Идеи Платона. Несколько пояснений

Здесь в этих своих заметках мы хотели бы коснуться теории идей - «истока и тайны» всей платоновской философии, центрального и отправного пункта всех его философских размышлений, того, что впоследствии будет аттестовано как объективный идеализм или как «линия Платона» в мировой философии .    Ричард Тарнас, например,  показывает, что Платон своей теорией идей = эйдосов = форм выпукло и концентрированно выразил греческую интеллектуальную установку осмыслять мир, прибегая к помощи архетипических принципов. В решающем виде она формулируется именно в диалогах Платона, чьей мысли, согласно Тарнасу ( и в этой оценке он далеко не одинок), суждено было стать единственным и важнейшим фундаментом для эволюции западного мышления. В ее основании лежит взгляд на космос как на упорядоченное выражение неких первоначальных сущностей, или трансцендентных первопринципов – Форм, Идей, Универсалий, неизменных абсолютов, архе и так далее. Это – типично греческая склонность выявить в хаосе жизни проясняющие все универсалии. Вселенной греков управляло множество вневременных сущностей, стоящих за конкретной действительностью и наделяющих ее формой и смыслом. Несмотря на непрерывный поток явлений – как во внешнем мире, так и во внутреннем опыте, - можно все – таки различить специфические неизменные структуры, или сущности, обладающие такой определенной и длительной устойчивостью, что их даже наделяли собственной полноценной независимой реальностью. На этом основывал Платон свою метафизику и теорию познания. Это надо иметь в виду, постигая платоновскую теорию идей. Тарнас Р. История западного мышления. – М.: КРОН – ПРЕСС, 1995. – С. 9 – 10.
Суть здесь состоит в том, что есть два рода реальности, два мира – мир обычных, чувственных, смертных, материальных вещей, и мир вечных, нематериальных, бессмертных и абсолютных сущностей – Идей, Эйдосов, Праформ, Образцов, Парадейгм. Разберемся с этим подробнее. Наш привычный, чувственный материальный мир, в котором мы живем, и процессы которого мы постоянно наблюдаем, изменчив, текуч, непостоянен, находится в процессе бесконечного, становления, возникновения и уничтожения, подвержен гибели. Он не существует как самостоятельная, подлинная и истинная  субстанция. Реально и субстанционально существуют только чистые, нематериальные, духовные, вечные и бестелесные сущности – Идеи, Формы, Образцы, Эйдосы – они и есть подлинная и по – настоящему единственная реальность. Идея (или Эйдос) есть истинная сущность вещи, ее истинный смысл, некое родовое понятие, которое обретает объективную сущность и объективное существование (идея, кстати, еще переводится как вид, род, форма, тип, качество, образ вещи). Можно еще сказать и так, что Идея –это закон для отдельной вещи, образец для подражания для данной вещи, причина и цель вещи. Идеи вечны, неизменны, прекрасны, совершенны, истинны, бестелесны, они не имеют никаких материальных признаков – ни цвета, ни веса, ни вкуса, ни запаха, ни размеров, не занимают какого – то места в пространстве, не находятся в потоке времени, иными словами, у них нет ничего, что присуще материальным вещам, их нельзя увидеть, ощутить, но именно они – то и есть подлинная, настоящая реальность. У каждой вещи есть своя Идея, и вещь существует только благодаря причастности к ней – Идеи каким – то образом присутствуют в вещах, а вещи причастны и подражают Идеям. Очень важно отметить, что Идея у Платона тождественна сама себе и неделима на части (как и парменидовское бытие!), в отличие от вещей чувственно – материального мира, и потому только она реально и существует (существование, подлинное бытие у Платона подразумевает вечность, неизменность, бессмертие). И еще важно: Идеи Платон называет «сущностями»; греческое слово «сущность» (ousia) образовано от глагола «быть» (einai), так же, кстати, как и аналогичные понятия русского языка «существовать», «сущее», «сущность».
Еще раз подчеркнем, что у каждой вещи имеется своя Идея, благодаря причастности к которой только и возможно ее существование. Сама же вещь (как и весь наш материальный мир) есть лишь бледная, несовершенная, вторичная  копия, отблеск, отображение своей Идеи. Например, кони рождаются и погибают, но они -  лишь единичное воплощение в материи Идеи коня, которая вечна, неизменна и всегда совершенна, не может ни погибнуть, ни состариться, ни как – либо еще измениться. Идея находится вне времени, и вне потока становления, она – пребывает в вечности. Могут быть самые разные породы деревьев, дерево можно срубить, сжечь, оно может заболеть и умереть, но Идея дерева всегда одна, неизменна и не подвержена гибели и никаким другим изменениям. Все миллионы и миллиарды деревьев на земле есть лишь более или менее удачные единичные воплощения и проявления, вторичные копии одной единственной, пребывающей в вечности Идеи дерева, только благодаря наличию которой и благодаря причастности к которой и могут существовать все единичные, эмпирические, материальные деревья нашего мира. Эта Идея – цель, закон, сущность, причина и образец для всех материальных, единичных и эмпирических деревьев, которые, еще раз это подчеркнем, есть лишь ее порождения, и без которой само их существование было бы невозможно.
И это же истинно и по отношению ко всем другим вещам материального мира. Правда,  Платон, правда, делает одну оговорку: Эйдосы есть только у вещей позитивных, а вот у вещей негативных, отрицательных (скажем таких как грязь, зло, болезнь, подлость ну и так далее) Эйдосы отсутствуют. Но здесь возникает очевидное противоречие. Непонятно тогда – откуда же все эти малоприятные вещи взялись, как они появились? Раз они присутствуют в мире, то, стало быть, у них должна быть идея, их породившая. По Платону же выходит, что они появились без идеи. Как? Ошибка Демиурга? Почему для них делается исключение? Непонятно! Менее общие Эйдосы = Идеи включаются в состав более общих.
Можно различие мира Идей и мира вещей представить в следующей таблице.
