Пломба

      Марины Анатольевны он не то, чтобы побаивался, но признавал ее определенное превосходство. Она печатала, не глядя на клавиатуру. А он одним пальцем. И, наверное, сноровка в печатании позволяла ей параллельно подмечать все. То, что надо подмечать, и то, что не надо.  К тому же, с ним она была откровенна, даже бесцеремонна. Не стеснялась в своих оценках. И вот Леонид Борисович дождался, когда она после совещания сказала:

  - Знаете, ваше количество переросло в качество. Когда вы индивидуально поцвиркивали в своем в кабинете, тогда это было только ваше личное дело. Но, когда вы уже так делаете прилюдно, на совещании, это уже касается всех остальных. Те, кто с вами совещается, вам совет не дадут, а я дам.  А кто еще вам скажет?  Пора к врачу.
  - Схожу, - покорно согласился Леонид Борисович 
  -  Знаю я ваше схожу? Нечего тянуть. Я подозреваю, что вы трусите? Вас что, за руку тянуть?

  Марина Анатольевна не только печатала, отвечала на звонки, сортировала документацию и вела параллельно с ним график его совещаний. Она уже давно властно забрала узды консультанта по вопросам, и не относящимся к работе. В период сезонных вспышек гриппа, она передвигала свой стол ближе к двери его кабинета и сидела, как овчарка на заставе. Она по своему нюху и глазу фильтровала посетителей на безобидных и подозрительно похожих на инфицированных. Она их определяла по красному носу и слезящимся глазам. А когда Леонид Борисович сам заболевал, Марина Анатольевна выговаривала ему, что она не намерена слушать его чихания и сморкания, что никому его героизм не нужен, без него работа не остановится. А вирус может распространиться из его кабинета даже через вентиляцию. И нужно подумать об остальных, о тех, к кому в комнаты по вентиляции воздух с его бациллами попадет, о тех, с которыми он встречается и сидит на совещаниях.  И, наконец, он должен подумать о ней.  И если он думает о ней в последнюю очередь, то она должна напомнить, что у нее двое несовершеннолетних детей, и не хватало ей с ее слабым сердцем еще и гриппа.  Последние виды гриппа такие коварные, что она этого не перенесет. Он что ли, собирается ее детям алименты платить?

  Леонид Борисович выслушивал молча. Алименты он платить не собирался. Но на больничный не шел. И что, самое загадочное, Марину Анатольевну грипп упорно не брал. Леонид Борисович тайно подозревал, что грипп от таких языкатых бежит, как от заразы.   

  Но грипп - штука, рассеянная в эфире. Ему не укажешь и от него не скроешься. Его пломбой не закроешь. А дупло в зубе можно и давно нужно было запломбировать. А не цвиркать. Тут, как подчеркивала Марина Анатольевна, персональный недочет Леонида Борисовича. Печальные последствия его пристрастия к сладкому и начихательского отношения к гигиене ротовой полости.  Леонид Борисович и без ее подсказок знал свои грехи. Сам сознавал, что еще вчера нужно было идти к врачу. Он уже, как мог, избегал конфет. И уже был готов подвигу.
Оставалось собраться как перед прыжком с парашютом.  Правда с парашютом он не прыгал.  Там хоть можно ощутить чувство полета. А у зубного, к которому он ходил очень давно, чувства полета ощущать не доводилось.  Жена заявила категорично

- Тебе с твоими комплексами и страхами самое верное двигать в платную. Все под наркозом сделают. Можешь себе позволить такое удовольствие.  И не вздумай идти с голыми руками.
- Так ведь я и без того плачу, - возразил Леонид Борисович.
- С Луны свалился? Хочешь, чтобы так пломбу поставили, что зуб сгниет? Бесплатно сейчас тебе даже железную фиксу не поставят. Даже в платной. Значит так, без презента не вздумай соваться.


