Инструкция к прочтению

(Данный файл специально создан для "Проза.ру" и может иметь незначительные отклонения от оригинала.)


Содержание:

 От автора

 Сознание

Совокупность знаний как невещественная структура Сознания

 •Совокупность связей как вещественная структура Сознания

 Процесс Осознания

 •Сознание и Коллективное сознание – возможности

 Механизм Веры

 Язык

 •Язык – истоки

 •Язык и границы

 Звук
 
 Слово

 Знание признака

 •Знание звучания

 •Знания связи

 Значение

 Контекст


 Дополнения:

 Последовательность  частот звуков в Русском языке

 •Последовательность частот звуков в русском языке

 Особенности анализа языка

 ПравиЛА

 •“Лай”

 •“Делать”

 •“Глаз”

 Письменность и Счёт



 ИНСТРУКЦИЯ К "ПРОЧТЕНИЮ"

 
 От автора

 В процессе написания книг из серии “Рассказы детям о Языке”, я вдруг понял, что не хватает самой главной книги, без которой вы вряд ли сможете вообще понять, о чём я там рассказываю. Потому как необходимые для понимания этих книг знания оказались разбросаны в разных местах, а так это тем более трудно, потому как неудобно. И я решил собрать их все в одной книге, осознав которую, вы вполне уже сможете читать все остальные книги этой серии никак при этом особенно не напрягаясь, как некое лёгкое чтиво, вроде беллетристики. Так и появилась эта книга “Инструкция к прочтению”.

 Да, дети, она тяжела к пониманию, потому как содержит не столько знания фактов, сколько знания связей между ними. В смысле самих знаний фактов в ней ровно столько, чтоб эти самые знания связей возможно было вообще осознать, ничуть не больше. Но, в результате этой вашей очень тяжёлой, требующих огромных усилий и времени мыслительной работы, - осознания знаний связей, - вас ждёт невиданная награда. А невиданная она потому, что весь этот Мир, что есть вокруг вас - Действительность, - вы сразу увидите тогда совершенно в другом, до толе вам неизвестном свете. А в родном вам русском языке вы вдруг услышите много такого, о чём раньше совсем даже не догадывались. Открывайте же книгу скорее!- поверьте, она того стоит. А потому удачи вам, терпения и сил!

 Но прежде, чем мочь говорить вообще о Языке, нам придётся хотя бы немного осознать, что есть Сознание, Коллективное сознание и знания. Потому как без этих базовых знаний осознать, что есть сам Язык вообще невозможно. Начнём с Сознания.


 Сознание


 Совокупность знаний как невещественная структура Сознания
 

 Уже в своём вступительном слове я употребил слово “знание”, хотя в каких-то случаях (контекстах) вполне возможно обойтись и без него. Но только не в нашем случае (контексте), - “знание фактов” отличаются от просто “фактов”, или “знания связей” от просто “связей” тем, что таким образом я обозначаю сам тот контекст, в котором собираюсь о них (фактах и связях) говорить. И этим контекстом, безусловно, является Сознание, - именно в нём, и нигде больше только и могут существовать невещественные знания.

 Вещественные же знания это всё то, что в Действительности имеет в том числе и вещественную форму, т.е. может восприниматься нашим Сознанием посредством соответствующих органов чувств как вещество. А уже, будучи воспринятыми нашим Сознанием, они удерживаются в нём как знания, т.е. в их невещественной форме, т.е. в виде циклических процессов. При этом, напоминаю, ничего вещественного и невещественного в Действительности нет, потому как это лишь граница в нашем Сознании необходимая для правильного хода в нём процесса Осознания. Таким образом, -

 - знания в Сознании, - это невещественные циклические процессы.
Формируются знания из признаков, которые поступают в Сознание в невещественном их виде через информационные каналы (т.е. через те, что проводят информацию исключительно только в её невещественном виде), в том числе от наших органов чувств, как бесконечный поток информации. А бесконечный он потому, что вся Действительность вокруг нас это прежде всего Процесс. А он относительно нашего Сознания с его очень скромными возможностями (ограничениями) бесконечен. А это значит, что мы никогда не сможем объять его весь, целиком, а только если какую-то часть его, какой собственно и является, в том числе признак.

 Ещё раз, - чтобы мочь осознавать или Действительность как Процесс, или Процесс как Действительность (это зависит от того, как мы их собираемся воспринимать), однажды мы таки научились этот бесконечный поток информации от наших органов чувств у себя в Сознании делить на “кусочки”, - признаки. А уже с помощью мыслительных механизмов Сознания (структур связей) делать потом из этих “кусочков” элементарные знания, - невещественные циклические процессы. Собственно совокупность этих мыслительных механизмов с этими их способностями, и с теми циклическими процессами, что они делали, и стала однажды нашим Сознанием.

 В контексте Сознания кроме слова “знание” я употребил ещё и слово “циклический”. Меж тем как сами вы привыкли иметь дело с этим словом совсем в других контекстах, а значит и с другими его там значениями. А разные они (значения) там потому, что совокупности знаний из структуры значений этого слова, - “циклический”, - там тоже разные. В смысле вовсе не все знания, что вообще есть в структуре того или иного слова используются в том или ином его контексте, а если только часть из них. Отсюда разные значения одного и того же слова в разных его контекстах.
Если же значения одного и того же слова в контекстах совпадают, то это значит что и сами эти контексты совпадают, в смысле являются абсолютно одинаковыми. Или один контекст так является частью другого, большего контекста, т.е. они соотносятся как множество и его подмножество. Отсюда следует, что для любого слова конкретный язык, которому оно и принадлежит, является его максимально возможным контекстом вообще. А совокупность всех знаний соответствующих слову в языке, это и есть его структура значений в языке.

 Ещё раз:

 - Структура значений слова в языке, это совокупность вообще всех его знаний признаков объединённых соответствующими знаниями связей,  что у этого слова в нём есть.

 Т.е. - ещё раз, - структура представляет собой не только знания признаков, но и знания связей, что эти знания признаков в структуру значений вообще объединяют. Не будет знаний связи, не будет и самой структуры значений, а значит и самого значения слова, - набор одних только знаний признаков значения не имеет и иметь не может. Примерно как штабель кирпичей вовсе ещё не является домом. При этом одной какой-то структуре значений в языке может соответствовать только одно какое-то знание звучания. А вот одному знанию звучания вполне уже могут соответствовать несколько структур значений. В противном же случае так в языке возникнет двузначность, а это в нём недопустимо. Потому как таким языком просто невозможно будет пользоваться.

 В русском языке существует множество слов, которые имеют одинаковые знания звучания, но у них абсолютно при этом разные структуры значений. И не только, зачастую и сами структуры знаний звучания у них разные (например “со-рок” и “сор-ок”), отсюда и значения у них тем более разные. Проще говоря, одному и тому же знанию звучания в русском языке может соответствовать несколько разных структур звучаний и несколько разных структур значений. (Для различия разных структур звучаний одного и того же знания звучания в речи используется ударение.) Слова с абсолютно одинаковыми структурами звучаний, но разными структурами значений в русском языке называют “омонимы”. Однозначность омонимов в языке задаётся их взаимодействием с контекстом, в котором они и используется. (Впрочем, об этом подробнее дальше, в главе “Контекст”.) Ещё раз, - ударение является одним из способов различать похожие знания звучания. В смысле, похожие по конструкции “произношение-написание”, но отличные по ударению слова соответствуют разным же значениям, а значит и сами такие слова являются разными.

 - Значение слова в том или ином контексте языка, это совокупность части знаний из структуры значений этого слова используемая для данного контекста.
И как следствие этого, - если мы значение слова при переносе из одного контекста в другой контекст по какой-то причине (например, отсутствует необходимое знание в самой структуре значений слова) ни чуть-чуть не изменим, то процессу Осознания нашего Сознания с прежним (из контекста, откуда переносим) значением этого слова может не получиться уже в другом его контексте (куда переносим) сформировать соответствующий циклический процесс (знание). Или, ещё проще, - само такое слово с таким своим значением в другом контексте смысла тогда иметь не будет. А ведь так очень легко потом можно запутаться, или даже совсем ошибиться. Самый же простой способ, чтобы избежать возможной ошибки, это взять и расширить существующую структуру значений слова за счёт добавления в неё необходимых знаний.

 Новые знания появляются постоянно, в смысле количество их постоянно только растёт. В том контексте развития, в котором мы, как форма Жизни “человек”, находимся последние несколько десятков тысяч лет, сам процесс этот постоянно только ускоряется. Но не стоит думать, что так будет всегда, и связано это прежде всего с ограничениями, что данный процесс определяют. Впрочем, тема эта больше касается Сознания, а потому не здесь.

 А здесь нам применительно к Языку сейчас следует понимать важнейшее из этого следствие, а именно, - Сознание, как и его процесс Осознания, в своих возможностях весьма и весьма ограничены, а потому структура значений того или иного слова не может вместе с количеством в ней знаний расти бесконечно. Когда количество знаний в ней становится критическим, в смысле уже невозможным к её осознанию Сознанием, происходит её детализация на две отдельные новые структуры значений. Отдельность новых структур определяется прежде всего знаниями связи, что в каждой из них присутствуют, - они в них разные. В то время как знания самих признаков в новых структурах могут быть и одинаковыми.

 Изначально, сразу после детализации, совместное количество одних и тех же знаний в обеих новых структурах значений совпадает с количеством знаний в их общей исходной структуре значений. Но уже достаточно скоро, в результате процесса накопления знаний вообще, в новых структурах значений, - в каждой в отдельности, - накапливаются свои собственные новые знания, соответствующие тем знаниям связи, что в них безусловно присутствуют.

 При этом не следует забывать, что при постоянном росте количества новых знаний всегда одновременно происходит, пусть сравнительно и не такой большой, но обратный процесс исчезновения уже существующих знаний из структуры значений. (А порой и вовсе из языка, это когда из Действительности исчезает сам признак, - не будет признака в Действительности, а значит и не будет знания о нём в Сознании.) А это в свою очередь значит, что так не будет и знания звучания, которое этому знанию признака когда-то соответствовало. А всё вместе это значит, что самого такого слова в языке тоже тогда уже не будет. Таким образом, структуры значений уже существующих слов в Языке постоянно изменяются не только за счёт появления в них новых знаний, но и за счёт исчезновения в них старых знаний.

 В нашем случае знание “циклический” это очень сложное знание, т.е. оно само представляет из себя достаточно сложную структуру знаний, а потому для осознания его целиком нам понадобится очень и очень большой контекст, - одним абзацем здесь точно не отделаться, - дай бог, чтоб хоть какое-то его знание возникло у вас уже к концу этой книги. ( На самом деле для более-менее полного его знания вам понадобятся как минимум ещё знания контекстов физики, математики и химии. Поэтому, или предварительно изучите их самостоятельно, или возьмите здесь на веру.) Потому как нужны они нам уже здесь и сейчас, вот самые основные из них.
В нашем контексте “циклический” (процесс) значит “вечный”, а это значит, что в структуре его значений присутствует знание “вечный”. (А кавычки в первом случае у “вечный” потому, что сама такая вечность весьма относительна вечности вообще. Т.е. циклический процесс однажды возникнув в Сознании (будучи им создан) может потом существовать в нём вечно, при условии отсутствия всяких на него там воздействий. А смерть Сознания, это и есть то самое воздействие, в результате которого существование в нём циклического процесса прекращается. Потому и сам процесс “вечный”, в смысле само его вечное существование (а сам он может!) зависит от совершенно даже не вечной формы Жизни (которая совсем не может), в Сознании которой он и находится, - “закончилось” Сознание, а с ним закончился и циклический процесс (знание) в нём.

 И ещё, “циклический” значит в том числе [повторяющийся], в смысле это значит бесконечное повторение одного и того же цикла. А, чтобы знать, что это именно один и тот же цикл, необходимо и достаточно знать его структуру. Но только вовсе не знание самой структуры цикла процесса для нас сейчас главное, а именно знание, что существование цикла и существование структуры это для циклического процесса одно и то же, - нет цикла без структуры и нет структуры без цикла. А это значит, что одно без другого существовать просто не может. (Примерно как у мячика не может быть повторяющейся замкнутой невещественной траектории (цикла) полёта, если для этого нет соответствующей вещественной структуры из футболистов.)
На самом деле для нас сейчас гораздо более важно даже не это, несомненно, одно из важнейших для понимания что есть Сознание знание, а совсем другое знание, являющееся следствием из него. А именно:

 - Посредством одной структуры всегда можно отобразить уже другую структуру.
А это и есть необходимейшее условие, чтобы мочь посредством нашего Сознания вообще отображать весь Мир вокруг и внутри нас. (Мир, это доступная нам, т.е. нашему Сознанию, посредством органов чувств с приборами и инструментами Действительность.) Потому Действительность мы и воспринимаем как Структуру, т.е. как элементы и связи между ними (”всё в этом Мире взаимосвязано”). Но только мочь, это ещё не значит делать, - да, отображать этот Мир определёнными весьма небольшими частями наше Сознание ещё может, вот только собственных возможностей у него для  отображения его сразу всего целиком маловато. Это следует уже из устройства, причём достаточно простенького, самого нашего Сознания и его процесса Осознания (и из представления, что при соответствующей границе Сознание находится внутри Действительности, а не, наоборот, со всеми отсюда вытекающими следствиями, - подробнее о процессе Осознания здесь же, но чуть дальше).

 Потому как процесс Осознания, - как и элементарные циклические процессы знаний вообще, - он тоже линейный. (Похоже, что процесс Осознания однажды развился из некого циклического процесса знания.) В то время как более сложные знания образуются как совокупности этих элементарных знаний, а структуры самих таких совокупностей уже совсем даже и не простые, в смысле совсем и не линейные, а нелинейные.

 (Чтобы понять, с какими проблемами сталкивается Сознание при осознании той или иной структуры знаний, попробуйте для начала рассказать кому-нибудь на словах план, допустим, структуры улиц вашего города. И посмотрите, когда (при какой такой сложности самого этого плана - структуры улиц) “кто-нибудь” (модель подопытного Сознания), будет уже не в состоянии после вашего рассказа нарисовать его, - во время рассказа рисовать и тем более дорисовывать план нельзя. Для каждой новой попытки следует использовать другой план другого города, - так исключается из эксперимента эффект долговременного запоминания.)
Из всего этого вам необходимо сейчас понимать только одно, - процесс Осознания никогда не использует всю структуру значений какого либо слова целиком, всегда если только часть её, - по другому осознать нелинейное линейным просто невозможно.

 (Кстати, именно такие нелинейные структуры, какими являются вещественная структура связей в Сознании и невещественная структура знаний в Сознании, я сейчас пытаюсь объяснять посредством абсолютно линейного мыслительного инструмента “письменность”. А это, если только и возможно, то исключительно  в соответствии с определёнными ограничениями. (В противном случае, любой из нас давно бы мог рассказать кому-то “Джоконду” Леонардо да Винчи ещё по кнопочному телефону.) Потому не верьте никому, кто посредством той же книги обещает вам объяснить структуру чего-либо, - стоит такой структуре быть чуть сложнее, чем прямая линия, как это становится уже практически невозможно. Тем более, если этой структурой является Сознание или Язык. Потому не пеняйте сильно на меня, если вам покажется, что где-то я не совсем последователен, я здесь ни при чём, это всё она, нелинейность.)

 И последнее слово, которое я употребил в контексте определения, что есть знание, - “невещественный”. Сама его конструкция, - “не” спереди, - предполагает существование ещё одной возможности, а именно “вещественный”. Нам же сейчас важно понимать, что ничего вещественного и невещественного в Действительности нет. Потому как это граница, а границы существуют только в нашем Сознании для более эффективной работы его процесса Осознания. И теперь, каждый раз, встречая в тексте любое из этих слов, знайте, вы так уже находитесь в контексте Сознания.
О том, что невещественная структура знаний в нашем Сознании существует, можно узнать, поставив следующий достаточно простой эксперимент! ( - сразу предупреждаю, ставить вторую часть этого эксперимента следует только исключительно мысленно!):

 - Выньте компьютер из розетки, выключив его таким образом, а потом через некоторое время снова включите, - с ним ничего страшного не произошло, - чуть собравшись с “мыслями” он, как и прежде до этого, снова готов к работе.

 А теперь то же самое проделаем с Человеком (мысленно!),-

 - Выключите все жизненные функции Человека, а через некоторое (достаточно длительное) время одну за другой все их снова восстановите. И вот перед нами Человек, который самостоятельно дышит, слышит, видит, нюхает, осязает и т. д. Но который при этом совершенно ничего не понимает! Что с ним не так?
Оказывается, ещё до выключения всех функций Человека, у него было то, чего нет у сегодняшнего Искусственного разума, а именно, - у него была невещественная структура знаний в Сознании. После выключения всех его функций, а значит и Сознания в том числе, она просто оттуда исчезла, её там не стало. А через включение Человека обратно “включить” в том числе и то, чего у него уже нет, невозможно. Включению функций достаточно некого импульса, но только не для невещественной структуры, её прежде надо ещё и создать.

 Таким образом,

 - Сознание, это всегда две структуры, - вещественная структура связей и невещественная структура знаний.

 Ещё раз, - одним из следствий этого эксперимента является то, что Искусственный разум в отличие от человеческого Сознания, оказывается, оперирует вовсе и не знаниями, а потому у него тем более отсутствует их невещественная структура. А это и есть основное отличие разума формы Жизни (Сознания) от Искусственного разума.

 Да, жить можно и вполне без невещественной структуры знаний в Сознании, но вот думать без неё уже не получится никак. (А потому сама такая жизнь будет так себе, специалисты - медики - сравнивают такую жизнь с жизнью овоща, и они правы.) А так как знания из которых невещественная структура знаний в Сознании состоит, мы “собирали” всю свою жизнь (начиная задолго ещё до своего “официального” рождения), то от того, как мы это делали, зависит и то, какой она у нас в результате получилась. Поэтому у каждого она очень индивидуальна, как индивидуальны и сами возможности Сознания, ею обладающего.

 А индивидуальность той или иной невещественной структуры знаний зависит как от видов знаний (от каких типов информационных каналов они поступили), так и порядка в котором они в Сознание поступали. Таким образом мы можем говорить о существовании архитектуры невещественной структуры знаний того или иного сознания. А потому одни и те же задачи сознания с разной архитектурой (невещественных структур знаний) будут решать очень даже по разному. Собственно это одна из причин, что имея одинаковые (по устройству вещественной структуры Сознания) мозги, мыслим мы при этом совершенно по разному. Чтобы лучше понять, почему это так, самое время изучить, что есть вещественные связи в Сознании.


 Совокупность связей как вещественная структура Сознания


 То, что у Сознания есть вещественная структура, так это, безусловно. Как, безусловно, и то, что я не знаю её абсолютно. А всё, что я здесь о ней рассказываю, следует из каких угодно знаний (Языка в частности), но только не из самих знаний вещественной структуры Сознания, - у меня их попросту нет. А это значит, что знания по вещественной структуре Сознания, что я вам здесь даю, на самом деле всего лишь следствия из других знаний. И первым таким следствием (знанием) будет то, что, -

 - Совокупность связей образует вещественную структуру Сознания, на которой реализуется невещественная структура знаний в Сознании.

 Только так и никак иначе, потому как вещественная структура связей Сознания, безусловно, является частью формы Жизни, в то время как невещественная структура знаний принадлежит ей уже опосредовано, потому как она в отличие от вещественной структуры именно что в нём (Сознании) находится, но только частью её (вещественной) формы отнюдь не является.

 Проще говоря, вещественная структура связей у нас у всех примерно одинаковая, а вот невещественная структура знаний у всех уже очень даже индивидуальная. Или совсем уже просто, - посредством вещественной структуры связей записано знание обо всей многомиллионолетней истории (развития) нашего Сознания, в то время как в невещественной структуре знаний записано знание об истории (развития) одной только жизни одной же конкретной формы Жизни, которой она и принадлежит. (Причём очень и очень фрагментарно, например насекомые, так те почти ничего из своей жизни не помнят, хотя Сознанием при этом безусловно обладают. Что говорить о насекомых с их относительно редуцированным (сильно ограниченным по своим возможностям) Сознанием, если даже такая форма Жизни как “человек” с самым развитым Сознанием вообще мало что помнит из своей жизни. Справедливости ради замечу, что жизнь насекомого гораздо короче и беднее событиями, чем у человека. )
Ведь вещественные связи, как и невещественные циклические процессы (знания) тоже обладают структурой, а это значит, что они тоже являются знаниями, но уже с несколько иными свойствами. И как знания они, безусловно используются в процессе Осознания. Более того, как знания они могут быть выражены уже за счёт других знаний, в смысле за счёт циклических процессов. Т.е., если по каким-то причинам в процессе формирования того или иного знания (процессе Осознания) непосредственно саму связь использовать невозможно, - новые связи в Сознании не возникают, а те, что есть, все уже заняты, - то их заменяют на знания связей. Или, проще говоря, на связи построенные уже исключительно только на знаниях, т.е. на циклических процессах.

 Естественно, что процесс формирования знаний (процесс Осознания) с использованием исключительно только знаний связей, а не самих связей, гораздо более трудоёмкий, чем он же, но уже с использованием и связей в том числе. Примерно как запись одного и того же числа в двоичной системе будет более громоздкой, чем в десятичной, например. А всё потому, что двоичная система записи предполагает использование большего количества знаний связи, нежели самих связей (различных цифр), чем это есть в десятичной записи. Проблема в том, что начиная с определённого возраста (возраст половой зрелости) новые связи у нас в Сознании уже не образуются. В то время как новые знания в него по- прежнему продолжают поступать. А потому единственная возможность их вообще усвоить (удержать), это использовать именно знания связи.

 (Кстати, как это работает запросто видно из примеров совсем недавних и недавних совсем времён. Из совсем недавних, - примерно триста лет назад в местах с благодатным климатом и условиями проживания европейцы впервые столкнулись со случаями, когда тамошние дети иногда пропадали из социума ещё в младенческом возрасте, т.е. когда они ещё совсем не знали языка. А возвращались же они в него обратно уже, будучи в  более (порой гораздо) старшем, возрасте. (Точнее не возвращались, а их возвращали, потому, как у самих пропавших никакого желания возвращаться обратно в социум никогда и не было.) Так вот, те дети, которых удавалось вернуть в социум до исполнения им 5-ти - 10-ти лет, довольно быстро научались языку и могли, таким образом довольно успешно потом социализироваться. Те же, кому при возвращении было уже примерно от 10-ти до 15-ти лет, делали всё это, - осваивали язык и социализировались, - очень и очень плохо. А вот после 16-ти и старше ни о каком таком освоении языка и тем более социализации речи быть уже не могло, эти совсем уже не дети на всю жизнь оставались потом животными.

 Что из этого следует? Из этого следует, что к возрасту полового созревания развитие формы Жизни “человек” как и его Сознания (части формы Жизни “человек”) заканчивается. Совершенствование ещё какое-то время потом продолжается, но только никаким развитием оно конечно уже не является (развитие предполагает качественные изменения, в то время как совершенствование предполагает количественные изменения). Как не происходит и образования новых связей в Сознании. Потому, если у маленьких маугли (сам термин заимствован у Р. Киплинга, который в своих рассказах так называл мальчика с похожей судьбой) ещё были все шансы за счёт постоянно формировавшихся в их сознаниях связей освоить язык, то только никак не у их старших товарищей по несчастью. У тех даже не то, что никакие связи в сознаниях уже не формировались, а и отсутствовали сами необходимые знания, посредством которых эти связи можно было бы заменить на соответствующие им знания связей. Короче, шансов на освоение языка у них не было никаких.

 (Для контекста нашего времени это выглядит так, - если маленький ребёнок и взрослый человек (пусть это будут отец и сын) попадут в абсолютно чуждую им языковую среду, то маленький ребёнок уже через два-три месяца будет общаться на новом для него языке не хуже, чем те его сверстники, для которых этот язык всегда был родным. А вот с его папой всё гораздо хуже, причём настолько, что до конца своей жизни он рискует так и не освоить полностью даже разговорную версию нового для него языка.)

 И, как обещал, ещё один пример из контекста недавних совсем времён, - в начале прошлого века во время борьбы с неграмотностью в СССР за одну и ту же парту сажали одновременно и детей, и взрослых. Нетрудно догадаться, что относительно детей все взрослые в таких школах оказывались абсолютно тупыми. Настолько, что после нескольких занятий они сами уходили из этих школ. Вы думаете, что сегодня у нас что-то изменилось? В смысле те же вечерние школы остались воспоминанием о глупой прихоти дураков о дураках конца прошлого века? Да ничуть! - дураки воистину бессмертны, вечерние школы существуют и до сих пор. Уверяю, никакого такого отношения к образованию вечерние школы никогда не имели, потому как просто иметь не могут, - закон Природы, а с ним даже дуракам ничего поделать невозможно, если только принять таким, каким он есть. (Имеется в виду, что знания самих новых фактов в вечерних школах получить ещё возможно, но только не знания связей между ними, - скажите, а на кой чёрт тогда такие знания вообще нужны?)

 (Кстати, о “бессмертности” дураков. В бессмертности дураков проявляется одно из основных свойств Коллективного сознания математической природы, а именно, - его всегда можно разделить поровну по количеству самих сознаний и количеству удерживаемых в них знаний. Таким образом, ту половину, сознания в которой обладают количеством знаний ниже среднего, мы назовём “дураки”. А ту половину, сознания в которой обладают количеством знаний выше среднего, мы назовём “умными”.

 (Несколько упрощённое представление, потому как на самом деле зависимость там не просто от количества знаний вообще, а и от их типов тоже.) Таким образом “бессмертность” дураков заключается вовсе не в них самих, - сами они как формы Жизни бессмертными быть не могут по определению, - а в “бессмертности” самой возможности деления сознаний Коллективного сознания на “дураков” и “умных”. Отсюда, - “Дураки будут всегда”, “От дураков никуда не деться”, “Куда же без дураков?”, и т.д., и т.п.)

 Другим важным свойством связей помимо особенностей их развития является сама их структура. В смысле, чем сложнее структура, которую образуют связи, тем совершеннее само Сознание, которое такой структурой обладает. И совершенность эта заключается в возможности Сознания удерживать большее количество знаний, поясню.
Отдельные связи никакого интереса для Сознания не представляют, на таких невозможно существование циклических процессов (знаний). Для того, чтобы образовывать структуру, связям необходимо пересекаться. Только так, - в структуре, - и никак иначе можно вообще удерживать потом знания. И, чем больше пересечений связей и самих связей в пересечении, тем таким образом больше у структуры становится самих возможностей удерживать знания. Или, чуть по - другому, возможно самих знаний так в структуре удержать гораздо уже больше.

 Чтобы лучше понимать, что есть структура, а что есть знания в этой структуре, предлагаю вам следующую аналогию. Представьте себе, что наше Сознание это город, тогда улицы в этом городе будут связями, а все вместе они будут структурой. А любой замкнутый маршрут в этом городе и будет знанием. И здесь интересно, - представьте себе, что вы турист (процесс Осознания), и ваша задача выйти из гостиницы и осмотреть хотя бы часть города, но так, чтоб некую конкретную достопримечательность (совсем не на той же улице, где и находится ваша гостиница) посетить обязательно. Проще говоря, вам надо таким образом сформировать замкнутый маршрут, т.е. знание. Возможных маршрутов (знаний) у вас может быть множество, но это пока мы не наложим на вас (процесс Осознания) некоторые ограничения. И первое из них, - это должен обязательно быть пеший маршрут. Таким образом, возможных маршрутов (знаний) у вас сразу стало меньше. Добавим второе ограничение, - у вас, простите, недержание (мои соболезнования). Что значит, что для вас пригодятся теперь только те маршруты (знания), во время которых вы сможете, время от времени посещать туалет. Продолжим, добавим ещё одно ограничение, - вы, увы, одноногий (и снова мои искренние соболезнования), возможных маршрутов (знаний) стало для вас ещё меньше. Дальше не продолжаю, там совсем уже всё плохо, там вы безногий, а это значит, что увидеть достопримечательность вам, к сожалению, никогда уже не суждено.

 Пусть немного и грустная, но всё же это прекрасная аналогия работы процесса Осознания нашего Сознания с учётом возможных у них обоих ограничений. Если вы мысленно с ней немного поэкспериментируете, то сможете так обнаружить массу интересных следствий. Например, если в вашем городе (Сознании) почему-то возникнет “дыра” (последствия точечной бомбардировки, провала грунта, массовой аварии, и т.д., - главное, чтоб с обязательной потом невозможностью вообще там прохода) при соответствующих возможностях вам один чёрт вполне может получиться достопримечательность осмотреть. Примерно как в случае с голограммой, - даже без какого-то у неё кусочка вполне возможно увидеть всё, что на ней изображено.

 Или, в самом начале возникновения Языка представители формы Жизни “человек” могли формировать (и соответственно различать) исключительно только объединения (не обязательно слова, но и предложения тоже, - тогда это было абсолютно одним и тем же контекстом) конструкции [ ], [[ ] [ ]], [[[ ] [ ]] [ ]], [[[[ ]] [ ]] [ ]] [ ]], и т.д., - в смысле линейные по сути и с количеством элементов в объединении ограниченным возможностями самого Сознания и его процесса Осознания. Но, по мере развития структуры Сознания, усложняется и сама структура используемых слов в Языке, например : [[[ ] [ ]] [ ]] [[ ] [ ]], и т.д. - Удивительно, правда? - посредством визуализации Языка (в смысле создания мыслительного инструмента “письменность”) мы теперь так воочию можем наблюдать постепенное развитие вещественной структуры нашего Сознания!

 И т.д., - здесь начинается скорее знание о самом Сознании, нежели о Языке, его части. Только тема это большая, чтоб сейчас её раскрывать, тем более, что такой задачи здесь мы и не ставили.


 Процесс Осознания


 Постоянное стремление совершенствовать невещественную структуру знаний в Сознании является одним из проявлений нашего Инстинкта, потому как связано это с процессом Жизни вообще. Без накопления соответствующих знаний мы просто не смогли бы в этом Мире жить, - а преуспевать в нём тем более, - в этом постоянно меняющемся Мире. И первые свои знания о Мире ребёнок получает совсем ещё до рождения и вовсе даже не от органов чувств, которых у него как таковых тогда ещё нет, а от просто органов, которые у него уже есть безусловно. В смысле первые свои знания он формирует не из признаков Действительности, а из признаков самого себя как формы Жизни, - части Действительности, - так как её самой для него тогда просто ещё не существует.

 Предполагается, что всё это происходит, когда сами мыслительные механизмы необходимые для получения знаний у него уже сформировались. А они и есть зачатки его сознания, которое будет потом сопровождать его на протяжении всей его жизни. Проще говоря, так вещественная и невещественная структуры Сознания возникают у нас одновременно. Также одновременно они и будут развиваться дальше, пока происходит процесс развития нашей вещественной формы Жизни. Ведь Сознание при том при всём по своей природе является всего лишь частью формы Жизни. Когда же процесс развития вещественной формы Жизни у нас закончится, то закончится и процесс развития вещественной части нашего Сознания, а именно совокупности в нём вещественных связей. Напоминаю, процесс накопления знаний, это вовсе не процесс развития Сознания, это процесс его совершенствования, в смысле увеличения количества того, что итак появилось однажды в результате процесса развития. (Это в нашей терминологии, - мы вполне могли поменять у этих слов их значения.) Знания в невещественной структуре Сознании могут накапливаться ещё долго после окончания процесса развития формы Жизни, порой до самой её смерти, в то время, как развитие вещественной структуры Сознания заканчивается с достижением ею половой зрелости. (Здесь необходимо уточнить саму границу, что есть половая зрелость, чтобы само это высказывание таким образом стало [ИСТИНА].)

 Ещё раз, - новые знания связи во время развития связей возникают на новых же связях. С окончанием появления новых  связей (время половой зрелости) новые знания связей формируются как совокупности уже существующих связей.

 Именно необходимость как можно более эффективно использовать уже существующие знания вынуждает наше сознание уже на этом этапе образовывать из них структуру, чего без использования знаний связи сделать ему просто невозможно. Невещественные знания связей формируются непосредственно на вещественных связях, которые в свою очередь возникают за счёт развития самой формы Жизни. И это тот самый случай, когда вещественная и невещественные формы одного и того же знания полностью ещё совпадают. Или, говоря по - другому, это и есть связь между вещественным знанием (генетической информацией посредством которой у нас в сознании в процессе развития были со временем реализованы вещественные связи) и невещественными знаниями (циклическими процессами, которые были созданы на основе признаков полученных по информационным каналам органов чувств и просто органов в том числе).