МИР ИДЕЙ = ЭЙДОСОВ = ФОРМ = СУЩНОСТЕЙ МИР ВЕЩЕЙ
подлинное бытие = субстанция неподлинное бытие = становление
вечное временное
покой движение
бестелесное и нематериальное материальное
бессмертное смертное
постигаемое разумом воспринимаемое чувствами
всегда себе тождественное и неизменное всегда иное
неделимое делимое
прекрасный образец = порождающая модель = парадейгма вторичная и менее совершенная копия


В. Соловьев, формулируя сущность платоновского учения об Идеях, выразил ее следующим стихотворным образом:
Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами – только отблеск, только тени от незримого очами
Милый друг, иль ты не слышишь, что житейский шум трескучий – только отзвук искаженный торжествующих созвучий
Милый друг, иль ты не чуешь, что одно на целом свете – только то, что сердце к сердцу говорит в немом привете?
Р. М. Рильке однажды написал:
Пусть наша жизнь – лишь облаков тающих тени
Но все же в основе основ - нет изменений.
Можно сказать, что та самая основа основ, в которой нет изменений – это и есть платоновская Идея = Эйдос = Форма.
Но возникает вопрос: а где же находятся эти самые бестелесные и не воспринимаемые чувствами, не имеющие никаких материальных признаков Идеи? Идеи, согласно Платону, находятся в особом месте, которое называется Гиперурания. (буквально означает «по ту сторону неба»). Строго говоря, его нельзя понимать как обычное, пространственное, физическое место, оно не есть место в таком смысле. Гиперурания – это умопостигаемое, непространственное, метафизическое место, интеллигибельное, идеальное, духовное, так сказать, «умное»  место. Его нельзя найти ни на какой карте, туда не придешь с помощью ног, его не увидишь в телескоп или в микроскоп. Его можно лишь мыслить с помощью разума, познать его исключительно силой своего интеллекта, силой мысли. Эйдосы = Идеи = Формы = Сущности образуют некую иерархию, пирамиду. На вершине находится самая главная Идея = Благо, оно же Единое, оно же Бытие. За ним идут Покой, Движение, Тождественность, Различие – эти пять самых главных, генеральных, высших Идей Платон сам перечисляет в диалоге «Софист». После них уже следуют все прочие Идеи. Далее возникает вопрос: каким образом и откуда берутся материальные вещи – копии вечных и бессмертных Идей? У Платона есть такой персонаж – Демиург – некий Бог (буквально демиург – это ремесленник, мастеровой), который смотрит на Идеи как на парадейгмы – прекрасные образцы, взирая на них, он вдохновляется ими и по ним творит вещи. Но возникает следующий не менее важный вопрос: из чего он их творит? Ответ Платона гласит: из материи. Материя по-гречески - это хора, что можно перевести как пространственность, но у этого термина есть и другое значение – строительный материал, лес, из которого греки строили свои корабли. Хора вечна и неизменна, но она – низший вид бытия, даже почти небытие, материал для вещи, некое пространство, математический континуум, в котором появляются и гибнут вещи, некая сцена, где разыгрывается драма появления и уничтожения вещей. Демиург смотрит на Эйдосы как на прекрасные образцы и в подражание им творит их несовершенные копии, то есть вещи. Получается, если угодно,  что Эйдос = Идея – это отец, хора = материя – это мать, а вещи – это их дети. Эйдосам платоники приписывают все позитивное, а хоре = материи – все негативное в вещах. В вещах Идея обременена материей, не столь совершенна, как взятая сама по себе, в чистом виде без и вне материи. Но зачем же тогда Эйдосы вкупе с Демиургом творят, порождают столь несовершенные вещи? Платон поясняет, что Душа мира порождает симпатию Идей к еще нерожденным вещам, и уже известный нам Демиург берется за дело: он воздействует на хору = материю с тем, чтобы она порождала конкретные вещи. И здесь надо четко понимать, что Демиург Платона – это не обычный олимпийский бог, и уж тем более это не Бог в христианском понимании, это не личность, не персона, он – не творец мира, Платон далек от креационизма. Он не творит ни материю, ни Идеи. Они совечны друг другу, были всегда и никем не сотворены. Демиург находит их уже готовыми и пользуется ими при сотворении конкретных вещей. Этот бог – не личность, не персона, это – безличный Ум, мировой имперсональный разум. Демиург – это ваятель, зодчий, формовщик мира, но не творец его. (В скобках заметим, что после Платона понимание Демиурга в античной мысли менялось и эволюционировало. Так, не исключено, что Демиург как причина соединения предела и беспредельного повлиял на формирование аристотелевской концепции действующей причины, определяемой как начало соединения формы и материи. Во всяком случае, более поздние философы прямо соотносили действующую причину Аристотеля с Богом-творцом. В среднем платонизме функции Демиурга как деятельного начала, непосредственно входящего в контакт с материей в акте творения, зачастую перекладываются на вторичного Бога-посредника, происходящего из первопринципа. Кто-то из средних платоников понимал Демиурга как разумную часть мировой Души, которая мыслит не сама по себе, но благодаря воздействию со стороны божественного Ума, являющегося одновременно умопостигаемой парадигмой космоса.   А вот Филон Александрийский приписывает функции Демиурга Логосу – творческой силе верховного Бога («Сущего»), содержащей в себе божественный замысел о мире и активно оформляющей материю путем превращения идей в имманентные телам сперматические разумные принципы. Согласно Филону, демиургический Логос есть старейшая и ближайшая по достоинству к Богу сила, перворожденный Сын Бога. Далее, скажем, Пумений Апамейский отождествляет Демиурга с божественным Умом, эманирующим из Бога-Отца, определяемого как умопостигаемое бытие, благо, единое. Демиург есть второй Бог. Он одной своей частью обращен к Отцу, а другой погружен в материю, которую оформляет в соответствии с созерцаемыми в Отце умопостигаемыми формами. Но некоторые средние платоники видели в Демиурге безусловно высшее начало (а не низшего бога-посредника), верховную монаду, искусный ум и благо. Он пронизывает весь мир, упорядочивает его, управляет им.  В гностицизме Демиург – злое и неразумное начало. Он создает мир, но не ведает, что творит, и постоянно ошибается. Демиург – низшее божество, изменчивое и нуждающееся для создания своих произведений в материале и умопостигаемом образце (в отличие, например, от Бога-Отца, производящего умопостигаемое бытие из своей собственной сущности, неподвижного и самодостаточного в своем порождении). В неоплатонизме функции Демиурга закрепляются за Умом, а в позднем неоплатонизме появляется уже целая серия демиургических богов, где есть старшие и есть младшие Демиурги. Причем старшие Демиурги в процессе творения остаются обособленными от своих произведений, а вот младшие Демиурги (например, Дионис) становятся создаваемым ими телесным космосом. В результате они смешиваются с материей, теряют единство и распадаются на множество единичных вещей, что, например, по мнению Прокла, нашло отражение в орфическом мифе о растерзании того же Диониса титанами.   Об эволюции концепта Демиурга в античной мысли -    Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 304 – 307).