  Леонид Борисович последний раз видел зубного врача в годы своей далекой молодости, бедности и относительно сносного качества, и достаточного количества зубов. Давно это было, когда еще в помине не было платных поликлиник. Но тот бесплатный визит ему так запомнился, что он стал тщательно чистить зубы. Хотя полностью отказаться от сладкого был в его силах. От сладкого он отказался бы, пришиби его диабет. Но диабет его не пришиб. И поэтому сладости были не противопоказаны. Отчего косвенно страдали зубы.
 
  Возможно жена и права. Врачу нужно дать на лапу. Он не обеднеет.  Как говорят, лечиться можно бесплатно, если вас не интересует результат.  А сколько для результата нужно врачу дать? И тут еще вопрос, как дать? Прямо в лапу? Незаметно сунуть в карман?  Сколько? Как? В конверте?
 

 В киоске Союзпечати продавщица сказала, что конвертов у нее как у дурня махорки, на любой случай жизни: с днем рождения, с юбилеем, с пятидесятилетием, со свадьбой.

- Мне нужно, чтобы было написано – взятка.
- Вот таких нет.  А зачем вам надпись? Возьмите без надписи.  Если захотите сами напишете, что захотите.



- Кому деньги в руки не плывут, тому и не стоит путаться с купюрами, - подвела   жена итог его сомнениям, - Тебе проще рассчитаться натурой.
- Уточните, это как, - улыбнулся Леонид Борисович.
-  Конечно не так, как ты размечтался. Ты думаешь зубные врачи только женщины?  Да и слишком ты о себе хорошего мнения. Кому ты нужен? И вот написано - Гербель. Понабирали врачей с нерусскими фамилиями. С такой фамилией непонятно, кто это, мужчина или женщина.  Так что, думаю, с таких как ты, достаточно продуктового набора.  Самое оптимальное - банка кофе, или бутылка коньяка.

   За полчаса до отмеченного на талончике срока Леонид Борисович заглянул в магазинчик рядом со стоматологией выбирать подношение медицине.  Решил купить коньяк.  Почему коньяк, а не кофе?   Просто так в голову стукнуло. Ему приглянулся набор из двух пузатеньких бутылочек с коньяком в красивой картонной коробке с тонким восточным узором. Попутно он купил и пакет. Сунул коробку в него, чтобы не светиться коробкой.


 Оказалось, что время на талоне прописано чисто символически. Леонид Борисович, привыкший на службе к точности, на такое не рассчитывал. Очередь продвигалась медленно. Ладно, что переполнялось его терпение, наполнялся мочевой пузырь. Ну как садиться к врачу в кресло в таком состоянии? Леонид Борисович где-то читал, что одно вынужденное движение человека, может автоматически вызвать и другие. Например, шагая, человек машет руками. Он боялся, что, когда он широко откроет рот, это вызовет побочные, непроизвольные и нежелательные реакции организма.
 

 Туалет удивлял его, начиная с двери. На ней не было обычных для этого заведения фигурок или букв. Стояли только два нуля. Общий туалет? Общий – следовательно, только на одну кабинку? Неужто платная стоматология не раскошелилась на отдельные туалеты? Как же так? Кабинетов немало. Больных в коридоре ждет десятка три. А туалет на одного?  Для сравнения, в здании, где он работал, на каждом этаже имелся мужской туалет на две кабинки, и женский на две.   В конце коридора. с соответствующими фигурками. Как в лучших домах. Так там только в торце здания водяной стояк и канализация. А тут, ведь в каждой комнате, наверняка, есть раковина, где врач моет руки. А значит, и канализация есть.  А что же они? Может быть, где-то дальше есть другой туалет?

 Запутавшийся в  сомнениях, он толкнул дверь с двумя нулями. И получил ответ. Если театр начинается с вешалки, то для поликлиники, некоторым образом, лицо учреждения - это туалет. Кабинок имелось две. Но кабинки разного класса. На дверце той, что расположена дальше от входа, надпись - «Служебное помещение». И, наверное, в подтверждение этому, к дверце   были прикручены амбарные петли под навесной замок. Замка, правда, не было. А на дверце второй, которая для общего пользования, был прикреплен листок с надписью: «Бумагу в унитаз не бросать»
 
  Открытая дверь служебного помещения, позволяла рассмотреть инвентарный натюрморт в виде ведра, швабр и веников, примостившихся рядом с унитазом. 

