Репетиловы в нашем окружении

Я рассердилась на Ходасевича всерьез: кто он такой, чтобы приговорить Грибоедова, отказать ему в гениальности? Рассуждая с высоты своего роста, Владислав Фелицианович резюмирует свои снисходительные изыскания следующим пассажем: «Падение грибоедовского творчества после этой комедии («Горе от ума»)  навсегда останется необъяснимым, если мы будем на него смотреть как на падение. В действительности никакого падения не было: в поэтическом и трагедийном искусстве большого стиля, которого от себя требовал Грибоедов, он как раньше был, так и после остался беспомощным. Опыт «Горя от ума» не мог ему здесь пригодиться, потому что это был не более как развитой опыт той легкой комедийной линии творчества, от которой Грибоедов отказался, которую сам не почитал достойной себя.
«Горе от ума» есть результат бытовых наблюдений и известного строя мыслей, сближавших Грибоедова с декабризмом. Под сильным напором переживаний вполне ограниченных областью современной Грибоедову общественности и политики, эти наблюдения вылились в комедию, обильно насыщенную общественно-сатирическим материалом. Но как художник сам Грибоедов требовал от себя бОльшего. Он сам сознавал, что сатирический импульс «Горя от ума» не есть импульс большого искусства, истинной поэзии, - и томился тем, что для этого искусства судьба не дала ему сил.
…При всем блеске диалога, при всей жизненности героев, при всех сценических достоинствах (которых в нем  много, несмотря на общеизвестные недостатки) все же не более как сатира, произведение, по самой природе своей стоящее, так сказать, на втором плане искусства. При максимальных достоинствах сатира все же бескрыла, как басня. Окрылить ее может только внутреннее преодоление, придание ей второго , более углубленного, общечеловеческого и непреходящего смысла, которого нет в «Горе от ума», но который вскоре сумел придать своей комедии Гоголь».
Ходасевич написал это в 1929 году, спустя сто лет после триумфального шествия обруганной им комедии по России. Сам Грибоедов писал, что «действие происходит… спустя  десять лет после войны 1812 года, то есть в 1822-м», то есть это действительно слепок современного общества. Но вот прошло сто, а потом еще сто лет, а она свежа, как майская роза!
Я заливаюсь счастливым смехом, читая, как в виртуальном сообществе все так же бьются в непримиримых спорах, стенка на стенку, заговорщики и сплетники, интриганы и высокомерные снобы. Все, как двести лет тому назад, действие – четвертое и четвертое же явление – с Репетиловым. Помните, тем самым, который «шумим, братец, шумим!»?
Я на силу сдерживаюсь, чтобы не скопировать сюда же всю эту сцену, настолько она каждым своим пассажем из нашего времени!  (Меня удерживает только то, что все помнят ее почти наизусть!)
Секретнейшие тайные общества – в клубе! И когда Чацкий замечает «Вот меры чрезвычайны, чтоб взашеи прогнать и вас, и ваши тайны», Репетилов возражает: «Напрасно страх тебя берет, вслух, громко говорим, никто не разберет. Я сам, как схватятся, о камерах, присяжных, о Бейроне,  ну о матерьях важных, частенько слушаю, не разжимая губ…»
Вот просто каждое словечко – в десятку, каждый типаж – из настолько знакомых, что фамилия просится, диалог что с Чацким, что со Скалозубом, что с Загорецким – из нашей действительности. Черт побери, столетия пролетают, а человеческая натура неизменна, и вот эта ее природа -  с надуманными фальшивыми страстями, приспособленчеством, враньем, ажиотацией на пустом месте – все это отлито Грибоедовым в металле, который удивительным образом не подвержен коррозии. Тут кстати будет прелестная реплика старухи Хлестовой, которой Репетилов торопится передать только что ухваченную сплетню о сумасшествии Чацкого: «Так бог ему судил; а впрочем, полечат, вылечат авось: а ты, мой батюшка, неисцелим, хоть брось».
Старуха умнее Ходасевича! Тот посчитал, что Александр Сергеевич обыденку схватил, а вот Амфиса Ниловна проникает в суть вещей – природа человека вечна и неизменна, репетиловы - неизлечимы.
На днях новое обсуждение затеялось: а если ваш друг схватится с врагом, на чьей стороне вы будете? Страсти кипят, какая разница, о чем спор, главное – друга не предать и подносить ему патроны! Шумим, братец, шумим, идет стенка на стенку, лига на лигу, не важно – о чем, важно – с кем ты!
Мог ли Грибоедов представить, что хоть в реальном мире, хоть в виртуальном, хоть между государствами, хоть между либералами и консерваторами, хоть в шоу на телевидении, хоть в парламентах, так и будут витийствовать, врать, вопреки здравому смыслу объявлять вполне здоровых людей – сумасшедшими?.. Даже двести лет спустя.
Воля ваша, господа, но я не соглашусь с Ходасевичем, что сатира – жанр низкий, и никогда комедия не сможет превзойти трагедию в художественном выражении. Превзошла, во всей своей гениальной прозорливости.
Ну, или Владислав Фелицианович  вместе с автором ошибся в определении жанра. И «Горе от ума» - величайшая трагедия на все времена.