Демиург  всех вещей – это еще и мера всех вещей. Он привносит в мир, в Космос размеренность и пропорциональность.  Не только Платон, но и вся античность не знали личностного и единого Бога. Монотеистическое и персоналистическое понимание Бога будет развернуто впервые только на страницах Библии. (Хотя в скобках все же заметим, что некоторые исследователи платонизма указывают, что иногда, читая некоторые места платоновских диалогов, посвященные Демиургу, трудно бывает отделаться от мысли, что идет описание некоей  своего рода личности, из чего ряд исследователей заключает, что Платон местами колебался, балансировал на грани, едва отделяющей его от признания личного бога. Однако это вопрос весьма дискуссионный, и такое понимание Божественного у Платона в духе чуть ли не христианского теизма отражает, скорее, мировидение самих позднейших комментаторов и интерпретаторов, нежели чем  твердо установленную и аутентичную позицию Платона). Вообще же, что касается античного, и, в частности, платоновского понимания Божественного, то еще здесь заметим для полноты картины, что у Платона мы можем видеть разные модусы и проявления Божественного: это и идеальный мир во всех его проявлениях и измерениях; и собственно мир идей = Гиперурания;  и Благо; и Единое; и звезды вместе с планетами; и низшие боги, сотворенные Демиургом; сам космос ; и наконец; Демиург – формовщик мира. Нельзя не заметить тот чрезвычайно широкий диапазон понимания Божественного у Платона. В трактовке этого понятия Платоном видно смешение, амальгама религии, мифологии, онтологии, космологии, эстетики. Но, в любом случае, если обобщить, то Бог Платона – это само безличностное и объективное Бытие в своем концентрированном виде. Даже Демиург – это не личность, не персона, не субъект, это все таки лишь эмблематическое, символическое обозначение по своей сути безличностного, разумного, упорядочивающего начала, которое вносит соразмерность, организует хаос, создавая из него свою прекрасную композицию – космос из материи, совечной ему. Но, несомненно, Платон ввел категорию нематериального, интеллигибельного, в модусе которой было осмыслено божественное. Он обнаружил новый ярус, мощный пласт ноуменального бытия, в который была имплантирована вся теологическая проблематика. В этом смысле, наверное, он может быть признан отцом западной теологии. Но даже и при этом нельзя упускать из виду, что понятие ноуменального, трансцендентного, сверхчувственного, интеллигибельного есть константа всей философии, а также нельзя игнорировать структурный фундамент греческой ментальности с ее многогранным пониманием Божественного, что, на мой взгляд, было хорошо раскрыто и подчеркнуто теми же итальянскими историками философии Реале и Антисери в своих текстах. Об этом же и современные российские исследователи: « Космос Платона полон богов. Мы встречаемся с различными их категориями: это и трансцендентный демиург, организовавший космос из хаоса; это и имманентная душа мира, разделенная демиургом надвое, сложенная им наподобие буквы Х и согнутая в виде двух пересекающихся кругов, один из которых разделен еще на семь кругов; это и небесные светила, которые Платон считает богами; сохранен и традиционный народный пантеон». (Сергеев К. А., Слинин Я. А. Античность и Новое время о космосе и его познании человеком. СПб:. Наука, 2014. – С. 583). А по поводу платоновского демиурга они же замечают, что это – образ творца мироздания, который является парадигматическим образом агента ремесленного искусства. Это – ремесленник, возведенный в божественный ранг. А ремесленное производство есть такое искусство, в коем вещи создаются по определенному образцу. Этот образец как бы постоянно витает перед мысленным взором создателя, направляя его действия. Ум демиурга заполнен идеальными образами его будущих творений, которые неподвластны времени, а потому совершенны и прекрасны. На мой взгляд, Слинин и Сергеев очень точно подметили, что быстро развивающиеся ремесло и торговля в жизни древнегреческих полисов требовали и новых форм духовного производства, и это во – многом определяло проблематику и соответствующую терминологию древнегреческой философии. Платон вслед за Сократом продолжил диалогически – событийное осмысление слов, в коем жизненно важное содержание, включавшее в себя и ремесленное искусство, выдвигалось на первый план в поисках общих определений всего сущего. Если досократики в познании всего сущего отвлекались от опыта ремесленного производства, то начиная с Сократа, осмысление ремесленного искусства становится исходной основой дальнейшего развития философского мышления. Вот и выходит на сцену Демиург – обожествленный ремесленник, творящий космос по вечному образцу ( парадигме). Он наделен способностью собирать, упорядочивать, просветлять неопределенное = хору или материю. Он наделен идеями, он использует математические  и геометрические соизмеримости и соотношения, с  помощью коих из хоры = материи получает внешний облик земли и огня и прочих стихий, стоящих между ними. По аналогии с ремесленной деятельностью человека, выступающего в качестве творца вещей, Платон создает и свою космологию. Именно ремесленное искусство оказывается наиболее провоцирующим мышление Сократа, Платона и Аристотеля. Таким образом, именно в практической деятельности, определяющей стиль мышления, осуществляется исходная тематизация мира, которая требует категориального расчленения, что и будет завершено у Аристотеля на более строгой и детально разработанной категориальной основе, которая и вынуждала Аристотеля создавать свою философию, полемизируя с платонизмом. (Там же. С. 346, 347, 348, 349, 360, 361. – Мысль, безусловно, интересная и плодотворная, хотя, и нуждающаяся в дополнительном исследовании, аргументации и обосновании). Разбирая эту же тему, Г. Г. Майоров отметил, что античные боги – это не боги – личности, а всего лишь антропоморфные боги природы – ее экстраординарные порождения, подчиненные ее глубинным непостижимым ни для них самих, ни для человека силам, которые скрыто присутствуют в каждом их действии и волении, составляя то неотвратимое для людей и для богов, что называется загадочным словом – heimarmene – судьба . Неслучайно еще Г. Гегель где – то в своих лекциях по эстетике подметил, что античные боги даже в своих скульптурных изваяниях хранят черты некоторой легкой грусти, которая как дымкой, некоей паволокой обволакивает их выражение лиц. Это от того, что они не полностью свободны, не принадлежат самим себе до конца, ибо в конечном итоге над ними, как и над всем, что есть в Космосе, довлеет неумолимая и неотвратимая судьба, Анаке, heimarmene. Отсюда – легкая, едва уловимая печаль и грусть в выражениях лиц этих небожителей, осознающих, увы, что и их могущество небеспредельно, что оно ограничивается рамками судьбы, велениям и волениям которой все они подлежат.