   Небольшое пространство между дверками кабинок и стеной напротив, с раковиной, оккупировала уборщица. Кафель пола напоминал потрепанный и затертый белый флаг капитуляции. Посреди пола стояло ведро с водой и красной тряпкой. Тряпка была в иной жизни то ли футболкой, то ли платьем. Кем была в иной жизни, в молодости, уборщица, неизвестно.  казалось, что иной жизни, кроме уборщицы, у нее и не было.  Может быть, теоретически ее можно было бы назвать санитаркой. Но это название не шло к ее замызганному фиолетовому халату. Скорее, она походила на тюремную надзирательницу. Хмурый, свирепый взгляд, как бы говорил, понасвинячили тут. Но что-то знакомое в этой незнакомой женщине заметил Леонид Борисович. Недоверчивым прищуром глаз, выражавшим презрение к окружающим, уборщица очень напоминала   Марину Анатольевну. В первый момент Леонид Борисович даже подумал, что женщины сестры, и присмотрелся внимательней.

 Уборщица, в свою очередь пристально и недобро смотрела на не званного гостя. Она прекратила ерзать шваброй и замерла, опираясь на нее, как русский богатырь на копье при появлении печенега.

 - Нечего тут топтать. Не танцплощадка, -  буркнула женщина.
 - А вы надолго? - спросил Леонид Борисович.
-  Я вам что курьерский? Закончу - зайдете. Дома свои дела справлять надо. Вы зубы пришли лечить или по туалетам шастать. Чего, не видите, что уборка идет? За вами не наубираешься.  Кровью нахаркают. Скоты, а не люди. Убирай за ними. 

   И чтобы вошедший не лелеял надежды, уборщица повернулась и тяжелым задом, по-хоккейному подтолкнула непрошенного гостя к выходу.
Леонид Борисович повиновался. С уборщицами он сталкивался регулярно, поскольку по выражению той же Марины Анатольевны, был он кабинетной крысой. То есть, практически не выходил из кабинета.  Та, что убирала в его кабинете, по имени Оля, была молодой и достаточно деликатной. Стучалась и спрашивала разрешения зайти.  Когда Леонид Борисович был не особенно загружен, он даже вставал и выходил в приемную к Марине Анатольевне. А когда работы было невпроворот, он просто переставлял ноги, подчиняясь Олиным командам.

  Леониду Борисовичу казалось, что, когда Оля начинала протирать пол, она превращалась в хозяйку кабинета. У него оставался во владении только его рабочий стол. А она захватывала все остальное пространство. И производственные проблемы отступали, кабинет наполнялся ее голосом и ее проблемами.  Ей не важно было, слушает он ее, или нет. Она, подобно директору, была уверена, что никуда он не денется. Будет слушать. Оля жаловалась, что кабинетов у нее на этаже двадцать, плюс коридор, плюс два туалета, мужской и женский. И во всех кабинетах срач неимоверный. Особенно после дождя. Для кого на входе в коридор тряпка лежит?  Положена специально, чтобы ноги вытирали. Особенно подрядчики. Их прорабы - чурки недорезанные. Не люди, а свиньи. А уж про места общего пользования, так говорить нечего. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Туалетной бумаги на них не напасешься.  Вот и мой с утра до вечера. И за все это измывательство ей платят крохи. Она и Нинку Швецову с третьего этажа подменяет. А Швецова какая-то блатная, чья-то родственница. Не смотри, что уборщица. Ловко устроилась. То и дело на больничном. То сама, то с ребенком. А ей, Оле, за Швецову не доплачивают.
 
  Когда Леонид Борисович был занят и не мог оторваться от рабочего стола, Оля протирала весь пол вокруг, а уже потом на закуску, просила его на секундочку передвинуть ноги. И потом наказывала пять минут не вставать чтобы пол просох. Так что, Леонид Борисович был знаком с технологическим процессом.
 