 Таким образом, эти самые первые знания в нашем сознании, будучи невещественными циклическими процессами, оказываются накрепко “связанными” с конкретными же вещественными связями и вне их просто существовать уже не могут. В отличии от последующих знаний признаков, которые от конкретных связей совсем не зависят, а зависят лишь от складывающейся в соответствии с последовательностью процесса накопления этих знаний архитектуры невещественной структуры знаний в сознании.

 Ещё раз, - знания связи формируются в Сознании, чтобы отразить те изменения его связей, что безусловно в нём происходят. Направлены они на создание невещественной структуры знаний Сознания. Проще говоря, они необходимы нам для представления посредством невещественных знаний, что есть вообще вещественная структура нашего Сознания. Без этих знаний использовать вещественную структуру связей в процессе Осознания будет просто невозможно. (Примерно, как при необходимости выйти в поход, - процесс Осознания, - у вас с собой не окажется карты, - необходимых знаний связи.) Именно возникновение разветвлённой структуры связей приводит со временем к появлению у нас способности к образному мышлению.

 (В принципе навыки образного мышления в той или иной степени сложности присутствуют абсолютно у всех сколь-либо развитых форм Жизни для тех или иных их органов чувств, - а сами формы потому и развитые, что такие навыки у них безусловно уже есть. Но такого абсолютного их совершенства применительно к тем же звукам (знаниям звучания) больше других достиг именно Человек. Поэтому сегодня Человек является единственной формой Жизни, которая обладает столь развитым Языком. Из других же форм Жизни, что касается наличия у них развитого Языка, дальше всех продвинулись китообразные и приматы. Но вот только ни возможности их Языка, ни тем более возможности их Сознаний, даже близко сегодня к человеческим ещё не приблизились. Впрочем, эта тема уже о самом Языке, к ней мы ещё вернёмся чуть позже, а сейчас же нас интересует пока исключительно только процесс Осознания.)

 Сам по себе процесс Осознания очень прост, в основе его точно такой же мыслительный механизм, как и те, что из признаков (информации) поступающих от органов чувств формируют циклические процессы знаний и в том числе их совокупности, - каждый механизм от только ему соответствующего информационного канала. Проще говоря, однажды один из таких мыслительных механизмов начал формировать знания не из признаков, что он получал до этого по каналам от органов чувств, а уже из самих знаний, что предварительно в Сознании были сформированы. Таким образом однажды в Сознании на его основе и возник мыслительный механизм, который никоим образом не был уже связан ни с органами чувств, ни с органами вообще, а только был связан исключительно с самим Сознанием, потому как взаимодействовал уже исключительно только с удерживавшимися в нём знаниями. А это и был мыслительный механизм процесса Осознания.

 Безусловно, быстродействие Сознания с таким механизмом Осознания несколько пострадало, но это был пустяк по сравнению с тем преимуществом, что теперь посредством его оно могло использовать, в том числе и “память”, т.е. все те знания, что в Сознании на данный момент удерживались. Проще говоря, теперь каждый раз, прежде чем что-то сделать, форма Жизни “задумывалась”, т.е. включала процесс Осознания в собственном Сознании. В результате очередного цикла процесса Осознания оно или формировало, или не формировало соответствующий циклический процесс знания, на основании которого уже и предпринимало необходимое действие. (Сегодня о том, что кто-то в результате процесса Осознания сумел в своём сознании создать соответствующий циклический процесс (знание), мы узнаём по его фразе “Я понял!”, - можно и “Эврика!”, но это уже кому как нравится.)

 (Кстати, не следует думать, что процесс Осознания у нас такой уж и всемогущий, - ограничения, что действуют на него, в итоге делают его именно, что весьма ограниченным. Сами границы этих ограничений для собственного сознания вы запросто сможете определить экспериментируя с умножением чисел. Так большинство справляется с умножением двузначных чисел, но не более. Существует граница, т.е. предельная возможная многозначность используемых в умножении чисел, после которой никто перемножить их просто уже не сможет. Иначе говоря, даже если кому-то (чьему-то Сознанию) вполне уже возможно сформулировать некие сложные утверждения, то это ещё вовсе не значит, что потом обязательно найдётся кто-то (чьё-то Сознание) способный их осознать. Отсюда вопрос, - А зачем нам тогда такие утверждения вообще здесь нужны? Предполагая, что возможности сознаний читателей этой книги очень даже разные, я стараюсь формулировать в ней такие утверждения, которые большинство из них всё же в итоге смогли бы осознать (понять). При этом в любом случае предостерегаю вас, - эти утверждения реально очень трудны, но понять их вполне возможно, для этого потребуется достаточно большая мыслительная работа, что называется “с ходу” понять их просто у вас не получится.)

 Ещё раз, - да, Сознание может использовать в процессе Осознания все те знания, что в нём на данный момент удерживаются. Но именно из-за своих ограничений оно не может использовать их все в одном цикле процесса Осознания сразу. Это особенно хорошо видно из того, как мы общаемся друг с другом, - наши фразы, во-первых, чётко структурированы, и, во-вторых, очень короткие. Будь это иначе, мы просто не смогли бы понимать друг друга.

 Именно из осознания фраз мы в том числе запросто обнаружим, что процесс Осознания имеет чётко выраженное направление (порядок). Чтобы понять это, достаточно переставить местами слова в одной и той же фразе, общий её смысл (значение) обязательно при этом хоть немного, но изменится. Зная структуры значений используемых в этой фразе слов и те изменения, что происходят в значении самой фразы в результате перестановки в ней слов, мы запросто можем изучать структуру самих вещественных связей, что при формировании данной фразы используются, - правда, здорово? Примерно как по внешнему виду организма и его привычкам мы можем изучить и всё его внутреннее строение. Только вот само это “запросто” предполагает задействование в самом этом процессе Искусственного разума, потому как одним нам с нашим весьма ограниченным Сознанием с этим процессом никогда не справиться.

 Первыми, кто нашёл практическое применение свойства процесса Осознания “направленность” с использованием “древовидного” устройства вещественной структуры связей Сознания безусловно были математики.

 Именно они и придумали столь сложные (состоящие не из одного цикла) приёмы процесса Осознания как “дифференцирование” и “интегрирование”. Не вдаваясь в подробности самих этих приёмов, отметим их главное отличие, - у них абсолютно разные направления процессов Осознания относительно структуры Сознания (без разницы вещественной или невещественной, потому как невещественная без вещественной просто не существует, а Сознание без невещественной структуры знаний уже не будет Сознанием).

 Пожалуй для понимания нами Языка этих знаний о процессе Осознания будет уже достаточно, потому как рассказ о нём достоин отдельной книги, а значит не здесь. Но, если однажды нам встретится контекст, где приведённых здесь знаний окажется недостаточно, то мы просто необходимые знания в него же потом и добавим. А сейчас же продолжим...


 Сознание и Коллективное сознание – возможности


 Сознание, это хорошо, но Коллективное сознание, это ещё лучше. Всё дело в возможностях, а они у них разные, - сравним же их.

 Самым главным отличием возможностей Сознания и Коллективного сознания, из которого собственно и проистекают все их последующие свойства, будет время их существования. Если время существования конкретного сознания ограничено временем существования конкретной же формы Жизни, которой оно и принадлежит, то Коллективное сознание “вечно”. Потому как в его основе отнюдь не сама вещественная форма Жизни, а её невещественный “вечный” процесс передачи знаний от одной вещественной (невечной) формы Жизни другой. Из уже этой разницы много чего вообще следует.

 Сознание ограничено, в смысле ограничены его возможности, и это, безусловно. (Как и безусловна глупость фразы “человеческие возможности не ограничены”.) Впрочем, свою собственную ограниченность мы чувствуем постоянно, начать хотя бы с того, что с таким нашим Сознанием этот Мир ничем кроме как структурой осознавать мы больше не можем. А мы и осознаём, - сама эта книга призвана создать соответствующую невещественную структуру знаний в вашем сознании.

 Или умножаем числа, - границу собственных возможностей вы уже обнаружите, экспериментируя с парами двух-трёх и вряд ли более значных чисел. (История знает уникумов, которые умножали очень многозначные числа. Но они были полными идиотами, потому как ничего другого делать в своих сознаниях больше не умели. Потому как в отличии от нас, в вычислениях они использовали все возможности своих сознаний, что у них вообще были, а это значит, что на всё остальное их у них просто уже не хватало.)

 Или как мы вообще разговариваем, - наши фразы такие короткие уже потому, что длиннее мы просто не запомним. Представьте, фраза ещё не закончилась, и вы внимательно её продолжаете слушать, меж тем как её начало начинаете забывать. И, когда фраза закончится, смысл её осознать (создать в Сознании соответствующий циклический процесс знания) вы уже не сумеете.

 Да, мы помним всё, или почти всё (а при соответствующих “подсказках” точно всё), что с нами однажды в жизни происходило. Но, и у этого процесса есть свои ограничения, - продолжительность жизни самой нашей формы Жизни. А потому ей не нужны ресурсы для Сознания, которые ему в любом случае никогда потом не пригодятся. Поэтому, начиная примерно с шестидесяти лет, мы, если что и “запоминаем”, то только за счёт уже “забывания” чего-то. (Сами эти понятия потому в кавычках, что не соответствуют вообще ничему, нет таких процессов “запоминание” и “забывание”. А есть результаты процесса формирования невещественной структуры знаний в нашем Сознании, которые мы субъективно и воспринимаем как “запоминание” и “забывание”.) А потому должен расстроить вас, апологеты жизни вечной, - с такой нашей формой Жизни жить вечно, безусловно, возможно. Но вот из-за ограничений её Сознания, точнее невещественной в нём структуры знаний, сама эта структура в течении такой жизни постоянно вынуждена будет обновляться (как будто нам мало того, что с возрастом мы вместе с ней и так изменились). А это вопрос сохранения данной формой собственной индивидуальности, - зачем нам жизнь вечная, если со временем мы это будем уже “не мы”, а потом и “не “не мы””, и “не “не “не мы”””, и т. д.?

 (На самом деле этот вопрос гораздо сложнее и интереснее, чем на первый взгляд, кажется. Такой его трактовкой я лишь хотел подчеркнуть, что безусловно вечная жизнь возможна, -  но что это будет тогда за жизнь? Если сама её вечность предполагает ей быть процессом. А если это процесс, то каким он тогда должен быть? Таким образом, прежде чем говорить о жизни вечной, нам необходимо уточнить (детализировать) само понятие (знание признака действительности) “жизнь”. Ведь, говоря “жизнь”, мы подразумеваем гораздо больше, чем вообще называем. Потому, уверен, после соответствующей детализации самого понятия “жизнь”, сторонников вечной жизни будет существенно меньше, - увы, так устроен человек, он очень и очень индивидуален. В то время, как вечная жизнь такой его индивидуальности вовсе не предполагает, - это абсолютно взаимоисключающие понятия. Проще говоря, вечность и индивидуальность несовместимы. Пример тому многоклеточные организмы, - одноклеточные, однажды образовав между собой соответствующие связи, таким образом потеряли собственную индивидуальность. Проще говоря, жить по отдельности они теперь просто не могут, если только в “коллективе”.)

 Впрочем, достаточно пока о Сознании и его ограничениях, к ним мы ещё не раз будем возвращаться, а теперь поговорим о Коллективном сознании, точнее уже о его возможностях.

 Коллектив (людей), - это совокупность (людей) основанная на знании присущего им всем совместного признака.

 Коллективное сознание, - это совокупность сознаний всех членов коллектива с соответствующими знаниями связей между ними.

 Условие совместности, - элементы только тогда будут совместны (совместным множеством), когда обладают хотя бы одним общим для них признаком каждый. Сам такой общий признак и будет их признаком совместности. А само такое множество элементов и будет совместно по данному признаку.

 Вообще условие совместности является необходимым и достаточным при формировании знания целостности (множества), в том числе знания “коллектив”, а тем более “народ”  Например народы, как соответствующие коллективы, возникли на признаке совместности п-п генетической информации. Именно только по наличию одного этого признака и можно судить, является тот или иной коллектив народом или нет. Но это только в самом начале тот или иной народ определяло исключительно знание признака совместного приёма-передачи (п-п) генетической информации.

 Чуть позже и/или знание некого другого (главное, чтоб совместного) признака (языка, например), чуть ещё позже... и т.д., - сегодня, впрочем как и всегда, коллективы образуются где угодно, как угодно, лишь бы были для того соответствующие знания совместных признаков. Потому один и тот же человек (сознание), имея разные признаки совместности,  одновременно может существовать сразу в нескольких коллективах. А так как тема наша “Язык”, то и интересовать нас будут в основном коллективы (и коллективные сознания) основанные исключительно на знании того или иного признака Языка (проще говоря, какого-либо из языков).

 Коллектив “вечен”, потому, как я уже говорил, он в том числе ещё и процесс. (А “вечен” потому в кавычках, что всегда существует вероятность возможности полного его уничтожения, - она тем меньше, чем больше сам коллектив.) Именно потому, что процесс, он постоянно изменяется (детализируется) сам, а вместе с ним, таким образом изменяется (детализируется) и контекст в котором он существует (принцип индукции).

 Все эти изменения в свою очередь вызывают постоянный рост количества знаний в самом контексте. (И вот здесь, - стоп! - то, что дальше, нам здесь пока не пригодится. Напоминаю, мы сейчас осознаём только всё то, что так или иначе поможет нам потом в осознании самого Языка.)

 Количество возможностей удерживать знания у Коллективного сознания прямо пропорционально количеству его членов (сознаний) уже с их возможностями. Потому как, если какое-то знание есть хотя бы у одного сознания в Коллективе, то оно, таким образом, есть и у всего Коллективного сознания. И, наоборот, у отдельного сознания в Коллективе не обязательно есть все те знания, что есть уже вообще у Коллективного сознания. Из этого следует, что количество всех знаний в Коллективном сознании никак не меньше, чем количество знаний в каком-то отдельном сознании.

 Ещё раз, для того, чтобы правильно осознать всё то, что будет сказано дальше, надо чётко понимать, что “количество возможностей удерживать знания” и “количество самих удерживаемых знаний” значат очень и очень разное. Если количество возможностей удерживать знания Коллективным сознанием элементарно равно количеству возможностей всех его сознаний, то с самим количеством удерживаемых знаний всё совсем не так.

 Одно и то же знание может быть не обязательно у всех сознаний в Коллективе, - такая ситуация скорее для него исключение. А правило для него, - это существование одного и того же знания у какого-то промежуточного числа в нём сознаний. В любом случае существует такое соотношение количества знаний удерживаемых в Коллективном сознании, количества возможностей их удержания в отдельном сознании и количества сознаний в Коллективном сознании, когда в Коллективе обязательно возникнет ситуация, что одним только отдельным сознанием удержать все уже существующие в Коллективном сознании знания попросту будет невозможно.

 А возникнет она потому, что накопление знаний в Коллективном сознании происходит гораздо быстрее, чем развивается вещественная структура связей в Сознании. Следовательно, количество возможностей удерживать знания в Сознании однажды становится относительно меньше, чем есть уже вообще количество знаний в Коллективном сознании. А количество возможностей удерживать знания, как и количество самих знаний в Коллективном сознании увеличивается за счёт элементарного роста самого Коллектива, т.е. количества составляющих его сознаний. А процесс роста Коллектива происходит в сотни (а может и тысячи, - точно никто ещё не считал) раз быстрее, чем процесс развития Сознания с его возможностями в том числе. И т.д...

 А отсюда вопрос, - А зачем в таком случае излишние (которые уже не способно удерживать отдельное сознание) знания в коллективном сознании вообще нужны? Проще говоря, зачем Сознанию в Коллективном сознании знания, которые оно, один чёрт, знать уже просто не сможет? Да, это, безусловно, чем больше знаний в неком коллективном сознании, тем сильнее сам тот коллектив. Но ведь в таком случае отдельному сознанию придётся сначала из них выбирать, а потом может и вообще статься, что у каких-то членов одного и того же коллектива вообще может не оказаться общих знаний. Значит, таким образом, нарушится условие совместности, - необходимое и достаточное условие для существования Коллектива вообще. А, значит,  исчезнет и сам Коллектив как контекст, ведь таким он просто существовать уже не сможет.

 Сможет! - но только, если будет делать теперь это несколько иначе, чем вообще делал до этого. Именно так в Коллективе однажды появляется механизм Веры, а с ним и верующие.

 

 Механизм Веры


 Мы вот для чего в коллектив собрались? - Чтобы быстрее и больше получать знаний и большее же их количество посредством его же потом и удерживать (а не только п-п генетическую информацию друг другу, как думают некоторые). Потому как, чем больше есть знаний в Коллективном сознании, тем сильнее и успешнее сам Коллектив. Не так уж и просто это, - собирать и добывать знания, - чтобы потом вот так вот запросто от них ещё и отказываться. Тем более, что для отдельного сознания получение хотя бы одного какого-то знания посредством опыта (особенно часто это случалось на ранних стадиях становления коллективов) частенько сопряжена была с гибелью его самого, а вместе с ним и пропажей с таким трудом добытого знания. В то время как для Коллективного сознания даже такой печальный результат опыта тоже есть некое знание, которое само при этом, именно что в коллективе вовсе и не пропадает, а однажды полученное продолжает уже существовать в нём и дальше.

 Потому, когда случилось, что знаний в Коллективном сознании стало всяко больше, чем их могло удерживать отдельное сознание, то Человек решил ограничиться не доскональным всех их знанием, - такое для него было уже в принципе невозможно, - а только знанием самого факта, что некоторые из знаний вообще есть. (Вот в этом месте мне всегда хочется повторить знаменитое “Какой маленький шажок для одного человека, и какой огромный шаг для всего Человечества!” - Нил, я это сейчас правильно вспомнил?)

 Мы не знаем сегодня, кто первый однажды решил плюнуть на всё и вся и таки довериться тому, другому, исключительно только полагаясь на его слово (знание). На слово, как на называние знания и ничего больше, - без всяких на то знаний обязательных всех знаний связей и просто знаний (признаков) в структуре его значений, как если бы их там и не было вовсе. Но это был воистину революционный шаг, после которого у этого “кто” так возник механизм Веры, а уже с ним он точно был Человеком. Потому как именно признак “механизм Веры” в отличии от множества других признаков есть только у Человека, но абсолютно отсутствует у других (даже очень умных) животных.

 Очень отдалённо понять один из принципов (приёмов) действия механизма Веры, именно который и призван использовать столь “неполноценные” знания у нас в Сознании, можно на следующем примере.

 Математики довольно часто в своих рассуждения вынуждены оперировать объектами (числами, величинами, и т.д.) о которых они не знают ровным счётом вообще ничего, кроме того, что те есть наверняка. Они обозначают их как “x” (”икс”), что позволяет им совершать с ними действия совместно с подобными же им объектами. В процессе этих действий порой оказывается (всё зависит от полноты контекста, в котором они так используются), что для получения знания результата самих этих действий (контекста), все эти неизвестные объекты очень даже хорошо сокращаются (в смысле “исчезают”), а потому само их знание не является для получения знания результата необходимым. Таким образом, так для получения самого знания результата использовалось вовсе не знание признака “икс”, - потому как, один чёрт, мы его всё равно не знаем, - а именно что знания связей, которые в структуре значений результата используют в том числе и само это знание “икс”. А в случае с механизмом Веры там даже и этих знаний не надо, в смысле вообще не надо почти никаких знаний.

 (Кстати, “побочным” следствием появления механизма Веры было появление чуть позже него механизма обмана. Это не такой сложный механизм, как может кому-то показаться. Приёмы, которые он использует, можно пересчитать по пальцам, но! Уже из того, как он устроен, следует, что обмануть можно каждого. Потому со знаниями надо работать очень и очень аккуратно, исследуя и их самих, и связи между ними. А это, в свою очередь, очень и очень большая мыслительная работа. Какой-нибудь телепропагандист вовсе не зря получает деньги от подонков за придуманную им структуру (совокупности знаний) обмана, - потому как в своё время он потратил на неё достаточно времени, чтобы кто-то с ходу не мог бы запросто так вот потом его разоблачить. А потому нет ничего более удобного для подачи обмана, чем формат какого-нибудь политического ток-шоу. Ещё раз, - формат телешоу предполагает навязывание “истины”, а вовсе не поиск её.)

 Да, что обман, если человек настолько запутывается в своих знаниях, когда незаметно для себя вместо их самих привыкает использовать исключительно только их называния так, что может порой обмануть даже и сам себя. Например, я частенько слышу от верующих пожелание, чтобы бог однажды явился им. “Но, - спрашиваю я, - если вы с ним всё-таки встретитесь, то так вы обретёте знание о нём, а значит потеряете в него веру.

 Оно вам это на самом деле надо?” И с этого места у всех уже начинается всё очень по разному, потому как самой этой связи они никогда себе и не представляли.  Впрочем, это совсем уже другая история.

 А из того, как устроен механизм Веры, как он действует, следует, что мы сегодня все так или иначе верующие. И атеизм здесь совершенно ни при чём, - кстати, неверие, это одна из разновидностей Веры. (Как иметь принцип не иметь принципов уже сам есть принцип, так и не верить ни во что, это значить верить, что само “ничто” уже существует, а это и есть вера во что-то.) Потому забавно наблюдать, как спорят “верующие” с “неверующими”, - обычно они сами вообще не представляют, о чём так друг с другом спорят.

 Вера лежит, в том числе в основе столь точной науки, как математика. В ней это самые элементарные знания, которым достаточно просто быть, - они никак не доказываются, никак не объясняются, т.е. мы просто верим, что они есть. Всё, что мы можем узнать о них, так это их свойства, - проще говоря, каким образом они взаимодействуют с другими знаниями. Если бы таких элементарных знаний у нас не было, то мы не смогли бы познать вообще ничего, - уж так устроен процесс Осознания нашего Сознания, ему всегда необходимо что-то, от чего можно “оттолкнуться”. В противном случае сам процесс Осознания без таких (элементарных) знаний постоянно будет попадать на рекурсию, а значит никогда не закончится, а значит никогда не образует необходимое знание (- мы называем подобную ситуацию в Сознаний “сойти с ума”).

 Язык и Вера, безусловно, связаны. По Языку мы можем проследить, как в Коллективе формировался механизм Веры, - поначалу все звуки, что были в нём, сами по себе отдельно, а потом и в объединениях, имели собственные значения. Проще говоря, знанием значения такого объединения звуков было знание суммы их собственных значений с учётом их знания связи “порядок”. Пока однажды в Языке не появились слова (объединения звуков) которые имели только одно единственное собственное значение, как совокупности (объединения), а сами звуки в них уже не значили ничего. А это, с одной стороны, свидетельствовало вообще об изменившимся отношении Человека к знаниям, а с другой стороны, о начале подготовки, таким образом к созданию мыслительного инструмента “письменность”. Впрочем, это совсем уже другая история, а нас же сейчас и здесь интересует исключительно только Язык.


 Язык


 Язык – истоки

 Язык, - это мыслительный инструмент обмена знаниями Коллективного сознания, а это в свою очередь и есть способ их удержания в нём.

 В этом и заключается вся двойственность Языка, - с одной стороны он, будучи совокупностью знаний, несомненно, сам является частью невещественной структуры знаний Сознания со всеми вытекающими оттуда следствиями, а с другой стороны Язык образует Коллективное сознание, со всеми вытекающими уже из этого следствиями.
Знания, несомненно, существовали уже тогда, когда никакого Языка в Сознании даже и близко не было. Т.е. они образовывали соответствующие структуры (вещественную и невещественную) знаний в Сознании для лучшего отражения Действительности, но необходимости как-то обмениваться этими знаниями с другими же подобными Сознаниями тогда не возникало вовсе. Сама такая необходимость возникает только одновременно с появлением Коллектива. (Необходимость возникновения самого Коллектива является результатом взаимодействия очень большого, а потому и невозможного здесь к рассмотрению, количества процессов, - по этой причине факт возникновения однажды самого Коллектива мы примем здесь как данность.)

 Проще говоря, не было бы Языка, не было бы и Коллективного сознания, - одно без другого просто не существует, потому как это две грани одного и того же процесса, а именно, процесса накопления знаний. А потому, когда появляется Коллектив, то одновременно с ним начинают формироваться и Язык с Коллективным сознанием.(В отличии от Коллектива единственным необходимым и достаточным условием существования которого является наличие у его членов признака совместности, с Языком и Коллективным сознанием всё обстоит совсем иначе. Будучи отражением процесса накопления, знаний они сами являются процессами. В смысле по мере накопления знаний они развиваются и так постоянно меняются. Потому в отличии от того же Коллектива они, с одной стороны, не могут рассматриваться как некая данность, определяемая некими же неизменными условиями. А, с другой стороны, сами эти процессы, безусловно имеют соответствующие ограничения. Впрочем, это больше тема Сознания нежели Языка, а потому не здесь.)

 Преимущества возможностей Коллективного сознания в сравнении с возможностями Сознания очевидны, а потому сама разница в этих возможностях внутри Коллектива и стала той необходимостью, что в итоге привела к формированию в нём Коллективного сознания. Только одной необходимости мало, - что-то не наблюдаем мы сегодня у других форм Жизни (безусловно обладающих собственным Сознанием и уже живущих Коллективом), кроме как у формы Жизни “человек”, особенно как-то развитых собственных Языков и Коллективных сознаний, - потому как для реализации, какой либо необходимости нужны ещё и соответствующие возможности. Форме Жизни “человек” “повезло”, и они однажды у неё появились.

 Произошло это, по-видимому, в начале последних ста тысяч - миллиона лет, вряд-ли раньше. (Точнее не скажу, так здесь начинается вопрос границ, а они очень даже “размытые”, потому как таким образом мы имеем дело с процессами, а у них чёткой границы быть не может по определению.) Что-то случилось тогда со Средой, в результате чего форма Жизни “человек” вынуждена была сменить привычный для неё образ жизни, а с ним и свои навыки, умения и способности. Не вдаваясь в детали, скажу только, что так у неё в Сознании высвободилась огромная часть области ответственной за обоняние, - проще говоря, в новых условиях Среды ей просто не надо было уже так много как прежде нюхать.

 ( - Внимание! Последнее утверждение и всё, что из него следует далее, сегодня является всего лишь гипотезой. А потому к нему и следует относиться именно как к гипотезе.)

 И вот здесь для лучшего понимания, что же тогда произошло, самое время напомнить об архитектурах вещественной и невещественной структур Сознания. В соответствии с архитектурой Сознания знания одного и того же типа (от одного какого-то информационного канала) в Сознании располагаются областями непосредственно у мест, где сами эти каналы с ним соединяются. В результате же исчезновения необходимости в знаниях, сформированных из признаков, поступавших по информационным каналам обоняния, происходит потом постепенный регресс самих этих органов обоняния. Но только не мыслительных механизмов Сознания задействованных в формировании и обработке самих знаний из этих признаков. Потому как помимо обработки признаков обоняния они участвуют ещё и в работе большого числа других процессов связанных с Сознанием. И сама эта работа вовсе не предполагает какого-то их особенного регресса (упрощения) по аналогии с органом чувств “обоняние”.
(Кстати, из этого лишь следует, что Сознание у формы Жизни “человек” развилось задолго до появления у него самого органа чувств “обоняние”. Т.е. она, несомненно, уже умела думать, когда ещё даже не представляла себе ни чуть-чуть, - а как это вообще “нюхать”? Одновременно же с формированием органа чувств “обоняние” в Сознании происходило и формирование области (части структуры) ответственной за обработку признаков получаемых посредством этого органа чувств.
В смысле сама эта область возникает во вполне уже развитом Сознании и так в него и встраивается. В отличии от самого органа “обоняние”, который возникает по сути “с нуля”. )

 Ещё раз, в результате регресса органа “обоняние” у формы Жизни “человек” в её Сознании возникла интересная ситуация, - в нём появилась абсолютно работоспособная область, но при этом почти без всяких в ней знаний, потому как их просто уже не поступало в неё в количестве достаточном, чтоб ими можно было хоть как-то её заполнить, тем более всю целиком. Потому как, с одной стороны, использовать её под знания другого типа (заполнить знаниями из информационных каналов других типов) было совершенно невозможно, - архитектура невещественной структуры знаний в Сознании этого просто не позволяла (примерно так, как вы не можете у себя в доме попасть из одного подъезда в другой не выходя на улицу, тем более, если дверь другого подъезда оказалась приспособлена теперь только для прохода кошек.) А, с другой стороны, удалить саму такую область из вещественной структуры Сознания так просто было уже невозможно, она, в том числе уже использовалась в процессе Осознания, и не только (Примерно как один подъезд служит, в том числе и для придания прочности другим подъездам, в смысле так всему дому целиком. Потому как это не хвост какой-нибудь, который запросто взял и отбросил за ненадобностью и дальше пошёл. Ведь если убрать один подъезд, так может и весь дом, потом рухнуть, тем более, что кошек мы любим, частенько подкармливаем и гладим.)

 И тут случилось, то, что не могло, не случится, - смотрите! - форма Жизни “человек” перед этим неплохо уже не только нюхала за счёт соответствующего органа чувств, а и управлялась с самими знаниями этих (сформированных из признаков, полученных с помощью органа чувств “обоняние”) невещественных признаков действительности (запахами) посредством соответствующей области в своём Сознании. Мало того, что различала она их достаточно много, но она умела уже различать и их объединения, или, по- другому говоря, обонятельные образы. А ведь, напоминаю, это всё были знания невещественных признаков действительности “запах”, примерно с такими же свойствами, что и у знаний невещественных признаков “звук”. Более того, для них уже существовали необходимые связи в Подсознании (части Сознания), чтобы с этими знаниями невещественных признаков можно было образовывать необходимые же связи соответствия. (Проще говоря, с помощью мыслительных механизмов создавать соответствующие им совокупности (образы) знаний, а затем осознавать (сопоставлять), кому именно данный образ принадлежит.)

 (Кстати, и здесь необходимо это обязательно отметить, мне потому нравится сама такая гипотеза, что признаки действительности “запах” на поверку являются самыми что ни на есть вещественными. Потому как представляют из себя вполне же вещественные молекулы. Таким образом формирование из этих признаков знаний напоминает чем-то (чем именно мы сегодня точно ещё не знаем, потому как знаем только начальные и конечные стадии самого этого процесса, но только никак не то, что между ними находится) процесс формирования в Сознании невещественной структуры знаний на основе вещественной структуры его связей. Или, проще говоря, переход генетической информации уже в знания, как весьма сложную связь, что между ними вообще существует.)

 Красота! - всё необходимое для создания мыслительного инструмента “Язык” форма Жизни “человек”, выходит, получила уже полностью готовым.

 (Вот останься она тогда в том тёплом, липком своём болоте, с деревьями посреди него, то где бы мы сегодня были?) Необходимо было только данную область её Сознания подключить к соответствующему её информационном каналу (органа чувств “слух”), - не знаю как, но однажды и это ей удалось. Так у формы Жизни “человек” возник мыслительный инструмент Коллективного сознания Язык. (Проще говоря, потеряв в обонянии, мы в итоге получили Язык.)

 А дальше оставалось только развивать то, что уже и так у него было. Другое дело, что и сама невещественная структура знаний, и вещественная структура связей развивались на начальном этапе (когда знаний было не так, чтобы много) примерно с одинаковой скоростью, - это не столь для нас сейчас важно. А важно сейчас понимать, что развитие Языка стало, таким образом звуковым (а с изобретением письменности уже и визуальным) отражением процесса развития самого нашего Сознания, что его вещественной, что невещественной структур. Удивительно, правда? - с помощью Языка теперь мы можем следить, в том числе за тем, что в действительности вещественным не является (потому как это процесс), - за развитием невещественной структуры знаний в собственном Сознании.


 Язык и границы


 Сегодняшние понятия о Языке, или какой-нибудь его детализации (языке) используются лингвистиками без сколь либо обозначенных для них границ, - оперировать такими, это как пытаться рисовать муху в натуральную величину малярными кистями, если что-то потом и получится, то очень и очень приблизительно, а значит и плохо. Тем более плохо будут представлять себе контексты с такими понятиями люди, на которых они и направлены. Этим обстоятельством пользуются различного рода мошенники и псевдоучёные, лингвистики в частности, софистики, пропагандисты, просто пропагандоны, и т.д., чтобы таким образом запудрить остальным мозги ради своих, совсем даже не безобидных, собственных целей. Впрочем, достаточно, довольно с них, поговорим о границах в Языке, зачем они вообще в нём нужны.

 Но прежде напомню, - никаких границ в Действительности нет, они есть только в нашем Сознании, и необходимы для более эффективной работы в нём процесса Осознания. Проще говоря, чтобы что-то осознать, нам необходимо использовать понятия с достаточно чёткими границами. В противном случае знание, которое мы так получим, тоже не будет иметь чётких границ, а это значит, что будет оно тогда очень и очень приблизительным. А пользоваться таким, согласитесь, весьма и весьма неудобно, - саму Действительность мы тоже будем так осознавать очень приблизительно. Рассмотрим, же к чему ведёт такой подход на примере Языка.

