Саночки

Эта история произошла в окрестностях города Эрдэнэт при обычном выезде на "коллективную спортивную рыбалку", как значилось в соответствующем приказе администрации одноименного ГОКа, в апреле одного из 2000-х годов.
Главный её герой – один из немногочисленных уже в то время урождённых москвичей, обладающих хоть какой-то связанной с реальным производством профессией. Этот был электрик, что и дало ему возможность оказаться в Эрдэнэте в одном из цехов основного производства. Но всё оказалось не так просто. Кроме типично московской морды, как будто бы небрежно слепленной из нескольких комьев сырого теста, и водянистых, чуть навыкате жуликоватых глаз, данный субъект обладал не только воистину московской жадностью до любой халявы (никогда не отпускал даже самую мелкую рыбёшку), но ещё и уникального градуса скупердяйством,  выходящим за любые вообразимые рамки.
С последним качеством меня познакомил следующий случай. Когда однажды зимой мы выехали на такую же рыбалку, я, ещё мало знакомый с местным народом, невольно   засмотрелся на одного из участников мероприятия. Выйдя вместе со всеми из остановившейся на берегу машины, он стал с кряхтением напяливать на себя какую-то непонятную одежду, которая коробилась, скрипела и плохо поддавалась его усилиям. Наконец процесс одевания был успешно завершён и Л. предстал перед публикой в очень пожилом, когда-то чёрном дарханском полушубке из траченых временем и невзгодами овечьих шкур, который в некоторых местах практически не гнулся. Один из отсутствующих фрагментов этого одеяния примерно от лопатки до ягодицы включительно был замещён приличным куском белой пятнистой цигейки мехом наружу, пришитым крупными стежками прямо через край суровыми нитками, в которых я сразу узнал нити основы с местной же ковровой фабрики. Когда мы разошлись по точкам, я деликатно поинтересовался у других товарищей о причине появления столь необычного компонента в обычном старом полушубке. Товарищи мне поведали, что на одной из первых подлёдных рыбалок в этом году Л., поленившись взять с собой пешню для оценки прочности льда, под этот лёд благополучно поздно вечером и провалился. К счастью, ребята оказались рядом, глубина реки и течение в месте "заплыва" особой опасности не представляли, обошлось без трагедии. Поскольку подобного рода "купания" в это время года – дело обычное, из-за одного такого "пловца" никто досрочно ехать домой не собирался. Последующую ноябрьскую ночь Л. провёл очень плодотворно, сидя в одних трусах в будке ЗиЛа около железной печки, вокруг которой по кругу сушилась его одежда. Кроме того, время от времени он выбегал на улицу в едва просохших кальсонах, рубахе и резиновых бахилах химзащиты на босу ногу чтобы подбросить дрова в костёр, около которого сушились его валенки и полушубок. К утру нашего бойца всё же сморило, и он пропустил момент, когда одна из зажатых между камней палок, на которых висел тулупчик, перегорела и упала, а следом в тлеющий костёр упал и он сам. Когда несчастье заметили, было уже поздно – большой кусок полушубка выгорел, а остальная промокшая шкура под воздействием жара покоробилась, скукожилась и затвердела.
Казалось бы, всё, придётся Л., носящему, как и почти все мы, гордые звания "первого члена" и "валютного специалиста", раскошеливаться в начале сезона на новый прикид. Но не таков был Л. Приехав домой, он посвятил свободное время ближайших дней восстановлению своего бесценного одеяния. Несколько раз он его опять смачивал и вновь сушил, распяливая на деревянной раме в цеховой бане. В итоге, ему вновь стало удаваться, хоть и с трудом, натягивать полушубок на себя. Но что делать с безвозвратно выгоревшей бочиной? Л. принял соломоново решение: найдя завалявшуюся в кладовке битую молью и временем детскую шубку из когда-то белой цигейки с чёрными пятнами, одну из тех самых, которые в предыдущий исторический период являлись отличительным видовым признаком детей московского происхождения, он, отрезав лишнее, как мог и чем мог, вшил её в огромный дефект основного изделия. Появляясь каждый следующий раз на публике в таком виде, Л. неизменно вызывал поток двусмысленных вопросов, намёков и шуточек по поводу своего внешнего вида и своих скорняжных навыков. Но смутить он себя не давал и на все остроты отвечал, что полушубок этот счастливый и он ещё поймает в нем тайменя килограммов минимум на двадцать, а вы все обзавидуетесь.