 Время, которое Оле требовалось на уборку его кабинета, - пять, ну, десять минут. А его кабинет по площади раз в десять больше туалета. Согласно принципу подобия, Леониду Борисовичу предстояло ждать в коридоре минуту. Но прошло пять минут, а уборщица не выходила. Может быть, она воспользовалась служебным туалетом по прямому назначению? Все мы люди. Но в таком случае для соблюдения интимности она бы закрыла дверь из коридора в туалет. А дверь осталась незакрытой.
 Он снова зашел и застал женщину грузно, сидящей на крышке служебного унитаза, задумчиво глядящей в пол и курящей.
- Чего ходите, когда еще не просохло? – спросила она, - Перемывать за вами изволите? Видите, сама жду, чтобы высохло.
Ни ответа, ни возражений у Леонида Борисовича не нашлось, он не хотел, чтобы изволили перемывать. Он хотел мелочи: оказаться в кресле врача с пустым мочевым и легким сердцем.

  С тяжелым сердцем он вернулся в коридор. Стульев там было мало. Пришлось стоять.  И тут женщина, сидящая рядом, произнесла
- Молодой человек у вас капает.
 
  Леонид Борисович был реалистом. Он понимал, что назвать его молодым человеком можно с большим натягом. Следовательно, слова вряд ли предназначались ему. Но казалось, женщина обратилась к ему. А коварное слово «капает» настораживало. Он слышал, что как раз мужчинам его возраста переполненный мочевой может подложить большую свинью. Леонид Борисович посмотрел вниз и увидел, что из его пакета капля за каплей истекает коричневатая жидкость. Он заглянул в пакет и осознал всю глубину несчастья. Одна из бутылок оказалась разбитой. Как видно, это случилось, когда уборщица двинула его своим большим задом. Импульс движения ее тела передался на руку, державшую пакет.

  Картина была прискорбной. Картон еще, совсем недавно привлекавший взгляд заманчивым кавказским узором, намок и поплыл, разъехался.  Содержимое разбитой бутылки вытекло в пакет и из уголка капало на пол. Как только он растворил пакет, чтобы разглядеть все подробнее, на весь коридор понесся запах спирта. Нужно было срочно освобождаться от такого груза. А освободиться можно было только в туалете.
В туалете в этот раз было пусто.  И первым делом он использовал его по прямому назначению. А потом принялся за пакет. Он временно выставил небитую бутылку на подоконник, затем сжал верх пакета в форме горлышка и сцедил в раковину весь коньяк. Теперь оставалось потихоньку, не порезавшись извлечь расквасившийся картон и осколки. Пакет был еще нужен. В нем хотя бы оставшуюся целой бутылку можно вручить врачу.   
 
  Он стоял у раковины, когда заскочил мужчина и резво юркнул в кабинку, закрыв дверь. Доступ к тому самому ведру, в которое плакат на двери предписывал бросать бумагу, оказался перекрыт. Леониду Борисовичу оставалось ждать.  С одной стороны, он мог понять мужчину. Он мог понять, что ощущаешь. Когда нет доступа к туалету.  Он теперь мог ждать спокойно.  С другой стороны, как он мог ждать спокойно, когда могла подойти его очередь к врачу. Запах от картона, пропитанного коньяком, наверное, дошел до мужчины.


- Ты чего? Квасишь тут? – спросил он из-за дверки.
- Почему квашу? – Леонид Борисович удивился и обращению на ты, и самой мысли, что тут можно пить.
- А чего! Тихо, спокойно, цивильно. Закрылся в кабинке - никто не дергает.
- Нет у меня бутылка разбилась, - объяснил Леонид Борисович.
- А зачем с бутылкой сюда? Не стадион.
- Презент врачу.
- Вот падлы. Без бутылки уже человеку никуда не сунуться.
- Жена так посоветовала, - объяснил Леонид Борисович
- Повезло тебе с женой, - вздохнул мужчина.
- Почему?
- Сама бутылку советует купить.  Доверяет. Уважает, значит. А тут, - печально закончил мужчина, - Никакого понимания. Сплошное разочарование.
Леонид Борисович не понял последних слов. Но по их неторопливой меланхоличности ощутил, что в ближайшее время кабинка не освободится. А врачебное кресло для него могло освободиться в любую минуту. И он решился на дерзость. Он открыл дверь служебной кабинки, сдернул тряпку, аккуратно расправленную на ведре для мытья полов, вывалил в ведро содержимое своего пакета и накрыл ведро, как было прежде. Пусть теперь эта дура расхлебывает. Подарочек ей ароматный. И острый. Сама виновата, из-за нее все произошло, - зло подумал он об уборщице.