 С одной стороны Язык, это процесс, а, значит, как и любой процесс вообще он чётких границ иметь не может. С другой стороны, чтобы лучше его осознавать, нам эти границы обязательно ему следует задать. И тут возникает проблема, - задать границы можно только тому, что уже безусловно осознаешь. И тем точнее, чем лучше это “что” осознаёшь. И это наше рассуждение вовсе не будет софизмом, - “чтобы осознать необходимо осознавать”, - если мы только допустим возможность детализации самого Языка как знания (признака сознания). А с самой такой возможностью и сам софизм становится вполне “нормальным” (по Томасу Куну) утверждением: “Чтобы осознать (Язык как Процесс) необходимо (лучше, в смысле детальнее) осознавать (его как Структуру) ”.

 (Кстати, вы обратили внимание, дети, что даже с такой, сравнительно небольшой степенью детализации признака “Язык” с просто Языка на “Язык как Процесс” и “Язык как Структура”, всякие “примочки” в отношении него софистиков становятся бесполезными. Потому как все они построены исключительно на недостаточной детализации, как самих признаков, так и соответствующих им знаний, что они в своих утверждениях так используют. Это касается не только Языка, но и вообще всего, что лингвистики используют в своих рассуждениях. Потому как, ещё раз, так они используют особенности строения самого слова, - тех, кто его представляет, их им не обмануть никогда. А тех, т.е. и себя в том числе, кто его не представляет, им обмануть запросто. Так и живут, - обманывают других, а заодно и себя.)

 В то время как и сегодня те же лингвистики абсолютно такой возможности не представляют, в смысле не представляют, что есть Детализация и детализация Языка в том числе. Точнее, если как Структуру они Язык ещё представляют, то только как Процесс не представляют его совсем. (Их подход аналогичен попытке представлять весь фильм по знанию только одного какого-то из него кадра.) Поясню...

 Было время, когда Языка точно не было, и это, безусловно. Как, безусловно, и то, что сегодня он точно уже есть. И, чтобы вообще можно было как-то говорить о нём, нам прежде необходимо установить границу (момент), когда он уже появился. А для этого необходимо представлять, что есть Язык вообще. И вот отсюда начинаются проблемы, потому как Язык это не только Структура, но и Процесс в том числе. А, значит, как и любой процесс, он чёткой границы по определению просто иметь не может. В смысле из самого факта, что когда-то Языка не было, а потом он уже был, вовсе ещё не следует, что между двумя этими событиями обязательно существует некий момент (граница), когда он уже появился, - до самого этого момента Языка ещё нет, а вот после он есть уже точно. В смысле проблема не в Языке, а в самом этом моменте, - это именно его нет и быть не может.

 Проще говоря, Язык постоянно меняется, а для того, чтобы определить как, прежде необходимо определить сами эти в нём изменения (что в нём меняется). В смысле детализировать знание (признака) “Язык как Структура” так, чтобы сами эти изменения мы уже могли бы в нём различать. И, чем точнее мы детализируем знание “Язык как Структура”, тем точнее потом мы сможем определить саму границу появления Языка (как Процесса). И вот начиная, уже отсюда у меня с лингвистиками начинаются, расхождения...

 Дело в том, что у них полностью ещё отсутствуют необходимые на то (детализацию знания “Язык” вообще) знания. Начать с того, что они абсолютно не представляют даже то, что есть “знание”, - “знание”, - это циклический процесс, существующий в нашем Сознании. Отсюда они никак не могут понять, что есть “слово”, или “значение” (слова), или “структура значений слова”, тем более “Язык”, или “структура Языка”, и т.д. Согласитесь, с отсутствием самих понятий, провести границы для этих понятий тем более невозможно. Как “трудно найти чёрную кошку в тёмной комнате, тем более, если её там нет“, - Конфуций. В то время, как в своих рассуждениях я давно уже их использую.

 А потому Язык у меня появляется как древний язык вместе с возникновением в нём знания связи “объединение”. Т.е. до возникновения этого знания у представителей формы Жизни “человек” это был ещё просто “Язык” (в кавычках), коим и тогда помимо них владели многие другие животные. А вот с появлением же этого знания он становится уже именно что Язык (без кавычек). Более того, и в “Языке”, и потом в древнем языке существовали модуляции, - такие древние звуки, которые мы сегодня однозначно воспринимаем как объединения минимум двух звуков. В то время, как наши древние предки не могли ещё выделять (детализировать) из них отдельные звуки, а сами же модуляции воспринимались ими как отдельные звуки.

 У всех отдельных звуков в “Языке” (а значит тогда и у модуляций тоже) были собственные значения. В то время, как древний язык отличается от “Языка” тем, что в нём появляются уже звуки, которые собственные значения если когда и имели, то с ростом количества знаний (образования всё новых из звуков объединений) достаточно быстро их потеряли. В смысле они не имели таких значений, что были у звуков в “Языке”, когда отдельному знанию звучания соответствовало отдельное же знание признака. Потому как появились они в результате детализации соответствующих модуляций, в составе которых и присутствовали. Потому и значение их образуется уже как интегрированное значение всех модуляций, в которых эти звуки присутствовали.

 Звуков в “Языке” вначале было очень немного, и все они основывались на физиологических особенностях самого человеческого организма. Проще говоря, звуки, которые могли тогда издавать представители формы Жизни “человек”, имели с ними соответствующую физиологическую связь. Точнее были связаны непосредственно с самим устройством представителей формы Жизни “человек”. Потому как если допустить, что в разных географических контекстах представители одной и той же формы Жизни “человек” могли извлекать тогда разные звуки, это всё равно, что допустить существование там и представителей разных форм Жизни “человек”.
 
 (Насколько мы это знаем сегодня, сама такая возможность была тогда вполне реальная. А вот чего мы сегодня ещё не знаем совсем, - насколько Языки представителей разных форм Жизни “человек” пересекались друг с другом. В смысле насколько разные древние люди друг друга тогда уже понимали.) О том, как происходила детализация “Языка” уже в Язык, в смысле в общий для всех наших предков древний язык, - других детализаций Языка тогда просто существовать ещё не могло, - особенно хорошо видно на примере модуляции “(вс)”.

 Модуляция “(св)” всегда существовала в “Языке”, - человек, хотел он того или нет, издавал её, когда пил воду с поверхности, а иначе тогда пить её было почти невозможно. В таком своём виде позднее она входит и в Язык, точнее в древний язык. В структуре её значений уже тогда были знания “пить (воду с поверхности)” и “вода”. А вот уже в древнем языке происходит её дальнейшая детализация и связана она безусловно с появлением новых знаний (признаков) у древних людей. В смысле они узнали некие новые признаки, в результате чего им пришлось детализировать в Сознании и знания о них. А по тому, что сам процесс этой детализации в разных (географических) контекстах пошёл по разному, мы можем заключить, что очень разные знания, таким образом, получили в них древние наши предки.

 Так на Алтае, в результате детализации этой модуляции выделяется звук “с” со значением (знанием признака) [вода]. А на Урале из этой же модуляции с тем же самым значением выделяется звук “в”. Из чего мы можем заключить, что уже на момент самой детализации этой модуляции никакого языкового единства среди древних людей там не было, потому, как условием её являлось вовсе не наличие каких-то разных особенностей строения формы Жизни “человек” в этих контекстах, а именно что наличие разных возможностей у них в сознаниях. А такие разные возможности могли возникнуть исключительно только из-за разных знаний, накопленных у них в сознаниях к тому времени.

 Можно допустить, что сам результат такой детализации всего лишь случайный выбор из двух возможностей, - “в” и “с” - сложного (с сегодняшней точки зрения) древнего звука (св), и ничего кроме отсутствия уже тогда языкового единства он так и не доказывает, если бы. Если бы мы не знали весь дальнейший потом её (детализации древнего языка) ход, - ведь вся дальнейшая детализация этой модуляции на Алтае и Урале идёт уже совершенно по разному, что однозначно свидетельствует о том, что накопленные знания в этих (географических) контекстах были уже очень разные. А потому и предварительная детализация на звуки “в” и “с” с одним и тем же у них значением вряд ли была там случайной.

 Так на Урале первому звуку из модуляции “(св)”, а именно “с” начинает соответствовать значение [соль]. Обращаю внимание, - и это при том, что звуку “в” соответствовало именно что [вода]. Т.е. никакого такого значения [пить (с поверхности)], что изначально соответствовало самой модуляции “(св)” здесь уже близко не было. Куда же оно тогда делось? Да просто исчезло за ненадобностью! Человек к тому времени просто уже не пил из лужи, а пил из чего-то другого. Т.е. так исчез сам признак действительности “пить с поверхности”, а вместе с ним исчезло знание “пить с поверхности”, а вместе с ним исчезло и соответствовавшее ему в “Языке” знание звучания модуляция “(св)”.

 (Кстати, из этого вовсе не следует, что сама модуляция “(св)” в древнем языке потом не использовалась, - использовалась, и даже очень широко использовалась, - “(св)-(ук)” (”звук”), “(св)-о-[Й]” (”свой”), “(св)-а((дт)ь)” (”звать”), и т.д. Не использовалось в ней лишь знание “пить с поверхности”, которого в структуре значений этой модуляции однажды просто не стало, потом как к тому времени человек просто перестал уже пить из лужи подобно животному. А стало в ней гораздо больше совсем других уже знаний, которые и определяли потом значение этой модуляции в том или ином её контексте.)

 На Алтае ничего подобного не произошло вообще. Значению [соль] там стал соответствовать вовсе не звук “в” а объединение “тус”. Впрочем, я достаточно много чего смогу рассказать, что уже следует из этих знаний, что лингвистикам с их знаниями просто недоступно. Только задача этой главы вовсе не рассматривать сам процесс детализации модуляции “(св)” в разных контекстах (языках) Языка. А лишь на его примере показать, какие знания так вообще сегодня уже можно получить. А что же лингвистики уже с их знаниями? - чем таким интересным порадуют нас они? Да ничем!

 - впрочем, решайте сами.

 Лингвистики ничего лучше придумать не смогли, как использовать для границы появления Языка понятие “праиндоевропейский язык”. Т.е. так они безусловно признают родство (связь) части существующих сегодня языков, называя их “индоевропейской языковой семьёй”. А использование ими понятия “праиндоевропейский” предполагает признания ими процесса Детализации, в результате которого из праиндоевропейского языка со временем возникла и вся семья сегодняшних индоевропейских языков. Проще говоря, сначала был один язык, а уже на его месте потом возникли все эти другие языки. И вот уже отсюда у них возникают проблемы.

 Потому как праиндоевропейский язык, и лингвистики признают это, на момент его возникновения вовсе не был даже единственным. Отсюда сразу вопрос, - А откуда тогда возник он сам, тем более его “современники”? - Нет ответа. Потому как с той структурой знаний, что у лингвистиков сегодня есть (точнее с полным её отсутствием) дать ответ на этот вопрос им просто невозможно.

 Смотрите, мало того, что так они использовали понятие, которому сегодня уже более двухсот лет, в смысле контекст тогдашних знаний (когда оно только и возникло) по сравнению с контекстом сегодняшних знаний изменился радикально, как и их (знаний) свойства, но они, таким образом, зачем-то сопоставили “древнему языку” (праиндоевропейскому) конкретный географический контекст. Уже поэтому сам праиндоевропейский язык древним никак быть не может, потому как  от географического контекста древний язык совсем даже не зависит (в противном случае он древним бы не был, что и случилось с праиндоевропейский языком). А зависит он исключительно от самой формы Жизни “человек”, точнее от её “конструктивных” (физиологических) особенностей.

 Ну ладно, пусть и начали так лингвистики совсем даже и не от древнего языка, а от одной какой-то его потом детализации, а именно праиндоевропейской, то в этом ничего особенно страшного ещё нет.

 Страшное начинается уже тогда, когда Язык как Процесс, каким он у них безусловно и является (и это правильно), представляется ими исключительно только как абсолютно линейный процесс! Отсюда все эти многочисленные их графики призванные показать, как один язык возникает из другого языка, что в Действительности является только исключением, но никак не правилом. Ведь даже сама мысль, что нелинейный процесс, каким и является Язык, представить посредством линейных (текста) и псевдолинейных (графиков и таблиц) инструментов нашему весьма ограниченному Сознанию невозможно, им в голову просто не приходит. (Возможно, если только на небольших его (процесса) отрезках с учётом при этом огромного числа соответствующих ограничений самого Сознания.) В то время, как, ещё раз, -
- линейность для процессов это скорее исключение, потому как линейный процесс, это уже и вовсе даже не процесс. Потому как в нём отсутствуют возможности выбора (изменение “вероятность”) , чего по определению в Действительности у процессов просто быть не может, - а иначе какие же тогда они процессы?

 (Будь это иначе, мы бы жили тогда в абсолютно детерменированном Мире, в смысле так мы не жили бы тогда вообще. Потому как циклический процесс, без каких либо возможностей его изменения Жизнью являться не может. Впрочем, всё это очень даже возможно, но при условии уже ограниченного Мира. Но, чтоб говорить об ограниченности Мира, сам Мир ещё прежде весь надо осознать (т.е. отразить всю существующую Действительность посредством Сознания, или Коллективного сознания, или чего-то, у чего соответствующие возможности уже будут, если это “чего-то” само возможно вообще, - у сегодняшнего Сознания с его ограничениями, увы, таких возможностей нет), - а не познав его весь, смысла говорить о его ограниченности нет совершенно. Потому в контексте нашей Действительности тем более говорить об ограниченности Мира не приходится, мы сами являемся свидетелями его только постоянного в нём расширения (в смысле постоянного накопления в нём всё новых знаний). А потому тем более неправильно в нашем контексте воспринимать процесс детализации Языка как линейный, ведь само это восприятие уже противоречит утверждению, что Мир в нашем контексте расширяется.)

 Возможно кто-то из вас, дети, сочтёт все эти рассуждения слишком заумными и к практическому Языку никакого отношения не имеющими, если бы. Те же лингвистики, не понимая, что есть слово, что есть Язык, и т.д., на “голубом глазу” сопоставляют язык и его носителей. (Примерно как немец у них уже только потому немец, что разговаривает на немецком языке, - Генетика? А это что? .) А ведь ни в определении что есть слово, ни в определении что есть Язык, человек как таковой не присутствует вовсе. А присутствуют там исключительно только признаки, которые относительно Языка абсолютны, потому как принадлежат Действительности. Проще говоря, сало на всех языках называться будет по- разному, но салом при этом оно в них быть не перестанет.

 Дальше больше! - сопоставив Язык с его носителями, они и детализацию самого Языка стали рассматривать именно только посредством их. В то время, как детализация Языка связана исключительно только со знаниями, - их накоплением и распространением. Понимая это своё непонимание процесса (детализации Языка), они в “помощь” себе придумали понятие “заимствование” (слова) из одного языка в другой, чем внесли ещё большую сумятицу в понимание ими самого Языка. Потому как не представляют себе, а что такое есть “заимствование” (слова) вообще. (В смысле не определили прежде чётких границ самому понятию, чтоб его можно было вообще потом использовать.)

 И, как результат всего этого, существование у них сегодня, лишнего уже как минимум последние пятьдесят лет, представления, что русский язык произошёл от славянского языка (из-за неопределённости границ там возможны разночтения, - “произошёл от праславянского (древнеславянского, древнерусского, и т.д.) языка”, “сформировался вместе со (славянскими, и т.д.) языками”, и т.д., - поверьте, никакой необходимости разбираться в белиберде  лингвистиков, в которой не разбираются они сами, потому как это просто невозможно, нет абсолютно, а потому и не будем.)

 А лишнее это утверждение потому, что скоро будет вот уже пятьдесят лет (а для науки это более чем срок!) как археогенетики доказали, что носители русского языка (русскоязычные) не более, чем на 10% являются славянами, а вот угрофинами почти на все 70%. Потому и вся категоричность утверждений лингвистиков о происхождении русского языка из чего-то там славянского не имеет смысла вообще, - оказали влияние безусловно, да (впрочем как и многие другие языки), а вот чтобы только на основании этого говорить, что именно из них русский язык и произошёл, так это уж слишком, - чушь полнейшая. Можно говорить о степени влияния тех или иных факторов на развитие конкретного языка, но только не о происхождении одного языка из другого, сама такая постановка вопроса свидетельствует об абсолютном непонимании теми, кто так вопрос и поставил, процесса детализации языка.

 Проблема в том, что в виду очевидных фактов лингвистики и сегодня продолжают придерживаться своих абсолютно порочных (потому как противоречащих фактам) “теорий”, списывая при этом всё то, что им не соответствует на “совпадения” и “заимствования”, - ведь гораздо более удобно дурить остальных тем, чего абсолютно не понимаешь сам. Ведь только так, а никак больше иначе, им вообще возможно “объяснить”, например, название деревни “Адам” возле которой я и пишу эту книгу. Или огромное количество одинаковых слов в языках народов, которые существовали и тогда, когда эти слова только появились, существуют и сегодня, когда они в языках у них ещё есть, в тысячах километрах друг от друга.

 Ещё раз, - границы именно русского языка определялись связями по обмену признаками, а значит и соответствующими им знаниями в том числе. Наиболее важнейшим признаком того времени для внутриконтинентального контекста этой (русскоязычной) части Евразии безусловно была соль. Именно с распространением соли осуществлялось и одновременное распространение и других знаний в том числе. Именно так осуществлялось тогда и языковое единство человека проживавшего на огромных территориях. Именно так и возник тот, который однажды был не только по названию как сегодня, а и по сути своей, великим и могучим русским языком. А потому, прежде чем, дети, оперировать какими-то понятиями (и это касается не только Языка, а и вообще) определите для них, насколько это вообще уже возможно, чёткие границы.


 Звук


 Сегодня мы уже привыкли, что Язык это прежде всего звуки и их объединения. А ведь начинался он как запахи и их объединения, т.е. был примерно таким, каким он есть сегодня у собак (- Ну и что, что они иногда гавкают, мы тоже при желании можем иногда гавкать и разные запахи при этом издавать, потому как “разговаривают” собаки в основном запахами.)

 Со временем, из-за смены образа жизни, представители формы Жизни “человек” всё большее значение стали отдавать именно звукам, как средству получения и передачи знаний, нежели чему-то ещё.

 Помимо запаховой у “слов” тогда (как впрочем, и сейчас) для передачи знаний у представителей формы Жизни “человек” были жестовая, мимическая, звуковая и интонационная (как часть структуры звуковой) составляющие. (Последнюю в речи мы и сегодня используем практически постоянно, - без неё ни спросить, ни поругаться, как следует, ни вообще сколь-либо точно не выразить собственного отношения (восприятия значения) ко всему тому, что мы в речи используем.) В любом случае, всем составляющим тогдашнего “слова” в тогдашнем же “Языке” мы в итоге потом предпочли звуковую. (Похоже, что процесс смены образа жизни у представителей формы Жизни “человек” происходил одновременно с развитием того, что впоследствии и стало у нас Языком.)

 Уже тогда представители формы Жизни “человек” в звуке (звуковой составляющей) различали как минимум две структуры, - структуру интонаций звука и структуру его значений. (На самом деле даже больше, - так они запросто по звуку могли отличить, “говорит” форма Жизни “человек” внутри или снаружи, далеко или близко, и т.д.. А ведь сами все эти знания следуют вовсе даже не из соответствующих знаний в структурах значений звуков, а из знаний особенностей их звучаний.)

 Проще говоря, структура звучания даже одного какого-то звука была уже тогда достаточно сложна за счёт развитости соответствующих органов чувств, точнее, тех знаний связи в Сознании между знаниями разных признаков, что с помощью разных же органов чувств формировались. Чтобы с его (звука) помощью можно было передать достаточное уже количество информации. (И уж тем более посредством его объединений с различного рода составляющими звука: мимической, жестовой, интонационной.) А достаточно информации потому, что и самих знаний на этом этапе формирования Языка у представителей формы Жизни “человек” было не так, чтобы много.

 А вот чего не различали представители формы Жизни “человек” в звуках, так это сами звуки, - последнее утверждение следует пояснить. С сегодняшней точки зрения те древние звуки безусловно представляли собой объединения звуков, но именно только тех из них, что сегодня мы безусловно уже различаем. В смысле сами эти объединения, - назовём их “модуляции”, - древние представители формы Жизни “человек” воспринимали как отдельные звуки, которые безусловно имели у них значения. А те отдельные звуки, что в них мы различаем сегодня, они не различали вовсе. Поэтому тем более у них не было и быть не могло в “Языке” похожих друг на друга звуков вроде “д”-“т”, “с”-“з”, “м”-“н”, “в”-”ф,  и т.д. Потому как они не столько не могли их похожие однозначно ещё извлекать, сколько не могли однозначно осознавать между ними разницу в их звучании.

 Ещё раз, все звуки в “Языке”, а значит и модуляции в том числе, что могли тогда уже извлекать представители формы Жизни “человек”, обязательно имели уже собственные значения. Т.е. их знаниям звучаний соответствовали знания признаков, - а, иначе, зачем тогда в “Языке” звуки, за знанием (звучания) которых абсолютно нет ничего (знания признака не стоит) ?

 Подобное предположение следует, с одной стороны, из знания процесса формирования новых слов (объединений) в Языке, а, с другой стороны, из особенностей “языков” форм Жизни с менее развитыми Сознаниями, которые мы непосредственно наблюдаем сегодня. А особенности эти таковы, - у них напрочь отсутствуют соответствующие знания связей в их Сознаниях, необходимые для использования звуков так, как это делаем мы, когда используем один и тот же звук, не имеющий никакого собственного значения (соответствия конкретному знанию признака), в объединениях, которые сами уже безусловно своё значение имеют.

 Ещё раз, в тогдашних модуляциях представители формы Жизни “человек” не различали отдельных звуков вообще, хотя, с точки зрения нас сегодняшних, мы их безусловно бы там различили. Многие слова образованные тогда (в древнем языке) с использованием модуляций дошли и до сегодняшних дней, когда в самих модуляциях мы безусловно различаем уже несколько (св)(ук)(ов) - звуков. Так например в объединении двух модуляций “(св)” и “(ук)” со значением [звук], мы сегодня однозначно различаем четыре звука, - (з), (в), (у) и (к). В то время, как наши древние предки различали в нём только два звука (две модуляции) - (св) и (ук).

 (Кстати, сам “звук” тогда был одним из вообще уже возможных уков. В смысле знанию звучания модуляции “(ук)” тогда соответствовало знание невещественного признака действительности [звук]. Проще говоря, то, что сегодня мы несомненно понимаем как [звук] и называем как “звук”, наши древние предки называли как “(ук)”. Сама такая подмена оказалась возможной, после того, как из структуры значений модуляции “(св)” исчезло знание “пить (с поверхности воды)”. А потому объединение “звук” - “(св)(ук)” значением которого было [”(ук)” (получающийся) в результате питья (с поверхности воды)] после исчезновения из него знания ”пить (с поверхности воды)“ стал соответствовать только [”(ук)”]. Так “(св)(ук)” из древнего языка перешёл уже в русский язык как “звук” и им тогда стали называть все известные в русском языке уки вообще.

 И это мы тем более знаем, что все другие объединения уков в русском языке с тех самых пор и до сего дня свои значения не потеряли. Так объединение “ж(ук)” в русском языке соответствует значению [жук], т.е. тому самому насекомому, которое при полёте этот самый ук (ж) и издаёт. Или объединение “п(ук)”, в русском языке уже “[П]-(ук)”, - соответствует звуку, который издаёт пузо (или попа). Или “г(ук)”, в русском языке уже “[Г]-(ук)”, - любой звук, который посредством горла может издавать ([Г]оворить) малыш. А любой он потому, что собственного значения его гуки ещё не имеют, и иметь не могут. В отличии от того же “а(ук)-а”, - “аук” собственное значение несомненно уже имеет, и, если говорят, что ребёнок именно что уже аукает, то таким образом хотят сказать, что он пробует уже (осмысленно) говорить. (”Ау”, которое мы часто кричим в лесу, когда потерялись, является редуцированной формой “а(ук)”. В смысле, если мы и будем произносить (к) на конце, то слышно его всё равно не будет. А значение этого объединения формируется как объединение значений звуков в него входящих, - “а” в древнем языке это сигнал собственного присутствия, т.е. его значением является [я, говорящий, есть здесь], а значение “(ук)” вы уже знаете - [звук]. В итоге сам этот “а(ук)” (”Ау”) значил самого же себя как [звук обозначающий присутствие говорящего его].)

 Подробно разбирать сами значения этих объединений я здесь не буду, тем более, что это просто и интересно, а значит при желании вы запросто сможете сделать это сами. А об одном, а именно “р(ук)”, пару слов скажу обязательно. Смотрите, самого объединения “рук” в русском языке сегодня не сохранилось. Но существует его производное “рука” - “[Р]-(ук)-а”, значение которого [рука] вы все прекрасно знаете. Но вот из конструкции его следует, что само это объединение возникало именно как ук, который издавал [Р], в смысле самец (не обязательно формы Жизни “человек”, а вообще). Единственная возможность издавать рукой ук, это бить ею себя по груди, - что мы сегодня и наблюдаем у крупных приматов.

 Таким образом первоначальным (т.е. когда оно только возникло) значением “рука” было [та самая (часть тела) с помощью которой самцы (формы Жизни “человек” в том числе) издают соответствующий звук, чтобы так подтвердить свой статус в коллективе]. Да, немного тогда ещё умели делать наши предки руками. Впрочем, продолжаем... )

 (Кстати, - на правах рекламы, - общность происхождения уков подтверждает замена в них при образовании ими производных форм звука (к) на звук (ч): звук - звучать, звучно; жук - жучара, жучок, жучить; рука - ручище, вручить; тук - стучать; пук - пучит; ... и т.д. Само это явление достаточно сложное, чтобы здесь сейчас быть рассмотренным, тем более, что касается в том числе звука (ч), которого, как оказалось, в древнем (русском в том числе) языке никогда и не было. Впрочем, если вам это действительно интересно, читайте книгу этой серии “Ц”, в ней я уже попытаюсь раскрыть все детали этого явления.)

 Это уже потому так, что на момент образования в древнем языке самих таких объединений, более одного знания связи “объединение” они использовать ещё не могли. Проще говоря, не могли использовать слова (объединения) с количеством звуков большим, чем два. Потому как большие (чем два) количества звуков в объединении они просто не могли ещё осознавать. Тем более, что не было у них ещё самой такой необходимости, в смысле столько знаний, чтоб такие объединения вообще уже использовать (абсолютно математическое следствие). Из того, что мы сегодня уже знаем, большинство таких модуляций с сегодняшней точки зрения являлись объединениями гласного и согласного звуков (но не совсем, - об этой тонкости здесь же, но чуть дальше).

 Ещё раз, - знанию звучания той или иной модуляции задавалось в соответствии знание того или иного признака. Самих знаний признаков у формы Жизни “человек” в Коллективном сознании было не так, чтобы много, а потому модуляций, что он уже умел тогда извлекать, было вполне достаточно, чтобы задать им всем в соответствии необходимые знания звучаний. А если добавим сюда ещё и мимические с жестовыми составляющие, то “словарный” запас из объединений с ними образованный, был вполне достаточным для представителей формы Жизни “человек”, чтобы охватить, таким образом, все знания, что были у них уже тогда в Коллективном сознании.

 О том, что это тогда были именно модуляции, косвенно подтверждает существование с тех самых пор в русском языке не столько слова, сколько правила (тогда не было ещё письменности, а потому посредством употребления слов через “ЛА” в русском языке удерживались (по другому, - запоминались) соответствующие знания связей, или, по другому, правила), например, “гЛАс”, значением которого было [звук (знание звучания) со значением]. (О правиЛАх здесь же, но чуть дальше.)

 Итак, из прочтения “глас” следует уже, что “г-ЛА-с” значит [“г” как (”как” = ЛА) “с”], давайте разберём это его значение подробнее. Если допустить, что речь в нём идёт именно о знаниях звучания, то получается [знание звучания “г” (говорить) как знание звучания “с”], - а это тогда как? В смысле отличие между согласными звуками (г) и (с) только которое нас и интересует, и о котором в объединении “глас” вообще может идти речь, это возможная вообще у них длительность их произношения, - (г) произносится коротко, и растянуть его не получится, а (с) запросто можно тянуть ровно столько, пока хватает дыхания. Но тогда получается, что само это правило так смысла не имеет, потому как, и мы только что сами это заметили, у нас никогда не получится “растянуть” звук (г) подобно звуку (с).

 Всё здесь, и само объединение “глас” в том числе, будет иметь смысл только тогда, когда в его значении мы подставим не само знание звучания “г”, а соответствующее уже ему значение (знание признака), [Г] - [говорить] (или [извлекать звук посредством горла]). И тогда “глас” получается у нас как [[звук произносимый горлом] ([говорить]) как “с”]. (Точно так образованы все значения объединений уков, - в значениях этих объединений используются именно не знания звучаний соответствующих звуков, а знания соответствующих им признаков.) Таким образом, из значения объединения “глас” следует, что гласом, т.е. [знанием звучания (звуком) со значением], в древнем языке могли быть только те “г” - [звуки производимые горлом], которые можно было растянуть как звук (с). Проще говоря, звуками со значениями в древнем языке могли быть только модуляции (или, другими словами, с сегодняшней точки зрения, - объединения гласного и согласного звуков). Или то же самое утверждение, но с другой уже стороны, - все модуляции в древнем языке имели собственные значения.

 А когда в последующем произошла детализация модуляций, то естественно, что из них образовывались пары соответствующих звуков, - один можно было тянуть и он так получил название “гласный”, а другой отдельно тянуть не получалось, если только его объединение с гласным звуком (модуляцию), и он получил название “согласный” - [[с]-о-[”гласный”]].

 (Кстати, уже из сложности конструкции объединения “гласный” следует, что возникла она в русском языке достаточно недавно, потому как полное её представление будет таким: “([Г]-ЛА-“с”)-[Н]-[ы]-[Й]”, где значением сути [Г] является [звук произносимый посредством горла], значением сути [Н] является [наименьшая часть с читабельного множества], значением звука “ы” является [множественность], а значением сути [Й] является [обладающий структурой]. А значит “читается” оно как [один из тех (двух) звуков составляющих модуляцию, который произносится как “с”]. Т.е. само такое значение могло возникнуть только тогда, когда детализации модуляций на два отдельных звука каждая уже произошли.)
О том, что такая детализация однажды должна была произойти, следует уже из особенностей самого процесса накопления знаний. А он предполагает постоянный рост количества знаний в том числе и в структурах значений соответствующих знаний звучаний. Наступает момент, когда Сознание из-за присущих ему ограничений просто уже не в состоянии использовать столь “разбухшие” знаниями структуры значений в своём процессе Осознания. Так возникает необходимость детализации (разделения) структуры значений на две (не обязательно равные по количеству в них знаний) части, а с ней и необходимость как минимум ещё в одном новом знании звучания для одной из образующихся частей знания признака (прежнее знание звучания исходного значения вполне можно было оставить для другой образовавшейся из него части).

 Наиболее естественным процессом на этом этапе формирования Языка (слов в нём) был процесс, включавший одновременную похожую детализацию знания звучания и знания соответствующего ему признака, - и та и другая так использовали один и тот же приём, - делились на две части. Что, естественно, облегчало сам процесс детализации всего объединения. Но вот продолжаться такой процесс бесконечно не мог, - это только структуры значений постоянно росли за счёт всё появлявшихся новых знаний, а потому их вполне можно, и даже нужно, было время от времени делить (детализировать), но только не структуры знаний звучания. Т.е. те не росли никак, а оставались такими, какими однажды и возникли естественным образом, - пока могли, делились, а дальше им просто делиться было уже некуда.

 Ещё раз, - на фоне постоянно накапливающихся в структурах значений слов знаний, детализация их (структур значений) по способу деления была вполне логична, потому как сам этот процесс никаких таких ограничений не имел. В смысле, сколько бы знаний ещё не появилось, сами структуры только бы продолжали делиться так, чтобы, главное, вновь образовывавшиеся структуры были потом вполне возможными к осознанию процессом Осознания нашего Сознания. Их, конечно, постоянно бы становилось только больше, но на то уже было Коллективное сознание с его уже процессом детализации конкретных в нём сознаний (дифференциацией), а потом и Искусственный разум с его безграничными по сравнению с Сознанием возможностями.

