Два карася

– Ну вот как?! Как у тебя так быстро руками двигать получается, а?! – спросил Маратей и сплюнул в сердцах.
– Подожди, подожди, я знаю – это потому, что ты моложе меня на целых семь лет и у тебя рефлексы, – воскликнул он и, вынув шайбу из ворот, поставил ее в центр игрового поля...
***
Мы с Маратеем жили в пригородном поселке Тимашево.
В нашем поселке размещалось (и размещается по сию пору) городское (Уфимское) Север-ное кладбище. Именно на кладбище я и познакомился с Маратеем: мы встретились с ним на озере, которое располагалось внутри кладбищенского периметра и в котором было полным-полно карасей!
Вообще, кладбище для нас, тимашевских пацанов, было излюбленным местом для игр. Сейчас бы эти игры, наверное, назывались квестами.
Мы и на похоронных процессиях присутствовали. И карасей на кладбищенских озерцах ловили. И конфетки, что уж греха таить, на могилках собирали. И даже по ночам броди-ли, чтобы увидеть, как могилы светятся…
***
– Эй, пацан, поделись червями, а то у меня закончились, – ко мне подходил черноволо-сый то ли подросток, то ли юноша. Ростом чуть выше меня. И все же было понятно, что парень годами постарше. Разрезом глаз и овалом лица мы с ним были будто бы братья-близнецы.
Моя нанайка часто гладила меня по голове и с нежностью говорила, что лицо у меня, как луна, круглое, а глаза, как два татарских лука.
– Ой, а я на перловку ловлю, – ответил я.
– Ну, давай перловку, – сказал парень, – никогда на перловку не пробовал.
Он присел рядом со мной.
– Меня Маратей зовут, а тебя?
Я назвал свое имя.
– А ты чего с карасями пойманными делаешь? – спросил он.
Я ответил:
– Кошку и кур комлю. Нанай говорит, что нам их есть нельзя, потому что они останками людей питаются.
– Да нее, чепуха! – рассмеялся Маратей.
Затем добавил:
– Но я тоже сам не ем. Я их в Карасевку (озеро на краю поселка) выпускаю. Чтобы они там росли и размножались.
Я с уважением посмотрел на него…
Так мы и познакомились.
***
Маратею в тот год исполнилось семнадцать, а мне десять.
Домой с озера мы возвращались вместе.
Оказалось, что мы живем на одной улице, только в разных ее концах.
Нашу улицу разделял большой сквер со сценой-помостом, на котором никто никогда не выступал, и футбольное поле. Летом почти каждый день и взрослые мужики, и малые де-ти гоняли на нем в футбол.
Но, как оказалось, мы с соседом были большими любителями другого вида спорта, в ко-тором гоняли не мяч, а шайбу!
У соседа была крутая игра – «Настольный хоккей». Мы с ним проводили чемпионаты мира и СССР – составляли очень подробные турнирные сетки и играли: кто-то за Канаду или ЦСКА, кто-то за СССР и «Салават Юлаев».
***
– Я все равно этот матч у тебя выиграю, – нервничал Маратей, – ты у меня сегодня почти все игры выиграл, но я за Канаду играю и, значит, у меня еще есть шанс.
– Давай-давай, дружище, – подзадоривал я его, – догоняй меня.
***
Через год мой сосед ушел в армию.
Его мама с гордостью говорила:
– Минем болам (мой ребенок) на Байконуре служит!
И мы тоже гордились Маратеем. Потому что служить на Байконуре считалось большим везением и великим подвигом!
Прошло еще полгода.
Мама моего взрослого друга часто получала письма, в которых он всегда передавал мне приветы. А еще рассказывал об армейских буднях – о том, как проходит служба. Оказы-вается, он служил водителем бензовоза и отвечал за доставку горючего до космических ракет и немножко за их заправку.
***
– Нанай, почему ты плачешь? – спросил я у бабушки, когда вернулся из школы и застал ее сидящей на кухне всю в слезах.
– Ий, болам, – ответила она. – Ты же помнишь Маратика, который напротив по улице живет? Ты же к нему часто в гости бегал…
– С ним что-то случилось?! – спросил я.
Нанай заплакала еще сильнее.. Притянула меня к себе… Обняла и молча кивнула.
Затем вытерла слезы подолом передника, взглянула на меня и сказала:
– В пожар он попал. Сильно обгорел. Обе ноги у него кистэляр (ампутировали)... Домой вот привезли вчера.
Я сел рядом с нанай и от шока не знал, что делать. В голове стоял гул.
Потом вскочил и выбежал на улицу и побежал к дому Маратея..
***
Меня встретила его мама...
Она не плакала. Уже не плакала. Но огромное горе было отпечатано на ее лице.
Меня завели в дом. Провели в дальнюю комнату.
Пахло в комнате очень плохо (потом я узнал, что так пахнет гной).
На кровати, весь в бинтах, лежал человечек. Маленький человечек…
Его глаза были огромными. И из них текли слезы…
Я не смог сдержаться и тоже заплакал. И… И я убежал…
***
Дни тянулись за днями. Весна сменилась очередным летом.
Прошлым летом мы играли с Маратеем в нашу любимую игру. А в это лето… В это лето мой друг лежал на кровати и не хотел никого видеть. Ни с кем не разговаривал. Почти ничего не ел…
***
Как он ушел, не знаю. Его мама никому не рассказывала. Соседи, конечно, шептались и сплетничали всякое, но я не верил. Не хотел верить!
На похороны приехал взрослый военный со звездами на погонах и говорил прощальную речь перед гробом.
Он рассказал, как наш Маратей, когда загорелся бензовоз во время заправки космической ракеты, прыгнул в кабину и постарался отогнать машину как можно дальше от ракеты. А потом машина взорвалась.
На красной подушечке, которую нес какой-то мальчик (родственник, наверное), лежала красная звезда, которая переливалась на солнце кровавыми искорками, похожими на ог-ненные язычки пламени.
…
Когда похороны закончились, когда установили памятник и оградку и родственники по-шли на выход с кладбища, я подошел к могиле Маратея и поставил на горизонтальную железную полоску памятника стеклянную банку. В банке плавало два карася.