 У Гомера судьба управляет и «жребием» Зевса, и не в его, Зевса, власти изменить этот жребий. Таким образом, быть Богом – Личностью, Богом – Свободой Зевсу мешает его зависимость от бездны Природы, от Судьбы, Ананке. Кроме того, этому мешает и сообщество иных богов, ибо в переполненном до тесноты языческом Пантеоне ни один из богов не обладает абсолютной независимостью от других, и никто не обладает действительной полнотой власти над другими. Даже Зевс! Даже он вынужден время от времени считаться с прихотями, волениями и мнениями других богов. Полноценное понятие Бога – Личности возможно только на путях последовательного монотеизма. Что же касается конкретно платоновского Демиурга, то Г. Г. Майоров по данному поводу замечает, что в нем, пожалуй, начинают уже более отчетливо просвечивать черты Единого Бога = Творца. Он всемогущ, всезнающ и всеблаг, вечен и свободен от судьбы всего рожденного. Но, продолжает далее свое повествование Г. Г. Майоров, и его, этого Демиурга Богом = Личностью, Богом = Абсолютом назвать нельзя. Ибо он, Демиург = Ум, ограничен сверху – Единым = Благом, снизу – хорой, материей, в самом себе – царством Идей. Значит, он не имеет абсолютной свободы, завися тем или иным образом от перечисленных выше субстанций. Значит, он и не есть абсолютная личность. Свойствами такой абсолютной свободы обладает лишь Единое = Благо, как иррациональное, неисчерпаемое, беспредельное, безличностное, объективное, в самом себе концентрированное Бытие. А эти все характеристики отнюдь не выходят за рамки античного понимания божественного .

Итак, если суммировать объективистско – идеалистическую онтологию Платона, то получается следующая схема.
Эйдосы = Идеи = Формы + хора = материя – это две сопричины вещей. Их следствие – это конкретные, единичные вещи, сотворенные при участии Мировой души и Демиурга.
Итак, суммируя все, что было уже сказано о теории идей Платона, еще раз подытожим:
----Идея вещи есть смысл, сущность вещи и она существует объективно – независимо и от вещи, и от нашего сознания и мышления, сама по себе (она не возникает благодаря актам нашего познания, но познается ими), субстанционально как высшая реальность, она имеет высший онтологический статус, она порождает материальные вещи – именно в этом смысле позицию Платона и аттестуют как объективный идеализм;
----Идея вещи – закон для возникновения и получения единичных вещей, копий Идеи;
----- Идея есть цель (телос) вещи;
------ Идея есть парадейгма (порождающая модель = матрица) для вещей, и она же есть образец для подражания, данный материальным вещам;
----Идея вещи невещественна, нематериальна, ее нельзя увидеть, потрогать, взвесить, измерить и так далее – она бестелесна и органы чувств бессильны в познании ее;
----Идея вещи обладает своим собственным, имманентным, самостоятельным объективным  существованием. Она – особая идеальная субстанция, которая существует на небе или выше неба в особом царстве Идей – Гиперурании;
----мир вещественного, материального, эмпирического вторичен и несовершенен, стоит ниже мира Идей, он подчинен миру Эйдосов и в этическом, и в онтологическом смыслах, ибо только мир этих абсолютных Форм и существует поистине, есть истинное бытие;
----на становление платоновской теории идей оказали огромное влияние элеаты, особенно, Парменид с его учением о Едином и Неизменном Бытии, познаваемом лишь усилием мысли, Пифагор с его учением о числах как особых сущностях, сочетающих в себе и идеальные, и материальные характеристики и учением о происхождении мира из Единого (влияние пифагорейства на Платона было так сильно, что Платон учил о том, что сразу после Идей, еще до вещей, родились числа, математические объекты и геометрические фигуры, а уже вслед за ними стали появляться материальные, эмпирические вещи – значит онтологический статус чисел гораздо выше, нежели чем материальных вещей, числа находятся между материальным и идеальным = умопостигаемым мирами, а над входом в платоновскую академию было начертано знаменитое: «Не геометр да не войдет», то есть Платон был убежден, что без знания математики невозможно овладеть и философией, а в платоновском Едином явно присутствуют пифагорейские мотивы) . Хотя, справедливости ради заметим, что в вопросе влияния пифагореизма на платонизм бытуют и иные, гораздо более осторожные и даже скептические подходы. Так, уже неоднократно упоминавшиеся нами по разным поводам французские исследователи пишут о предполагаемом пифагореизме Платона с изрядной долей скепсиса, указывая при том, что «этот пифагореизм впервые упоминается Аристотелем, который видит в Пифагоре предтечу платоновского учения об идеях, что, с точки зрения Аристотеля, облегчает опровержение подобной доктрины. Несколько веков спустя, в начале христианской веры, интерпретация Платона в духе пифагореизма снова получает распространение; она отвечает желанию особо отметить эзотеричность творчества Платона, связав его с Таинствами (наложив на него печать «загадочности»), и, кроме того, объяснить интерес, проявляемый этим философом к современным ему математикам. Но совершенно ясно, что как в первом, так и во втором случае «пифагореизм» Платона есть, прежде всего, предмет интерпретационного конструирования, из которого невозможно извлечь никакой достоверной информации касательно реального влияния Пифагора или пифагорейцев на Платона» (подчеркнуто и выделено мной – А.К.). Греческая философия. Т.2. / Под ред. М. Канто – Спербер. – М.: Греко – латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2006. – С. 879-880. Что же касается автора этих строк, то он все-таки с таким радикальным отбрасыванием влияния пифагореизма на платоновские философские искания не согласен, и полагает, что таковое все же имело место, хотя, безусловно, о степени и продуктивности этого влияния на творчество Платона в разные его периоды и этапы можно спорить, ибо платонизм был открытой, развертывающейся, постоянно пересматривающей свои собственные основания системой.

