кто я?

полёты на Марс во сне и наяву

    Случилось это неожиданно. В понедельник. В обычный солнечный летний денёк, когда только открывается планов громадьё на творчество рабочих дней с видами на отдых на выходные.
    Случилось это так быстро, словно наконец-то в бухгалтерии учёта начинаний было услышано вечное пожелание к началу жизненных перемен "с понедельника и начнём"…
    И, видимо, просьбы там суммировали, услышали, и началось…

    Утро задалось отличное. Выездная дачная акция состоялась без напряга. Утренняя свежесть тонкого воздуха, страстное пение птиц и твёрдая земля под ногами с нежным травяным массажем! Красота! Не жизнь, а рай земной…
    После обеда вдруг стало ощущаться притяжение земли… Шатнулись суставы, словно там, в амортизаторах, стало пробивать клапан. На несколько шагов вдруг подламывало слабостью под коленками и приходилось ловить себя…
    Тогда я ещё не понимал, что космос становился ближе…
   
    По приезду с дачи, уже на подходе к дому я поймал себя на мысли, что ощущаю ось земли со скоростью её вращения… В висках стучали молоточки, глаза хотелось снять, как очки, а от общей слабости окружающий мир обозначился замыленными очертаниями…
    А вечером я вышел на орбиту с устойчивым вращением головокружения и высокой температурой! Я горел… 
    Слабость конструкции скелета сложила меня в горизонталь, вдавив в кровать. В спину словно влили цемент и сдавили железобетоном поясницу, заставляя сгибаться к земле. Ноги стали ватными и едва могли держать на себе неподъёмное горячее тело…
    Я свалился в штопор и вышел в космос. На сколько, я ещё не знал…
    Казалось, жаропонижающее, крепкий сон и полный покой приведут меня к утру в порядок: работы много. Только-только свалился хороший заказ… Да не тут-то было!

    Первый день полёта свёл на нет любые желания смотреть и пытаться думать о проектах. Глаза горели, жар пробивал в холодный пот, футболки сменялись одна за другой. Дышалось ещё легко, но с кровати было не встать… Словно тяжёлый магнит сковал поясницу и дал слабость в ноги! Подняться удавалось, лишь запрокинув за борта кровати всё тело сразу. Слабость в ногах едва позволяла держаться стоя.
    Мир вокруг поплыл, словно смазанное кино, к вечеру превращаясь в раскадровку несвязных сцен, думать и осознавать которые разум не хотел. Жар зашкаливал: орбита скручивалась пружиной всё сильнее, набирая скорость вращения…

    На четвёртый день этого однообразного полёта от постоянной высокой температуры, которую не сбивал никакой допинг, уже соображалось с трудом. Дизайнерские образы окончательно стёрлись, и сознание приобрело оттенок жёлтого огня с постоянным нудным писком зуммера в ушах.
    Ноги отказывались ходить. Поясницу ломало до слёз, вбивая в тело нестерпимую боль! Передвижения по квартире стали испытанием. Но были силы ещё посмеяться… Я шутил, сквозь внутренний пожар, что выглядел, как робот с планеты Шелезяка, которому подсыпали алмазную пыль. Так же крутил глазищами навыкат, едва говорил и практически не двигался…
    Я и представить не мог, что мои три метра коридора станут таким длинным, нестерпимо острым препятствием, через которое нужно было протащить своё тело. Меня шатало и предательски магнитило от стены к стене, не давая возможности ступать прямо… Словно орбита Марса раскручивалась всё сильнее –  меня кидало в стороны и шатало в отстойнике над горшком…

    На пятый день самовозгорания в высокой температуре, в лёгких появилась щекотка. Космическая пыль, как я её назвал. Редкостная и мерзкая шутка природы: когда на половине вдоха внутри вспыхивает щекотка, не давая сделать полный вдох и срывая изнутри заходящийся кашель. А кашель взахлёб, как задыхающаяся турбина, требовал всё больше и больше воздуха. А на каждую попытку вдохнуть полной грудью, на полпути тут же вспыхивала щекотка, и начинала прокручивать всё заново… Адская карусель! Голова шипела от давления и температуры, закладывало уши, воздуха не хватало! И я, либо проваливался в грудное торнадо, выворачиваясь от кашля наизнанку до рвоты, и теряя связь с внешним миром! Либо успевал нечеловеческим усилием воли затормаживать вдох и с постоянной нехваткой воздуха, терпеливо переводить дыхание в спокойное, успевая мизерными вздошками насыщать лёгкие ещё до щекотки.
Второе удавалось осилить. Но всё реже и реже…
    Из такого грудного торнадо я выбирался полностью мокрым, без сил даже сидеть, с рваной отдышкой и страхом повторения…