 А вот процесс деления знаний звучаний изначально уже был ограничен. В смысле он продолжался ровно столько, сколько форма Жизни могла различать отдельные звуки в модуляциях, и не более. А это, если вспомнить, был всего лишь один этап детализации (способом деления) вообще. Проще говоря, дальше так делить (более, чем одним этапом) ту или иную структуру знания звучания форма Жизни “человек” со всеми её возможностями просто уже не могла. (Мы можем допустить, что если и могла, то никак не дальше, чем ещё на один этап, например, - “(св)” - “с” + “в” (1-ый этап), “с” + “з” и “в” + “ф” (2-ой этап), а в итоге “(св)” - “с” + “з” + “в” + “ф”.) Таким образом сам этот способ детализации знаний звучаний использовался только на этапе возникновения древнего языка, а уже в самом древнем языке возникает совершенно отличный от него способ образования знаний звучания, а именно “объединение”.

 Этот способ детализации - “объединение” - хорош был уже тем, что не имел тех ограничений, что были у способа детализации “деление”. С его помощью можно было образовывать количество знаний звучаний возможных к осознанию (процессом Осознания) Сознания даже большее, чем оно могло тогда вообще удерживать. Для этого было необходимо только сформировать в Сознании соответствующее знание связи ”объединение”, - это чтобы мочь образовывать объединения в языке, - что со временем и произошло.

 (Кстати, это было бы наверно фантастикой, если бы так не было на самом деле, - те знания о Языке (в том числе о его структуре) , которые у нас сегодня безусловно уже есть, да с приложением к ним возможностей Искусственного разума, что буквально только сегодня у него появились, позволяют нам уже получить ответы на такие вопросы, о каких ещё вчера мы просто даже не могли и мечтать. Уже сегодня возможно восстановить последовательность появления звуков (сначала как модуляций) и их значений в Языке в соответствии с контекстами, где они и когда они появились, а потом и последовательность появления всех их объединений (слов) всех же детализаций (языков) Языка (даже тех, что давно уже нет), от самого их начала и до наших дней! - Фантастика! Уверен, уже до конца этого десятилетия мы будем обладать всей структурой Языка. Никаких принципиальных препятствий к этому я не вижу, вопрос именно только в самой реализации. В смысле нам надо только начать, и так и сделать это!

 Пока же тут вашему вниманию я предлагаю Последовательность частот (употребления) тех или иных звуков в русском языке. Она конечно вовсе не Структура Языка, а потому не стоит думать, что с помощью её мы сможем получить ответы на все вопросы, что есть вообще в русском языке, нет. Она, как и Таблица Д. И. Менделеева в химии, является для русского языка всего лишь способом эти ответы получить. В смысле саму эту структуру русского языка составить. А имея структуры для всех языков, мы запросто сможем составить и Структуру всего Языка. Али это не цель, ради которой только и стоит работать?!

 Но вернёмся к звукам, а именно к вопросу, - почему представителям формы Жизни “человек” однажды всё-же понадобилось разделить звуки (модуляции) на гласные и согласные? Или, проще говоря, чем гласные и согласные звуки меж собой отличаются, чтоб для Языка это безусловно были важные отличия?

 Собственно мы их уже называли, вот эти главные отличия, и их два, -
- все гласные звуки произносятся на выдохе, без каких-либо тому препятствий, а потому могут тянуться, пока есть дыхание;

 - гласные звуки легко могут переходить из одного звука в другой;

 Ещё раз, - согласные звуки ничего такого не могут вообще, в смысле они не соответствуют ни первому условию, ни второму. И вот особняком здесь стоят шипяще свистящие звуки (с), (з), (ш), (щ), (ж), - помните о “тонкости” о которой я упоминал в самом начале? - правило “гЛАс” так называет только первое условие и совсем ничего не упоминает о втором. Потому как сравнение в нём построено именно на шипяще свистящим звуке (с). А это значит, что в соответствии с правилом “гЛАс” наши предки не разделяли гласные и шипяще свистящие звуки. Это следует уже из того, что они использовали в том числе и модуляции состоявшие исключительно только из согласного и шипяще свистящего звуков, в смысле без каких-либо в них вообще гласных звуков, например: (св), (тс) - на письме обозначается буквой “ц”, (тщ) - на письме обозначается буквой “ч”, и т.д.)

 Но, с другой стороны, если возможность тянуться при произношении позволяла использовать шипяще свистящие звуки за место гласных звуков в модуляциях, то их невозможность переходить из одного звука в другой позволяла использовать их как согласные звуки. Потому как именно невозможность согласных звуков переходить из одного в другой позволяла задавать с ними уже однозначные соответствия в Языке. Потому именно они (в отличии от гласных) так - для задачи с ними соответствия - в Языке потом и использовались. Поэтому именно только им на основании значений их модуляций в которых они и использовались можно было “вычислить” соответствующее интегрированное значение В смысле только они и могли потом быть сутями, по другому “значащими звуками”, т.е. согласными звуками со своими интегрированными значениями.

 Ещё раз, - именно возможность гласных звуков легко переходить из одного в другой, не позволяла задавать с их знаниями звучаний (знаний) соответствия со знаниями конкретных признаков. Потому как один из основных законов в Языке гласит: одному и тому же знанию признака в языке не может соответствовать более одного знания звучания. (А вот наоборот, когда одному и тому же знанию звучания соответствует множество различных знаний признаков, так это во всех языках можно найти сколько угодно.)


 Слово


 О том, какое значение русскоязычные отдавали самой возможности говорить, т.е. использованию в речи не просто отдельных звуков, а именно что их объединений, в смысле слов, построенных уже с учётом соответствующих знаний связи, свидетельствует значение их слова “бог” - “[Б]-о-[Г]” - [быть - ”визуализация” знания связи “объединение” (“о”) - говорить (извлекать звуки посредством горла)] - [быть-говорить] - [бог]. (У тех же англичан это “год” (”god”) - “[Г]-о-[Д]” - [говорить (извлекать звуки посредством горла) - ”визуализация” знания связи” объединение” (“о”) - коллектив (д)] - [говорить-коллектив] - [”бог”]. Из этого следует, что оба эти объединения возникли, когда русский и английский языки по сути (использования в них одних и тех же сутей) являлись одним и тем же языком, - “to be” - [быть]. Похоже, что саму эту возможность, - образовывать объединения в языке, - они тогда воспринимали как некое чудо, как дар свыше, отличавший их от всех прочих животных.

 Именно это их восприятие и было впоследствии зафиксировано в Евангелии от Иоанна: “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.” Обязательно потом прочитайте весь этот контекст, в смысле первую главу Евангелия от Иоанна,  так вы лучше поймёте значения самого слова “бог”. Ещё раз, значения одних и тех же слов (знаний звучаний) со временем очень даже меняются, а потому “бог” тогда, и “бог” сегодня, это, как говорят в Одессе, “две большие разницы”.

 Так структура значений сути [Г] со временем поменялась с [звук (извлекать звуки - говорить) посредством горла] на [человек], а всё потому, что говорить (извлекать членораздельные звуки посредством горла) кроме него так никто и не научился. А потому бог со временем (с изменением знаний в структуре значений сути [Г]) стал очень даже человекоподобным. Потому правильно понимать, что не бог создал Человека по своему образу и подобию, чего в принципе быть не могло, а человек за счёт детализации значения сути [Г] создал бога очень на себя похожим.

 (А вас же, убогие, ещё и предупреждаю, - не обольщайтесь! - уже из конструкции самого слова “бог” и значений частот входящих в него звуков (г) и (б) в “Последовательности частот звуков в русском языке” следует, что даже если и возникло оно в древнем языке, то отнюдь не одним из первых, а гораздо позже. А потому оно не вошло бы и в первую сотню объединений (слов), что к тому времени уже были вообще в Языке. А значит тем более оно никак не смогло бы быть в нём первым.)

 Однажды знаний в Коллективном сознании накопилось столько, что одних только отдельных звуков (тогда ещё модуляций), чтобы в нём их удерживать (задавать им соответствия в Языке), было совсем уже недостаточно. Сначала представители формы Жизни “человек” использовали для этого их устойчивые сочетания, а с развитием контекста, где они постоянно использовалось, происходило и развитие уже самого устойчивого сочетания, как усложнение структуры его значений. Т.е. у него там возникали соответствующие связи, знание которых представители формы Жизни “человек” и использовали в своём языке (средстве обмена и удержания знаний). И одним из самым первых знаний связи безусловно было знание совместного использования тех или иных звуков, проще говоря их объединений, или, ещё проще, самих уже слов. Так с возникновением связи “объединение” в Языке возникли и первые “настоящие” слова, потому как, -

 - Слово, - это знание связи (”объединение” в том числе) знания звучания и знания признака.

 (Аналогией этому определению может быть представление слова как трёхзвенной цепи, - одно крайнее звено, это знание звучания, другое крайнее звено, это знание признака, а посередине, это знание связи. Стоит среднее звено убрать (знание связи), как цепи (слова) сразу не будет.)

 Ещё раз, - в попытке определить, когда и как это знание связи “объединение” возникло, в Языке мы снова упрёмся, в вопрос границ.

 Потому как само это знание связи “объединение” безусловно, присутствовало в Сознании, когда никакого такого Языка там не было и быть не могло. И соотносилось оно, с какими угодно знаниями, только не со знаниями звучания, которых тогда и близко ещё не было. (Знание связи “объединение” задействовано в формировании образов всё, равно каких, - зрительных, слуховых, тактильных, обонятельных.) В смысле не было никакой такой необходимости тогда обмениваться (и таким образом удерживать) знаниями с другими, себе подобными представителями формами Жизни.
 
 Таким образом, следует, что прежде нам необходимо более точно определить даже не то, что есть Язык, - его-то как раз мы представляем себе уже достаточно хорошо, - а что есть само в нём слово.

 А для этого необходима соответствующая детализация понятий, посредством которых мы слово и определяем, а именно: “знание признака”, “знание связи” и “знание звучания”.


 Знание признака


 Знание признака абсолютно, в то время как знание звучания относительно того языка, где оно используются, а знание связи относительно той формы Жизни, которой оно используется. Потому как в отличие от них знание признака мы получаем от окружающей нас Действительности посредством наших органов чувств.

 Окружающая нас Действительность огромна, информация о ней поступает в Сознание через органы чувств по информационным каналам бесконечным потоком. А для нас это будет слишком много, учитывая ограничения, что есть у нашего Сознания. Поэтому однажды оно и научилось делить бесконечный поток информации от них на уже небольшие “кусочки” - признаки (информации) - из которых на основе собственной структуры вещественных связей и создавало невещественные циклические процессы и их совокупности - знания признаков. Знания признаков отличаются своими свойствами в зависимости от того информационного канала из которого они и поступили. И служат они для того, чтобы задавать в Сознании отображение окружающей нас Действительности. (В смысле знания как циклические процессы обдадают структурой, что является достаточным условием, чтобы посредством их можно было отображать другую уже структуру, в нашем случае структуру Действительности.)

 Признаки в свою очередь делятся на признаки действительности и признаки сознания. Признаки действительности называются так потому, что информация для них поступает именно что от органов чувств, которые напрямую получают её из самой окружающей Действительности. В отличие от признаков сознания, - источником их информации является само Сознание, точнее та его часть, которую принято называть “Подсознание”. Отличить одно от другого запросто, - знанию признака действительности соответствует нечто, что можно воспринять с помощью наших органов чувств: пощупать, увидеть, услышать, осязать, понюхать.

 (Но не только, - есть информация, что приходит, в том числе от наших органов (просто, не чувств), и знания, из неё сформированные, тоже будут знаниями признаков действительности, хотя и несколько отличными по своим свойствам. Это такие, например знания как: чувство голода, чувство равновесия, чувство жажды, чувство необходимости пописать, и т.д.) А у признаков сознания ничего такого просто нет и быть не может, и тем не менее воспринять их тоже вполне возможно, но только если посредством уже самого контекста, в нашем случае Сознания.

 Кому-то вдруг может показаться, что утверждение, высказанное мной в самом начале, - “знание признака мы получаем от окружающей нас Действительности посредством наших органов чувств”, - если и справедливо, то исключительно только в отношении признаков действительности (это тех, что мы получаем от органов, чувств в том числе). А вот в отношении признаков сознания оно несправедливо вообще. Да, это, безусловно, будет так, если вы вдруг ни с того, ни с сего решите, что само Сознание у нас не от Мира сего, а нечто вообще потустороннее.

 (Флаг вам так в руки! Да, и не забудьте тогда впихнуть в Сознание ещё и бога, - с вашими амбициями, я думаю, он у вас там запросто поместится. Один чёрт знаний в таком вашем сознании нет, а значит оно у вас пустое, а раз так, то и засовывайте в него всё, что ни попадя!) Всё сразу встанет на свои места, в смысле перейдёт в материальную плоскость, как только вы вспомните, что Сознание, точнее вещественная его структура, это часть формы Жизни. А та или иная форма Жизни, это, прежде всего результат отражения процесса развития самой Действительности. Т.е. ничего потустороннего в Сознании как никогда не было, так и нет, и быть просто не может. Таким образом, само Подсознание в Сознании правильно воспринимать тоже как некий “орган чувств”, в который информация поступает из Действительности же, но только этой Действительностью для него являетесь уже вы сами, точнее вся ваша форма Жизни и всё остальное Сознание в том числе.

 (Кстати, отсюда интересное следствие, - невещественная структура знаний в
Сознании никогда не превзойдёт вещественной структуры связей, на которой она и существует. Проще говоря, если мы и сможем однажды осознать устройство структуры вещественных связей нашего Сознания (или, - отобразить посредством структуры своих невещественных знаний структуру вещественных связей, на которых они существуют), то это будет последнее знание, что так мы вообще сможем осознать.
 
 Ещё раз, - максимум, что мы вообще можем с нашим Сознанием, так это только осознавать невещественной структурой знаний его вещественную структуру связей, и ни чуточкой больше. Будь это иначе, богу, безусловно, уже следовало бы явиться.)
Но, есть и такие знания признаков действительности, которые мы воспринимаем опосредованно. Т.е. знания, сформированные из информации (признаков), которую мы не способны воспринять напрямую с помощью только собственных органов чувств, - они элементарно к этому не способны, - и которую мы предварительно воспринимаем с помощью приборов и инструментов. Они и ретранслируют её в уже  понятную для нас (в уже  воспринимаемую нашими органами чувств) информацию. Так мы “видим”, например, магнитное поле. Или “слышим” “разговор” насекомых. Или “чувствуем” движение Земли. Или..., и т. д., - собственных примеров вы сами сможете вспомнить множество, главное, чтобы знания в них воспринимались посредством приборов и инструментов, этих помощников наших органов чувств.

 Со знаниями признаков сознания не совсем так. Точнее совсем не так, потому как никакие приборы и инструменты здесь нам не помогут. Приборы и инструменты расширяют возможности органов чувств, но отнюдь не самого Сознания, - возможности Сознания расширяет Искусственный разум. А потому, чтобы ретранслировать знание признака сознания из одного сознания в другое, нам понадобится соответствующий контекст (совокупность знаний, у нас это Язык). И он тем больше (может охватить большее количество знаний признаков), чем больше связей самого Подсознания мы при этом используем.

 Ещё раз, - знания признаков существовали задолго до появления Языка, с самого начала возникновения нашего Сознания. А Язык формировался уже как способ их удержания в Коллективном сознании. Собственно сам этот способ можно рассматривать как способ формирования искусственных признаков и их знаний. Т.е. таких признаков и соответствовавших им знаний, которые возникали при участии Сознания. В отличии от естественных признаков и соответсвовавших им знаний, - они возникали исключительно за счёт Действительности, без всякого на то участия такой его части, как наше Сознание, т.е. помимо нас.


 Знание звучания


 Ещё одно из совокупности тех трёх знаний, что вообще образуют слово. Возникло оно уже после того, как появилось знание признака и знание связи, потому как, собственно, с помощью их всех и было образовано потом слово. Вообще, знание звучания не единственное, что в качестве способа передачи знаний (Языка) можно использовать. Так можно использовать в том числе знания жестов, знания мимики, знания интонаций, знания поз, знания запахов, знания собственной окраски (если сами представители соответствующей формы Жизни способны по собственному желанию её изменять, а само это изменение воспринимать), и т.д. Потому как любой собственный признак, что та или иная форма Жизни может у себя по собственному же желанию изменять, а потом это его изменение ещё и воспринимать, то такой признак формы Жизни может, безусловно, уже служить ей для обмена знаниями.

 Более того, изначально знание звучания самого слова, - средства передачи знаний, - возникало именно как совокупность знаний всех этих признаков, - мимики, жеста, звучания, интонации, и т.д. Проще говоря, форма Жизни “человек” для того, чтобы ей лучше понимать и быть понятой, в самом начале использовала вообще все свои возможности обмена знаниями, что у неё тогда уже были. Лишь со временем у формы Жизни “человек” произошло выделение из этой совокупности именно знания звучания как основного. И этим она обязана как свойству самого (невещественного признака действительности) звука вообще, так и условиям контекста (Среды) в которых она обитала.

 Язык как необходимость появляется одновременно с созданием Коллектива. Знаний при этом особенно больше, чем было до того, пока те же представители формы Жизни “человек” существовали поодиночке, так вовсе не становится. Но, тем не менее, даже те знания, что у них тогда уже были, в коллективе начинают обретать абсолютно новые свойства. Так, занимая зрение самым насущным и постоянным занятием, а именно поисками еды, представители формы Жизни “человек” слух теперь держали наготове для получения другой, не менее важной для них информации. Нет, никто тогда друг с другом особенно не разговаривал ( если быть точнее, никто не разговаривал друг с другом вообще), но, хотели они того, или нет, все вынуждены были практически каждое свое действие сопровождать соответствующей звуковой информацией. А так как у всех уже были уши, то все они эту информацию и воспринимали

 Проще говоря, обмена как такового информацией тогда ещё не было, а потому она сама носила исключительно сигнальный характер.

 В смысле, если рядом начинал истошно визжать сосед, то это значило, что его скорей всего уже доедают, а потому следовало оттуда как можно быстрее бежать. А теперь то же самое, но несколько уже по научному знанию. Так в сознание поступало знание невещественного признака действительности “звук”, которое уже однозначно соответствовало знанию признака сознания “опасность”, осознание которого приводило в действие соответствующие инстинктивные механизмы, которые и побуждали представителей формы Жизни данного сознания как можно скорее и подальше удалятся от этого проклятого места, - примерно так.

 Специально визжать (говорить), когда их ещё не ели, а только собирались, представители формы Жизни “человек” научились несколько позже. И одно только это обстоятельство ещё сильнее укрепило Коллектив. Тем более, что визжали они уже не просто “опасность”, а с уточнением, какая именно угрожала всем опасность. Ведь от этого знания зависела вся дальнейшая модель поведения каждого члена Коллектива.
Например, в “языке” тех же сурикатов учёные сегодня различают двенадцать “слов” соответствующих разным опасностям: “человек”, “змея”, “шакал”, “орёл” и т. д. “Человек” - общая опасность, от него [прятаться всё равно куда], главное только чтоб он не увидел; ”змея” - [все из нор!]; “шакал” - [все в нору!]; ”орел” - [все в норы, кусты, куда угодно, только не на открытое место!].)

 (Кстати, уже потому мы вполне можем считать, что первым “словом” (а это, несомненно, уже было “слово”, потому как было оно обращено к другим членам коллектива, а не вырвалось как-то случайно) было “слово” со значением [”шухер!”] или попросту говоря - [”опасность!”]. Первым “словом” был именно отдельный звук (т.е. модуляция в том числе), потому как он имел всё необходимое, чтобы быть бы ему уже “словом”: знание звучания, знание признака и, - ! - , не имел знания их связи “соответствие” (а потому и само это слово “слово” в кавычках). А вместо него у него была лишь элементарная вещественная связь (algoritm), которая и заменяла ему само это невещественное знание связи. Проще говоря, у всех сознаний в одном и том же коллективе между одними и теми же знаниями звучаний и знаниями признаков были в сознаниях одни и те же связи (ещё не знания!) “соответствия”.
 
 Или, одним и тем же знаниям признаков во всех сознаниях одного и того же коллектива посредством одних и тех же связей соответствовали одни и те же знания звучаний. Из чего не обязательно следует, что подобное же соответствие было у сознаний из других коллективов. Проще говоря, уже на этом уровне развития “языка”, его носители из разных коллективов не обязательно могли понимать друг друга.

 Ещё раз, - знание звучания возникает, когда самого слова ещё не было и быть не могло, потому, как не было ещё соответствующего знания связи “объединение”. В смысле непосредственно в Сознании оно было уже давно, а вот в Языке оно ещё не использовалось, потому, как самого Языка тогда ещё не было. Собственно Язык и возникает с использованием знания связи “объединение” относительно знаний звучаний. Основное отличие вещественной связи от невещественного знания связи в том, что связь осознать невозможно, - ею только возможно пользоваться, в то время как знание связи, как и любое знание вообще, осознать можно запросто. Последнее утверждение следует пояснить, а иначе в нём кажется противоречие.

 Вещественная связь, как и невещественной знание связи, это всё знания, потому, как и то, и другое обладают структурой, - условием достаточным, чтобы с ним так быть знанием вообще. Только это всё разные знания, потому как обладают они разными свойствами. А это значит, что осознать их одинаково не получится вообще. А потому, когда я утверждаю, что “связь в отличии от знания связи осознать невозможно”, то так я утверждаю, что невозможно именно одним и тем же способом. В то время, как ту же связь осознать как знание вполне возможно, но только уже как интегрированное знание.

 Звуков, которые могли издавать (посредством горла) представители формы Жизни “человек”, было вначале не так, чтоб и много. Впрочем, и знаний, которыми следовало обмениваться в Коллективе, тоже было ещё немного. Но, конечно же, было их всяко больше, чем самих таких звуков, - выручали жестовые, мимических и интонационные составляющие, - всё те, что имели непосредственное отношение к звуку. В объединении с ними можно было передать все возможные уже тогда знания. С накоплением же знаний происходит одновременное развитие речевого аппарата представителей формы Жизни “человек”, но, в любом случае, членораздельных (это с нашей, сегодняшней точки зрения) звуков в его арсенале было тогда не больше пяти-шести. Это следует уже из Последовательности частот звуков в Языке, - в соответствии с ней получается, что возникшие первыми три-четыре (согласных) звука во всех языках являются абсолютно одинаковыми. (Вот эта приблизительность “три - четыре” в определение их точного количества происходит из-за отсутствия  сегодня ещё у нас чёткого понимания, а что есть сам звук в Языке вообще. А ведь без него любое утверждение в Языке, использующее понятие “звук”, может быть только приблизительным.)

 Но, уже начиная с этого небольшого количества вообще тогда возможных звуков у представителей формы Жизни “человек”,  дальнейшее развитие Языка происходило, в том числе по пути образования в нём их объединений. В смысле звуки в объединениях с различного рода составляющими и до этого использовались представителями формы Жизни “человек”, но теперь на смену незвуковым их составляющим постепенно приходят сами звуки. Собственно образование первых звуковых объединений мы и можем считать за появление Языка у представителей формы Жизни “человек”. Потому как они уже содержали знания связей, которые невозможно было получить генетически (в смысле посредством п-п генетической информации), этим знаниям следовало теперь предварительно учиться.

 Таким образом, развитие Сознания предполагало одновременное развитие связей algoritm (Подсознания), с помощью которых знания образовывались, и связей data (другой уже части Сознания), на которых эти знания потом удерживались. Сегодня количество звуков (не букв) в любом языке не превышает тридцати и не меньше двадцати. Отсюда примерно одинаковая информационная эффективность разных языков, - это когда одну и ту же информацию (количество знаний) можно передать с использованием примерно одинакового же количества звуков.

 (Кстати, сама эта разница в информационной эффективности того или иного языка довольно существенна. Особенно это чувствуется в тех сферах знаний, где не предполагаются знания о самой форме Жизни, точнее о самих её органах чувств. Ещё раз, так нам гораздо важнее знать, что они чувствуют, но совсем неважно знать как, - то, что хорошо для литературы, или, тем более, для поэзии, абсолютно не годится в научном знании. Оценивать хорошо это или плохо нельзя, потому как всё это результаты процессов, а они оценочных характеристик не приемлют. А потому их можно только констатировать и не более. Проще говоря, утверждать, что русский язык лучше английского (или наоборот), - неправильно, это примерно как утверждать, что селёдка лучше, чем зелёный цвет, смысла в этом не будет вообще никакого. А если и будет, то в очень узком контексте, причём сами эти значения смыслов в разных контекстах тоже будут разными.)


 Знания связи


 Слово, безусловно, уже становится именно словом, когда у него появляется знание связи “соответствие”. Потому как ту же модуляцию словом как таковым считать нельзя, - да, у неё знанию признака соответствует знание звучания, но именно, что не посредством невещественного знания связи “соответствие”, а посредством конкретной же вещественной связи. В смысле под определение слова, у которого все связи осуществляются только посредством невещественных знаний, она таким образом не подходит никак.

 Следующим после знания связи “соответствие” безусловно, стало знание связи “объединение”. А то, что оба эти знания связи, - и “соответствие”, и “объединение”, - были именно уже знаниями, свидетельствует сама возможность их получения. В отличие от просто связей, которые представители формы Жизни “человек” получали “по наследству”, в смысле посредством п-п генетической информации, знания связей Языка можно было получить только от других его носителей и только уже посредством общения с ними (процесса обучения). В смысле вообще знания как таковые можно было получить и самому посредством собственных органов чувств, а вот непосредственно знания связи Языка можно было получить исключительно только за счёт контекста, в нашем случае за счёт контекста Коллективного сознания. Таким образом, факт появления совокупности знаний “слово”, где знание признака объединялось со знанием звучания посредством знания связи соответствия, мы можем считать одновременно и фактом появлением у представителей формы Жизни “человек” Языка (мыслительного инструмента Коллективного сознания) вообще.

 Механизм образования объединений знаний звучаний (из тех, что тогда являлись исключительно только отдельными звуками, в смысле и модуляциями в том числе) был достаточно прост, - сначала в неком контексте (Языка в том числе) образовывалось устойчивое сочетание неких знаний звучаний (позднее обязательно уже с использованием соответствующего знания “порядок”, а поначалу вовсе даже и не обязательно с ним), которое со временем (из-за постоянного употребления именно в этом контексте и именно с этими знаниями связи, - ”соответствие”, “объединение”, позже “порядок”) так и становилось уже непосредственно объединением. В смысле в Сознании образовывалось соответствующее знание связи “объединение”, о наличии которого свидетельствовала пропажа в речи интервала между соответствующими знаниями звучаний (звуками). В смысле так само это устойчивое сочетание в этих контекстах всегда использовалось уже с одним и тем же знанием связи “объединение”, - собственно потому и “устойчивое”, - а позднее обязательно ещё и вкупе со знанием связи “порядок”, - с ним было ещё больше возможностей образовать больше же объединений за счёт использования одного и того же количества одних и тех же отдельных знаний звучаний (знания связи “объединение”).

 Ещё раз, - объединения (слова) в речи обозначаются отсутствием у их звуков обычного для отдельных звуков интервала, - звуки, а их всегда в первых объединениях (словах) было только два, - осознать больше за один цикл процесса Осознания не позволяли ограничения тогдашнего нашего Сознания, - произносились в объединениях на одном дыхании с очень коротким интервалом, что было равносильно полному его отсутствию, что мы называем как “слитно”.

 (Кстати, роль интервалов, как впрочем потом и ударений (которые правильно рассматривать, как один из видов интервалов вообще), сегодня в Языке не изучена совершенно. Там, где они даже называются, они именно что только называются, сама их роль при этом не осознаётся никак. А ведь интервалы участвуют не только в образовании слов (объединений), но и самих звуков тоже. Впрочем, тема эта большая, а потому не здесь, продолжаем...)

 При этом не следует путать знание связи “объединение” со знанием связи “порядок”, - ведь это абсолютно разные знания. Чтобы понять это, достаточно поэкспериментировать с такими безусловно объединениями, как различного рода словосочетания (или предложения), - в них знание связи “порядок” уже точно присутствует, потому как значение самого словосочетания (или предложения) при перестановке в нём слов (изменения знания “порядок”) так тоже обязательно будет меняться. В то время, как знание связи “объединение” в них (словосочетаниях или предложениях) при этом меняться никак не будет, - состав слов, что до изменения знания связи “порядок”, что после, всегда оставаться будет одним и тем же, в смысле так одним и тем же будет оставаться значение знания связи “объединение”.

 (Кстати, классическим примером слова, которое возникло, когда уже было знание связи “объединение”, но никакого такого знания связи “порядок” не было вообще, является объединение “все” со значением [все]. Но это в русском языке знание звучания “все”, в то время как в родственном ему сербском языке это будет объединение (знание звучания) “све” и тоже со значением [все]. Уже из конструкции слова (объединения) следует, что оно очень и очень древнее, потому как образовано модуляцией (св), которая тогда воспринималась нашими предками именно, что отдельным звуком. Таким образом и объединение “все”, и объединение “све” это одно и то же объединение “(св)-э” древнего языка.

 (На самом деле чуть сложнее, но для простоты понимания я здесь опускаю смягчение, которое, несомненно в этом объединение присутствует.) В смысле оно образовано как объединение модуляции “(св)” (тогда воспринимаемой как отдельный звук и со структурой значений включавшей в том числе значение (знание признака) [питьё (воды) (с поверхности)], которая вполне могла включать тогда и значение (знание признака) [те, кто так - с поверхности (воды) - вообще пьёт]. И гласного звука “э” на конце, т.е. как одну из возможностей (св), значением которого является [любой (всё равно какой) из множества)].

 И тут интересно! - уже из того, что само такое объединение “(св)-э” однажды в древнем языке появилось, следует, что знание связи “объединение” в нём было безусловно (в противном случае оно бы просто тогда и не появилось). Как следует и то, что со знанием связи “объединение” наши древние предки уже не могли воспринимать модуляцию “(св)” как отдельный звук, а только если как объединение двух звуков, - (с) и (в). В смысле, в процессе детализации в языке, как формирования в нём знания связи “объединение”, одновременно с формированием объединения (знания звучания) “(св)-э” происходит детализация модуляций (св) на звуки (с) и (в).

 (Другими словами, формирование знания связи “объединение” в Языке и одновременная детализация в нём (знаний звучаний) модуляций на отдельные новые звуки, это всё разные грани одного и того же процесса детализации в Языке.) В результате объединение “(св)-э” так постепенно становится объединением “с-в-э”. А это значит, что собственных значений звуки (с) и (в) в нём не имели и иметь ещё не могли, - детализация исходной модуляции (св) на два разных звука - (с) и (в) - уже произошла, а вот интегрированными значениями новые звуки обзавестись ещё не успели, соответствующих знаний в Коллективном сознании (Языке) было ещё для них маловато.

 (Сознание с его процессом Осознания с таким объединением - два знания связи “объединение” в одном объединении - справиться просто тогда не могло. Проще говоря, если бы значения у звуков в этом объединении и были, то у наших предков банально не хватило бы ума само такое объединение понять, в смысле не хватило бы возможностей их Сознания, чтобы определить значение объединения “с-в-э”.) Но и модуляция (св) после детализации её на два звука (с) и (в) так собственное значение в Языке потеряла. А потому имело значение теперь только исключительно само объединение “с-в-э” и мы его знаем, - [все].

 А сегодняшняя “путаница” в порядке звуков (с) и (в) в объединении “с-в-э” в разных языках - “все” у русскоязычных и “све” у сербоязычных - только доказывает нам отсутствие тогда ещё у древних людей знания связи “порядок”. Но не следует думать, что только эта же “путаница” эти же разные языки потом и определяет, нет, - да, определяет, но не только она. Так в русском языке мы находим слова произведённые на основани модуляции (св), но с разным порядком в ней звуков (с) и (в), например: “звук” - “(св)-(ук)”, “свой” - “(св)-о-й”, “свет” - “(св)-э-т”, и т.д. Но, -  “все” - “(вс)-э” и все его производные: “всю”, “всем”, “всяко”, “всего”, и т.д.

 Из всего этого следует, что хоть и называются знания связи “порядок” в разных языках одинаково, но сами они при этом безусловно в них разные. Проще говоря, у них разные в разных языках значения. Например, в английском и русском языках значению [я] соответствует объединения звуков (й) и (а), и в обоих языках их определяет знание связи “порядок”. Но из того, что сами эти знания связи у них разные (у них разные там значения), то и объединения (знания звучания) в результате их применения получаются разными, - “йа” и “ай”. ).

 Ещё раз, история появления объединения “все” в русском языке огромна и поучительна, а потому достойна отдельной книги. Именно на этом объединении можно проследить весь самый ранний этап возникновения русского языка, когда в нём только происходило формирование знаний связи “объединение” и “порядок”, которые в том числе и определили потом этот самый русский язык. Здесь же я ограничился только, по сути описанием схемы, по которой это знание следует изучать.)