 Повлиял на Платона, безусловно, и Анаксагор с его учением об Нусе (Уме), который все упорядочивает и обустраивает весь Космос, внося в него должную гармонию и пропорциональность (чем не прообраз платоновского Демиурга?), ну, и, конечно, на теорию Платона колоссальнейшим образом повлиял Сократ, причем не только своими новаторскими поисками в области диалектики понятий, но и даже своей трагической судьбой: несправедливый приговор и смерть Сократа настолько потрясли Платона, что среди всего прочего явились еще и дополнительными аргументами в его теории идей, ибо, по рассуждениям Платона, мир, в котором осужден и отправлен на смерть такой человек как Сократ – мудрейший и благороднейший среди людей – ни при каких обстоятельствах не может быть миром настоящего и подлинного бытия, такой мир демонстрирует свою ущербность, призрачность и неподлинность, а, значит где – то должен быть другой подлинный и совершенный мир, мир истинного бытия, и вот его – то постулировал Платон в своей теории объективного идеализма.
Итак, Платон открыл особую умопостигаемую, интеллигибельную, метафизическую реальность, особый ноэтический космос = мир  Идей или Форм. Он назвал свое открытие «второй навигацией» - дело здесь в том, что по терминологии древних мореплавателей, когда утихал ветер и паруса не функционировали, то судно переходило на управление веслами, и это называлось второй навигацией. Под первой навигацией Платон, вероятно, понимал ход философии по ветру на парусах досократовской натуралистической мысли, это была философия «физиса», которая не смогла до конца объяснить чувственно воспринимаемое посредством чувственно воспринимаемого же. А вот «вторая навигация» Платона означала прорыв к новой трансцендентной реальности, к новому сверхчувственному, умопостигаемому измерению бытия . С. П. Лебедев по этому поводу замечал, что «сделанная Платоном находка оказалась весьма важной, поскольку она разрушила натурфилософский стереотип в понимании вещей. Физики видели вещи только как чувственно воспринимаемые, они полагали, что в вещах ничего нет кроме чувственно воспринимаемого, что в них нет умозрительного. Из – за этого нус Анаксагора так и остался без употребления, что и понятно: если в вещах нет ничего умозрительного, а между умом и чувственно воспринимаемыми вещами нет ничего общего, то каким «рычагом» ум может воздействовать на вещи? Ему просто нечем воздействовать. Платон же обнаружил, что в чувственно воспринимаемых вещах не все чувственно воспринимаемо, что в них есть и умозрительное. И этим он допустил наличие «представителя» нуса в вещах и дал последнему возможность активно воздействовать на вещи».     Лебедев С. П. Идеализм: история и логика генезиса. – СПб.: Изд – во СПб. Ун – та, изд – во ГХГА, 2008. – С. 649.
 И далее Платон постоянно уточнял и конкретизировал свое понимание эйдосов = идей = форм. Сначала они выступали у него в качестве гипостазированных понятий, полностью оторванных от действительности (и сегодня они частенько так представляются в элементарных, популярных учебниках), затем – в качестве форм деятельности ума, затем – как информационно - деятельностные кванты, деятельностные принципы и единицы.
  Как замечает современный исследователь, «в центре творчества Платона грандиозная Платон нашел, что любая вещь физического мира имеет свою высшую и последнюю причину, которая имеет природу не физическую, но метафизическую. «Вторая навигация» привела к выявлению двух планов или пластов бытия: чувственного или феноменального и сверхчучвственного или метафеноменального, улавливаемого исключительно интеллектом. Метафеноменальный пласт или уровень бытия составляли Идеи или Формы, имевшие характер стабильности, неизменности, безотносительности и абсолютности. Это означает, что, к примеру, Прекрасное, Благое, Истинное таковы не только относительно отдельно взятого субъекта (как этого хотел Протагор), а для другого они таковыми уже не являются, но как раз напротив, они не подлежат манипуляциям в угоду субъективному капризу, а предписаны субъекту абсолютным образом. То есть произволу и ни чем не сдерживаемому релятивизму в оценке тех или иных явлений в жизни социума или человека был положен серьезный предел, было показано, что есть все же нечто абсолютное, некие абсолютные критерии, которые надо искать и на которые надо опираться, это и было зафиксировано в понятии Эйдос или Идея.
Это платоновское открытие радикально повлияло и на судьбу всей западной мысли, которая впредь будет определяться тем, насколько она это завоевание Платона приняла, или тем, в какой мере она его не приняла, но тогда она будет полемически отстаивать это свое неприятие = материализм. Эта борьба, полемика материализма и идеализма на тысячелетия вперед определит пути, перипетии, перспективы, магистральные направления, некий вектор и итоги развития всей мировой философии. Начиная с Платона, стало нормой  (по крайней мере, для западной цивилизации) осмысливать реальность сквозь призму идей. Понятие идеальности прочно вошло в философский и культурный обиход. Идеалистическая трактовка бытия позволила Платону осуществить важный шаг в движении философии от метафорического к понятийному мышлению (хотя, конечно, метафоры и мифы имелись в философии Платона, но эти  мифы были уже рационализированы, приспособлены к нуждам философии, переработаны соответствующим критическим образом, подверглись соответствующей рефлексии, были оплодотворены философским логосом, под маской этих мифологем таились весьма серьезные философские темы и вопросы). Чтобы объяснить то или иное явление, надо, по Платону, найти его Идею, иначе говоря, его понятие: что постоянное и устойчивое, неизменное в нем, что не подлежит и не подвержено чувственному восприятию. В диалогах Платона содержатся классические образцы исследования природы понятий. Думается, что все последующее развитие европейской, да и мировой науки без навыков такого обращения с чисто теоретическими,  идеальными, не данными ни в каком опыте, только лишь мыслимыми, понятийными феноменами и объектами, схватывающими самое существенное и устойчивое в предмете, было бы невозможно. Платон преподнес величайший урок культуры мышления на самом высочайшем и виртуознейшем уровне. Он задал некую исходную стратегию, модель, образец, матрицу (паттерн, как сказали бы сегодня), парадигму философствования вообще .