    На восьмые сутки Марс стал ещё ближе. Меня полностью охватила невесомость полёта…
    Воздуха не хватало! Было не надышаться, словно кто стянул лёгкие тугим ремнём. Температура не сбивалась совсем. А мир вокруг стал плавающим, отставая от движения глаз и догоняя картинкой, вальяжно и тошнотворно растягиваясь кадром.
    Это ещё сильнее туманило разум и кружило голову. Хотелось снять глаза и остудить в прохладной воде; вынуть лёгкие для проветривания и протереть их влажной тряпкой; и подкачать суставы, вырвав железобетонные скобы с поясницы. Ни сидеть, ни лежать, ни стоять уже не было ни сил, ни желания! Зависнуть бы в невесомости, в прохладе лиственной чащи, и дышать…

    Выжигаемый огнём изнутри, и заливающий кровать ледяным потом, я хоть как поспать мог только днём, проваливаясь без сил на пару жарких часов. Полёт на Марс предательски выдал отречение ото сна ночью, когда положенный отдых перевернулся в каторгу томительных попыток уснуть. Дышать на восьмые сутки приходилось рваными частыми урывками, через щекотку и острые лезвия заходящегося кашля!
    Горящий организм уже срывался с орбиты… Силы едва хватало вытягивать жизнь…
    На этой высоте меня и поймали, как улетающий воздушный шарик, схватив за ленточку, ускользающую в синеве…

    На девятый день неконтролируемого полёта я попал в закрытый куб стационара. В квадратную капсулу времени…
    Да, это реально двухместная камера – словно для подготовки космонавтов к длительным полётам в ограниченном пространстве. Вход есть, а выхода нет. Его надо заслужить. И он – только по завершению всех «лётных» испытаний.
    «Оттуда» за нами наблюдали. «Оттуда» к нам приходили люди в защитных халатах. И «с той стороны» через герметичный бокс «сервировали» нам завтраки, обеды, ужины, с витаминным компотиком из шиповника. И всё. В остальном – полная тишина и мерный шум кондиционера, что создавал движение воздуха вроде лёгкого освежающего бриза на берегу моря.
    Сотрясал всю эту кристально натянутую тишину только многотонный кашель и задыхающийся хрип коллеги по полёту…

    Единственная живая картинка для разнообразия пребывания была – вид из плотного окна на внутренний дворик. С полоской асфальта и самым настоящим переходом, ведущим к выходу из комплекса.
    Не один я, наверное, глядя на эти полустёртые белые полоски, думал о том, что рано или поздно всё же пройдусь по ним, навсегда покидая эти стены, унося себя в открытый и свободный мир…
    Я верил, что так и будет. Но пока меня крутило и туманило, а переход уныло шатался клавишами, не успевая за воспалёнными глазами. Хотелось уже поскорее остановить этот изнурительный полёт, и вернуться с орбиты на твёрдую прохладную землю. Но заходящийся кашель и невозможность сделать полный вдох возвращали в острую стеклянную реальность…

    В первый день в капсуле, общим десятым днём, под капельницей, я наконец-то смог расслабиться. На плотной доске больничной твердой койки вытянул ноги и почувствовал спину, забытую уже в десятидневном болевом шторме… Она есть, она здесь, моя поясница!
    Сразу сбили жар, и я погрузился в длительный многодневный заплыв в постельном холодном поту. Футболки меняя одну за другой, я не успевал их просушивать, и горизонтально проводил время в сырости, разгораясь кашлем внутри.
    Дышать было тяжело. Хотелось вывернуть лёгкие наружу и руками вырвать те пробки, которые мешали! Внутри чесалось на вдохе и выдохе, и резало отдышкой. Короткое слово «мама» невозможно было сказать на одном вдохе. На втором слоге уже не хватало воздуха, и он выходил затихший, задыхаясь, и вырезался в кашель. Только усилием удавалось подавить неконтролируемый захлёб…
    Но стоило пропустить момент, и накрывала волна, сбивающая с ног и рвущая всё нутро навыворот… И здесь спасал лишь кислород!



    Оставшись один на один с полётной программой вируса, на многое в своей жизни начинаешь смотреть другими глазами. Провалившись в неизвестность, когда надежда лишь одна, кажется, что ты готов стать праведником, забыв и разорвав тот мир, до болезни, заставленный ненужными идолами и серыми ценностями, лишь бы выйти из этих стен… Просто выйти… Хоть на карачках… Туда, за границы красной зоны, на улицу, по переходу нырнуть и влиться в свободный воздух земли. Где ты нужен тем, что просто жив…



    На вторые и третьи сутки в капсуле, двенадцатым и тринадцатым днём полёта, я осознанно ушёл в режим полного отречения от связи с внешним миром, и для всех исчез. Совсем. Потому что слышать в телефон шутки и сожалелки от здоровых, вроде: «Да забей ты на вирус, давай выходи…», или, «снимай корону – хватит болеть» – не было желания. Не ложились они юмором под холодный пот и кашель, производя обратный эффект отвращения. Не принимал их разум, и уж тем более не воспринимал их вирус, который в этой рулетке решал, кому быть, или не быть!
    Там, в изоляции, тяжело дыша и хватая воздух, ценности жизни выпрямлялись, и многое привычное вчера, «сегодня» словно чужим становилось. Не принималось, не переваривалось, и не несло никаких положительных эмоций! А от низости и примитивности иного воротить начинало, как от отравы.
    А мне нужно было возвращаться! Поэтому я исчез для всех… Я далеко… Я – на Марсе!

