Сзади Ленин

Случилось это в том же глухом углу нашей богом спасаемой области примерно за месяц до вручения нашему суровому заведующему хирургией ордена Трудового Красного Знамени.
То, что определение "суровый" – это вовсе не фигура речи, я убедился к этому времени уже не раз. Внешность нашего зава (да и биография) была один в один – герой фильма «Дни хирурга Мишкина» —короткого сериала о врачах по повести Юлия Крелина «Хирург», которого там играет Олег Ефремов. Внешность, голос, даже папиросина та же.
Было это в самом начале моей работы в ЦРБ. Сидим на приёме в поликлинике, я как бы стажируюсь, Т.А. ("доктор Мишкин") за старшего, тут же хирургическая медсестра. Который день дождь – Васюган, осень, холодрыга собачья. На улице грязь непролазная, колеи в райцентре без шуток – по колено, народ повдоль заборов больше крадётся, за них цепляясь. За пределами этого "очага цивилизации" вообще сплошное море грязи. Было бы потеплей, давно бы динозавры завелись – есть где поплавать. За окном протарахтела и остановилась "Беларусь". Из кабины на костыли с помощью тракториста и жены с трудом выбирается мужчина с загипсованной почти до паха ногой, заботливо завёрнутой в полиэтилен и ковыляет к дверям нашей амбулатории. Вся бригада успешно добирается до хирургического кабинета, больной садится на стул, тракторист (брат больного) выходит, жена остаётся. Т.А. движением бровей даёт команду "Покажи болесть". Сестра подставляет табуретку, больной кладёт на неё ногу. Диагноз по карте: "Перелом костей голени с незначительным смещением", давность – месяц. В повязке положено ходить ещё примерно столько же. Травма бытовая – со стога сьехал на своём сенокосе, нога в ямку попала. Гипс цел, не разбит, не продавлен на пятке, не болтается на ноге, чистенький. Но тут наш зав орлиным взором высматривает на боку гипсовой повязки два свежих пятнышка грязи с 2-х и 3-х копеечную монеты. Взор его тут же хмуреет. "Не берегёшь повязку, больной. Нарушение лечебного режима. Галька, пиши (это сестре): нарушение режима. По больничному оплаты не будет." Я в изумлении смотрю на зава. Краем глаза замечаю какое-то движение и вдруг слышу резкий стук по твёрдому полу. Это жена больного падает на колени и со слезами ползёт к Т.А.: "Не губи родной! И так дома шаром покати, четвёртого грудью докармливаю, на ферму покуда ещё не берут. На что жить нам, детей кормить?" В дверях уже брат больного: "Помилосердствуй, Т.А., семьдесят вёрст по такой грязище на "Беларусе", еле пробились. Неужли семью без хлеба оставишь? За что?"
Старшой смягчается. "Четвёртого говоришь? Сломался не по пьянке, по хозяйству трудился." Паузу держит. Думает. "Галька, не пиши нарушение покуда" Снимать гипс приедет, посмотрю тогда."
"Спасибо, кормилец! Если что надо, ягоды там, зерна курям, ты шепни только, мы мигом."
"Не надо мне от вас ничего. А с режимом у нас в медицине строго – ваше же здоровье."
На том и поладили. Чист был Т.А. душой, хотя и суров, за то и уважал его народ.
А ещё имел такое свойство, что даже сильно болящий, заходящийся от ору малолеток тут же сам и замолкал, как только зав подходил к нему. За всю жизнь потом я никогда такого не замечал ни за одним из докторов хоть детских, хоть не детских.
  А с грязью в тех местах было хорошо. Как сейчас не знаю, давно не был, а тогда в тех славных краях у нашего народа что мужчин, что женщин было три вида обуви по числу сезонов. Шесть месяцев – резиновые сапоги, пять месяцев - валенки и целый месяц (числа с 20 июня по 20 июля) - тапочки. Да, обычные тапочки с тряпочным верхом и резиновой подошвой, которые рядами стояли в местном магазине, располагавшемся в здании ещё дореволюционной постройки. Когда я в очередной раз изумился почти поголовной "моде" нашего населения: "А почему в туфлях-то не ходите?", народ ответствовал: "Пущай ноги хоть малость от сапог-то отдохнут". Молодые женщины и девушки даже пришивали на те тапки кокетливые пуговки, бантики, блёстки какие-то. А ближе к концу июля опять начинались нудные, уже осенние дожди и изношенные за месяц до дыр ходьбой по засохшей грязи тапочки отправлялись в мусор. Ещё начавшиеся холодные дожди избавляли от комаров, но комары - это отдельная тема. Вернёмся к оказанию медицинской помощи.