 Чем больше становилось элементов в объединении, тем сложнее становилась в нём структура совокупности использовавшихся в нём знаний связи вообще, а, значит, и само значение всего этого объединения. Другими словами, чем больше было вообще элементов в объединении, тем больше было различных знаний связи в структуре его значений. Отсюда такие разительные изменения самого значения объединения при попытке изменения даже одного какого-то знания связи из структуры его значений.

 Собственно на этом этапе (детализации модуляций в “Языке”) новые детализации Языка (в смысле другие языки) возникали не как появление в них каких-то новых знаний признаков, потому как искусственных признаков тогда было не так ещё, чтобы много, а естественные на то и естественные, чтобы во всех контекстах им быть абсолютно одинаковыми, в смысле само собой разумеющимися, а значит и не достойными, чтоб о них чего-то лишний раз вообще говорить. И даже вовсе не как появление новых каких-то знаний звучаний (новых модуляций, звуков), - не такое уж это простое, тем более скорое дело, потому как связано оно с изменением самой формы Жизни. А именно как появление в разных контекстах разных же знаний связи, в частности разных знаний связи “порядок”.

 Я не случайно давеча привёл пример из английского и русского языков, потому как уже на нём видно, что даже на столь раннем этапе формирования этих, изначально единых, языков в них закладывались абсолютно разные подходы к способам использования знаний связи. Так, если тот же русский язык тяготел к использованию знаний связи из структуры значений контекстов “слово”, потому как элементарно их там у него было больше, чем было их в контекстах “фраза” (”предложение”), а значит, так было больше и самих возможностей сформировать в нем за счёт их новые знания. То английский язык больше опирался на знания связей контекстов “фраза” (”предложение”), потому как у него этих знаний связей в них было гораздо больше, чем в контекстах “слово”, которые в контексте английского языка вообще использовались.

 Отсюда в русском языке у слов потом возникают различные прибамбасы типа окончаний, суффиксов и приставок, чего не так чтоб и много было, если вообще было, у слов в том же английском языке. Зато в английском языке так исчезает возможность образовывать односложные (состоящие из одного какого-то слова) контексты (предложения) из-за присущих им в этом случае многозначностей, которые возникали в свою очередь уже из-за элементарной нехватки в них знаний связи (за исключением случаев в разговорной версий языка, - она на то и разговорная, что рассчитана на совсем уж дураков, а потому допускает и некоторые отклонения от канонов самого языка, тем более, что с лихвой использует жестовые, мимические и интонационные составляющие). Впрочем, тема эта большая, а потому не здесь. А здесь ещё стоит отметить форму некоторых знаний связи, что безусловно есть в русском языке, но никак не может быть в том же, например, английском языке.

 Ещё раз, - знания связи могут оперировать только знаниями звучаний с соответствующими значениями. Поэтому, когда прежние звуки (модуляции) в результате детализации теряют свои значения, а новые звуки образовавшиеся в результате этой же детализации новые интегрированные значения у себя ещё не сформировали (проще говоря значений ещё не имеют), то и знания связи оперировать такими звуками (знаниями звучаний) попросту не могут, - как, если у них смысла (значения) нет?

 Так, в результате этого процесса детализации в Языке, одновременно с контекстом “слово” начинает возникать контекст “фраза” (”предложение”), который в свою очередь сам так является объединением объединений (слов). Но возможности Сознания что для контекста “слово”, что для контекста “фраза” абсолютно одинаковы, а потому, если одно и то же знание передавали посредством разных языков, то количество знаний связи используемых при этом обоими языками было примерно одинаковым. (Последнее утверждение тем точнее, чем большие контексты мы так рассматриваем.)

 При этом следует помнить, что сами значения по мере накопления знаний в Коллективном сознании тоже меняются, они становятся гораздо сложнее и одним только каким-то знанием признака выражены уже быть, не могут. Я сейчас в том числе о тех знаниях звучаний говорю, что сегодня в русском языке известны как “приставка”, “корень”, “суффикс”, и “окончание”. У них нет привычного нам значения как знания признака, а между тем они его безусловно имеют. Это следует из того, что в самом объединении “слово” они накрепко “повязаны” знанием связи “порядок”, в то время как сами взаимодействуют со знаниями связи в контексте “фраза”.

 Так в русском языке очень распространены различного рода знания связи “принадлежность” для окончаний как соответствия знаниям звучаний отдельных звуков: “с”, “в”, “и”, “у”, и т.д. . Причём они могут в нём входить как в структуру самих слов, так и использоваться абсолютно отдельно (в смысле в структуре контекстов как самостоятельные в них слова, т.е. со своими собственными значениями). У тех же англичан значениям этих русских слов соответствуют вовсе не отдельные звуки, а целые их объединения, сравните: “with” - “с”, “in” - “в”, “and” - “и”, ”near” - “у”. Подобные разные их структуры, - у англичан они весьма уже сложные в отличии от таких же (с такими же их значениями) у русских, - объясняются не столько разным временем их формирования у них в языках, сколько разным подходом к использованию в этих языках знаний связи.

 (Кстати, - и напоследок, - появление знания связи “порядок” помогло в своё время русскоязычным сформировать у себя собственную систему счисления (Счёт). До неё они как и все использовали естественную однозначную систему счисления (по простому говоря “зарубки”), где отдельной отметке (“зарубке”) соответствовала единица, - сколько “зарубок” столько и единиц в числе. С появлением знания связи “порядок” они перешли уже на двоичную систему, о чём свидетельствует существовавшая у них довольно приличная для того времени система счисления (Счёта), там было уже и умножение, и даже деление. Со временем же произошла глобализация этого знания, и у русскоязычных все стало как и у всех. Впрочем, это интересная, но уже другая тема, а потому не здесь.)


 Значение


 Как вы уже поняли, сегодня значение слова, тем более в русском языке, это вовсе не обязательно только некое знание признака. Да, в самом начале становления Языка, когда знаний вообще было ещё не так чтоб и много, то оно так и было, - значениями модуляций (а других знаний звучаний ещё и не было) тогда были именно что знания признаков. В смысле некому знанию признака посредством единственного, что вообще было тогда у представителей формы Жизни “человек”, знания связи “соответствие” задавалось соответствие с неким же знанием звучания (модуляцией). Собственно так происходил процесс замены вещественных связей на невещественные знания в процессе Осознания нашего Сознания, или, по-другому, процесс возникновения Языка, как части невещественной структуры нашего Сознания.
Всё изменилось с появлением в Языке новых знаний связи, а именно “объединение” и “порядок”. С ними структура значений у знаний звучаний, которым они соответствовали, стала уже сложнее, а потому сегодня правильно говорить не просто о значении какого-то слова (объединения), а о его структуре значений. Ибо, -
- ещё раз, - структура значений отличается от просто совокупности значений так же, как штабель кирпичей отличается от дома, из которых он построен, - в штабеле между кирпичами абсолютно отсутствуют какие-либо связи, которые, безусловно, есть уже между кирпичами в конструкции дома.

 В смысле одно и то же знание звучания сегодня может не только соответствовать нескольким разным знаниям признаков, но и сами эти знания признаков ещё могут быть объединены и различными знаниями связей. И вот начиная отсюда в русском языке становится уже интересно. Впрочем, обо всём этом интересном здесь же, но уже гораздо подробнее.

 Дело в том, что сегодня в Языке мы выделяем два основных типа контекстов, - контекст “слово” и контекст “фраза (предложение)”. А основными их делает признак совместности, который для них используется, - он целиком и полностью построен на их (что в них и с ними используются) знаниях связи и их свойствах. Само это выделение в речи происходит посредством соответствующих интервалов, то же самое и на письме.

 (Кстати, сам момент формирования контекста “фраза”, - он безусловно был следующим после контекста “слово”, потому как из объединении (контекстов) слов и состоит, - зафиксирован в письменности, когда она (письменность) только-только появлялась. Потому как первые написания объединений слов (т.е. фраз или предложений) не предполагали между словами интервалов, в смысле все слова в таких предложениях писались слитно, как если бы сама фраза была одним большим словом.
Если внимательно вдуматься, то по большому счету, иначе в Языке и быть тогда (когда возникала письменность, а с ней и контекст “фраза/предложение”) не могло. Из самого этого факта много чего ещё следует, но, мне кажется, я дал достаточно уже знаний именно в этой книге, чтоб вы смогли это “чего” уже найти самостоятельно, - дерзайте! - тем более, что это так интересно.)

 А эти типы контекстов потому разные, что знания связи в них используются тоже разные. Т.е. те знания связи, что используются в контексте “слово” отсутствуют (не используются) в контексте “фраза/предложение” и наоборот, за исключением знаний связи, что используются между самими этими типами контекстов. Таким образом, сам факт выделения контекста “слово” в контексте “фраза/предложение” на письме и в речи обозначает отсутствие взаимодействия между совокупностями знаний связи, что в этих контекстах используются. При этом сами типы знаний связи в контекстах “слово” и “фраза/предложение” одни и те же.

 Например, мы, безусловно, понимаем, что и слово, и (законченная) фраза, это всё объединения (потому собственно и “законченная”). В смысле и там и там присутствуют знания связи “объединение”. Как и знания связи “порядок”, - их легко обнаружить поменяв местами буквы/слова в слове/предложении, значения самих объединений так обязательно изменятся. Но, если значение слова, буквы в котором сегодня собственных значений уже не имеют, изменится радикально или исчезнет совсем, то с предложением, слова в котором, безусловно, собственные значения имеют, будет уже не так всё и круто. В смысле значение предложения тоже изменится, но далеко не каждый из нас так запросто сможет указать на возникшую от перестановки слов в предложении разницу в его получившихся значениях.

 (Кстати, из-за абсолютного непонимания лингвистиками, что есть слово, в школах и сегодня изучаются исключительно знания связи контекста “фраза/предложение”, и то не в полном объёме, - как в полном, если о том, что есть знание, лингвистики не представляют вообще ничего? А знания связи контекста “слово”? - те ими только называются и при этом не объясняются вообще никак. Я абсолютно уверен, что будь это иначе, то все школяры давно бы уже стремились овладеть тайнами родного языка ещё в школе, - решать головоломки у большинства в крови.

 В смысле, с ними не произошло бы тогда ничего такого, что в своё время произошло со мной, - “тройка” была более чем заслуженная для меня оценка по русскому языку. И лишь занятие литературой вынудило меня знать русский язык, а потом уже и полюбить его. А уж полюбив его, я конечно же захотел знать о нём больше. Увы, механическое заучивание правил (фактов) (в смысле без всякого на то знания знаний связи между ними) приводит только к профанации предмета “русский язык”, а с ним и Русского языка в целом, - человек не электронная игрушка, чтоб просто так (без знаний связи) запоминать одни только факты, тем более, что для их удержания (запоминания) сегодня есть уже достаточно развитый Искусственный разум и Интернет, пророк его, аминь!)

 Ещё раз, - любому объединению знаний звучаний в Языке, будь то слово или фраза/предложение, или какой другой ещё контекст, обязательно должно соответствовать некое же значение. Потому как только так, во взаимосвязи {знание “звучание (объединения)” - знание “соответствие” - знание “значение”} из объединения тоже может быть образован циклический
процесс “знание”, но уже гораздо более большой и сложный по структуре, чем те знания, из которых он образован. Но который в свою очередь как знание уже может быть осознан процессом Осознания. Или, проще говоря, только так, - во взаимосвязи {знание “звучание (объединения)” - знание “соответствие” - знание “значение”}, - любой контекст может иметь смысл, а значит и значение в нашем Сознании (Коллективном сознании в первую очередь).

 Чтобы лучше понять, что есть сегодня значение вообще, а у слова в частности, давайте ещё раз коротко вспомним историю его развития в Языке.

 Во-первых, - однажды на смену вещественным связям в Сознании появляются невещественные знания связи (”соответствия”), которые вместе с модуляциями (тогдашними знаниями звучаний) и знаниями признаков (тогдашними значениями) и образуют первые слова. Потому первыми значениями у слов были именно что знания признаков. Абсолютно такие же знания признаков использовались тогда вообще в мыслительной деятельности Сознания.

 Во-вторых, - по мере накопления знаний возникают новые знания связей (”объединение”, а вслед за ним “порядок”, и т.д.), которые со знаниями признаков (значениями) образуют уже не просто совокупность знаний признаков для одного и того же знания звучания, а именно что уже структуру знаний со всеми отсюда вытекающими следствиями. Таким образом значением слов (объединений звуков) становится не какое-то знание признака или признаков, а структура значений состоящая из знаний признаков объединённых соответствующими знаниями связей.

 В-третьих, - знаний становится в Коллективном сознании ещё больше, а потому возможностей контекста “слово” становится совсем даже недостаточно для эффективного их в нём удержания. Так появляется контекст “фраза/предложение” уже со своей совокупностью знаний связей, в то время, как контекст “слово” перестаёт уже совершенствоваться дальше (использовать новые знания связей в своей совокупности знаний связи), а звуки в нём теряют собственные значения.

 Так слово теряет собственный состав значений (не путать с составом слова) и теперь имеет единственное только значение, уже как целое. Знания связи, которые действовали до этого исключительно внутри слова (между звуками) так тоже исчезают, а остаются только те из них, что определяют взаимодействие контекста “слово” с контекстом “фраза/предложение“.

 (Кстати, уже начиная с формирования контекста “фраза /предложение” процесс развития значений у слов в разных языках шёл очень и очень по-разному. Некоторые языки (как русский, например) предпочитали совершенствовать знания связи, взаимодействовавшие с/в контекстом “слово”, в то время как другие (как английский, например) ударились в совершенствование знаний связи взаимодействовавшие с/в контекстом “фраза/предложение”. Что из этого вышло, вы можете сами наблюдать сегодня. Только, пожалуйста, не делайте из этих своих наблюдений скороспелых выводов, - сегодня мы пока ещё не очень хорошо представляем работу Сознания (процесса Осознания), чтобы понять к чему мы так (по разному развивая собственные языки) вообще пришли. Хотя, лично я разделяю распространённую сегодня точку зрения, что именно английский язык из всех человеческих языков как нельзя более приспособлен для взаимодействия посредством него с Искусственным разумом.)

 И вот уже начиная с последнего этапа, это когда посредством знания связи “объединение” появляются первые объединения звуков (слова) в Языке, для значений у самих таких объединений появляется по несколько возможностей. Собственно в том числе выбор из самих таких возможностей и определял в последующем ту или иную детализацию Языка (тот или иной язык). Поясню...

 Например звучанию “а” и звучанию “b” в Языке соответствуют значения [A] и [B]. Со временем (по мере постоянного роста количества знаний) возникает какой-либо контекст, где эти звучания образуют сначала просто устойчивые сочетания {ab} и {ba}, а потом, со временем, в нём остаётся только уже одно из них ({ab}, например, - а в каком-то другом языке это может быть и {ba}, сравните русское “йа” = [я] с английским “ай” = [я], - что значит, что в другом порядке в этом контексте и в этом языке данные знания звучания (”a” и “b”) просто уже не используются). Напоминаю, контекст тогда в Языке включал даже не столько знания звучания, сколько их жестовые, мимические, интонационный и т.д. составляющие, а это в свою очередь значило, что знаниям признаков в речи тогда соответствовали не только и не столько знания звучания. Знания же связи “порядок”, которое формировалось через выбор одной возможности из двух для данного контекста, помогало избегать многозначности в Языке там, где по каким-то причинам использование других составляющих (не звуков) знаний звучаний было затруднено или вообще невозможно.

 А так как возможностей Сознания (точнее его процесса Осознания) хватало тогда на осознание не более двух знаний признаков (значений) в Языке одновременно, то так возникает необходимость пользоваться не двумя значениями по отдельности, а объеденить их в одно общее значение, чтоб уже если и использовать их, то одновременно как одно общее значение. Проще говоря, на смену значениям [A] и [B] звучаний “а” и “b” в объединении “аb” для значения самого объединения “ab” приходит значение [X] (читается “икс”)
Т.е. таким образом без всякого на то расширения вещественной структуры Сознания (появления у него новых вещественных связей) у его обладателей появляется возможность оперировать (осознавать) в Языке уже не два, а три или даже четыре знания звучания сразу. (Например, допустим, что помимо объединения “ab” со значением [X] в языке существует ещё и объединение “cd” со значением [Y] (читается “игрек”), - то тогдашнему Сознанию вполне уже было бы по силам (по возможностям) использовать (осознавать) значения объединений “(ab)c” = [X][C], “(ab)d” = [X][D], “c(ab)” = [C][X], ”d(ab)“ = [D][X], “(cd)a” = [Y][A], “(cd)b” = [Y][B], “a(cd)” = [A][Y], “b(cd)” = [B][Y], “(ab)(cd)” = [X][Y] и “(cd)(ab)” = [Y][X]. Потому как в каждом из перечисленных здесь случаев участвуют именно что по два (не более) значения сразу, что безусловно совпадало с возможностями тогдашнего Сознания.  Несомненно подобная возможность самим её обладателям сулила уже гораздо больше преимуществ в их процессе жизни перед теми их современниками, которые её по каким-то причинам ещё не имели. Тем более это касалось тех Коллективных сознаний, где эта возможность уже существовала в их языках. (Проще говоря, в этих языках уже произошла детализация естественных модуляций (вроде “св”) с одновременным формированием знаний связи “объединение” и “порядок”. При этом, напоминаю, это должны были быть уже достаточно большие коллективы, только которые и могли накопить (и удерживать) достаточное для этого количество знаний.

 Потому как именно соответствующее количество знаний в коллективе и является условием необходимости для формирования в нём и соответствующих знаний связи.)
Проблема была в том, что с появлением знания связи “порядок” у одного и того же сочетания (объединения без учёта знания связи “порядок”, в нашем случае это {ab} = {ba}) появлялась возможность образования двух разных объединений, - “ab” и "ba”, - со своим собственным значением каждое. В смысле с образованием объединений уже с учётом знания связи порядок (или, по другому, слов) собственные значения [A] и [B] знаний звучаний “a” и “b” никуда так не девались, но теперь, уже с учётом знания связи “порядок”, значения двух возможных их объединений в отличии от их сочетаний, где знание связи “порядок” отсутствовало, совпадать меж собой никак уже не могли. Возникал вопрос, - А какими же они тогда должны были бы быть? Ответить на этот вопрос следовало обязательно, а иначе соблюсти однозначность в языке было бы уже невозможно. А так как сам этот ответ предполагал выбор из нескольких (двух и более) равноценных возможностей, то процесс выбора из этих возможностей и стал в том числе частью процесса детализации единого до того Языка уже на несколько разных языков.

 (Кстати, сама тема существовавших тогда возможностей для значений тех или иных объединений в Языке огромна и сегодня ни чуть-чуть не изучена. Тем более это касается русского языка, являющегося изначально много контекстным в отличии от многих других языков. Потому вряд ли нам стоит ожидать какого-то всеобщего однообразия в нём в подходах к образованию его объединений (слов). Но,  если принять за основу возникновения русского языка именно его русский (одна “с”) контекст, то окажется, что не менее 90% тогда образованных в нём объединений типа “bc”, где B = [”b”], а C = [”c”], имеют значения как [B возможностью которого является C].

 А “не менее 90%“ лишь только потому, что я не столько даже допускаю, сколько уверен, что знания заимствовались уже тогда, на одном из начальных этапов формирования языков. А это значит, что даже при использовании тогда одинаковых объединений одинаковых же сутей в разных языках сами значения у объединений могли быть уже разными. Потому как знания связи (которые мы в них никогда не услышим или не увидим) изначально в них разные (потому как сами языки разные).

 АТЕНШН! АХТУНГ! АЛАРМ! - Выкиньте, наконец, эту лингвистическую дурь! - заимствуются исключительно только знания, но никак не слова. Другое дело, что вместе со знаниями признаков зачастую вместе с ними заимствуются и соответствующие им знания звучания. Но вот заимствовать при этом из одного языка в другой соответствующие знания связи (это чтоб потом утверждать, что так было заимствовано именно всё слово целиком) - НЕВОЗМОЖНО!, - потому как они (знания связи) в разных языках именно что разные (в противном случае это был бы один и тот же язык, а значит и никакого заимствования бы так и не было). Следствием этого является полное отсутствие состава значений у заимствованного слова в языке, - его не может быть уже потому, что звуки из которых оно состоит в разных языках имели (когда они их вообще ещё имели) разные значения (почему собственно и сами языки разные) .

 Потому для определения значений слов в древнем русском языке я использую знание связи, которое предполагает значением объединения значение первого (по порядку следования) в нём знания звучания (сути) возможностью которого является уже значение второго (следующего за ним) знания звучания. Например значением объединения “cb” будет [C возможностью которого является B], где C и B соответствующие значения “c” и “b”.)


 Контекст


 Каждый раз, говоря о значении слова в языке, я постоянно цепляю оговорку “согласно контекста”, а всё потому, что слово без контекста не значит в Языке ровным счётом вообще ничего. Точнее наоборот, оно-то как раз и значит в Языке так много, что вне контекста само слово в нём просто использовать уже невозможно. Потому как необходимым и достаточным условием к использованию того или иного слова в том или ином языке (одного из вообще возможных контекстов у Языка) является его в нём однозначность. Только само это требование непосредственно к слову несколько излишнее, потому как в речи в одном контексте мы обычно стараемся не использовать сразу все значения того или иного слова, что у него вообще есть в его структуре значений. А всё потому, что, во-первых, - в языке сразу так возникнет даже не двузначность, а уже и многозначность. И, во-вторых, объять всю структуру значений того или иного слова в речи сразу не сможет само наше Сознание с его процессом Осознания с их весьма скромным возможностями.

 (Кстати, для того чтобы лучше понять на какие такие муки мы себя обрекаем, когда пытаемся использовать в одном каком-то контексте более одного значения какого-либо слова (знания звучания), что у того вообще есть в его структуре значений, попробуйте осознать следующую фразу:

 - “За косой косой с косой косой косой убит”. - (Ответ в конце абзаца).

 И это одна только фраза, а теперь представьте себе, если мы всю свою речь будем строить подобным образом, то вряд ли найдётся много желающих на таком языке вообще разговаривать, - слишком много усилий и времени будет тратиться на установлении значения самой фразы в результате переборки всех возможных сочетаний значений одного и того же слова (знания звучания) несколько раз в неё входящего.

 (Ответ: достаточно произвести небольшую детализацию соответствующих значений [“косой”] за счёт добавления к ним уточняющих знаний признаков и - ву-а-ля! - смысл (значение) самой фразы читается запросто, - “За песчаной косой косой бабой с длинной до пят косой железной косой косой заяц убит.”)) И да, напоминаю, - слова с одинаковыми знаниями звучаний, но с разными значениями в русском языке называются омонимы.

 Не стоит думать, что наши русскоязычные предки бедноваты были на фантазию, а потому одним и тем же знаниям звучания порой давали по несколько разных значений. Нет, дело вовсе не в них, и это потому уже так, что подобное явление, - омонимы, слова с одинаковыми знаниями звучаниями, но с разными значениями, - существует во всех языках. Дело конечно же в самих языках, в смысле в особенностях процессов их детализации. Например слова “сор/ок” и “со/рок” имеют абсолютно одинаковые знания звучания, в то время как значения у них абсолютно разные, потому как разные у них составы значений, - ([”сор”]-[”ок”]) и ([”с”]-[”о” = “объединение”]-[”рок”]).
Единственная возможность отличить подобные слова  в речи, так это воспользоваться ударением.

 Потому как, - ещё раз, -  в результате разных процессов детализации разных же слов в языке, на их основе однажды могут возникнуть объединения с одним и тем же знанием звучания, но с соответствующими ему абсолютно разными структурами знаний признаков (значениями) и разными структурами звучаний. (Примерно как может одновременно существовать на Земле достаточно много людей похожих друг на друга как две капли воды, но которые никакими родственниками при этом не являются.) Впрочем тема эта большая, а потому и не здесь, а здесь мы вернёмся к контексту.
(Кстати, обратной ситуации, это когда в результате детализации слова в языке, у его знания признака (значения) однажды может возникнуть несколько же знаний звучаний, просто быть не может (сами догадайтесь почему, - это не так сложно). А вместо этого появляются только синонимы, -

 - Сино;нимы, слова (одной части речи) с частичным или полным (!) совпадением значений ( - срисовано по лекалу с Википедии, а вот восклицательный знак здесь мой, - О.С. )

 И вот здесь целиком и полностью оставляю на совести лингвистиков утверждение, что у разных знаний звучаний совпадение значений может быть полным, - только частичным и никогда полным! - утверждать другое, это значит абсолютно не понимать что есть слово в языке, и тем более, что есть Язык вообще.

 Ещё раз, - будьте внимательны! - малограмотные коллекционеры фактов, какими по сути сегодня и являются лингвистики, плохо понимают вообще о чём сами так говорят. Потому как на самом деле необходимые знания связей у них просто отсутствуют. Это следует учитывать всегда, когда то или иное их утверждение вы собираетесь взять на веру, а тем более использовать его таким образом в формировании собственных знаний (связей в том числе), - труда положите много, а результата может или не быть, или ещё хуже, - это когда сам результат может оказаться потом неверным.)

 С синонимами это были ещё только “цветочки”, а чтоб попробовать “ягодки”, почитайте определения (именно, - во множественной числе) лингвистиков, что есть контекст, -

 - “Конте;кст (от лат. contextus — «соединение», «связь») — законченный отрывок письменной или устной речи (текста), общий смысл которого позволяет уточнить значение входящих в него отдельных слов, предложений, и т.п. (Википедия)”.

 Но это же определение частного случая контекста, а именно контекста на основе текста! Лингвистики же ничего такого, как видите, в самом определении ни чуть-чуть не указывают, в то время как это очень и очень важно, а всё потому, что если для частного случая оно ещё сравнительно более-менее точное, то как общее определение оно уже не годится никак. (Ну, после этого есть ещё среди вас такие, кто считает лингвистиков с их хамским отношением к знаниям вообще (и связи в частности) учёными?) Поэтому и сегодня у них есть не одно какое-то общее определение контекста, а целая куча определений для каждого частного случая контекста в отдельности. Безусловно попытки объединить частные случаи в один общий ими предпринимаются, отсюда и “ситуативный контекст”, и “вербальный”, и много ещё каких, какие лингвистики сами плохо себе представляют. А всё потому, что с теми знаниями связей, что они в них используют, нашему Сознанию не светит ровным счётом уже ничего, - оно не в состоянии просто осознавать столь сложные построения лингвистиков. (Или та же мысль, но уже чуть проще, - человеку понять подобные определения просто невозможно, а уж тем более потом использовать их в своём процессе Осознания. И механизм Веры с такими знаниями нам уже не сможет помочь, потому как таких знаний для Сознания вроде как и нет, - оно элементарно не в состоянии их осознать.)

 Ещё раз, - проблемы у лингвистиков начинаются, когда они пытаются дать общее определение контексту, - у них так ничего не получается, потому как с их знаниями (точнее с практически их полным отсутствием) что есть знания и знания связи в частности, это просто невозможно. Потому как гораздо удобнее сегодня воспринимать контекст как, -

 - Контекст, это совокупность знаний объединённых каким либо признаком совместности.

 Чтобы понять, что это определение сегодня является исчерпывающим, в смысле уже не нуждается ни в каких дополнительных “примочках”, которые за неимением соответствующих знаний любят нагромождать лингвистики, следует для начала хотя бы понимать, что есть “слово” вообще. А для этого в свою очередь надо представлять, что есть “знание”, “язык”, “Сознание” и т.д., - увы, ничего такого сегодня у лингвистиков даже близко ещё нет.

 Слово, это объединение посредством знаний связи звуков, в смысле именно для звуков слово и является контекстом. Фраза/предложение это тоже объединение посредством знаний связи, но уже слов, именно для слов фраза/предложение и является контекстом. Так вот, это всё разные контексты, а значит и знания связи в них разные, - для контекста “слово” одни, а для контекста “фраза/предложение” другие. В смысле какой-нибудь звук из одного слова никак не может взаимодействовать с любым другим звуком другого слова этой же фразы/предложении посредством тех знаний связи, что есть вообще в слове. Потому как знания связи, которые определяют структуру объединения звуков (слова),  далее самого этого объединения (слова) не действуют. А знания связей, которые определяют структуру объединения слов (фраза/предложение) уже не могут действовать внутри самих слов, которые они объеденяют.

 (Кстати, как я уже говорил, границы действия тех или иных знаний связей в речи и на письме определяются интервалами. В смысле там, где интервалы отсутствуют (слово), это безусловно одни знания связей. А там где они присутствуют (фраза/предложение), это уже совсем другие знания связей. О том, что структура контекста “фраза/предложение” (в смысле наличие соответствующих знаний связи) на самой заре возникновения письменности не была достаточно развита, свидетельствует отсутствие тогда в ней интервалов между словами. Ведь отсутствие интервалов между словами равносильно отсутствию и самих слов, или, если хотите, отсутствию фразы/предложения, в смысле вместо нескольких слов (фразы) так возникает одно большое слово.

 Уже только из этого факта можно заключить, что сами звуки тогда безусловно имели по отдельности собственные значения. С развитием же письменности (следствием накопления знаний вообще) соответствующие знания связи формируются и вскоре интервалы между звуками и/или их объединениями появляются. А из этого в свою очередь следует, что собственные значения в языке так отдельные звуки начинают терять, а приобретают их теперь в нём именно что объединения звуков (слова). Но в русском языке так было отнюдь не со всеми звуками. Так некоторые из них могли являться в русском языке и звуком, в смысле как звук использоваться в составе объединений (контекстов) “слово”, и словом, в смысле как слово, состоящее из одного звука они могли  использоваться в составе объединений (контекстов) “фраза/предложение”. При этом значения самого такого звука в контексте “слово” и контексте “фраза/предложение” были разными. Потому как интегрированное значение сути определялось совокупностью всех объединений (слов), где оно так (в объединении “слово”) использовалось, а интегрированное значение слова (в нашем случае состоявшего из одного какого-то звука) определялось соответствующим контекстом “фраза/предложение”, где оно и использовалось.

 Например, интегрированным значением сути [В] (звука (в)) в русском языке являлось [вода]. А интегрированным значением слова “в” в русском языке являлось [в]. Более точно его сформулировать если у нас и получится, то уже с использованием в разы большего контекста. Потому как, если первое является знанием признака действительности (а это значит, что для того, чтобы его осознать нам достаточно только наших органов чувств), то второе уже является знанием признака сознания (а это значит, что для его осознания нам потребуется ещё и Подсознание нашего Сознания). (Проще говоря, для вас почемучки, попробуйте словами объяснить значение “в” при этом само слово “в” никак не используя, - у вас так просто ничего не получится. А вот что есть [вода] вы объясните запросто к помощи самого слова “вода” при этом никак не прибегая.)

 Ещё раз, - изначально, когда в Языке существовал исключительно только контекст “слово” звуки ещё имели собственные значения. С появлением же контекста “фраза/предложение” звуки собственные интегрированные значения теряют, а значения остаются только у их объединений (слов). А это значит, что мы можем утверждать о потери словами таким образом собственных составов значений. А это в свою очередь значит, что теперь значение того или иного слова определяли уже не звуки из которых оно состояло, а контекст в котором оно находилось. Так контекст “фраза/предложение” стал непосредственно воздействовать на значение слова. (Отсюда, - “слово вне контекста не переводится”.)

 (Кстати, похожая судьба была не обязательно у некоторых отдельных звуков в русском языке, но и у некоторых их объединений, - я сейчас это о приставках и суффиксах, и отчасти об окончаниях. Например древнейшее слово “под” русского языка изначально имело значением [место (камень) на котором горит огонь], или, проще, [(примитивный) очаг]. Т.е. изначально это было знание признака действительности “(примитивный) очаг”. В последствии (с ростом количества знаний) структура значений этого слова расширяется и в ней появляется знание признака сознания “(находящийся) внизу (чего-то)” - “под”. А факт наличия этого знания сознания в структуре значений слова “под” позволил в дальнейшем использовать его в устойчивых сочетаниях уже с другими знаниями. А для того, чтобы исключить возможную двузначность в языке (использование у слова “под” помимо значения [внизу] ещё и значения [очаг]), непосредственно в контексте “слово” (по сути самому так являвшемуся объединением как минимум двух слов) этому объединению “под” было отведено место в начале объединения (контекста) “слово” закреплённое соответствующими знаниями связи. Безусловно они (знания связи) не могли потом не изменить (а они и изменили) первоначальное значение [внизу (чего-то)] слова “под” в его объединениях (словах) с другими словами, - таким образом контекст “слово” воздействовал на значения слов из которых сам в том числе состоял.

