хоть иногда мать?  Он только лишь и рассказал, что она однажды попыталась, но отец и её ударил, сказав, что за её заступничество я ещё сильнее тогда буду наказан, и с тех пор она не стала вмешиваться. Время шло, Кольке уже было стыдно плакать в более старших классах, хотя, "Три, четыре, редко - пять, ну, и двоечка опять" - всё ещё было про него.


Прошло лет десять с тех пор, когда наши пути разошлись. Повзрослев, я любил заходить в художественные салоны, где продавалось много чего интересного и красивого, в том числе и картины молодых художников. Я с интересом их разглядывал, особенно манеру письма и технику мазков. Нет, художником я не стал, хотя рассматривал вариант поступления в художественное училище им."1905 года" на Сретенке, считалось, что у меня тоже были кое-какие способности для театрального художника-декоратора. Но одно дело работать по обязанности, а другое дело для души, посчитал тогда я. И если что-то писал маслом или рисовал другими материалами, то только для собственного удовольствия и по собственному желанию. И ещё я тогда, глядя на картины, иногда вспоминал Колю, и даже пытался иногда найти его фамилию под какой-нибудь работой. Но нет, таковых не находилось.

Случай нас всё же свёл: получилось, что мы ехали на одном троллейбусе. Я не сразу его узнал, как-никак хоть какие-то, но годы прошли. Только много ли настоящих блондинов можно было повстречать даже в те годы?! Ну, конечно, этот парень, прибавивший в росте, спортивного телосложения и с белыми волосами и есть тот, кого называли в школе Золотой рыбкой!
Скороспелые реплики, короткие вопросы и ответы слышались от нас обоих. Скоро выходить! Но я успел задать главный вопрос:
- Ты стал художником?
Николай замялся, но рассказал:
- Я в первый год в институт не поступил. Уж отец ругался на меня, ругался страшно. Но на следующий год всё же получилось пройти.
- В какой? - с заинтересованностью спросил я.
- В текстильный. Я теперь работаю художником по тканям, - как-то равнодушно пояснил Николай.
- Почему по тканям? Я думал, ты картины пишешь! - немного удивлённо отреагировал я.
- Да не любил я никогда их писать. Я и рисовать-то не любил! Ну, ты же помнишь?!
- Вспоминаю... Мечта отца?!
- Вот именно, он же возжелал, чтобы я был живописцем. Про другую профессию даже и думать запрещал. А самое смешное, что я баллов не добрал как раз по рисунку при поступлении. Мог бы, например, в авиационный пройти. А он: нет и нет, я, мол, всем говорю, что у меня сын художник! Сам он при этом вообще рисовать не умел! Ну, если только "точку, точку, два крючочка...", - ухмыльнулся Коля.
Ах, ну да, уж прости, не забываю, что ты в школе был золотой рыбкой, исполняющей желания! - я улыбнулся.
- Желания отца! Чего же ты не договорил, ты же знал?!
- Коль, но Золотой рыбке из сказки в итоге надоело выполнять желания старика. Ты бы мог выполнить и свои желания, чего тебе было бояться, став взрослым?!
- Отчасти так, но всё сложно. Меня же родители содержали пока я в институт готовился, потом ещё, когда учился. На желания средства нужны! А моего отца ты знаешь - он кремень! - как-то грустно объяснил Колька, причём слово "кремень" у него прозвучало почти как "ремень".

Мы попрощались, потому что кому-то из нас пора было выходить.

Позже, вспоминая примеры подобных родительских желаний, я сделал один простой, но важный вывод: если всегда исполнять только чужие желания - никогда не исполнишь свои!

Июнь 2021 г.

Геннадий Дергачев. Илл. к рассказу "Ремень для золотой рыбки".