Кольцо Саладина. ч2. 37

- Ой, Славчик… Ой, ну, ты прямо московский совсем стал, прямо такой столичный весь… - Ирэн возникла рядом с незажжённой сигареткой, и я дал ей прикурить от своей. – Прямо у тебя вид такой… вообще… московский совсем…
- Ага, московский, - фыркнул я. – особенно в этой тельняшке, которую переносили все мои друзья. Кажется, и ты тоже.
- Ой, нет, не скажи…
Ирэн уселась рядом со мной на старой лавке.
- А мы здесь так и застряли, в старом мире, - сказала она сокрушённо. - Норка вырвалась, ты вырвался…
- Я никуда не вырвался, - сказал я. - Я просто всего лишь месяц пожил в Москве. И страшно соскучился – чтоб ты знала.
Чирикали птицы. Белые подснежники вокруг уже пропали, а розовых и сиреневых крокусов стало ещё больше, и к ним прибавились жёлтые. Весело голубело небо в просветах зелёных дымков на макушках старых деревьев. И никаких дольменов. Только наша старая добрая беседка, знакомая до последней трещинки.
- Ой, не скажи, - качала головой Ирка. – У тебя взгляд даже стал совсем другой…
- Свирепый? – усмехнулся я.
- Нет, нездешний такой…

Моя совесть была чиста, это они сами решили. Привалили с утра, дождик ещё моросил, а когда к обеду вышло солнце, дружно все наладились гулять.
- Наша Аллочка просто хочет выгулять новые шузы, - иронизировал Сарман, а сам смотрел с любовью.
Алка, как всегда, была королевой – в длинной юбке с маками по подолу и новых хорошеньких сапожках-казаках.
Они вообще все были какие-то новые – мне так показалось. Наверное, и я им тоже казался новым.
«Засыпает синий Зурбаган, – затянули они ещё на лестнице, весело скача друг за другом вниз по ступенькам. – А за горизонтом - ураган…»
На улице Сарман снял с плеча гитару, затренькал – и стало совсем весело. И легко. Как когда-то в школе. И было от этого славно у меня на душе, потому что хоть и стали мы все новыми, но старыми друзьями остались.
«С грохотом, и гомоном, и гамом путь свой начинает к Зурбагану» - орали все дружным хором, спускаясь вниз по хоженой-перехоженой аллее, ещё немного мокрой, но уже солнечной.
А мы с Таней отстали, потому что мне показалось, что я должен ей что-то сказать.
Вот кто невероятно изменился за этот месяц. Я даже не сразу узнал её в первый момент, когда вся кодла, прознав о моём приезде, завалилась ко мне в дом – какая-то модная девчонка в косухе с заклёпками и кожаной мини-юбке. А когда узнал – оторопел. Выражение «проглотил язык» в тот момент ко мне подошло бы идеально.
У меня потом было ощущение, что это не я съездил в столицу, а она – и изменилась там до неузнаваемости. Куда делась молчаливая девочка с повадками школьницы? Вместо скромной косы – модная стрижка и взбитая надо лбом грива. Вместо боязливого взгляда – дерзко подведённые синим и чёрным смелые очи.
И вот теперь она независимо вышагивала рядом со мной и независимо щурилась на солнце.
- Не жалко косу?
- Да ну, - взмахнула она своей гривой. – Надоело. Я читала, что женщине нужно менять причёску, это влияет на судьбу. Судьба будет меняться.
- Ну и как? Изменилась судьба?
Она многозначительно повела плечом:
- Тебе что, не нравится?
- Нет, почему, очень нравится, - сказал я искреннее. - Шикарно. Просто Лоллобриджида.
На самом деле я не знал, что лучше. Прежняя Таня была одна такая, ни на кого не похожая. А теперешняя стала одна из многих – таких девчонок в мини-юбках и косухах на каждом углу тусуются толпы. С другой стороны, в ней появилось что-то новое, о чём я и не подозревал. Нет, наверное, она права. Надо менять себя.
- Может, мне тоже себе что-нибудь отстричь, – пошутил я. - Чтобы судьбу поменять.
- Ну, ты уже поменял. И судьбу, и причёску, – Таня искоса стрельнула по мне взглядом. – Волосы, вон, отпускаешь… Девочки московские посоветовали?
- Ага, - сказал я. – Нужно для сцены.
- Интересно, - сказала Таня. - А ты где там живёшь?
- В общежитии, – соврал я.
- А наши говорили, что у Норки, - с сомнением проговорила Таня.
- Ну, какое-то время, - вполне уверенно заявил я. – Пока устраивался.
А про себя подумал: срочно надо этим заниматься. Приеду – и буду решать. Хватит уже в этой конфетной коробке сидеть, надо всё кардинально менять. Вот, Татьяна молодец. Взяла и резко сменила курс.
- А приехать к тебе в гости можно? – спросила Таня.
- Конечно! – великодушно сказал я. – Буду только рад.
- А вдруг твоя девушка будет против?
Независимо так сказала, без всяких подтекстов и намёков. Прямо молодец.
- Слушай, вы же мои друзья, - сказал я. – Вы же на всю жизнь. Сама подумай, как можно быть против? И вообще - как рядом со мной окажется девушка, которая против моих друзей?
Идея с гостями мне понравилась. Всем завалиться в Москву. Всей оравой. Валюху ещё захватить. Интересно, Нора что скажет. Хотя, по-моему, ей по барабану, кто там у неё будет ночевать вповалку на полу, лишь бы не свинячили и посуду не были. Вики… ну, для Вики они все родные ребята, с которыми есть что вспомнить.
А пани… Пани я так и не сумел познакомить со своими. А мечтал. Была бы она против? Да ни за что. Она же своя, компанейская девчонка. У неё там, в её городе, такая же кодла друзей, как я понял из её рассказов…
- Чеслав! – орали впереди, оглядываясь на нас с Таней. – Айда в беседку!
Они стояли живописной группой на тот самом повороте, в начале тропы. Ирка со своим Аликом в обнимку, Геныч, Алка в накинутом на плече пиджаке Сармана. Сарман в белой рубашке, словно на первомайской демонстрации. А у меня и было чувство, что сегодня первая мая…
- Айда в беседку!
Наша беседка… эх… знали бы они, что это такое… Знали бы они, с каким чувством я выполз, наконец, из этой чащи спиной, как идиот, отчаянно шаря вокруг себя подобранной веткой, чтобы не наткнуться на ствол и не полететь оземь… чтобы потом не вернуться.
Но я вернулся, я благополучно выбрался на дорогу и только потом, на аллее уж, заметил, какой я мокрый и как дрожат у меня руки, и какие они ледяные…
Я подумал: не буду отговаривать, буду молчать, пусть судьба решает. Конечно, я с ними пойду. А как иначе? Это последний день с друзьями. Завтра они все собрались меня провожать в аэропорт. А сейчас вот все повалили в беседку. Да, собственно, это было традицией…
И я смирился. Ну, провалюсь – значит, судьба. По крайней мере, провалюсь не в гордом одиночестве, а в кругу друзей – и будет кому быть свидетелями. И будет кому рассказать, как шёл-шёл человек рядом – и вдруг пропал. Хотя невероятно, совершенно невероятно поверить в то, что белым днём на ровном месте может пропасть человек…