 Таким образом, по месту постоянного использования слова “под” в более сложных объединениях (контекстах “слово”) оно и другие слова с похожей судьбой получили в русском языке названия “приставки”. При этом значения одних и тех же этих слов в разных их контекстах (”слово” и “фраза/предложение”) не совпадали. Так, если в контексте “фраза/предложение” значение объединения ”под” мы знаем, - [внизу (чего-то)], - то то же самое нельзя сказать о его значении в контексте “слово”, настолько сильно влияют на само его значение другие слова, что вместе с ним этот самый контекст (объединение) “слово” образуют. Сравните, - “под-стать”, “под-лог”, “под-рос”, “под-дых”, и т.д., - значения “под -” в них каждый раз разные.

 Проще говоря, значение объединения “под” настолько сильно подвержено воздействию других значений в контексте “слово, где оно и находится, что о неком его общем там (в контексте “слово”) значении говорить не приходится вообще (это если только для его значения в контексте “фраза/предложение“), - настолько каждый раз в каждом новом слове они у него разные. Потому сегодня для слова состоящего в том числе из приставок, суффиксов и окончаний мы говорим именно о составе слова, но только никак не о составе его значений.

 (Напоминаю, - используя в контексте понятие “контекст (“слово”)” вместо понятия “объединение (“слово”)” мы таким образом указываем, что речь в этом контексте идёт в том числе и о знаниях связи. Т.е. понятие “объединение” их не учитывает, в то время как понятие “контекст” учитывает их обязательно.)

 Я привёл вам этот пример для того, чтобы вы хотя-бы приблизительно представляли себе механизм воздействия контекста (в нашем случае контекста “слово”) на используемое в нём значение (в нашем случае [внизу (чего-то)]).)

 Единственный же контекст, где используется вся совокупность знаний из структуры значений того или иного слова, является сам язык, которому это слово и принадлежит. В контекстах же поменьше используются не все знания из структуры значений слова, а только те из них, что необходимы соответствующим знаниям связей данного контекста. (А иначе те, что не используются, будут в нём просто бесполезны. Проще говоря, таким образом со временем сами оттуда исчезнут.) А это значит, что значения одного и того же слова в разных контекстах будут тоже разными, потому как совокупности знаний их там определяющие являются разными.

 Отсюда следствие, -

 - Переносить (ретранслировать) знание звучания слова из одного контекста в другой, не изменяя при этом саму структуру значений этого слова, нельзя.

 Если же структуры значений слова в каких-то контекстах совпадают, то это значит что, - или сами эти контексты абсолютно одинаковые (совпадают), или так один контекст является частью другого, большего контекста (подмножеством множества).

 Ещё раз, -

 - Структура значений слова в языке, это совокупность вообще всех знаний, что у этого слова в нём есть. А совокупность знаний (значение) слова в том или ином контексте языка, это совокупность знаний из структуры значений слова именно для данного контекста. Соотношение между двумя этими совокупностями - структурой значений в языке и значением в контексте языка - это соотношение между множеством и его подмножеством.

 Проще говоря, если мы значение слова при переносе из одного контекста в другой ни чуть-чуть не изменим, то потом в результате процесса Осознания нашего Сознания с таким значением этого слова в другом контексте не получится создать необходимые связи, чтобы в свою очередь таким образом сформировать уже с ними циклический процесс знания. Или, ещё проще, - данное слово с таким своим значением в другом контексте смысла тогда иметь не будет. А так очень легко потом можно запутаться, или даже совсем ошибиться. Самый же простой способ, чтобы избежать возможной ошибки, это расширить структуру значений слова за счёт добавления в неё необходимых знаний.


 Дополнения


 Последовательность  частот звуков в Русском языке


 Для того, чтобы осознать что есть Последовательность частот звуков в русском языке (в Действительности), прежде необходимо осознать, а какой она вообще должна была бы быть (в Сознании). В смысле составить её математическую модель, а уже по несоответствиям между математической моделью и её реальным аналогом узнавать много чего интересного о самом русском языке. Как это делать, - об этом чуть дальше (в Дополнении “Пример анализа в русском языке”), - а пока два слова о самой Последовательности.

 Вроде всего-лишь последовательность, даже не таблица, и тем не менее с её помощью много чего вообще можно узнать. Да, в ней самой знаний совсем немного, но это очень и очень важные знания. Потому что сама Последовательность (частот звуков в русском языке), это как ключик от огромного Здания (знаний) Русского языка. Даже если самих этих знаний мы наберём великое множество, то без этого “ключика” мы никогда не сможем зайти внутрь самого Здания, чтобы навести наконец там порядок. А потому к самой Последовательности нам надо именно так и относится, - как к ключику, который открывает любые двери в Здании (знаний) Русского языка.

 А потому, давайте же поторопимся, тем более, что я ещё сам плохо себе представляю, какие тайны за ними нас ждут. Одно знаю точно, - это, безусловно, будут великие тайны! Итак...

 В основу математической модели Последовательности частот в Языке мы положим ряд утверждений, которые в каких-то доказательствах вовсе и не нуждаются, хотя бы уже потому, что их просто доказать невозможно. Собственно они и будут теми аксиомами, на которых мы потом построим все свои дальнейшие рассуждения и выводы, вот их-то мы уже будем посредством этих самых аксиом доказывать обязательно. И таким образом мы вовсе не будем оригинальны, - абсолютно так и никак иначе устроены все совокупности знаний, которые претендуют на то, чтобы их называли науками. (Судя по тому, что утверждал А.А. Зализняк о Лингвистике, ничего такого в ней просто нет. Потому она (”нормальной” - по Томасу Куну) наукой вообще никогда не являлась, потому как в ней ничего не доказывается, а если и принимается что-то, то исключительно только на веру, по результатам всеобщего голосования, - наука состоящая из одних только аксиом это нонсенс.)

 И первым таким утверждением будет: - “знания постоянно накапливаются” (в Коллективном сознании). Процесс накопления знаний в самом начале возникновения процесса Жизни был очень неспешным и абсолютно совпадал по скорости с процессом детализации самих форм Жизни (эволюцией). А скорости их совпадали потому, что на самом деле это был тогда один и тот же процесс. Всё изменилось с появлением однажды у некоторых форм Жизни Сознания, - оказалось, что в отличии от самой формы Жизни, которая хранила знания в их вещественном виде и частью которой Сознание и являлось, оно (Сознание) могло хранить уже не вещественные знания, а именно что невещественные, т.е. циклические процессы.

 Основное отличие этих разных форм знаний в скоростях процессов, где эти знания и участвуют. Таким образом, процессы накопления невещественных знаний шли гораздо быстрее, чем то же самое, но уже у вещественных знаний, что в свою очередь однажды привело к возникновению необходимости более скорого развития Сознания относительно всей его формы Жизни (чтобы таким образом преуспеть в самом процессе Жизни). Безусловно, это был важный, но только первый шаг, - даже развиваясь быстрее относительно остальной своей формы Жизни, Сознание при этом один чёрт продолжало оставаться (пусть частью, но...) лишь формой Жизни со всеми вытекающими из этого факта следствиями (в том числе и с присущими ей вообще ограничениями, и её процессами развития с их медленными скоростями в частности).

 Все изменилось именно с дальнейшим развитием Коллективного сознания (ростом количества в нём сознаний), - так как оно уже зависело от самих форм Жизни с их медленными процессами гораздо более опосредованно, чем просто Сознание, то скорости в его аналогичных процессах могли быть теперь только быстрее, чем это было у форм Жизни.

 Коллективное сознание без Языка ничто, потому как это две грани одного и того же процесса, а именно, - процесса накопления знаний. Язык является способом удержания знаний в Коллективном сознании посредством их передачи от одного Сознания другому. Проводя аналогию можно сказать, что, если Сознание состоит из вещественной структуры связей и невещественной структуры знаний на ней, то Коллективное сознание состоит из вещественной структуры Коллектива и невещественной структуры Языка на нём. Т.е. с точки зрения процесса Знания это абсолютно аналогичные механизмы для работы со знаниями отличающиеся исключительно только своими возможностями (ограничениями). Пожалуй с этой цифры мы и начнём, а иначе мы так никогда не подберёмся даже к началу.

 Ещё раз, - накопление (вещественных) знаний предполагает развитие самой вещественной структуры формы Жизни, в том числе и такой её части, как Сознание. Вещественная же структура Сознания одновременно служит основой для формирования уже невещественной структуры знаний, которая тоже постоянно стремится к развитию. Чем сложнее вещественная структура связей, тем сложнее невещественная структура знаний на ней может быть реализована.

 Конечно, правильно было бы построить на основании этих утверждений соответствующую модель, как мы сначала и собирались, а затем сравнить её с Действительностью, но только ничего такого у нас не получится. Потому как знание это середины этого десятилетия, но только никак не его начала. И первыми его обретут совсем даже не лингвистики, - у них просто нет на это соответствующих возможностей (знаний), - этим знанием в той или иной степени уже сегодня владеют программисты. Именно им и предстоит ещё в этом десятилетии окончательно объединить знание Языка со знанием языка Искусственного разума, - впрочем, это другая захватывающая история, а потому не будем сейчас об этом, тем более, что сама эта история хоть и происходит на наших глазах, но ещё совсем не закончилась.

 А будут сейчас здесь лишь только общие рассуждения, о тех ограничениях, что эту Последовательность определяют, - поверьте, этого знания вовсе даже немало, чтобы так получить о самой Последовательности уже хоть какое-то представление.

 А потому начнём...

 Не вдаваясь в подробности, - детализировать знание сегодня запросто можно и до самых начал, только здесь нам это вовсе и не надо, - вторым утверждением, не требующим доказательств мы примем уже следующее утверждение, - “одному знанию признака в Языке может соответствовать только одно знание звучания”. (Наоборот, это когда одному знанию звучания может соответствовать два и более знаний признаков (значений), так это в любом языке сколько угодно.) Из этого следует, что Язык появлялся именно как соответствие одному знанию признака одного какого-то (знания) звучания (звука). Более того, само это соответствие изначально задавалось именно связью (вещественным знанием), а вовсе не знанием (невещественным циклическим процессом).

 Проще говоря, если в соответствующем контексте та или иная форма Жизни что-то уже и кричала, то только потому, что именно так у неё в нём кричать получалось. Потому как зачем она именно так кричала, а не как-то иначе (если вообще иначе уже могла), она сама не понимала вовсе, - всё как-то само-собой получалось.

 Именно знания (вместо самих связей) связей соответствия появляются чуть позже, и с ними невещественная структура у знаний звучаний звуков становится такая же, какой она впоследствии будет и у слова: “знание признака - знание соответствия - знание звучания”. Но даже с такой структурой звуки полноценными словами быть никак не могут. Потому как слова, это прежде всего объединения звуков, а не какой-нибудь звук в отдельности. Объединение же без соответствующего знания связи “объединение” просто существовать не может, потому как оно его и определяет.

 Проще говоря, даже обладая уже соответствующей структурой в Сознании (имея необходимые знания связи “соответствие”), но при этом не имея знания связи “объединение” (не являясь объединением), звуки таким образом являлись в Языке всего лишь обычными сигналами, и не более. А вот уже с формированием знания связи “объединение” мы можем говорить о появлении именно слов, а с ними и самого Языка.
Выглядело это примерно так, - допустим, что в Действительности существует три признака: A, B, C, им соответствует в Сознании три знания признака: [A], [B], [C], а им в свою очередь соответствует в Языке (Коллективном сознании) три знания звучания: (a), (b) , (c) :

 A - [A] - (a)
 B - [B] - (b)
 C - [C] - (c)

 (Напоминаю, знак “-” здесь заменяет нам или связь, или знание связи “соответствие”.)

 В смысле, - первое ограничение, - это были тогда вообще все звуки, что уже могла посредством горла извлекать, а самое главное посредством Сознания воспринимать представители формы Жизни “человек”. И все (три) знания Языка, что вообще уже тогда были у представителей формы Жизни “человек”. Но знания имеют свойство накапливаться, причём гораздо быстрее, чем может меняться сама форма Жизни, чтобы так научиться извлекать новые звуки (знания звучания) , чтобы посредством их задать соответствия с новыми знаниями. При этом знания обязательно следует удержать, а иначе так просто умнее не стать, со всеми оттуда вытекающими последствиями. И тут на “выручку” приходит механизм, который давно уже был развит в Сознании, но по отношению к Языку ещё никогда не использовался, а именно механизм на основе знания связи “объединение”, - обозначим здесь само это знание как “+”. Таким образом посредством его появилась возможность новым знаниям задать в соответствие не знания новых звуков (которых всё равно ещё нет), а знания уже объединений звуков:

 (AB) - (a) + (b) - (a+b)
 (AC) - (a) + (c) - (a+c)
 (BC) - (b) + (c) - (b+c)

 А с учётом знания “порядок”, что возникает несколько позднее, дополнительно к этим ещё три:

 (BA) - (b) + (a) - (b+a)
 (CA) - (c) + (a) - (c+a)
 (CB) - (c) + (b) - (c+b)

 Здесь промежуточным этапом отмечен этап возникновения устойчивого сочетания. Обращаю внимание, - только знания признаков могут использоваться на любом месте, в отличии от знаний связи. Потому как это абсолютно разные знания, в смысле знания обладающие разными свойствами. (При этом сама природа их одна и та же, - они являются циклическими процессами. А разница, например между знанием связи “объединение” и знанием связи “порядок” проявляется в том, что структура первого определяется структурой самого объединения, в то время как структуру второго определяет процесс Осознание использующий это объединение. ) Таким образом с одним только знанием “объединение” (а с ним вместе и со знанием “порядок”) с использованием трёх звуков в Языке возможно задать соответствия уже для девяти знаний признаков. И так и да, - из того, что знание связи “порядок” определяется процессом Осознания, следует, что сам он таким образом является линейным.

 Понятно, что пока количество всех знаний в Коллективном сознании не превышает этого количества (девять) то никаких проблем у обладателей пяти знаний (три звучания, одно “объединение”, одно “порядок” ) быть не может. (Вы обратили внимание? - знаний связи добавилось всего два, а возможностей удержания с их помощью знаний признаков из трёх стало девять. В смысле, вещественного роста для роста невещественного нам так понадобилось совсем чуть-чуть, а ведь это только начало, ведь сами зависимости там совсем не линейные. А это значит, что сам такой процесс развития Сознания как нельзя лучше соответствует тем задачам, что “ставит” перед формой процесса Жизни сам процесс Жизни.)

 Ещё раз, - знания (признаков) постоянно только накапливаются, причём делают это гораздо быстрее, чем развивается вещественная структура Сознания. В смысле так ему безусловно стоило бы найти уже способ как эти самые новые знания удержать, но вот вопрос-то именно, что в “как?“. Возможностей у Сознания не так, чтобы много, и наиболее очевидная из них связана с увеличением собственных возможностей удержания знаний. Причём эти возможности касаются в первую очередь не столько самих вещественной и невещественной структур Сознания, а сколько самого процесса Осознания (что постоянно возникает и сразу заканчивается после соответствующего цикла в Сознании для формирования в нём уже других знаний (циклических процессов), - его постоянство вовсе не в собственном существовании, нет, а именно в постоянном каждый раз потом возникновении). Собственно так мы и попадаем на ограничения связанные уже с самим процессом Осознания.

 (Кстати, вы сами запросто сможете большую часть из этих ограничений обнаружить, для этого достаточно придумать и попробовать решать соответствующие тестовые задачки. Например, проверить насколько большие числа вы можете перемножать устно. Или,  насколько большое число вы в состоянии вообще запомнить, в смысле повторить его за тем, кто вам его перед этим назвал. (О! Там интересно, так вы откроете в себе древнейший механизм удержания знаний, причём даже совсем не в Сознании, - оказывается, одновременно с постоянным повторением (про себя, голосом, неважно) знаний, можно думать что-то ещё, - отдельно процесс Осознания так не умеет, потому как линейный, - он может только что-то одно, - или “помнить”, или “думать”, но только не оба эти дела одновременно.) И т.д... Уверен, так вы узнаете о себе, точнее о собственном сознании, много чего такого, о чём даже до этого и не догадывались. Во всяком случае точно так перестанете наконец верить в чушь, что возможности человеческого Сознания безграничны.)

 И здесь возможны два пути, в смысле однажды, по мере совершенствования вещественной структуры связей Сознания (появления ещё одной связи) становится возможным сформировать в его невещественной структуре знаний ещё одно какое-то знание. И вот отсюда возникает разночтение, - смотрите!

 Если это будет ещё одно знание связи “объединение”, использование которого ограничено местом, которое оно вообще может в объединении занимать, то мы с его участием получим следующие знания:

 - сначала те, что были уже до него:

 (а), (b), (c),
 
 - а теперь те, что стали возможны с появлением связи “объединение”:

 (a+b), (a+c), (b+c), (b+a), (c+b), (c+a).

 Итого 9 знаний звучания.

 - А теперь то же самое, но уже с участием ещё одного знания связи “объединение”:

 (a+b+c), (a+c+b), (b+a+c), (b+c+a), (c+a+b), (c+b+a)
 ((a)+(a+b)), ((a)+(a+c)), ((а) +(b+c)), ((a)+(b+a)), ((a)+(c+b)), ((a)+(c+a)),

 аналогично с (b) и (c), плюс с учётом знания связи “порядок”.

 Итого 42 новых знания звучания.

 Всего с учётом уже имевшихся получается 51 знание звучания, - неплохой рост, если учесть, что сама вещественная структура Сознания выросла незначительно (на одну только связь).

 Но, кто сказал, что эту новую связь Сознание должно было обязательно использовать для образования именно знания связи “объединение”? А не ещё одного знания звучания “звук”, тем более, если соответствующие возможности (для извлечения и осознания ещё одного (нового) звука) у формы Жизни уже сформировались? Давайте посмотрим что будет, если это будет не знание связи “объединение”, а именно знание нового звука (назовём его (d), - знание звучания “d”).

 Итак, сначала те, что были уже до него:

 (а), (b), (c),
 (a+b), (a+c), (b+c), (b+a), (c+b), (c+a).

 Итого 9 знаний звучаний.

 А теперь с участием ещё одного знания звучания “d” :

 (d)
 (a+d), (b+d), (c+d), (d+a), (d+b), (d+c)

 Итого 7 новых знаний звучаний.

 Всего, с учётом тех, что уже были, получается 16 знаний звучаний.

 Впрочем на этом мы здесь и остановимся, потому как чем дальше тем само это знание становится все более и более огромным, что нам в любом случае так придётся выбирать между самим его осознанием и его использованием. Наша задача безусловно его использование, тем более, что перед этим я предупредил вас, что на процесс осознания этого знания у нас (человеков) даже по моим весьма оптимистичным прогнозам уйдёт никак не меньше пяти лет. А потому включайте механизм Веры и так и двигайтесь дальше, - а по другому сейчас у нас просто не получится. (Честно говоря, сам я перед этим заглянул чуточку дальше, но только для того, чтобы самому быть гораздо более  уверенным в тех выводах, что я вам сейчас предложу взять на веру, - вам никто не мешает проделать то же самое, это если есть время и соответствующие знания. Да, и уже только из этого факта все мои дальнейшие утверждения надо воспринимать именно как гипотезу и никак иначе.)
 
 Не стоит думать, что необходимо теперь каждую новую связь использовать именно для ещё одного знания связи “объединение”, потому как она, безусловно, гораздо более для Языка эффективнее, чем знание связи “звук”, нет (сравните, - 7 против 42!) Потому как так начинают действовать уже другие ограничения, которые сам этот процесс и ограничивают. Здесь правильно говорить о необходимом соотношении обоих этих процессов, - процесса использования знаний связи и процесса использования знаний звучаний непосредственно процессом Осознания. Соответствующие границы здесь, безусловно есть, это следует хотя-бы из примерно одинакового количества звуков в разных языках, и из примерно одинаковой длины используемых в разных языках предложений, и т.д. (Сравните русский язык и английский, или,  ещё хлеще, - язык формы Жизни “человек” и язык формы Жизни “дельфин”.)

 Для нас же сейчас гораздо важнее совершенно другое, а именно:

 - если рассматривать процесс накопления знаний в Коллективном сознании именно как процесс, то сам Язык в том или ином его временном контексте мы обнаружим в совершенно разном его состоянии в зависимости от стадии процесса накопления знаний в Коллективном сознании в которой он в нём и находится. (Примерно как фотографии одного и того же человека в разные годы его жизни, - на них он тоже будет выглядеть всегда очень по разному.) В смысле, если предположить, что у всех форм Жизни “человек” может быть только один и тот же язык, то это значит, что каждый раз, когда количество удерживаемых посредством такого языка знаний совпадает с количеством самих его возможностей к удержанию им знаний, частота всех звуков в таком языке на этот момент будет абсолютно одинаковой. Когда же количество знаний превысит количество возможностей языка, то со временем в нём появляется ещё одно знание, и им вполне может быть новый звук. Вот между этими, скажем так “равновесными” (т.е. это когда количество знаний совпадает с количеством возможностей), соседними состояниями Языка частота у последнего по очереди возникновения в нём звука может сильно отличаться от частот других в нём звуков, частота которых меж собой будет практически одинаковая.

 Но так в реальности быть просто не может, и всё из-за того самого допущения, что мы взяли за основу своих рассуждений в самом начале. А именно, что у всех представителей формы Жизни вообще (всего того контекста где они вообще существуют) всегда сохраняется  языковое единство. Что значит, что в таком контексте существовать может какой-то один только язык. Проще говоря, любое изменение в языке такого контекста сразу становится достоянием всех его носителей, - но только таких контекстов не бывает! (Я в этом тем более уверен, что застал ещё эпоху, когда влияния радио (телевизор? - да он появился уже после меня, чтоб вообще на что-то тогда мочь влиять!) на язык было минимальным.

 Потребовалось как минимум несколько десятков лет, чтобы посредством его привести весь русский язык в разных его контекстах к одному-единому, более менее общему, знаменателю. Тем более, что тогда говорить об эпохах, когда не то, что радио с телевизором не было, но даже не было еще и самой письменности?)

 Как раз тогда была уже совершенно другая ситуация, это когда одновременно в Языке возникало равновесное состояние, а на его фоне уже в абсолютно разных (географических) контекстах Языка одновременно возникало абсолютно одно и то же знание. Вероятность, что в разных контекстах одному и тому же знанию признака могло быть задано одно и то же знание звучания, если и была, то исключительно только как случайность, проще говоря, очень и очень маленькая. Собственно это уже и был процесс детализации Языка на разные уже языки.

 (Кстати, все беды сегодняшних лингвистиков от того, что они на голубом глазу рассматривают сегодня заимствования именно самих слов. В то время, как заимствуются исключительно только знания, - ну вот на кой чёрт мне заимствовать какую-то абракадабру (в смысле слово),  если она ровным счётом в моём языке ничего не значит? Или значит что-то, для чего в моём языке давно уже есть соответствующее слово? Сегодня думать, что заимствуются именно слова, но только никак не знания, это как полагать, что лошадь толкает телега, в которую она запряжена, - двигаться куда-то дальше с такими знаниями (связей) просто невозможно.)

 Но, появление разных звуков в разных контекстах (языках) вовсе не предполагало, что эти же самые звуки вместе со знаниями со временем не могут проникнуть, в том числе и в другие контексты (языки). А оно именно так и происходило, - с момента появления Сознания у формы Жизни “человек” всё дальнейшее её существование, это постоянная борьба за знания, - от чего процесс словообразования в самих языках становился ещё интереснее. В смысле нам вовсе не стоит ожидать, что даже в каком-то одном языке частота всех его звуков будет одинаковой.

 Скорее всего, наоборот, частота у всех звуков какого-то одного языка будет абсолютно разной. А, если допустить, что с момента появления звука в том или ином языке, он начинает потом одинаково с остальными звуками участвовать в процессе дальнейшего в нём словообразования, то, безусловно, большую частоту в этом языке будет иметь тот звук, что появился в нём раньше. И наоборот, тот, который появился в нём последним, будет иметь наименьшую частоту. Скажу больше, сегодня уже можно не только восстановить очерёдность появления тех или иных звуков в том или ином языке, но даже время и место где это произошло (настолько точно, насколько это вообще возможно для процессов).

 Прежде чем перейти к самой Последовательности, напоминаю, - правильно если только составлять общую последовательность для гласных и согласных звуков, а вот рассматривать их последовательности безусловно следует уже отдельно. А всё из-за самих их свойств, они совершенно разные, чтобы их можно было рассматривать вместе в одной и той же Последовательности. Так, тот же гласный звук (о) правильно рассматривать вовсе не как знание звучания соответствующее какому-нибудь знанию признака, а как “визуализацию” знание связи “объединение” (+). И так вообще со всеми гласными звуками в русском языке, сами они никаким знаниям признаков не соответствуют, т.е. сутями (значащями звуками) в русском языке не являются. (При этом ни в коем случае не путайте, когда речь идёт о звуках, а когда о буквах, - в знании звучания той же буквы “я” может присутствовать суть [Й]. ).


 Последовательность частот звуков в русском языке


 Данная Последовательность составлена на основе текста Ивана Сергеевича Тургенева “Степь” в её современном написании. Частота того или иного звука в языке определяется его повторяемостью в совокупности из 10 000 звуков одного и того же контекста (в нашем случае это “Степь”). Алгоритм подсчёта достаточно прост, но объяснение его это сам по себе отдельный большой контекст (несколько страниц) а потому и не здесь, - здесь возьмите на веру. Тем более возьмите на веру, что никаких специальных подгонок, тем более подтасовок я в Последовательности не делал, - мне это зачем? Потому все данные получились сами собой, и я таким образом могу их уже анализировать. Более того, если бы я использовал для составления Последовательности совсем другой текст, но из этого же контекста (контекста Ивана Сергеевича Тургенева), то, я уверен, получил бы так абсолютно аналогичные цифры (в коридорах допустимых отклонений, - кстати, я этого не проверял никогда, не было времени, - проверьте вы, мне самому так уже интересно).

 Но, имейте в виду, что если вы составите Последовательность на основе совокупности звуков из другого контекста, то она может уже несколько отличаться,
-

 Последовательность, как и язык, который она представляет, не есть что-то неизменное, - меняется контекст, меняется и язык, меняется и Последовательность.
 
 Так в Последовательности на основе какого-нибудь современного контекста значение частоты того же звука (ф), например, будет, уверен, в десятки раз больше, чем это есть в Последовательности на основе текста “Степь”, где (ф) =3.

 И ещё, - Русский язык формировали продавцы соли, в смысле у него никогда не было национального признака как такового (нет его и сейчас). А потому именно так его и надо рассматривать, - многоконтекстный, без какого-либо национального признака. Попытки же сделать уже сам русский язык неким признаком совместности обречены на неудачу, - телега никогда не повезёт лошадь, даже если вы и запряжёте её спереди.

 (Кстати, частота звука в языке не самая удобная величина, потому как отражает именно что повторяемость того или иного звука в том или ином контексте. И совершенно не отражает сам звуковой состав разных контекстов, в смысле уже их изменения, а отсюда могут быть и ошибки. Проще говоря, просто сравнивать частоту одного и того же звука в разных контекстах неправильно, необходимо при этом обязательно сравнивать ещё и сами эти контексты, после чего и делать необходимые поправки. В смысле тот же научный контекст русского языка всегда будет отличаться от общепринятого бытового контекста частотой используемых в них звуков. )

 Итак, заранее предупреждаю жителей Проза.ру , - привожу Последовательность здесь в текстовом “построчном” формате, - а там как получится :

 (ь) = 828  (й) = 828
 (т) = 551  (н) = 508  (с) = 456  (в) = 444  (л) = 367  (р) = 362   
 (к) = 299  (д) = 280  (м) = 263  (п) = 214  (з) = 169  (г) = 156  (б) = 142
 (ь) = 137  (й) = 104
 (ш) = 104   (ж) = 95   (ч) = 95   (х) = 94
 (ц) = 34
 (ф) = 3    (ъ) = 3
 (о) = 877  (э) = 797  (а) = 793  (и) = 515  (у) = 260  (ы) = 221

 Возможные древние звуки в составе модуляций древнего языка:

 (св)=(1657)  (тд)=1400  (нм)=1195  (лр)=1130  (кгх)=885  (пб)=552

 Возможные гласные звуки в древнем языке до их там детализации:

 (э-а) = 1590     (о-у) =  1137     (и-ы) =  736

 Вам нравится? - мне да, хотя бы уже потому что она (Последовательность) непонятна “с разбегу”. В смысле в ней точно есть какая-то закономерность, а значит и загадка, с которой так и хочется разобраться. И здесь нам конечно уже без знания самого русского языка никак не обойтись, давайте же разберём её чуть подробнее.

 Ь и Й

 И сразу первая загадка, - оказывается самыми популярными звуками в контексте “Степь” являются звуки (ь) и (й). Но это именно, что в этом контексте, а из этого вовсе ещё не следует, что эти звуки вообще могли быть в контексте древнего языка, из которого русский язык однажды и возник, - а их там и не было. А вот в чём я абсолютно уверен, так это то, что именно эти два звука и определили впоследствии то, что однажды и стали называть “русский язык”. Как уверен и в том, что эти два звука нормальными (в смысле как все остальные звуки) звуками и не являются, потому как они не существуют сами по себе. В смысле не имеют самостоятельных знаний звучаний. А существуют они исключительно в объединениях с другими звуками, - (ь) существует исключительно в объединениях с согласными звуками, а (й) существует исключительно в объединениях с гласными звуками. (На то было соответствующее знание связи в русском языке, которое предполагало звуки (ь) и (ъ) гласными.) А так как согласные звуки в Языке (в древнем русском языке в частности) соответствовали знаниям признаков действительности, а гласные звуки знаниям признаков сознания (связям), то можно осторожно предположить, что (ь) и (й) в древнем русском языке имели обобщающие (интегрированные) значения. Причём, чтоб объединения с ними вообще имели смысл, у (ь) это значение обязательно должно было соответствовать знанию невещественного признака (я нашёл его как “действие”), а значение у (й) должно было соответствовать уже знанию вещественного признака (я нашёл его как “структура”).

 Эти значения (ь) и (й) в русском языке подтверждаются и их местом в их объединениях, - они всегда находятся в конце своих объединений, т.е. являются возможностью впереди стоящего в нём элемента (звука, объединения звуков, объединения объединений звуков). (Не путать, - сами их объединения могут быть частью больших объединений и занимать в них место не обязательно в их конце. А те редкие объединения с (й) впереди соответствуют полностью заимствованным знаниям, причём сегодня в русском языке уже устоялось произношение их знаний звучаний именно как объединения “ый”.)

 Происхождение этих звуков для нас пока ещё загадка, а вот сама их частота в контекстах объясняется теми значениями, что у них сегодня есть в русском языке, - они не самые в нём древние, - а потому и сегодняшняя их частота в русском языке, это вовсе не факт какого-то их в нём первородства. Впрочем, это история, которую ещё только следует написать, а потому пока пропускаем. (Это уже потому верно, что в родственных языках в числе первых мы этих звуков не находим, если они там есть вообще. )

 (Кстати, из значения [Й] в русском языке следует, что именно представители Йудь (Йуд) отличались тогда какой-то особой структурой (порядком) у себя в коллективе. Потому как допустить, что в этом объединении “Йуд” от “й” используется в качестве значения именно знание звучания (как это было в “чудь”, “вудь” и “льуд”) невозможно. Потому как невозможно же отдельно использовать знание звучания “й”, - его элементарно отдельно не существует, только если в объединении с другими (гласными) звуками. (Звук (й), который мы произсносим якобы как отдельный звук, на самом деле является объединением “ый”.) Отсюда следует, что значением (й) было [структура], а значением объединения “йудь” было [структура возможностью которой является коллектив (д)]. Или, говоря по другому, - [коллектив с чётким внутренним порядком]. )

 Т, Н, С, В, Л, Р

 Это, безусловно, первые звуки, которые вообще возникли в русском языке. Более того, (т), (н) и (с), - именно в таком порядке, - это первые звуки во многих сегодняшних языках, а значит и вообще в Языке. В смысле у формы Жизни “человек” они возникли тогда, когда она была ещё в животном своём состоянии. В этом списке не хватает звука (д), - судя по значениям, а они у него самые древние в Языке, именно он и должен был стоять на первом месте в русском языке. А он и стоял в руском (одна “с”) контексте русского языка на первом месте! Пока в результате обмена знаниями не сформировалось правило “деЛАть”. Ведь изначально не было в Языке отдельных звуков (д) и (т), а был единственно тогда возможный древний звук (д-т). (Как не было отдельных звуков (с)-(з), и (в)-(р), и (л)-(н), и (м)-(б), и (п)-(к)-(г)-(х), и т.д. ) А уже потом в одних контекстах он детализируется на звук (д) (руский - одна “с” - контекст) , в других на (т), а в некоторых и на оба эти звука сразу.