Как замечает современный исследователь, «в центре творчества Платона грандиозная философская проблема – какова связь между категориями, понятиями, логическими, инвариантными структурами сознания и действительным миром чувственных вещей, реально существующим космосом во всем многообразии его проявлений. В разработке своего учения он вполне последователен, логичен, рационален, оставаясь при этом в меру фантастом и утопистом, что для античного уровня развития понятийно – рационального мышления было скорее достоинством, чем недостатком».  Найдыш В. М.  Наука древнейших цивилизаций. Философский анализ. – М.: Альфа – М, 2012. – С. 446. И все – и материалисты, и идеалисты, должны быть благодарны ему за это. И еще только в заключение заметим, что с момента своего появления платоновская теория Идей = Эйдосов = Форм вызывала и по сей день продолжает вызывать самые различные оценки, интерпретации, разъяснения, комментарии и толкования. Что такое Идея? Мы пытались выше ответить на этот вопрос. Но это понятие в истории философии столь поворотно, столь эпохально и гениально, что однозначного ответа на него нет и по сей день. Оно по сей день рождает споры и разнообразные трактовки. Поэтому для полноты картины и в качестве пищи для размышления для вдумчивого читателя, завершая разговор о платоновской теории идей, приведем наиболее значимые в философской мысли трактовки платоновских идей, возможно, кому - то это это покажется небесполезным.
Итак, понимания платоновских идей в истории философии можно свести к следующим основным трактовкам и положениям.

1) Идеи трансцендентны по отношению к вещам реального мира и представляют собой вполне реальные, наделенные онтологическим статусом понятия, гипостазированные сущности единичных материальных вещей, лишенные присущих последним движения – становления и изменения (Аристотель, Э. Целлер).
2)  Идеи суть наглядно данные художественные объекты ( Фуйе, Стюарт).
3) Идеи суть формы вещей в нас, познающих субъектах, т.е. субъективно познанные имманентные сущности вещей (Г. Гегель).
4) Идеи суть общие логические понятия разного уровня и значения: категории, числа, гипостазированные сущности единичных материальных вещей. В то же время они также суть логические методы, чисто смысловые «условия возможности» познания (П. Наторп, В. Виндельбанд).
5) Г. Коген, например, находит, что Платон вкладывал в понятие идеи активную функцию мышления в познании подлинной действительности. Но затем, дескать, Платон уклонился от правильного пути и приписал идеям трансцендентное существование, после чего точка зрения чистого мышления превратилась будто бы у него в наивную точку зрения созерцания и представления.
6) Р. Лотце вообще отрицает то, что идеи обладают трансцендентным существованием. Мир идей – это, прежде всего, мир ценностей, а не мир неких трансцендентных сущностей.
7) Идеи как имманентны, так и трансцендентны вещам. Они суть понятия, содержащие предельное обобщение, принцип и метод, порождающую модель, скульптурно-смысловое изваяние вещей. Они есть живые и пульсирующие структуры, логическим образом осмысливающие всю космическую действительность. Идеи наделены собственной идеальной материей, насыщены магическими энергиями и представляют, в известном аспекте, традиционных греческих богов. (А.Ф. Лосев).
8) Оригинальную трактовку платоновских идей предлагали русские философы. Например, П. Флоренский полагал, что идеи Платона – это живые конкретные личности, а не абстрактные понятия. Следует, однако, отметить, что здесь имеется в виду не отдельное человеческое я, а сущности более высокого, общего порядка, допустим, раса, нация, человечество. В Новом Завете «личные идеи» воплотились в ангелах или в гениях отдельных церквей. С. Булгаков также развивал учение о том, что идеи наделены особой телесностью, они конкретны. Например, ангелы аналогичны тем принципам, которые Платон называл идеями. Идеи Платона существуют не только как логические абстракции и схемы вещей, но как личные субстанции, ангелы мира .
9) А.В. Ахутин, говоря об идее Платона, подчеркивает, что «идея…есть нечто противоположное идеализации, тем более обобщающей абстракции. Это нечто неделимое, сосредоточившее и содержащее в себе все возможные, известные и неизвестные аспекты, стороны, подобия, - предельная и непостижимая конкретность. Скорее уж «вещи» суть абстракции (разно – видности) идеи: идея дома не «обобщение» домов, а один – единственный дом, но такой дом лишь мыслим, а во множестве существующих домов каждый по – своему не вполне отвечает этому бытию домом. Стоящее здесь прекрасное изваяние или этот прекрасный поступок суть лишь абстрактные, отвлеченные, донельзя упрощенные намеки на красоту саму по себе, вмещающую в себе и красоту кувшина, и красоту героической смерти, и красоту речи, и красоту неба. Все много – и разно- образно сущее не вполне есть, и есть и не есть, а вполне сущее – бытие – не есть так , как есть это сущее, оно есть … как мысль» .
10) К.А. Сергеев и Я.А. Слинин находят, что « идеальный мир Платона, как выражение «рациональной» структуры всего чувственно воспринимаемого и постоянно изменяющегося, выдвигал на первый план… проблему рефлексии, которая получила диалектически преемственное развитие в последующей философии. Проблема рефлексии требовала определенных актов осознавания тех или иных представлений о мире, имеющих характер общепринятых воззрений или получивших свое выражение в «мудрости» того или иного мыслителя. Платон постулировал существование некоего «идеального» мира, или универсума сущностей, в котором задана предельная полнота всех связей сущего, образующих мироздание. Такого рода полнота обеспечивает возможность как бы абсолютного знания. Чувственно воспринимаемый ход вещей имеет реальное существование лишь в той мере, в какой процессы и явления оказываются «выполнением» идеального мира, рациональных прообразов всего чувственно сущего… Идеальный мир Платона – это концепция сознания, которая оказывается необходимой для категориального расчленения и познания всего сущего» .