Случилось так, что одна из следующих рыбалок свела меня с ним достаточно близко. И одной из причин тому был местный резко континентальный климат. В Монголии в любое время года температура воздуха в течение всего лишь одних суток может подняться или опуститься на 20-25 градусов что, как правило, не воспринимается как стихийное бедствие тем более, что подобный природный катаклизм никогда не длится более двух дней.
Та рыбалка не задалась сразу. После сильной пурги с пятницы на субботу, несмотря на вторую половину апреля, на нашу местность опустился мороз за -20. Но заранее подготовленный "вылет" отменять никто не собирался и многострадальный вахтовый грузовик с бригадой "любителей спортивной рыбной ловли" отбыл в сторону прекрасной Селенги, с трудом пробиваясь через заледеневшие на морозе снеговые заносы. Уже ближе к вечеру, вволю потолкав транспортное средство и не раз откопав его, дружный коллектив "любителей" добрался до берега реки. Справедливо рассудив, что рыбе из реки всё равно деваться некуда, утомлённый до предела дорожными приключениями народ слегка принял на грудь, плотно закусил чем бог послал и затих до утра. Утро выдалось ясным и солнечным, но по прежнему морозным, не теплее -15. Около самой реки и на льду снега было совсем чуть – 3-5 см. Рыбаки ещё затемно разошлись по акватории.
Со мной вместе по льду вниз по реке собрался идти Л. Когда я увидел, что он грузит всё своё рыбацкое имущество на когда-то сваренные для этого железные санки, я его попытался отговорить от этой затеи, на что он мне ответил, что погода налаживается, сезон в самый раз, клёв должен быть на ура, а рыбу, которой будет много, на горбу ему таскать никак не улыбается.
По почти чистому льду, тем более вниз по течению, санки бежали весело и Л. посмеивался надо мной, идущим с приличным рюкзаком, самодельным тяжёлым буром на 2-х метровый лёд и пешнёй. Упороли мы с ним с короткими остановками вёрст на пять вниз, забурились. Рыбалка пошла хорошо, часа за два поймали по 5-6 штук ленков до килограмма и больше. Одного из них у меня чуть не утащила ворона, точнее ворон. Когда я краем глаза заметил около недавно оставленной мной лунки движение и повернул голову, то увидел крупную птицу, которая явно пребывала в состоянии тяжелейшего когнитивного диссонанса. Схватив ленка поменьше, грамм на 400, она пролетела с ним метра два и опять села на лёд. Помучавшись в тяжких сомнениях и решив, что большая рыба всё же лучше, чем маленькая, она вернулась к большому, за килограмм, ленку и, схватив его поперёк, попыталась взлететь. Но жадности оказалась больше чем подъёмной силы крыльев, и получалось только тащить добычу по льду волоком. В этот самый момент мой тяжёлый железный черпак для очистки лунок, со свистом пролетевший над самой головой воровки, мгновенно избавил птицу от мук выбора. Отлетев на ближайшее дерево, она не менее получаса пыталась объяснить мне насколько я был неправ со своей неожиданной меткостью.
Погода тем временем изменилась буквально на глазах. Жаркое монгольское солнце пригревало не на шутку - на льду мы сидели уже в рубашках. Снег, лежавший на льду и в ложбинах по берегам, начал быстро таять и мутные потоки воды быстро стали заполнять поверхность льда. Собрав имущество и рыбу мы с Л. поднялись на довольно крутой, но не высокий берег и сразу поняли, насколько вовремя мы ушли со льда – сверху нам навстречу уже с шумом двигался сплошной поток талой воды. Надо возвращаться. Рыбы в рюкзаке не центнер, куртку в рюкзак, идти можно. Кинув на плечо бур и пешню я собрался трогать к машине и повернулся к Л. И тут я понял кто из нас был прав – снега уже не было совсем, под ногами голая земля с обглоданными скотом до корешков остатками травы… Впереди у моего напарника было пять километров с гружёными барахлом железными санками по сухой земле, в ватных штанах, да ещё в резиновых бахилах химзащиты, надетых на валенки с толстыми носками. Л. сначала снял и положил свой меченый тулупчик на санки, потом снова одел, потом опять снял, потом опять одел, а до машины ещё было ой как не близко. Я в берцах уже дошёл до нашего кунга, оставил вещи, вернулся к Л., предложил ему помощь, но он твёрдо сказал: "Это моя рыбалка. Я сам". И уже не видя ничего из-за заливавшего глаза пота добавил: "Вот уже легче пошло, наверное, второе дыхание". Я не стал его разочаровывать – под санками был подтаявший сверху, намёрзший с зимы навоз.