 Похожее звучание отдельных звуков предполагает, что изначально они были одним звуком, потому как древние человеки просто не могли их ещё по отдельности ни издавать, ни тем более различать. Исходя, из этого мы можем предположить, что в результате детализаций модуляций в Языке тогда так образовались именно первые древние звуки (древний язык):

 (св)=(1657)  (тд)=1400  (нм)=1195  (лр)=1130
(а ещё чуть позже (кгх)=885 и (пб)=552)
а не какие нибудь отдельные (с), (в), (д), и т.д. Это тем более так, что абсолютно укладывается в наше представление о звукообразовании вообще.

 Так первым из древних (а значит и вообще) согласных звуков получается звук (св), который единственный из них всех и был на все сто (%) естестественным звуком (потому все другие согласные звуки - да хотя-бы тот же (д-т) - относительно его мы можем смело так считать уже искусственными). А естестественные он потому, что представитель формы Жизни “человек”, - неважно, хотел он этого или нет, - в любом случае всегда его издавал во время питья с поверхности воды. В результате детализации уже самого этого звука в разных языках потом возникло множество разных звуков. Так в том же русском языке мы можем сегодня говорить как минимум о трёх звуках, что в результате процесса детализации из него возникли: (в), (с) и (з), - (ф) возник вовсе не в русском языке, а был в составе знаний в него заимствован.) Именно эти три древних согласных звука в объединении с древними же гласными звуками (а-э), (о-у) и (и-ы) и образовали первый словарный запас древнего языка.

 Детализация самих этих древних звуков есть не что иное, как детализация древнего языка уже на другие, в том числе русский, языки. А другие (разные) они уже потому, что сама их детализация проходит в них очень по-разному. (Напоминаю для тех, кто забыл или тем более не знал, - детализация слова предполагает одновременную детализацию его знания звучания и/или значения.) Похоже, что звук (с-в) единственный, который нацело детализировался подобным образом именно в руском контексте русского языка, все остальные так или иначе испытали воздействие уже других контекстов древнего языка. Так в результате детализации того же (р-л) в руском контексте русского языка не возникает звук (л), а только (р), - звук (л) возникает уже в других контекстах русского языка, откуда потом и заимствуется в руский контекст в составе соответствующих знаний. Т.е. так полностью повторяется история с детализацией древнего звука (д-т), когда в руском контексте в результате детализации (д-т) возникает звук (д), а звук (т) заимствуется в него уже позже совсем из других контекстов древнего языка, в которых он собственно и возник.

 (Кому-то покажется, что правильнее говорить так об одном каком-то контексте, но никак не о нескольких, - но это только для случая линейного процесса, в то время как процесс детализации в Языке линейным никогда не был, только нелинейным. А потому знания со звуком (т) (в смысле звук (т)) вполне могли быть заимствованы в руский контекст древнего языка сразу из нескольких контекстов древнего языка.)

 А со звуком (н-м) история ещё интереснее, потому как запутанней, - детализация его происходит ещё в древнем языке, а вот накопление знаний связанных с формированием новых значений у этих звуков в разных контекстах идёт уже очень по разному. Знания эти конечно потом так или иначе заимствуются в том числе и с самими этими звуками, отсюда само такое “расстояние” межлу частотой (н) и (м) в русском языке.

 И напоследок, - здесь нет самого древнего звука, а именно шипящесвистящего звука. Он занимает промежуточное положение между гласными и согласными звуками.

 Промежуточное потому, что гласные звуки обладают возможностями тянуться и переходить из одного звука в другой, шипящесвистящие звуки обладают возможностью тянуться, но не переходят один в другой, согласные звуки не обладают ни одной из этих возможностей. А потому логично предположить, что в самом начале в Языке детализировалась не модуляция (св), а соответствующая модуляция с шипящесвистящим звуком. И вот в результате этой детализации возникает не звук “с”, а именно что шипящесвистящий звук. Другое дело, что последующее образование с ним объединений из-за особенностей нашего речевого аппарата приводит к детализации его знания звучания и так уже к его уточнениию. Проще говоря, так из него возникают все шипящие и свистящие звуки в русском языке.

 Ещё раз, - детализация знаний звучаний в Языке это процесс отнюдь не линейный, а нелинейный, чтоб так запросто можно было потом утверждать, что тот или иной звук возник из некого же звука, - нет. Всё было гораздо сложнее и интереснее. Сегодня работы по изучению как именно всё это происходило (установлению структуры русского языка как одной из детализаций Языка) ещё даже и не начинались.

 (Допускаю возможность, что это не так, просто я сам чего-то не знаю. Во всяком случае при ближайшем рассмотрении я таких работ не нахожу, а на дальнейшее у меня нету времени.) Потому то реальное, что нам сегодня даёт знание Последовательности частот звуков в русском языке, так это как можно более точное установление интегрированных значений звуков в древнем русском языке. А это очень и очень важное знание, с помощью которого мы уже запросто можем “прочитать” значения объединений звуков, а так узнать много чего ещё не только в Языке, но и в Истории, в развитии и устройстве Сознания, и т.д. Потому для меня, дилетанта (лингвиста-любителя, но вовсе не по А.А. Зализняку, а вопреки ему), подобное состояние дел в Лингвистике, - отсутствие самой такой Последовательности у лингвистиков, - свидетельствует о глубочайшем кризисе в котором она сегодня находится.

 Впрочем, на этом пожалуй и остановлюсь, потому как гораздо правильнее рассказывать о Последовательности не на примерах из неё самой, - так они ничего нам не дадут и дать не могут, - а на примерах уже из русского языка. И ещё, - да, (ь) и (й) почти в конце Последовательности нам совсем не померещились. Только сам этот факт вовсе не значит второе их пришествие в русский язык, а значит он именно по два у них в нём значения. А столь малая частота звука (ф) объясняется относительно (контекста “Степь”) недавним временем его в русском языке появлении.


 Особенности анализа языка


 Анализ в Языке подразумевает установление первоначального (когда оно только возникло в Языке) значения того или иного в нём объединения и дальнейшее его в нём изменение. Дело в том, что как только то или иное объединение в Языке возникает, то оно тут же начинает подвергаться процессу детализации, который сам является следствием процесса постоянного накопления знаний в Коллективном сознании. Таким образом значение того или иного слова в течение времени может измениться так до неузнаваемости. Более того, обычным явлением в Языке является возникновение в процессе детализации из одного значения двух и более новых значений. При этом все эти изменения, так или иначе, фиксируются в Языке и при соответствующих знаниях всегда есть возможность установить соответствующие значения и их изменения не только тех слов, что и сегодня есть ещё в Языке, но даже и тех, что в нём давно уже отсутствуют.

 Безусловно, чтоб подобное было возможно, надо хорошо представлять себе все те законы, по которым формирование значений и их последующие изменения происходят. А так как сами эти законы определяются в первую очередь устройством нашего Сознания и образом его работы, которые мы и сегодня плохо ещё представляем, то отсюда, собственно, и всё наше незнание самих этих законов. Но, всё-же, кое что нам узнать уже удалось, а потому мы здесь и сейчас эти знания и попробуем использовать в анализе русского языка. (Всё же анализ всего Языка, это слишком много, а потому здесь мы ограничимся только одним его контекстом, одной его детализацией, а именно Русским языком.)

 Понятно, что наше Сознание ограничено, а это значит, что ограничены и его возможности. Другое дело, что они постоянно у него всегда только развивались (росли). В смысле сегодняшние возможности нашего Сознания разительно отличаются от его же возможностей, когда Язык у нас только-только появился, и этот факт безусловно в нашем анализе следует учесть. Хотя-бы констатацией факта постоянного роста структуры значений у объединений вместе с ростом количества знаний вообще. Проще говоря, чем больше знаний в Языке удерживалось, тем “длиннее” становились в Языке слова (точнее их знания звучания) им соответствовавшие.

 (На самом деле “длиннее” и разветвлённее у слов становились в том числе и их структуры значений. Но проблема в том, что в отличии от знаний звучаний мы эти знания не видим и не слышим, потому как существуют они только в нашем Сознании. Хотя сегодняшние наши возможности уже и позволяют нам запросто подобные структуры визуализировать, но самой такой необходимости для этого ещё не сформировалось. А как же ей сформироваться, если самого знания что есть слово у лингвистиков сегодня даже близко нет, - невозможно сформировать необходимость того, чего ещё нет. Так и живём...)

 Из самого этого очевидного факта много чего следует. Например, - чем знание звучания у слова в языке “короче”, тем само оно в нём древнее. Потому в линейке объединений “у” - “уд” - “удь” - “чудь” мы однозначно определим последовательность их появления в русском языке только по их “длине” (количеству звуков, что используются в их знаниях звучаний). Но уже начиная с трёхзвучных слов знания одной только “длины” их знаний звучаний нам для этого становится мало. Потому как количество знаний, при котором возникают трёхзвучные слова, требует для их эффективного удержания в Сознании не только увеличения “длины” соответствующих им звучаний, но уже и использования для этого ещё и новых знаний связи.

 (Кстати, частенько используемый в разговоре призыв “Короче!” направлен на принуждение собеседника (или самого себя, - всё зависит от того, на кого он направлен) использовать в своей речи более “короткие” контексты “слово” и “фраза/предложение”, - только так можно будет избежать в разговоре использования лишних знаний связи, а значит и облегчить собеседнику процесс Осознания самих этих контекстов. Проще говоря, - лучше понимать то, о чём ему говорят. )

 Но знаний одних только знаний связи для установления последовательности появления тех или иных объединений в языке мало, - одинаковые по “длине” объединения могли появляться хоть и в разное время, но в условиях действия в языке одних и тех же знаний связи. И здесь нам на помощь приходят уже знания значений самих этих объединений. Так и объединение “чудь”, и объединение “чудо” вроде как оба являются четырёхзвучными (модуляция (тщ) воспринималась тогда как  единый звук (”ч”) ) но это вовсе ещё не значит, что появились они в языке одновременно. Тем более, если мы не посчитаем (ь) за звук, а именно только за смягчение (как некий приём - “визуализацию” соответствующего знания связи в русском языке - и не более). А всё потому, что то же “чудо” является производным от “чудь”. Т.е. одно не могло возникнуть, пока не возникло другое. (На самом деле утверждение это не такое простое, как кажется. И нуждается в соответствующем доказательстве и оно таки есть. Только формат этой книги не позволяет привести его здесь, а потому возьмите это знание на веру. Или сформулируйте его сами, что будет для вас ещё лучше. Тем более, что необходимые для этого знания уже есть в этой книге.)

 А далее больше, - уже начиная с первых (т.е. двухзвучных)  объединений (слов) отдельные звуки начинают так (образовывая объединения) терять собственные значения. Потому как объеденение знаний звучаний двух звуков, это было вовсе даже не просто объединение их значений (знаний признаков), а создание целой их конструкции включавшей в себя в том числе и соответствующие знания связи.

 Человеку же с его возможностями (ограничениям), что есть у него в Сознании, гораздо легче удерживать в нём всю эту конструкцию (слово), чем каждый раз при необходимости создавать её снова. Таким образом со временем (по мере накопления знаний в Коллективном Сознании) большинство звуков отдельно уже в Языке не использовались, - они просто образовали в нём все уже тогда возможные с ними объединения.

 Т.е. уже самой необходимости помнить (удерживать в Сознании) значения таких звуков не стало, - зачем, если сами эти звуки для образования новых слов уже по отдельности в Языке не использовались? Так мы можем говорить о появлении именно интегрированных значений таких звуков в Языке, которые формировались за счёт вообще всех объединений, в составе которых они участвовали именно как отдельные звуки. В смысле в самих этих объединениях использовались уже отнюдь не все знания, что были тогда в структуре значений у этих звуков. Добавьте сюда те знания связи, что окружали в контексте того или иного слова знания (значения) этих звуков, и вам станет понятно, что сами значения у этих звуков в разных объединениях могли быть только разными. Следует пояснить...

 Допустим у нас есть знание звучания “a” с соответствующим ему значением [A]. С появлением знаний связи “объединение” и “порядок” оно может образовывать объединения (слова) типа “a*” и “*a” (где * любой другой звук, что уже есть в языке. У всех этих объединений будут собственные значения, которые мы запросто сможем осознать, потому как уже имеем на то соответствующие знания связи. Ещё раз, - знаний звучаний в этих объединениях будет по два, но вот только значение у этих объединений будет только одно, - значение самого объединения. А это значит, что те же самые знания связей не мешают нам объединить уже и эти самые значения (объединений) по типам более сложных объединений: [а*]*, *[а*], *[*а], [*а]*, а[**], [**]а ( - знак объединения “кавычки” здесь опущен для простоты восприятия). Эти сложные объединение имеют в своём составе уже по три звука, но значение у каждого из них при этом по прежнему одно, хоть сами они и формируются так из двух значений - звука и объединения двух звуков.

 И вот здесь начинается главное! - вы сами-то это заметили? - для того, чтобы выделить то или иное значение в трёхзвучных объединениях на письме, нам пришлось дополнительно использовать ещё и соответствующие скобки. А это значит, что даже образование трёх звучных объединений в Языке требует использования дополнительных знаний связи, а тем более это будет касаться четырёх, пяти, шести и т.д. звучных объединений. В смысле, чем более “длинные” объединения в языке мы собираемся так использовать, тем больше соответствующих знаний связи нам придётся в них задействовать. А ведь возможности нашего Сознания совсем даже не безграничны, чтоб подобным образом формировать всё новые значения, а потом ещё и удерживать их в Сознании. А потому, начиная примерно отсюда (с трёх звучных объединений), оно (Сознание) предпочитает их уже не удерживать, а каждый раз, когда это необходимо, создавать их заново. Так в Языке помимо контекста “слово”, который безусловно следовало удерживать в Сознании обязательно, - соответствующие для этого возможности в нём есть, - появляется ещё и контекст “фраза/предложение”.

 (Кстати, не следует думать, что эти самые “соответствующие возможности” у человека слишком уж велики. Так, независимо от структуры того или иного языка, в нём будет использоваться 22 - 24 звука, и это не просто так. Использование в языке большего или меньшего количества звуков (не путать с буквами!) делает так сам язык неэффективным. А уже сам этот факт за многие тысячи лет давно бы уже помог народам с такими (неэффективными относительно прочих) языками покинуть процесс этой Жизни.

 То же и со словами, - на самом деле обычный взрослый человек оперирует (помнит) не более 3,5 - 5 тысяч слов. У всех остальных слов (есть словари, которые таких называют сто тысяч и более) он в лучшем случае знает знание звучания, а вот дать им соответствующего определения (достаточно исчерпывающего, в смысле с учётом уже всей структуры значений того или иного слов) он просто не может. Выручает, как и вообще всегда в таких случаях, здесь механизм Веры, именно он и допускает использование в речи слов, значения которых до конца мы так и не знаем, а знаем только, что они, безусловно, есть.)

 Как необходимость использования знаний больших чисел привела однажды к необходимости их записи, чтобы так, даже с весьма куцыми возможностями, что вообще есть у нашего Сознания, быть в состоянии оперировать ими, то и появление контекста “фраза/предложение” в Языке, и дальнейшее его в нём только расширение так привело однажды к необходимости создания письменности.

 Ещё раз, - письменность не возникает сама по себе, а является одним из способов расширения возможностей нашего Сознания. Проще говоря, так - с письменностью - мы элементарно становимся умнее (возможности нашего Сознания становятся больше). По мере роста количества знаний, однажды возникает ситуация, когда удерживать их в Коллективном сознании без письменности становится просто уже невозможно.

 Не обошлось при появлении письменности и без некоторых “жертв”, - её появление предполагало перестройку части невещественной структуры нашего Сознания, что в свою очередь предполагало соответствующий процесс её (письменности) обучению. (В смысле за счёт только простого увеличения количества знаний в том или ином Сознании сформировать в нём знание письменности просто невозможно.) В ходе которого Сознанию необходимо было, прежде всего, отказаться от возможности существования у звуков собственных значений, чтобы таким образом расширить возможности уже для самой письменности. (Те значения, что сегодня есть у некоторых звуков в русском языке, сформировались уже при участии знаний связи контекста “фраза/предложение“, в смысле первоначальные свои значения они перед этим, безусловно, потеряли.) И вот здесь в разных языках всё происходит очень по-разному.

 Так в том же английском языке с появлением контекста “фраза/предложение” в первую очередь происходит формирование знаний связи, которые этого контекста и касаются. В русском же языке совсем не так, - с появлением контекста “фраза/предложение” большее значение в нём приобретают новые знания связей, которые касаются именно контекста “слово”, а уже потом контекста “фраза/предложение”. Так в русском языке в контексте “слово” появляются приставки, суффиксы и окончания. Которые служат, в том числе для формирования значений родов - мужской/ женский/ средний, количеств - единственное/ двойственное/ множественное, падежей - именительный/..., и т.д.

 Все эти приставки, суффиксы и окончания в контексте “слово” тогда имели (а некоторые имеют ещё и сегодня) собственные значения. Другое дело, что с появлением контекста “фраза/предложение” собственные значения по отдельности они уже теряют, и теперь начинают если что-то и значить, то уже только в составе контекста “слово”. Причём само это значение становится у них интегрированным, те. зависит от его окружения в конкретном объединении (слове). Или, проще говоря, интегрированное значение относительно объединения, в котором оно находится.

 (Кстати, уже из “длины” самих этих приставок, суффиксов и окончаний мы вполне можем предположить когда они вообще появились в русском языке, - получается достаточно рано, - уже на этапе существования в нём трёх звучных объединений (слов), процесс формирования соответствующих приставок, суффиксов и окончаний в русском языке практически закончился. А уже по их звуковому составу мы можем судить, что за звуки тогда были вообще в русском языке. Но мне сейчас интересно даже не это, а именно, - каким образом они именно что собственные значения со временем (с увеличением количества знаний) потеряли, и как потом в контексте “слово” приобрели соответствующие значения. И лучше всего понять это можно на примере значений вопросительных слов в русском языке, и начну я пожалуй, с несколько стоящем в нём особняком слове “где”.

 Вопросительное слово “где” (как и другие похожие объединения содержащие суть [Д]: ”к-о-гда”, “к-уда”, ) стоит особняком относительно других вопросительных слов в русском языке, и вот почему. Оказывается, что только у него одного значение образовано за счёт соответствующих знаний признаков, в то время как значения всех остальных вопросительных слов образованы в большей степени за счёт значений их знаний звучаний. Т.е. звуки в таких объединениях уже почти как буквы, никаких других значений кроме как собственных знаний звучаний они в них уже не имеют. (А “почти” потому, что так мы имеем дело с границами, причём процессов, а у них в свою очередь есть уже свои границы, и т.д.) В то время, как сути [Г] и [Д] в объединении “где” - “гдь-э” их, безусловно имеют: [Г] на момент возникновения самого объединения значит [говорить] (позднее это значение трансформируется в [человек]), а начение “дь” мы все уже знаем, - [мужчина(/ы) коллектива (д)]. Тогда значением объединения будет [говорить, возможностью которого являю(/е)тся мужчины/(а) коллектива (д)]. Или, чуть по другому,
- [(нечто) сказанное именно человеком], потому как в те времена говорить мог не только человек. Звук (э) на конце объединения “дь” значит, что это - во-первых - именно один человек, и - во-вторых - это вообще любой из коллектива (д) человек.

 Т.е. окончательным значением объединения “где” будет [(нечто) сказанное любым человеком].

 Похоже, что подобное значение могло возникнуть только в условиях плохой видимости, а других собственно тогда обычно и не было. Как не было в тёмное время суток электрического освещения, или возможности даже днем в густых зарослях, например, видеть всех участников той же охоты. Потому как будучи высказаанным оно призывало всех других, кого не было видно, откликнуться, чтоб так обозначить место своего присутствия. Собственно из необходимости обязательно ответить на произнесённое это объединение соответствующими действиями и возникает его вопросительный характер.

 Ещё раз, - вопрос возникает в Языке как необходимость дополнения некого контекста соответствующим утверждением обычно принадлежащему уже другому собеседнику. Только так из этого контекста можно потом образовать соответствующее знание, которое и может быть в свою очередь осознанно, а затем, и удержано в Сознании.

 А теперь обратимся ко всем остальным вопросительным словам русского языка, их не так много, тем более, если не учитывать их производные. Итак: кто, что, кому, чему, кем, чем, как, сколько, зачем, - ну и ещё несколько. Уже из них следует, что образованы они с помощью согласных звуков (к) и (ч), которые никаких других значений кроме собственных знаний звучаний в них не имеют. И связано это с многоконтекстностью русского языка, потому как в контекстах, где эти звуки возникли, они безусловно имели собственные значения. Но, если у “к” собственного интегрированного значения в русском языке так и не появилось, то у знания звучания “ч” такое со временем возникло, - [чужой]. (Напоминаю, что изначально знание звучания “ч” являлось модуляцией (тщ), а потому после её детализации на звуки (ш-щ) и (т) в объединениях, где уже присутствовал звук (т) использовалась не вся модуляция, а только один звук (ш), - “что” = “тщто” = “што”, в смысле ещё один звук (т) как излишний в объединении при разговоре  опускался. Впрочем, это достаточно большая история, заслуживает отдельного разбора, а потому не здесь.)

 На самом деле там гораздо больше всего, - так знания связи русского языка велят нам использовать то же “кто” по отношению к одушевлённым объектам, а “что” к неодушевлённым объектам и процессам в том числе. Уже из одного этого знания мы можем осторожно предположить разницу в структуре значений этих объединений. Но, ещё раз, не всё так просто, - дети, которые пока этого знания связи ещё не имеют, запросто саму эту разницу в своей речи игнорируют. Что говорит о том, что посредством одной только речи они её вообще не ощущают. И им именно надо её (знание о ней) потом директивно (искусственно) ввести, чтоб они её в языке соблюдали. Проще говоря, сама эта разница для языка сегодня уже никакого такого значения не имеет, а её использование лишь дань традиции (в смысле давно утраченному знанию) не более. Это конечно не касается процессов, в отношении которых знания “одушевлённый-неодушевлённый” не нужны абсолютно, потому как по умолчанию процесс может быть только неодушевлённым.

 Подтверждением этих наших последних утверждений является существование в русском языке объединения “как”. Из его конструкции следует, что в любом случае в нём обязательно присутствует отдельное знание звучания “к” с собственным значением.

 Если бы в структуре его значений присутствовало знание “одушевлённый”, то и значение самого объединения тоже бы соответствовало одушевлённым объекту. Но мы то знаем, что это не так, - данное объединение используется для сравнения знаний вообще, без какой-либо его привязки к знанию “одушевлённый - неодушевлённый”. Тем более, что это наше утверждение в свою очередь подтверждает единственно возможная у этого объединения структура, - “к-ак”, где “ак” соответствует знанию связи посредством которого русскоязычные поначалу выделяла из множества один его элемент. Да, когда оно только появилось, оно было направлено именно только на множества из одушевлённых объектов.

 Пожалуй об особенностях анализа Русского языка на этом уже хватит, потому как их много, потому как сам он многоконтекстный. Тем более, что начиная отсюда, - с момента образования объединений в Языке, - Терра Инкогнита, на которой однажды и возник Язык, постепенно заканчивается. А начинается уже совсем другая территория, - Территория Письменности. В заслугу лингвистиков можно поставить то, что они безусловно проделали огромную работу по сбору соответствующих памятников (знаний) Письменности. Проблема в том, что они практически не имеют сегодня соответствующих знаний связи, чтобы эти знания собрать уже в некую структуру научных знаний. А потому, если исключить собирательную её составляющую, то Лингвистика как была не наукой двести лет назад, так её сегодня и остается.


 ПравиЛА


 Я конечно же не мог пройти мимо этого явления в русском языке, потому как для меня оно безусловно является уникальным. (Подчёркиваю, - для меня, - потому как не факт, что похожие явления не существовали и в других языках, а я просто о них ничего не знаю.) А говорить я буду сейчас о правиЛАх, или, проще говоря, о значении объединения [“ла”] в русском языке в самом начале его (русского языка) становления. Именно это объединение при полном отсутствии тогда ещё письменности и, соответственно, каких-либо прописных правил в языке вообще, использовали русскоязычные для удержания соответствующих знаний связи языка (правил) в их Коллективном сознании, - решение гениальное и единственно возможное для этого контекста времени.

 Модуляция “(ла)” безусловно, в процессе детализации становится объединением звуков (а) и (л), - “ла”. Проблема в том, что изначально  в русском контексте русского языка её не было. И связано это с тем, что русский контекст русского языка возникает в горах Урала в местах залежей каменной соли и далее оттуда распространяется в сторону Европы по рекам (больше по Чепце, нежели по Каме) на расстояния вообще уже тогда возможные для доставки соли. В то время как интегрированное значение сути [Л] (знание признака) в древнем языке возникает в местах обширных водных пространств, где соответствующий признак действительности и присутствовал. И которого, конечно же, ни в Уральских горах, ни в прилегающих к ним территориях просто быть не могло. Проще говоря, признак действительности, знанию которого в древнем языке соответствовала суть [Л], там просто отсутствовал. Потому в руском контексте Русского языка суть [Л] появляется не как модуляция “(ла)”, а именно уже как объединение “ла”, в смысле достаточно поздно, когда детализация модуляций “ла” на отдельные звуки уже произошла.

 Проще говоря, появляется она в русском языке не как отдельный звук (ла), а как объединение двух звуков, - (л) и (а). И вот начиная отсюда у русскоязычных начинаются, в том числе и проблемы.

 Чтобы понять, что это были за проблемы, необходимо прежде всего вспомнить, что процесс поставки соли всегда был прежде всего процессом обмена знаниями, - в обмен на (вещественное знание) соль её поставщики и добытчики везли к себе домой (на Урал) уже другие знания в вещественной их форме. И, само собой, среди этих знаний порой были в том числе и знания в их невещественной форме. В смысле это были новые слова, которые соответствовали признакам, которых зачастую у самих добытчиков соли (русов) в их местах проживания не было и быть не могло.

 Например в их местах не было признака, которому соответствовало слово “иль” ("ил") со значением [водоём с нечёткой береговой линией заросшей камышом] (это когда невозможно понять, когда берег уже закончился и начался сам водоём), - ну не было в местах проживания русов такого признака, чтобы так запросто им потом поверить, что такие водоёмы - с нечеткой береговой линией, это когда камыши, прилив-отлив, и т.д., - вообще бывают. Или “хольм” (”холм”) - [затапливаемый во время половодья (прилива) остров], - а это что? И т.д., - и это при том, что все остальные слова (без сути [Л]) были у всех жителей Волжского речного бассейна и прилегающих к нему с севера и запада территорий Европы были примерно тогда одинаковые.

 (Кстати, силу воздействия сути [Л] на русский язык можно проследить на примере слова “поводье” из руского контекста русского языка. Значениями этого слова в руском контексте являлись: [разлив воды на реках], - это когда течение (сопротивление движению) там практически полностью отсутствует и потому путешествовать по воде можно в любом направлении, и [движение по воде], это потому, что само объединение возникло из устойчивого сочетания {по воде}. А если вспомнить, что дорог тогда не было, то использовалось оно применительно именно к движению, - “путешествовать по воде”. Путешествие по воде (тем более по течению) в отличии от всех прочих не предполагало вообще сколь-либо больших физических затрат (трудностей), потому сами эти значения были прежде всего связаны со знанием “отсутствие сопротивления (трудностей)”

 Со временем знание звучания “поводье” в значение [половодье] было заменено во всех контекстах русского языка на знание звучания “половодье”, которое уже гораздо сильнее акцентировало в его структуре значений знание "вода" нежели "трудности" за счёт присутствия в нём сути [Л]. Потому сегодня самого такого знания звучания “поводье” мы в русском языке в значении [половодье] уже и не встретим, а вот родственные с ним знания звучания с похожими значениями ещё запросто. Например, - “повод” ([возможность не требующая усилий]), “в поводу” (“... Сбросил с воза манатки, пустил в поводу, спаси бог вас, лошадки, что целым иду”, - В. Высоцкий), “подвода” (тогда совсем даже ещё без колёс, потому как - [небольшой плот использовавшийся для доставки грузов (в основном соли) “под воду”, в смысле для доставки по воде]), “подвести” (сегодня имеет два значения, - [создать (кому-то) трудности] и [переместить (на расстояние)] ), и т.д. А родственными все эти слова делает объединение “вода”, которое в основе их и находится. А древними их делает то, что объединение "вода" в некоторых из них присутствует и вовсе не как объединение, а только как суть [В] (в смысле сами они возникли, когда объединения "вода" в русском языке ещё не сформировалось, а вместо него была суть [В] с тем же значением [вода]), - "под[В]ести", "с[В]ести", от[В]ал", "от[В]ет", и т.д. Таким образом, - ещё раз, - значением объединения “поводье” в руском контексте русского языка в том числе было [движение без каких-либо особенных трудностей].)

 Тогда порой возникала странная ситуация, - двое собеседников из разных мест понимали друг друга ровно до того места, пока один из них (тот который уже знал интегрированное значение сути [Л]) не начинал в своей речи употреблять слова со звуком (л). Другой собеседник (который ещё не знал интегрированное значение сути [Л]) с этого места переставал понимать, о чём вообще так идёт речь. О том, что такие ситуации были, сегодня свидетельствуют объединения с (л) - среди них есть даже целые фразы - закрепившиеся в русском языке с тех самых времён. ”Вот не надо “ла-ла”” - [вот не надо говорить что-то непонятное]), отсюда же, - “балакать” (”давай побалакаем”). “Балагур” - [мужик использующий в своей речи непонятные объединения (слова со звуком (л) )]. “Баламут” - [мой соплеменник использующий в своём разговоре непонятные слова со звуком (л)]. В смысле так называли человека из своих, который сам значения объединений со звуком (л) представлял себе плохо, но при этом их в речи своей один чёрт использовал, что, безусловно, не могло не раздражать его земляков, - мало того, что они сами плохо представляли значения объединений со звуком (л), так этот баламут их ещё так только больше путал.

 (Кстати, вы запросто при желании сможете сами “прочитать” эти значения объединений “балагур” и “баламут” по значениям сутей, из которых они состоят, - необходимые на то знания я здесь уже вам дал.) “Балалайка” - [нечто, с помощью чего можно “говорить”, но очень уж при этом непонятно]. И т.д. ...

 Из существования в русском языке и сегодня перечисленных выше слов и выражений, а также привычки русскоязычных в песнях, где важен не столько смысл, сколько мотив, заменять любые слова на объединение “ла-ла” (”ля-ля” = “льа-льа”), и т.д. можно вполне уже предположить значение самого этого объединения “ла” в русском языке.

 Итак, объединение “ла” в русском языке заменяло те знания звучания, что несомненно свой смысл в нём имели, но понятыми всеми носителями русского языка они быть никак не могли. Собственно, а это и есть значение объединения ”ла”  в русском языке, - оно удивительно, не правда ли? Потому как для его понимания важно не столько содержание контекста (определения), которое его объясняет, сколько то, как оно его объясняет. В смысле не знания признаков, что в нём безусловно есть, - они собственно могут быть и любыми, - а те знания связи, что в самом этом объяснении (определении) присутствуют. Потому как только на основании именно такого значения объединения “ла” из него и можно было потом сформировать соответствующие “прави-ЛА”.

 (Кстати, в математике есть задачи, решение которых предполагает использование неизвестных величин. Удивительное здесь в том, что они именно только так используются в процессе решения, в то время как сами их значения (знания) для результата решения не нужны абсолютно. С модуляцией “ла” в русском языке произошло что-то похожее, - оказалось, что в контекстах "слово" не обязательно знать значения некоторых его элементов, чтобы так знать значение уже всего контекста. Собственно это и есть использование механизма Веры в процессе Осознания, когда важны не сами знания, а знания о том, что такие вообще существуют.

 И ещё, - известен трюк, когда в печатном тексте начиная с определённого места в середине (не по краям! - так труднее заметить) контекстов “слово” переставляются отдельные буквы. При этом читатель не сразу замечает существование таких перестановок, к тому моменту он обычно успевает прочесть достаточно большой кусок текста (одного или нескольких контекстов “фраза/предложение”). Всё это говорит о том, что на самом деле мы полностью слова никогда не читаем, а, скажем так, “наше Сознание домысливает их по своему разумению”. Что безусловно даёт нам возможность читать с необходимой на то скоростью. Я привёл вам этот пример, чтобы вы понимали, что в процессе Осознания нашему Сознанию не всегда важна вся полнота знаний, иногда ему достаточно и части их, чтобы так образовать циклический процесс знания. Что применение модуляции “ла” в русском языке нам и демонстрирует.)