         11) Г. Г. Майоров полагает, что идея – это вещь как она есть, во всей неисчерпаемой полноте, жуткой бездонности и истине своего бытия. Идея есть заданность вещи в сознании, заданность во всей ее полноте и конкретности. С идеи начинается процесс познания, и она же служит ему целью, ибо целью познания как раз и является знание того, каковы вещи на самом деле. Идея же контролирует эффективность наших понятий, указывая нам на то, в верном ли направлении идет процесс понятийного приближения к «вещи в себе» как объекту, пригодно ли данное понятие для выражения какого-то объективного момента вещи. Идея потенциально охватывает совокупность всех возможных истинных понятий о предмете. Идея – материнское лоно понятий, их кормилица, наставница и предводительница. Идея – стимул мышления, понятия – его результат. Идеи представляют в нашем сознании саму действительность; понятия представляют в нем наше понимание этой действительности .
12) Современный отечественный философ С. П. Лебедев обосновывает такой взгляд, что идея выражает принцип деятельности. Деятельность есть самое глубинное, самое последнее основание всего сущего. Мир укоренен в деятельности, создан деятельностью, управляется деятельностью. Деятельность – базисный центр мира. Но идея включает в себя и принцип информации. Информационная сфера бытия, которую обнаружили Платон и Аристотель, включает в себя источник необходимости и целесообразности, управляющий построением множества подобных друг другу целесообразно организованных явлений. То, что не есть вещь определенного вида, но при этом управляет процессом обретения ею своего вида, есть информация. То есть идея заключает в себе деятельностно – информационный принцип, или, иначе говоря, идея есть именно информация, которая, будучи невещественной, управляет определенными действиями, движениями и связанными с ними материальными процессами. Сама эта информация = идея в себе ничего вещественного не содержит и ее можно фиксировать только с помощью мышления. Идейный уровень – это информационная сфера, имеющая иные формы бытия, нежели чувственно воспринимаемые вещи. Идея есть активность, пульсирующая внутри себя самой. Она есть способность генерировать себя, производить себя как деятельность. Она есть сила стремления к цели и одновременно она есть сила цели притягивать к себе, подчинять себе тело, если это тело есть материя для деятельности. Огромная заслуга Платона, согласно Лебедеву, состоит в том, что он информационную = идеальную сферу бытия накрепко связал с деятельностью, а ее – с разумностью и со словом. Платон «квантовал» деятельность, включающую в себя силовой элемент, и информацию, назвав их элементарную порцию идеей. Идея – это, своего рода, информационно – деятельностный атом, квант деятельности и информации, минимальная и неделимая их «порция». В идее содержится то минимальное количество информации и деятельности, которые необходимы для построения соответствующей вещи, а равно и для ее понимания. «Усечение» этой элементарной порции информации и деятельности чревато тем, что вещь такого – то вида просто не появится . Этот же автор в другом месте, развивая вышеозначенные положения, энергично подчеркнул, что «платоновская идея показала себя весьма перспективной и полезной в объяснении прежде совершенно непонятных явлений – целесообразного устройства многих вещей и необходимого единообразия в их организации и развитии. Будучи построенной по образцу деятельности и блага, она объективно обретает статус цели для тех чувственно воспринимаемых вещей, в основе которых она находится (ведь чем – то обусловлено то, что они ей уподобляются). Но в этом целевом статусе так же объективно содержится потенциал программности, без которой не представляется возможным построение целесообразных вещей и без которой невозможно объяснить подобие в строении и развитии природных вещей (прежде всего организмов), если при этом иметь намерение оставаться на позициях логического мышления» . И далее этот же исследователь констатирует, что «платоновская идея формирует представление о том, что направленность, целесообразность и закономерности развития должны покоиться на некоем основании, которое программирует все частные состояния. Чувственный опыт и логические рассуждения указывают на то, что необходимость и целесообразность, в избытке присутствующие в природе, невозможно получить из вещества, сложенного со случайностью; что в действиях природы не меньше разумности, чем в действиях человека, что необходимость и подобие вещей можно объяснить только одним источником их возникновения – единой программой их «построения». И в создании понятия, обозначающего программно – информационный уровень бытия, есть безусловная заслуга Платона, обогнавшего науку почти на две тысячи лет» . Правда, согласно С. П. Лебедеву, Платон «не разработал эту тему настолько, чтобы иметь возможность выразить программный характер идеи в адекватной терминологии… Он только поставил проблему и в некоторой степени подготовил теоретический аппарат» .  Но тем не менее, воздавая должное гению Платона, С. П. Лебедев резюмирует свои интересные и заслуживающие, безусловно, внимания рассуждения, заявляя, что «Платон совершил переворот в понимании мира. На место постоянно меняющихся под воздействием внешних факторов стихий, к которым сводилась суть природы, он поставил в чем – то постоянно меняющуюся, а в чем – то неизменную подвижно – неподвижную деятельность. Деятельность составляет основание всего сущего, в том числе и природы. Метафизика, таким образом, это не учение о непонятно каких, неясно где имеющих место внедеятельностных идеях. Метафизика – это учение о деятельности, о подвижно – неподвижной деятельности, лежащей в основе всего сущего, о единстве умозрительной деятельности и чувственно воспринимаемых вещей. В известной мере, когда речь идет о ее функционировании в природе, эта деятельность имеет натуральный характер, она построена скорее по законам природы, чем по законам духа, она безлична, как безлична активность природных процессов. Но это все – таки деятельность, и ее Платон превращает в начало всего сущего. Метафизические сущности – это деятельностные сущности, точнее – деятельности как сущности» . (В скобках заметим, что если так – в русле парадигмы деятельности – понимать платоновские идеи, то придется признать, что известное положение о дуализме, разрыве между миром идей и миром вещей у Платона должно подлежать переосмыслению и уточнению. Ведь деятельность все – таки атрибут и характеристика, прежде всего, нашего грешного земного, материального мира; деятельность – это также важнейшее проявление человеческой сущности. И если идея – это деятельность, то тогда степень ее участия в земных, материальных, природных, социальных процессах, степень ее неразрывной сращенности с ними, степень ее неотделимости от них будет, очевидно, гораздо значительнее, массивнее, внушительнее, нежели чем предполагала известная теория непреодолимого дуализма между эйдосами и материальными вещами. Идея = деятельность = информация неотделима от материального бытия, не может быть вне его, укоренена в нем, вмонтирована в его ткань, структуру, изгибы, развороты, управляет им, его процессами, и если изъять этот принцип, то само целостное, структурное существование материального мира станет невозможным). Впоследствии, кстати, эту концепцию идеи как деятельности = энергии, ростки которой имеются у Платона, подхватит и творчески разовьет Аристотель.
