Явь

С тобой это случалось два раза. Сначала не свободен был ты, потом не свободна была она.
Оба раза было непередаваемо хорошо, и, одновременно, предельно ясно, что, перейдя тонкую разделяющую грань, мы разрушим всё то, что нас соединяет.
В современном мире этого нет, что подумают твои дети, если прочтут эти строчки? Говоря их «лаконичным» языком: «Какая-то хрень!»
В лучшем случае вспомнят, что где-то слышали про платоническую любовь, хотя в наших чувствах не было ничего платонического, ясно осознавалось взаимное влечение. Голоса плоти не просто пели, а барабанили и били в литавры. Но… Что же всё-таки - но?
Откуда она бралась жестокая эластичная уверенность: «не тронь – испоганишь!»
Малодушие, трусость, детские фантазии зрелого возраста?
Каждый раз ты и она знали, помнили и, одновременно, понимали – не о нас рассказ О. Генри о супружеской паре, которая стремилась сохранить трепетность чистоты любви и состарилась её не узнав. Схожесть налицо, но столь поверхностна, что ничего не объясняет, ничем не укоряет.
Два странных коротких периода в твоей жизни, когда логика непридуманно сильно противоречила чувствам, таким образом, что отступила в бессилии – тем самым эти чувства сохранила. А может быть наоборот чувства смирились с противоречиями, в логике и согласились с тем, что, если уж она бессильна, то за этими влечениями не бездна, в которой можно летать, а грязь от которой не отмыться.
Всё-таки чертовски хорошо осознавать, что наши костры так и не объединившись до сих пор горят, греют.
Помнишь песню: «Птица счастья завтрашнего дня…», а тут – птицы счастья дней не существующих. Улетели…
Пожалуй на сегодня воспоминаний достаточно.
Сумерки. Пора на автостанцию, встречать автобус.
Ты появляешься в узком проёме автобусной двери, оттолкнув проём красным цветом пальто, и я отмечаю, что раздражающий меня, в таком обилии, красный цвет, тебе сегодня и к лицу и к телу. Вида не подаю, что иронически улыбаюсь, вижу внимательный исследующий взгляд - как я ему? - и от всей души демонстрирую восторг и радушие.
Мы неторопливо идём по рано затихающему городу. Время изменило многое в его жизни. Раньше в преддверии выходных дней, люди, особенно молодые и влюблённые, выходили «в город», сейчас «общаются» по мобильникам.
Как водится, ты говоришь обо всём и ни о чём, я почти не разговариваю, поддерживаю беседу, изредка вставляю короткие фразы, чаще междометия, делая вид, что внимательно слушаю. Не умею вежливость менять на искренность. В этом случае большой беды нет, ведь мне приятно слышать твой голос, хотя и безразлично о чём он звучит – ничего серьёзного и интересного.
Заходим в дом, в котором всё напряжено с утра ожиданием этой встречи (странно как при этом в нём весь день просуществовало чуткое трогательное прошлое).
Зашли в дом…
Было ли пальто красного цвета? Было ли вообще пальто. Был ли автобус, встреча, неторопливые шаги по улице? Оказывается, всё мираж, не было ничего… Были лишь те окрылённые воспоминания и есть нежное упругое тело, бессвязные и плохо осознаваемые слова. Две тонких фарфоровых чаши, из которых нежность и страсть переливаются одна в другую, смешиваются, разделяются и снова переливаются.
Потом мы пьём водку – это твой выбор, и ты пытаешься мне мешать, меня ограничить, как бы она, проклятая, не сказалась на моём отношении к тебе, хотя на самом деле, она помеха для тебя. Я не пьянею от выпитого больше, чем пьянею от ощущения твоей близости и становится забавно, что ты уже ищешь «спички», чтобы подпереть тяжелеющие веки. Совсем смешно, когда ты не справляешься с собой и засыпаешь.
Смешно и грустно, что перед этим глаза становятся выцветшими, бессмысленными, но ты ещё хочешь любить и быть любимой.
И я люблю тебя, совершенно не осознавая (да и не к чему это) за что я тебя люблю.
Мне хорошо сейчас с тобой, потому что есть те две женщины моих воспоминаний.