 Безусловно, что у носителей русского языка представлявших себе интегрированное значение сути [Л] знаний вообще было гораздо уже больше, чем то же самое у тех, кто его не представлял. Это следует не только из факта использования объединения “ла” в русском языке в том значении, что мы для него только что вычислили, но и из значения существующего и сегодня объединения “люди”. Значение [люди] интересно тем, что в основном используется для противопоставления значениям [звери] или [животные], в смысле [нелюди]. Собственно оно и сформировалось в то время, когда чёткой границы между знаниями “зверь” и “человек” ещё не было. Чтобы понять, что его значение собой представляло, рассмотрим это объединение более подробно. А чтоб при этом сильно “не растекаться мысью по древу” некоторые знания вам придётся таки взять здесь на веру (использовать механизм Веры).

 Итак, практически одновременно в русском языке возникают объединения “мудь”, “чудь”, “вудь” и “людь”. А практически потому, что то же “мудь” мы знаем ещё и как “муд”, или “людь” (“льудь”) как “льуд”, а вот те же “чудь” и “вудь” как “чуд” и “вуд” мы сегодня не знаем совсем. Что свидетельствует о том, что даже если они и были когда-то в русском языке, то затем достаточно быстро из него исчезли.

 (Подтверждением, что "чуд" могло быть является существование сегодня в русском языке производного от него объединения "чуд-ак", - сравните, похожее производное объединением "водь-ак" (”вотяк”) уже имеет смягчение, что свидетельствует в пользу того, что "вуд" никогда в русском языке не было, а было сразу именно "вудь" ("водь").
 
 А так как смягчение появилось в древнем языке достаточно поздно (оно в том числе и определяет потом русский язык), то логично предположить, что “мудь” и “льудь” возникают в русском языке несколько раньше, чем те же “чудь” и “вудь”. (Отсюда же можно осторожно предположить, что само смягчение приходит в русский контекст русского языка вместе с сутью [Л] как её модуляция “ль”. В смысле русы заимствовали изначально не саму суть [Л], а именно её модуляцию “ль”. Здесь ещё зависит от направления в котором то или иное знание заимствовалось между различными контекстами русского языка, - так, если знание “муд” безусловно возникает в древнем языке, то знание “льуд” и знания “чудь” и “вудь” возникают уже в разных контекстах русского языка. Проще говоря, это чудь и вудь назвали льуд льудЪю, а вот уже льуд будучи льудЬю ("льудь-ы") назвала в свою очередь чудь и вудь чудью и вудью. )

 Структура этих объединений проста и понятна, - “[*]-у[Д](ь)]”, где на месте [*] может быть любой из звуков (м), (ч), (в) и (л). А объединение “уд(ь)” - “у[Д](ь)” нам уже знакомо, - здесь (у) имеет значение принадлежности “у” - [у], а интегрированным значением сути [Д] является [коллектив (д)]. Таким образом значением самого объединения “уд(ь)” является [принадлежность/принадлежности (у) возможностью которой/которых является коллектив (д)]. Или, ещё проще, - [принадлежность/принадлежности коллектива (д)]. А (ь) потому в скобочках, что сначала в древнем языке появляется объединение “уд”, а уже на его основе с несколько измененным за счёт смягчение значением [коллектив (д)] появляется объединение “удь”. А изменено оно было потому, что “д” в древнем языке полагало коллективом всех тех, кто в нём был. В то время как “дь” в русском языке полагало коллективом уже исключительно только половозрелых мужчин, что в нём тогда были.

 Напоминаю, смягчение появляется в тех коллективах (д), где по каким-то причинам значительно (по отношению к женщинам) возросла роль мужчин.

 В ряду “мудь”, “льудь”, “чудь” и “вудь” объединени “мудь” стоит несколько особняком, и вот почему. Как следует из его “прочтения”, значением его является [”м” возможностью которого являются принадлежности “у” коллектива (д)]. А если вспомнить, что значение “м”тогда уже устоялось и было [принадлежность (мне) говорящему], то значением “мудь” получается было - [принадлежность (мне) говорящему возможностью которой являются принадлежности “у” коллектива (д)].

 Убираем отсюда знание “возможность” - оно уже присутствует здесь в знание связи порядок”, а потому лишнее, - получается [принадлежность (мне) говорящему принадлежностей “у” коллектива (д)]. Из вещественного в этом значении только знание “коллектив (д)” и уже из этого много чего следует. Знание “принадлежность” здесь двузначное, а потому тем более конкретного значения не имеет и иметь не может.  Самое главное, что из всего этого следует, - значение объединения “мудь” соответствует именно коллективу (д) как множеству возможных его принадлежностей.

 При этом основным признаком совместности этих возможностей для образования этого множества называется принадлежность их говорящему. Проще говоря, разных коллективов (д) уже тогда было множество, а объединение “мудь” выделяло из множества коллективов (д) именно тот коллектив, члены которого были говорящему родственниками.

 О том, что это так, и “мудь” соответствует именно коллективу (множеству), а не отдельному какому-то человеку, говорит нам способ каким элемент (в нашем случае “принадлежность “у” коллектива”, в смысле “человек”) из этого множества (в нашем случае это коллектив (д)) выделялся, - “муд(ь)-ак”, со значением [один из “мудь”]. Позднее для обозначения элемента всё равно какого множества вместо названия самого множества в объединениях типа “*-ак” используется знание звучания “к”, - так в русском языке возникает слово “как”, и это интересно. (А для случая, когда таким элементом является процесс, возникает слово “так”.) Потому как сам этот факт объясняет обособленность значения объединения “мудь” по сравнению с остальными похожими на него объединениями.

 Дело в том, что это только (м) в этих объединениях имело какое-то (кроме собственного знания звучания) значение, - звуки (л), (ч) и (в) кроме собственных знаний звучаний в этих объединениях никаких других значений не имели вообще, и причины здесь разные. Так значения звука (л) (тогда это несомненно была ещё модуляция (ль)) не имели в языке те, кто это объединение “льуд” и придумал. А значения звука “ч” не знали те, кто придумал объединение “чудь”. Потому как в результате детализации модуляции с древним шипящесвистящим звуком (щ-с) они стали произносить её как (тс) = (ц), а другие же как (тщ) = (ч), и уже понять, что значит “ч” они тем более не могли. Со значением же звука (в) было всё наоборот, - как раз у него было уже столько значений в русском языке, что в некоторых случаях русскоязычным одного географического контекста понять, какое из них используется в объединениях русскоязычными другого географического контекста было порой просто невозможно.

 Ещё раз, - в объединениях “льуд”, “чудь” и “вудь” используются именно знания звучания “л, “ч” и “в” и ничего более. А всё потому, что при внешнем сходстве и образе жизни русскоязычные в разных (географических) контекстах отличались именно признаками действительности, что в них были. А отсюда у них и разные знания признаков, и соответствующие им разные знания звучания. Проще говоря, отличить тогда одного (русскоязычного) от другого (русскоязычного) можно было только по языку, что он использовал. Или, совсем уже просто, по тому, как и что он говорил.

 Другими словами, коллективы (д), (по другому “уд-ы”)  назвали  по тем знаниям звучания, которые их представители предпочитали использовать в своей речи, и которые не так чтобы были понятны представителям уже других коллективов (д) (другим удам).

 Интересный факт, - сегодня в русском языке как способ выделения элемента из его множества существуют объединения “мудак”, “чудак” и “вудак” (”вотяк"). Но абсолютно при этом отсутствует объединение “людак”, - почему? На самом деле ответ на этот вопрос это довольно большая и интересная тема, а здесь же я отвечу коротко.

 Ещё раз, - значения этих объединений соответствовали множествам, другое дело, что отличия внутри самих этих множеств были разными. Порой настолько, что какие-то не замечались вовсе, как если бы их и не было вообще, а другие, наоборот, были уже настолько сильны, что отметить их просто было невозможно. Например для тех же вотяков (вудь) ещё во времена Татищева Василия Никитича (1686 – 1750) признаком совместности их коллектива (д) считался тип их дома и только. Потому и сами вотяки представлялись тогда одним и тем же народом. А вот в множестве “льуд” таких признаком совместности было уже гораздо больше, а потому само такое множество уже можно рассматривать как множество множеств.

 Проще говоря объединение “льуд” значило множество множеств, в смысле множество разных народов с примерно одинаково большим для того времени у них количеством знаний, - таких, безусловно,  русскоязычные знали тогда уже много. А потому их объединение “льудь-ы” значило именно множество множеств, а “льуд” было одной из его возможных форм. Ничего подобного не было с множеством “чудь” и множеством “вудь”, - это были отдельные народы, не множества их, - а потому мы не найдём сегодня в русском языке формы “чудь-ы” и “вудь-ы”, как не найдем в нём и формы “льуд-ак”. Потому как для формирования того или иного народа всегда определяющим признаком совместности был вовсе не тип жилища, а именно процесс п-п генетической информации между его представителями.

 Конечно же необходимость выделения элемента из множества множеств безусловно была, но только делалось это уже за счёт использования сути [Н] с её значением [наименьшее количество из вообще возможных количеств считабельного множества].

 Так возникает слово "людин" - "людь-ы-[Н]" абсолютно по той же конструкции, что и "один" - "[о[Д]-ы-[Н]]" - [наименьшее количество из вообще возможных количеств объединения коллективов (д)]. Или, чуть по другому, - [объединение ("о") коллективов (д) ([Д]-ы) возможностью которого является наименьшее количество из их вообще возможных количеств ([Н]) ]. Напоминаю, "ы" - это признак множественности и используется он исключительно только на концах соответствующих объединений. (Похоже, что в отличии от знания связи "-ак", которое возникло в руском контексте русского языка, знание связи "-ын" возникло уже в славянском контексте русского языка, потому как является гораздо уже более "продвинутым" по сравнению" с ним. Впрочем, доказательство этого утверждения это отдельная большая тема, а потому не здесь.)

 Я рассказал всё это для того, чтоб по сегодняшнему значению объединения “люди” вы смогли лучше понять то место, что отводилось людям среди русскоязычных.

 Безусловно люди пользовались среди них тогда уважением и соответствующим авторитетом, за то количество знаний, что у тех уже было. Потому как в отличии от многих тогдашних человеков они считались именно что уже людьми, а не кем либо еще, а уж тем более зверями. И это обстоятельство в том числе способствовало потом возникновению правил в русском языке на основе объединения “ла”. Чтобы понять как именно, ничего лучше самих этих правил мы не найдём, так рассмотрим же некоторые из них!

 
 “Лай”


 “лай” - “ла-[Й]” - “ЛА-[Й]”.

 Значение [Й] к этому времени прошло значительный путь детализации в русском языке и достаточно уже конкретизировалось, - от просто [имеющий структуру] до в том числе [одушевлённый (имеющий структуру)]. (Здесь должен с сожалением заметить, что как атеист я плохо представляю значение [одушевлённый], - ну нет у меня должного знания контекста религии, - но абсолютно уверен в том, что это значение возникло всяко раньше, чем [разумный].) Отсутствие же перед объединением “ла” соответствующего звука (объединения звуков) предполагало по умолчанию (согласно знанию связи в русском языке)  вообще все объединения, что могли в нём использоваться (в противном случае какое-то конкретное значение (объединение) обязательно тогда бы присутствовало). Безусловно, возникло оно, когда русскоязычные могли уже находить структуру не только в вещественных признаках, но и в невещественных тоже. В смысле то же слово для них было уже не бессмысленным набором звуков, а имело значение. Более того, сам этот смысл они пытались находить не только в звуках произносимых человеком, но и в звуках произносимый многими другими животными. Потому с их точки зрения лаять тогда могли не только люди, но и собаки, например. Потому как значением объединения “лай” было [объединение звуков с непонятным значением, но негативным точно].

 “Делать”


 “[Д]ь-э ЛА (ть)”
Появление этого объединения связано с детализацией значения объединения “[Д]ь-э”. В смысле его значением первоначально было [любой “дь”], или чуть подробнее [любой мужик в коллективе (д)]. Со временем знаний в структуре значений этого объединения стало чуть больше, в смысле мужик умел тогда не только заниматься процессом п-п генетической информации, но и чем-то ещё. Вот это “что-то ещё” и сформировало необходимость дальнейшей детализации самого объединения. А тут как раз в русском языке появляется звук “т” с похожими свойствами (в смысле у некоторых русскоязычных он частенько уже используется вместо звука “д”). Потому и было объединением “деЛАть” всем “предписано” там, где “[Д]ь” это есть однозначно процесс, заменять его на “ть”. А где нет, оставить так, как и было.


 “Глаз”


 А вот здесь нас ожидает засада, потому как никакие такие прави-ЛА в этом объединении не используются. Из одного этого знания много чего следует, впрочем обо всем по порядку.

 Давеча мы разобрали довольно таки похожее объединение “глас”, и пришли к выводу, что оно со своим значением [значащий звук] правиЛА безусловно использует. Что и доказали, разобрав его значение. И вот уже отсюда начинается нечто несусветное, смотрите, - если предположить, что объединения “глас” и “глаз” образовались до детализации древнего звука “(зс)”, то так получается, что были они тогда одним и тем же объединением (словом), если бы... Если бы не сегодняшние их значения, - чтобы доказать предыдущее утверждение, нам бы, как людям порядочным, следовало прежде установить каким именно образом тогда произошла детализация их значений, чтобы они однажды стали такими, какими мы их знаем сегодня. Но не только...

 Довольно скоро в своих попытках мы придём к твёрдому убеждению, что самой такой возможности, - применить знание правиЛА, - в этом объединении нет абсолютно.

 Только всё гораздо ещё запутаннее, - если само это объединение столь древнее (не произошла окончательная детализация (с-з) и прави-ЛА в нём не используется), то каким тогда образом в нём используется звук (л), которого тогда быть ещё не могло в руском контексте русского языка? Единственный здесь возможный ответ, это тот, что предполагает возникновение самого этого объединения вовсе не в Русском языке, и уж тем более не в руском его контексте. Это потому ещё так, что нам известно и другое объединение с тем же самым значением, которое тоже когда-то использовалось в Русском языке, - “око”. Впрочем на этом о правиЛА-х пока и закончим.


 Письменность и Счёт


 Для вас это конечно будет неожиданностью, но я так и быть вам скажу, а потому приготовьтесь, - появление письменности началось совсем даже не с Языка, - весьма распространённая сегодня у лингвистиков точка зрения, - а несколько с иного, но тоже весьма необходимого мыслительного инструмента, а именно Счёта. Съели? - тогда теперь об этом и многом другом по порядку и уже гораздо подробнее.
 
 В жизни древних людей были ситуации, когда возникала необходимость считать. Все эти ситуации мы и сегодня можем представить запросто, но главным для нас сейчас являются вовсе даже не они сами, а их результаты. Оказалось, что зачастую возникала необходимость потом ещё какое-то время все эти результаты удерживать в Коллективном сознании, и Сознание для этого совсем не годилось по многим причинам, я думаю вы с лёгкостью назовёте их сами.

 Но главной конечно была та, что Сознание использовало в качестве знаний невещественные циклические процессы, в то время как для Коллективного сознания необходимы были уже вещественные знания (или хотя бы такие, что можно было воспринимать посредством органов чувств, слова, например), - а иначе по-другому их просто было не удержать потом в Коллективном сознании. Так возникает необходимость уже однажды сформированному в Сознании процессом Осознания очередному знанию (невещественному циклическому процессу) обязательно задать в соответствие тоже некое знание, лучше вещественное, потому как оно долговечнее, а значит надёжнее. Так появляются, в том числе и зарубки, - давайте же рассмотрим, чем они на самом деле были для древнего человека, а для этого рассмотрим какую-нибудь конкретную ситуацию.

 Предположим, что у древнего человека возникла необходимость пересчитать всех своих козлов, а само это знание зачем-то потом передать уже другому человеку. Ну, если с ним самим, точнее с его Сознанием всё понятно, - для самого себя их пересчитать он мог запросто, - то с Коллективным сознанием было не всё так просто. В смысле самым простым было бы конечно нарисовать (или сфотографировать, - это ведь кому как нравится) всех этих козлов, а это - рисунок или фотография - уже и было бы тем самым вещественным знанием, которое можно запросто потом удерживать в Коллективном сознании. (Напоминаю, возможность передавать знание в Коллективном сознании и есть возможность его в нём удерживать, и наоборот, в смысле это одна и та же возможность.)

 Проблема в том, что самих таких возможностей - нарисовать и сфотографировать - у древнего человека тогда ещё не было. Но он нашёл выход, и вот какой, - он взял и детализировал знание признака действительности “козёл”. И не только его, а вообще все, что у него уже были. В смысле всегда до этого он использовал знания признаков действительности почти целиком и полностью, т.е. все знания сразу, что в их структурах значений тогда уже были. Тем более, что были их структуры значений не так чтобы развиты, чтоб их ещё и как-то особенно делить (детализировать), если только на “съедобный-несъедобный”, “опасный-неопасный”, и т.д., не более.

 Но однажды (по мере накопления знаний и развития Сознания) из всех знаний, что уже были в структурах значений признаков действительности, он выбрал только то знание, что определяло признак действительности (в нашем случае это “козёл”) как структурную единицу. Это было тем более удобно, что подобное знание присутствовало в структурах значений вообще всех признаков действительности, что могли образовывать считабельные множества. Проще говоря, с учётом этого знания уже можно было считать вообще все элементы всех таких множеств.

 Ещё раз, - прежде чем научиться считать, древнему человеку пришлось научиться образовывать множество. А, чтобы образовывать множество, ему прежде пришлось научиться детализировать структуры значений тех или иных признаков действительности так, чтобы потом из них возможно было выбрать именно то знание признака, на основании которого древний человек и собирался образовывать это самое множество. (Такой признак называется “признак совместности множества”, или, чуть по другому, - “признак, на котором и образовано данное множество”.) А это значит, что ещё задолго до того он научился сами эти структуры значений знаний признаков у себя в Сознании создавать. А это в свою очередь значит, что некоторые знания связи (в том числе и “объединение”) он к тому времени уже, безусловно имел. Потому, когда я говорю, что знание связи “объединение” появилось в Языке, то я на самом деле так утверждаю, что оно впервые было именно в нём так применено. Ведь само оно к тому времени давным-давно уже присутствовало в Сознании, даже когда о самом Языке в нём и речи ещё не было.

 Это потому уже так, что образное мышление, в основе которого как раз и находится знание связи “объединение” он тогда уже точно имел, - одно без другого просто не существует. В смысле тот же козёл представлялся уже ему вовсе не бегущими в одном и том же направлении рогами, копытами, тельцем, хвостом и т.д., случайно оказавшимися в одно и то же время в одном и том же месте, а именно, что цельным животным из этих самых рогов, копыт (далее по списку) состоявшим. Другое дело, что было время, когда козла как целое он уже себе представлял, а вот несколько козлов как их множество ещё нет, - знание связи “объединение” у него для этого, конечно же было, а вот соответствующих возможностей у Сознания, чтоб это знание полноценно так использовать, ещё нет, - для него это безусловно был уже следующий этап развития Сознания.

 И этим следующим этапом было формирование в Сознании возможности создавать множество не на основе совокупностей знаний, какими уже тогда являлись все структуры значений тех или иных признаков действительности, а только лишь на одном каком-то знании из них. Собственно сама возможность Сознания предварительно детализировать совокупности (не структуры значений, нет, потому как знания связи здесь никак не учитываются, потому как они чувствами не воспринимаются) знаний соответствующих тем или иным признакам действительности уже на отдельные их знания, чтобы потом на их (отдельных знаний) же основе (как признака совместности) и создать соответствующее множество, была уже тем, что мы сегодня называем “Счёт”. А уже подробности из самого этого этапа - формирования мыслительного инструмента “Счёт” - мы запросто и сегодня найдём в Языке.

 И начнём мы со значения первого вообще числа, что узнал Человек, - [один]. Уже из тех знаний звучаний, что соответствуют ему в русском языке, - “раз”, “один” и “единица” можно много вообще чего узнать. Только вот знание звучания “единица” мы отсюда пока отбросим, - на поверку оно оказывается производным от “один”, причём гораздо более поздним, и это следует из разницы в самой их “длине”. А вернёмся же мы к нему чуть позже, но уже совсем в другом контексте.

 Объединения “раз” и “один” представляют собой объединения двух сутей каждое, из чего следует, что само их значение [один] возникло в Языке, когда в нём происходило образование именно таких - из двух сутей - объединений (слов).

 Понятно, что значение [один] является лишь одним из возможных знаний в структурах их значений, потому как абсолютно одинаковым значениям (структурам значений) в Языке не могут соответствовать два разных знания звучания. Таким образом, знание “один” похоже (а потому “похоже”, что это знание толком не изучал ещё никто, а моя книга совсем даже не об этом, чтоб делать это здесь и сейчас, а потому там, где вам это будет надо, включайте собственный механизм Веры) единственное, которое присутствует в структурах значений обоих этих объединений, так разберём же их.

 “Раз” образовано сутями [Р] и [З], а “один” сутями [Д] и [Н], что говорит о том (это следует из Последовательности частот в русском языке), что образовались они примерно в одно и то же время, но в разных его контекстах. Более того, уже поэтому тогда их значения были разными, а потому оба эти объединения и до сего дня сохраняются в русском языке.

 Понятно, что сами их значения с тех пор могли несколько измениться, а они и изменились. Чтобы понять как, сравним их сегодняшние значения с теми, что следуют из “прочтения” соответствующих им объединений.

 Сегодня “раз” мы используем именно в процессе счёта, причём не обязательно считабельных множеств. Так широко известен приём задачи временного интервала с помощью называния последовательности объединений “раз” - “два” - “три”. Здесь с помощью сочетания “раз - два” (на письме ему соответствует первый знак “-”) задаётся “эталонный” интервал времени. А уже сочетание “два - три” (на письме ему соответствует второй знак “-”) является контрольным интервалом, после которого можно начинать действовать. В смысле объединение “три” так одновременно является ещё и командой к началу действия. Сегодня мы можем встретить различные варианты употребления этого приёма, но суть у них одна, - сначала с помощью некой последовательности задаётся “эталонный” интервал времени, а объединение же в конце этой последовательности одновременно является ещё и командой к действию.

 (Кстати, необходимость синхронных действий у человека возникла давно, так почему же не допустить, что сама возможность её реализации могла возникнуть ко времени накопления определённого количества знаний? В нашем случае это будет время формирования в древнем языке объединений из двух сутей. А если допустить, что к тому времени в русском языке уже сформилось правило “деЛАть”, то это значит, что значением знания звучания “т” становится уже [действие]. (В том же “ты” это не так, - оно всяко было образовано до появления в русском языке правила “деЛАть”.) Таким образом значение объединения “три” мы можем прочитать как [действие, возможностью которого являются мужики]. Именно в таком своём значение оно могло использоваться как команда при необходимости синхронизации совместных действий.

 Дополнительным аргументом к этой версии является сегодняшнее значение знания звучания “три”, - оно известно нам как глагол повелительного наклонения, который очень даже однозначно определяет знание “действие” в структуре значения “три”, а именно как “тереть”. У древних людей было не так ещё чтобы много различных действий, и одним из них безусловно была добыча огня трением. Потому мы вполне можем предположить, что значение объединения “три” безусловно соответствовало значению [разводи огонь посредством трения]. Впрочем, данное утверждение пока является всего лишь гипотезой, потому как приводится без доказательства, - на него здесь просто нет времени, потому как оно очень большое.)

 Но Счёт сегодня отнюдь не единственный контекст у объединения “раз”. Так в контекстах “слово” мы обнаружим его в составе следующих объединений: “разве”, “разность” (”разница”), “разбить”, “разгуляй”, “зараза”, и т.д. Как видите, значения [один] в структуре значений этих объединений явно не присутствует совершенно. Ещё более показательным для значения объединения “раз” будет контекст “фраза/предложение” где оно и используется. Например: “Раз ты с нами не идёшь...”, “Ну, раз он такая сука...”, и т.д. А если мы вспомним ещё и такие контексты, - “Эх раз, ещё раз, ещё много много раз”, “Сколь раз тебе говорить?!”, - то вполне уже можно очень осторожно предположить значение объединения “раз” сегодня в русском языке.

 Итак, “раз” в русском языке сегодня соответствует значению [однократность действия], - “я разок тебя укушу”. Т.е. знание (значение) “один” в нем, безусловно присутствует, но уже очень опосредовано. Потому как касается оно совсем не считабельного множества, элементы которого могут быть осознаны нашими органами чувств, а именно действия (процесса) для осознания которого одних только чувств уже мало, необходимо ещё и само наше Сознание с его процессом Осознания.

 А что тогда? В смысле, каким было значение этого объединения “раз”, когда оно только возникло? - ответ не такой простой, как может с первого взгляда показаться, а всё потому, что необходимые для него знания, которые сегодня вполне уже могли бы у нас быть, до сих пор ещё отсутствуют. Лингвистики и сегодня склонны заниматься какой угодно фигнёй, только не настоящей наукой. (Похоже, что они к ней элементарно не способны.) Но я всё же попробую.

 Итак, знание звучания объединения “раз” может иметь две структуры, - “[Р]а-[З]” и “[Р]-а[З]”, - лингвистики до сих пор сегодня не отвечают, какую именно из них, потому как вообще не представляют, что есть структура знания звучания, - а потому попробуем же проанализировать их обе. В результате тщательного анализа мы придём к выводу, что суть [Р] в структуре своих значений обязательно содержала знание “мужчина” во всех контекстах древнего языка, в которых она находилась. А это значит, что тогда, это примерно 10 000 тысяч лет назад, во всех них она значила в том числе и [мужчина]. Проще говоря, значит и в контексте “слово” (в нашем конкретном случае это объединение русского языка “раз”) она тоже имела знание “мужчина”.

 А вот для [З] такой однозначности у нас совсем не будет, - понять тогдашнее её значение мы сможем только в том случае, если целиком и полностью осознаем уже всю детализацию древней естественной модуляции (св) от неё самой и до получившихся из неё звуков в современном русском языке, - (с), (з), (в), (ф), (ш), (щ), (ж). А так как, реализации самой такой возможности сегодня ещё и близко нет (при том, что сама возможность существует уже несколько лет, - не хватает необходимости), то здесь мы ограничимся только общими суждениями.

 И одним из таких не обсуждаемых суждений будет то, что мы полностью исключим из сферы своих интересов объединение со структурой “[Р]а-[З]”, - не могло быть такого в русском языке никогда, соответствующие знания связи не позволяют. А могло быть единственно возможное - “[Р]-а[З]”. И если со значением самой [З] у нас проблемы, то о значении “а[З]” мы, кое что уже знаем, - а тогда значение [З] нам здесь на кой? - так мы и без него обойдёмся.

 Похоже, что значением “аз”, когда оно только возникло, в древнем языке было [начало любого (в том числе и не обязательно считабельного) множества]. А так как таких множеств уже тогда самих было множество, то в зависимости от контекста, где это объединение и присутствовало, структура его значений могла содержать уже вообще какие угодно знания. Отсюда вся эта головная боль всех последующих лингвистиков, которые и сегодня продолжают свято верить в то, что значение объединения от контекста в котором оно находится, никак не зависит.

 (Кстати, лингвистики, напоминаю, - абсолютны лишь знания признаков, коих в структуре значений того или иного объединения может быть множество. А потому совсем не обязательно, чтоб все они использовались в разных контекстах, - контексты уже потому разные, что используют разные знания из структуры значений одного и того же объединения. А потому на голубом глазу заявлять, что значением объединения “аз” в древнем языке (максимально вообще возможном контексте того времени) было [я], абсолютно неправильно, - знание “я” было лишь одним из многих знаний в структуре значений объединения “аз” и использовалось оно совсем не во всех контекстах древнего языка.

 И, да, - состояние древнего языка и его контекстов было тогда таково, что самой необходимости что-то переводить из одного его контекста в другой просто не было.

 А потому и никаких переводчиков тогда не было и быть не могло. А были единственно только толмачи, обязанностью которых было уточнять значение того или иного знания звучания для разных контекстов древнего языка. Впрочем, лингвистики, вы так тупы, что я даже не знаю, зачем я это всё вам рассказываю, один хрен вы ничего из этого не поймёте.)

 Таким образом, значение объединения “раз” мы можем определить как [мужчина, возможностью которого является начало]. В смысле оно значит некое действие мужика, в результате которого что-то обязательно должно было, потом произойти, - Раз! - мужчина бросил копьё, убил кролика, сегодня вечером у нас будет прекрасный ужин. На этом всё, - “за что купил, за то и продаю”, - а дальше уже, пожалуйста, сами. Я же перехожу к другому объединению, - “один”.

 Значение объединения “один” специально раскрывать не надо, за всё это время оно не изменилось ничуть, но вот соответствующее ему определение для него нам придумать придётся, а иначе так мы попадём на тавтологию знаний, - “один” это [один], - а это и есть рекурсия, которая и есть “смерть” для процесса Осознания, а с ним и Сознания, - короче, так мы с ней очень скоро на самом деле сойдём с ума. Потому сегодняшнее значение объединения “один” я бы определил как [наименьшее из вообще возможных количеств элементов считабельного множества].

 Осталось “прочитать” как значение этого же объединения определяли наши предки, - “о-[Д]ь-ы-[Н]” - [объединение коллективов (д) ( - считабельное множество - ) возможностью которых является наименьшее из вообще возможных количеств их элементов]. А таким количеством у объединений коллективов (д) безусловно, будет объединение из одного единственного его элемента, т.е. человека, причём не просто человека, а именно мужчины. Блин! - да это же их значение (определение) почти полностью соответствует моему значению (определению)! Единственное, что их отличает, так это конкретизация нашими предками считабельных множеств через множество членов коллективов (д). (В данном случае объединение “член” используется в том самом его значении.).

 Пожалуй, про “раз” и “один” всё, а дальше, пожалуйста уже сами, тем более, что это так интересно. А ещё интереснее будет, если вы прежде “прочитаете” значения объединений “да” и “нет”, форм утверждения и отрицания в Русском языке. Так вы узнаете, почему наименьшим количеством любого считабельного множества тогда являлся  именно “один”, а отнюдь не “ноль”. А заодно проверите, было ли в структуре значений объединения “аз” знание “ноль”, а также узнаете откуда и когда само это знание “ноль” русскоязычные однажды получили. А я же возвращаюсь к основной нашей теме, - как на основании мыслительного инструмента Счёт, в Языке возникла письменность.

 Уже из “длины” и значений первых объединений, посредством которых формировался Счёт, и из знаний связи и сутей использовавшихся в этих объединениях видно, что ни о какой такой письменности тогда даже близко речи быть не могло. А потому зарубка (черта, насечка, царапина, и т.д.) и стала тем первым вещественным знанием, которое соответствовало значению (невещественному знанию) [один], - значению, которое запросто могло быть уже применено к любому считабельному множеству с его элементами. Проще говоря, с помощью зарубки можно было сосчитать уже всё, ну или почти всё, что тогда вообще уже осознавал человек.

 И вот здесь уже самое время вспомнить об интервалах, - нет, в отличии от зарубок их никто специально не наносил, они возникали сами во время счёта, когда приходилось отделять одну структурную еденицу (еденицу, обладавшую собственной структурой) множества (в смысле один элемент множества) от другой. Таким образом из нескольких зарубок получались “слова”, причём с очень интересными свойствами.
Во-первых, “длина” этих “слов” была изначально ограничена возможностями нашего Сознания, тем более тогда;

 Во-вторых, - эти “слова” были образованы одной только “буквой”, а именно зарубкой;

 В третьих, - значение такой “буквы” (зарубки) зависело от её места в “слове”, а значением самого “слова” было значение последней в нём буквы.

 И ещё, - сами такие “слова” тоже разделялись интервалами, но уже гораздо большими, чем то было внутри самих “слов”.

 Таким образом всё, чего тогда не хватало Счёту, для формирования мыслительного инструмента Письменность, так это наличия других ещё букв, - все необходимые знания связи для элементарной её версии в Языке у него уже были. И однажды в Счёте они появились тоже, это когда “слова” из нескольких одинаковых “букв” (зарубок) он стал заменять на соответствующие буквы, только пришли они уже в него именно из Языка.

 И связано это с самими (согласными) буквами, точнее их значениями, - в Языке они соответствовали знанию вещественного признака действительности, а в Счёте знанию невещественного признака действительности. Впрочем, это уже другая большая история

 Нам же сейчас важно понимать то, что основы Письменности были заложены при формировании Счёта. Именно те знания связи, что в нём со временем (с ростом количества знаний) однажды сформировались,
Человек стал потом использовать в Письменности. Проще говоря, человек сначала научился считать, а уже только потом писать-читать. (Кстати, распространённым явлением тогда, когда только появилась письменность, было то, что почти все умели неплохо считать, и почти все не умели хоть как-то писать-читать.)