Итак, мы завершили очень подробное рассмотрение платоновской теории идей – центрального, базисного момента, фундамента всей его философской системы. Кстати, о системе: заметим, что говорить о системе платоновской философии можно лишь весьма условно. Дело в том, что Платон ведь писал в форме диалогов (их известно всего 36). Диалоги Платона – это не нудные, сухие, затеоретизированные трактаты. Платоновские диалоги – это замечательные не только философские, но и художественные произведения. Именно в этих напряженных и порой драматических диалогах, дискуссиях, беседах, спорах, диспутах герои этих произведений сообща исследуют истину. Платон – это учитель ищущих, тех, кому чуждо барство и заскорузлое самодовольство духа. Для платонизма (и в этом его прелесть) характерен принципиальный антисистематизм и антидогматизм, принципиальная открытость и незавершенность, разомкнутость развития мысли, ее живая пульсация, отсутствие догм, готовых рецептов и штампов. Читатель как бы погружается в настоящую лабораторию творческой мысли и приглашается к дальнейшему самостоятельному поиску и исследованию вопросов, над которыми бились участники этих диалогов .
Говоря о диалогизме Платона, не следует забывать, что древнегреческая философия была неотделима от социально – экономических условий общественной жизни полисов  (хотя, разумеется, она вырастала и не только из этих условий, а иногда и вопреки им). В рабовладельческой демократии древнегреческих полисов свободные граждане проводили много времени в публичных выступлениях и прениях, в дружеских обсуждениях и спорах по проблемам различного мировоззренческого и тематического содержания. В этих обсуждениях и дискуссиях спор нередко приобретал форму интеллектуального состязания, получал характер интеллектуальной игры в вопросы и ответы; все это и получило гениальное художественное отображение в философских диалогах Платона. Данная форма философского мышления в значительной степени определялась демократией полисов с их практикой народных собраний и спортивных состязаний, поэтому весьма важные аспекты жизни этих полисов, и ,прежде всего, афинской демократии, в игровых моделях культуры могли бы получить адекватное выражение. В классической античности достижение истины сочеталось с желанием победить соперника, и поэтому отчасти во времена софистов философия стала модным увлечением. В лице Зенона, Протагора, Горгия, Сократа, Платона и Аристотеля мы обнаруживаем не только выдающихся мыслителей, но и блестящих полемистов и аналитиков, использующих аналогию и противопоставление, апорию, парадокс и принцип сведения к абсурду в качестве приемов поиска логически аргументированной истины, в качестве постоянно используемой методики развития формирующегося теоретического знания посредством решения присущего этому знанию тематически – проблемного комплекса. У Сократа диалогический метод обсуждения и решения проблем  получает систематическое применение. Платон наследует этому дилогическому принципу. Да даже и трактаты Аристотеля «Топика» и «О софистических опровержениях» также отмечены диалогическим моментом и напоминают руководства для спорящих. По существу же вся древнегреческая философия от ионийцев до Аристотеля производит впечатление непрерывного диалога, получившего свое итоговое выражение в «сократическом ядре» философии Платона и Аристотеля, диалога, в котором формировались основные компоненты эвристической и диалектической структуры знания. Сергеев К. А., Слинин Я. А. Античность и Новое время о космосе и его познании человеком.- СПб.: Наука, 2014.- С. 168 – 169. То есть диалогизм Платона – это не просто отражение личных особенностей творчества данного автора, индивидуального стиля его философствования ( хотя и это тоже присутствует). Нет! Это – нечто большое. Это отражение духа эпохи, духа полисной демократии, духа агона, соперничества интеллектов. Диалоги Платона – философская квинтэссенция этих процессов. Эти же авторы подчеркивают, что только во встречных мнениях, только в диалогическом общении раскрывается идеальная структура всего сущего. Как раз именно в таких встречных сопоставлениях определений разнообразия всего сущего раскрывается единая сфера бытия и сознания, образующая сложную, диалектически противоречивую динамику становления общего для всех участников диалога космоса.  Важная особенность платоновских диалогов, оказавших и влияние на формирование категориального  мышления Аристотеля, заключается в том, что они нам демонстрируют , каким образом в сфере аналитически недифференцированного континуума  эстетического сознания, в опыте повседневной жизни, который определялся ремесленным искусством, рождается новый тип философского мышления. Истинное знание порождается в жизненно – драматическом столкновении мнений, а не в рамках сугубо абстрактных рассуждений. Диалог оказывается непреходящим опытом формирования нового философского мышления. Это не просто опыт обмена мнениями, но опыт столкновения их, такого взаимного столкновения, в коем происходит их прояснение, обращающее внимание на истоки различных точек зрения, на характер и содержание тех или иных рассуждений. Знание извлекается в процессе столкновения и противоборства мнений, приобретая тем самым статус нового сознания.  Там же. С. 352 – 353.

Вот так нам видятся основные аспекты платоновской ТЕОРИИ ИДЕЙ, той самой, о коей уже исследователь 20 века заметил, что вся остальная мировая философия есть набранный мелким шрифтом подстрочный комментарий к платоновской теории идей. Мысль, возможно, радикально заостренная, но что-то, заслуживающее осмысления, согласитесь, в ней есть!