  Врач с нерусской фамилией оказалась молодой блондинкой. А нюх, у нее, наверное, был почище, чем у Марины Анатольевны и жены Леонида Борисовича. Медицинская маска ей не мешала.
- Что же вы пришли в таком виде? - спросила она, -  Сто грамм для храбрости? Наклониться к вам невозможно. Захмелеешь. А вы знаете, что вас теперь медицинский наркоз может не взять? Не гарантирую, что вас укол возьмет.
- Возьмет, - заверил Леонид Борисович, -  Я не пил ни грамма. Это просто авария на производстве.
- Ну-ну, - сказала врач, -  Что это за производство у вас такое?  Ну что ж, тогда приступим. Раскройте рот.
   
   Уходя, он поднял с пола свой пакет и только собрался водрузить на ее стол, как она запротестовала.
- Вы что это?! –  из-за ее маски он не мог определить, возмущена она или просто разыгрывает невинность.
- Это вам, - смущенно промямлил Леонид Борисович.
- Мне?!  С пола?! Не ставьте на стол.  Тут стерильность. У нас не принято.
- А куда мне это деть?
- Сами выпьете
- Я не пью.
- А я пью, вы думаете? Ну, ладно, спасибо. Поставьте в тумбочку у двери. Имейте в виду, у вас гарантия. Если пломба выпадет в течение года, восстанавливается бесплатно. Только избегайте жвачек.
 

   И все было прекрасно. Но когда следующим летом выявились накладки с проектом, пожаловали проектировщики. Точнее, две проектировщицы. Молодая и старая. И конечно директор сбагрил их тому, кто накопал в проекте кучу ошибок и упорно не визировал, - Леониду Борисовичу.
 
   Елена Николаевна, старшая из приехавших, начальница в своей конторе, просто доставала своим навязчивым давлением, чтобы он завизировал проект. Но Леонид Борисович стоял как стена. Завизируешь – потом при строительстве сам расхлебывай.  А молодая, которая сидела, молча уставившись в листы проекта, удивляла Леонида Борисовича, зачем она вообще приехала.
 

  Елена Николаевна знала свое дело: продавить. Пристала как банный лист. Вместо того, чтобы согласиться с ошибками и дать задание исправлять их, она хотела только подписи. Но не только этим она его достала. Стоя рядом с ней над листами проекта, Леонид Борисович почувствовал, неприятный запах у нее изо рта. Зуб гниет или что-то с желудком?  А она, как и не замечает.  Сама накрашенная, надушенная, в кольцах, с бусами. А изо рта пахнет. Хотя бы жвачку додумалась пожевать перед тем как к нему идти.
Хотя бы кто-то ей подсказал. Он сам такие советы давать не решился. А когда он намекнул Марине Анатольевне, чтобы она намекнула, как женщина женщине, та с едкой гримасой ответила

  - Лучше бы на себя посмотрели.

  И Леонида Борисовича пронзила ужасная мысль: а вдруг у него из рта пахнет так же. А он и не замечает. И никто ему ничего не скажет. Даже Марина Анатольевна.  Он вытянул нижнюю губу, приставил ко рту ладонь и выдохнул. Ничего не ощутил. Но на всякий случай во время обеденного перерыва в буфете купил жвачку. Так он убивает сразу трех зайцев. Первым делом себя отгородит от запаха старой стервы, которая, вдобавок, мозги проела своим проектом. Во-вторых, даст ей недвусмысленный намек, что одних духов мало. А в-третьих, он, пожевав, станет сам, как денди. И тогда Евгения Петровна вторая проектировщица, симпатичная молодуха, которую, наверное, взяли только для того, чтобы он смотрел не на проект, а пялился на ее сиськи, когда она наклонится, якобы рассматривая чертежи, - почувствует, что от него пахнет не нафталином.   