"Сгинет ночь и день придет иной, как волна приходит за волной", - распевала Алка, идя впереди рядом с Сарманом.
Голос у неё чистый, высокий, он беззаботно и легко разносился по парку, где совсем недавно я пятился, как дурак, потому что только таким идиотским образом мог выйти к родному, понимаете ли, порогу…

"И проснусь я в мире невозможном где-то между будущим и прошлым", – подхватила вполголоса Татьяна, держась за мой локоть.
А песня-то наша эта ведь про меня, подумал я. Сколько раз я уже просыпался в этом невозможном мире между прошлым и будущим… И не раз, и не два. Нора скрупулёзно подсчитала – вот они, лежат в нагрудном кармане на листочке – все мои круизы в другие миры. И из всех, кто сейчас безмятежно мурлыкал любимую песню, только один я знал, каково это - просыпаться между будущим и прошлым. Это совсем не так красиво, как в песнях поётся. Это тяжко и больно. И иногда невозможно встать на собственные ноги – словно душа напрочь покинула тело и не может втиснуться обратно. А надо вставать, встраивать себя этот мир между будущим и прошлым, а тебе в нём тесно, узко, душно, и весь ты разрываешься, рвёшься туда, потому что кажется – именно там настоящий ты. И именно там – настоящая она. И только ты один можешь её спасти. Только ты один… Только ты…

Два часа на часах, день ненастный не нашего века…

День ненастный не нашего века – всё так.
На какой-то миг перед глазами вдруг встал другой лес. Такой же частый, но совсем голый, зимний, припорошенный снегом. Лес не нашего века. Я тихо приближаюсь к полянке, где привязаны кони. Мне нужно спасать себя. Мне нужно спасать это чёртово кольцо. Мне нужно спасать ту девушку, невнятную, но необходимую мне... А потом вдруг оглушительно трещит ветка под моим сапогом. А глаза были знакомые какие-то у этого парня. У часового того, в волчьей папахе, который заломил меня там, на буреломе. В том мире невозможном где-то между будущим и прошлым.

Два часа на часах день ненастный не нашего века…
Смотрит девушка пристально вслед кораблю…

- Слушайте, а айда на набережную! А? Ребята? Ну? А то мне тут жуки за шиворот падают!
- Айда, пока солнышко, - Сарман резко накрыл струны.
- Вставайте быстрей, пошли отсюда, меня эти жуки тут совсем съедят! – капризничала Алка, отряхиваясь.
- Это не жуки, это Геныч её веточкой щекочет, - шепнула Ирка, хватая меня за руку и со смехом таща по ступенькам.
Я шагнул со ступеньки на землю - и опять на миг сдался, словно споткнулся, опять заосторожничал, делая шаги по земле. Похоже, уже выработался условный рефлекс. Не нравилось мне это, ужасно не нравилось. Но тут подоспела Таня, подхватила под руку с другой стороны - и теперь, между двумя прекрасными моими девчонками не мог я поверить, что невозможный мир меня поглотит. Нет, не посмеет он, пока на меня надеются мои подруги…


Сначала мы традиционно походили по набережной, уже заполненной по случаю солнышка гуляющими, здороваясь за руку и задерживаясь возле знакомых. Потом спустились вниз на городской пляж, встали у воды.
Море было весёлым – уже весенним, ясным, разноцветным. Я смотрел в его даль, стараясь сохранить в памяти цвет, широту, шум… Завтра я уже буду далеко отсюда. Завтра не будет перед моими глазами этого бескрайнего простора, который с самого первого дня учил меня жить и быть храбрым. Море будет шуметь только в моих ушах. Вечером, когда я закрою глаза перед сном. И, возможно, во сне. Пусть шумит. Пусть так будет. Потому что, наверное, только рядом с ним - настоящий я...

---------------------------------------------------------
Конец второй части
Продолжените следует - часть третья, "Портрет в высоком ключе"