В такой серый и дождливый осенний день после обхода мы с Т.А. сели писать дневники в истории болезни. Слышим с улицы шум мотора и видим подъезжающий к больничному корпусу наш УАЗик. Из причалившей к крыльцу машины выволакивают под белы руки что-то непонятное, больше всего напоминающее здоровый комок грязи сверху "украшенный" таким сверкающим ярко-розовым куполом. Сразу в ванную комнату. Раздели догола, ополоснули несколькими вёдрами тёплой воды, стала проясняться "клиническая картина". Сзади на голове у пострадавшего почти от самой шеи и до лба купол оскальпированного, но не повреждённого свода черепа чистого розового цвета. Как сказала санитарка Женя: "Сзади - ну вылитый Ленин после бани". А спереди, где кожа головы с растущими на ней редкими волосами сложилась чуть не до носа крупными складками, облик больного неотразимо напоминал тогдашнего генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, о чём не преминула тут же вставить слово находчивая санитарка. При этом больной тихо причитал" "Глаза, глаза, не вижу ничего, темно в глазах."
Суровый как скала руководитель хирургической службы не торопясь затушил в пепельнице папиросу и нисколько даже не изменившись в лице, отдал команду уложить потерпевшего на кушетку лицом вниз, ополоснул "Ленина" раствором фурацилина из поданной сестрой бутылки, взял в руки чистое полотенце, наступил коленом пострадавшему чуть повыше лопаток, взялся за край "Брежнева" и одним движением натянул скальп на его законное место. Раздался громкий чмокающий звук, какой обычно бывает при одевании противогаза, и тут же восторженный крик больного: "Вижу, всё вижу!". Зав повернулся ко мне: "Прихвати швами маленько. Не часто." Я только спросил: "Новокаин?" Шеф ответил: "Да как хочешь, видишь  – он лыка не вяжет". Местная анестезия с шейной стороны раны, редкие швы, резиновые выпускники, повязка. Послезавтра счастливый больной чуть не бегом убежал домой. Зажило всё без нагноения.
Выясненные несколько позже обстоятельства получения травмы оказались не менее зажигательными чем непосредственно сам лечебный процесс. Почти в центре населённого пункта, метрах в трёхстах от компактно расположенных райкома, исполкома и милиции на подъёме на мост в колее наглухо застрял … трактор "Беларусь". Его огромные задние колёса погрузились в грязь по ступицу, машина села почти на брюхо. Один тракторист чуть более трезвый чем его напарник, остался в машине, второй вышел, сломал какой-то придорожный куст, засунул его под заднее колесо и махнул рукой, чтобы трактор сдал назад. В этот момент, отступая по колено в грязи, мужчина поскользнулся и упал лицом вниз прямо под накатывающееся огромное колесо "Беларуси". Трактор ещё чуть проехал назад и снова забуксовал, теперь уже на голове пострадавшего. После чего тракторист, не поняв в чём дело, естественно двинул машину вперёд. Почти захлебнувшегося в грязи человека колесом вышибло из под трактора, а водитель, сильно удивившись произошедшей перемене во внешности своего старательного помощника, в мгновение протрезвев, вылетел из кабины, подхватил потерпевшего в ДТП и волоком дотащил его до стоявшей в нескольких десятках метров у поликлиники машины Скорой помощи. Дальнейшее течение событий описано выше.
О комарах. С наступлением летнего тепла начинался массовый вылет кровожадных самок  насекомых. Размеры этих тварей с непривычки поражали – раза в полтора крупнее обычных, причём и жало настолько же длиннее, цвета они были белесовато-желтоватого. Днём на ветерке ещё было как-то терпимо, а ближе к вечеру наступало форменное светопреставление.
Однажды таким тёплым летним вечером я по делам шёл через подсохший луг в берёзовую "Рощу", где располагались корпуса нашей ЦРБ. Шёл я, обмахиваясь веточкой, навстречу садящемуся солнцу. И тут в розовых лучах заката я увидел нечто необычное. Метрах в двухстах навстречу мне двигались три белесоватые фигуры в светящихся нимбах. Ну просто "Троица" с иконы. Когда они подошли немного ближе, я понял, что нимб вокруг фигур, шириной (толщиной) не меньше, чем в полметра – это вьющиеся около них комары. Когда люди, а это были женщины, ходившие за земляникой и замотанные платками до самых глаз, поравнялись и поздоровались со мной, я вдруг неожиданно для себя догадался, почему на них одежда такого необычного и одинакового на всех троих цвета. Голова, плечи, бёдра, грудь и спина были почти белого, а рукава и штанины одежды на сгибах - серого цвета. Оказывается на движущихся при ходьбе частях тела комары сидели в один, а на неподвижных – в два слоя! Часть комаров тут же переключилась на меня, и чтобы целым добраться до места, пришлось перейти на бег, веточка меня уже не спасала.