   И во время жевательной подготовки к совещанию пломба отскочила.
Первое, что пришло на ум: гарантия уже закончилась. Настроение у него испортилось. Пришедшие в его кабинет проектировщицы, почувствовали и запах метола, и его плохое настроение. Но связать воедино не смогли.  И все же старая стерва, наверное, обладающая интуицией, не хуже, чем у Марины Анатольевны спросила:

  - У вас с зубом проблема?  Вы знаете, у меня тоже зуб некстати разболелся. А в вашем городе не знаю, куда обратиться. Дома давно бы запломбировала. Да вы меня своей подписью держите. Домой не пускаете. Хоть подскажите тогда, есть у вас нормальная стоматология или нет?
Сначала Леонид Борисович хотел ей сказать, что перед командировкой нужно зубы приводить в порядок. Но потом подумал, случай в руку.  Сам бы может быть и тянул с пломбой. А коли появился товарищ по несчастью, другое дело.
 
  - Есть платная.  Там и иногородних лечат. Вас устраивает?  -  сказал Леонид Борисович, -  Я как раз после работы туда поеду. Могу и вас подбросить.

  Он припарковался около стоматологии.
- Пойду куплю презент для врача, - сказал он.
- А это  для чего? Платная же.
- Вот и я жене говорил, - вздохнул Леонид Борисович, - А она –нет.
- Обойдутся, - сказала Елена Николаевна.
-  Может и обойдутся. Но имейте в виду, что мне проще. Мне они будут устранять свои недоработки, - и усмехнулся, - Они вот свои ошибки признают. В отличие от вас. А вам, без местной прописки, с острой болью, вне очереди…   За срочность накинут.
-  Грабеж, - сказала Елена Николаевна – Что-то мне в вашем городе не везет. Ни с вами, ни с зубом, - Ладно уж, думаю накинут за срочность немного. Но с подарками -  перебьются.
 
  Их обоих направили в смотровой кабинет. Елена Николаевна пошла первой. И вышла бледной.
- К хирургу, - сказала она таким тоном, словно ее приговорили к гильотине.
 - Прямо сейчас? Пойдете?  –  спросил Леонид Борисович, не ожидавший такого поворота.
Времени на обсуждение не было. В смотровой кабинет очередь. Врач ждал следующего больного. То есть Леонида Борисовича.

 
   Из смотрового его направили в лечебный кабинет на установку пломбы. Он сидел в коридоре, ждал очереди. Елену Николаевну не видно. Решилась рвать?  Он одновременно и сочувствовал ей и думал, может быть, и к лучшему, что ей зуб нужно рвать. Не решится рвать тут и дунет восвояси. Если она такая мелочная, что жалко купить что-то врачу, так можно себе представить, как она будет крысятничать с проектом. Заявила, что ей с ним не повезло. Это ему с ней не повезло.

   Следующим утром Марина Анатольевна «обрадовала»: к вам проектировщики. Вошла только Евгения Петровна. Леонид Борисович удивленно посмотрел на молодую женщину.  Ей бы не проекты пробивать, а на подиуме дефилировать.  А с проектом, что она может? Пустое место.

- А что с Еленой Николаевной? – спросил он
- Ей сегодня нездоровится, осталась в гостинице. Она поручила мне с вами заниматься.
- Измором хотите взять? Не получится.
- Ну почему измором?  Увидим что получится, а что нет, - усмехнулась Евгения Петровна,и положила на стол стопку чертежей, - Мне казалось что все проблемы из-за того, что вам Елена Николаевна  просто не нравилась.Она такая. Напористая.А это не всякому нравится.
-  Нравится она мне или не нравится, это к делу не относится, - сказал Леонид Борисович, - Давайте дождемся выздоровления Елены Николаевны.
.