    Дышать было тяжело. Даже в кислородной маске приходилось успокаивать взрывные позывы кашля. Любое движение, любой поворот – и в лёгких взрывался вулкан… Поэтому я загонял себя почти в анабиоз, заставляя лежать практически без движений, до боли от слёживания, но лежать, лежать, и дышать! Равномерно, монотонно, прямо, как по линейке, делая растянутые, максимально глубокие вдохи.
    Надевая маску со свежим кислородом, я старался максимально полно расслабиться, хотя от скованности в движениях уже нестерпимо болело всё и впору было наоборот, сжимать зубы, лишь бы выдержать… Но нужно было расслабляться!
    С первыми вдохами сначала мысленно благодарил кислород за помощь, и за те капли здоровья, что он каждым вдохом вносил в меня. А потом силился отключиться от всего, расслабляя даже мизинцы на ногах. Чтобы ни думать, ни шевелиться, ни считать минуты. Полное погружение в полёт наяву…
    Без движения лежать уже ломало, сидеть хватало на десяток минут. А ходить – некуда… Полёт с вирусом не давал возможности спуститься во двор, на скамеечку, принять солнечные ванны.

    На шестые сутки «заморозки» в капсуле, пятнадцатым днём общих закидонов, тяжести наконец-то отступили. Пяток шагов до туалета я уже преодолевал без отдышки. В лёгких ничего не булькало и не гремело и дышалось практически чисто – без лезвий и надрыва! Спасибо тебе, живительный «О2»!!!
    Вернулся здоровый аппетит! Одно лишь осталось тяжестью – отсутствие возможности движения в ограниченном пространстве. Единственная позитивная нагрузка случалась в минуты приёма пищи. Когда недвижимый плоский мир просыпался доброй суетой с расстановкой порций и стаканов компота под аромат и свежесть вкусной кухни! Да, питание было выше всяких похвал. Как в детском садике, но с порциями для взрослых. Всё сочно, наваристо, и так, как дома никогда не получалось приготовить! Но загреметь сюда ради вкусной еды – не стоит оно того…
    Наконец-то я смотрел на переход без плавающих клавиш, и уже слышал сквозь стекло запах разогретого под солнцем асфальта, с тонкими струйками свежего ветра, обдувающего лицо…
    Впервые за неделю я осилил душ без страха отключиться и упасть в слабости. И он словно открыл мне мир заново! Теперь и вода отозвалась помогать возвращаться домой…
    Я почувствовал, как задышали чистые пя;точки, задышали руки, задышала грудь…
    И всё это под лёгкий и свежий воздух вентиляции…
    Полёт нормальный...



    Сюда так легко попасть. Достаточно вообще ничего не делать!
    Но отсюда так тяжело выйти!
    Да, ты понимаешь, что надо… Да, ты просишь и ждёшь помощи… Да, ты начинаешь верить в чудо – лишь бы оно произошло! Но мизерная гадость за тебя решает, чем тебе стать и как пройти этот отрезок. И уж подавно ей не интересно, чего хочешь ты!
    А ты совсем не хочешь сознавать, что далеко не все, такие же, как ты, слежавшись на дубовом матрасе с безобразными подушками, смогли вернуться в жизнь… С твоей койки… Так же, попадая  с надеждой на чудо… Но без возврата… Вчера, позавчера или завтра…
    Здесь, в пустом квадрате стен, начинаешь осознавать ценность совершенно простых вещей, таких важных в жизни, и так не замечаемых нами!
    Здесь понимаешь ценность простого стакана кипятка, чтоб чаю заварить… Когда в комбинезоне добрые глаза тебе приносят кипятку и разливают по стаканам!   
    Здесь осознаёшь бесценность возможности выйти на улицу и своими ногами пройтись хоть по асфальту, хоть по траве, туда, куда сам захочешь.
    Здесь начинаешь осознавать ценность незаметной и обыденной в обычной жизни возможности  самому встать с кровати, в самое утро, с солнышком, выйти под небо и заслушаться пением птиц в предутренней тишине. И не надышаться лесными эликсирами, и не наслушаться пения птиц! И осознавать в восхищении, что никто этого не может у тебя отнять!
    Здесь ценность взгляда, несущего тебе надежду на хорошее, вообще невозможно оценить! Он выше всевозможных оценок!
    А тёплое слово, ободряющее (та самая мизерная малость, часто нами не замечаемая вообще) здесь – важнее всех золотых копий!
    «Ну что, касатики, я уберусь», или, «кушать подано, малыши», – словно порция лекарства, так же помогали жить, дышать и не ломаться.
    И если кто вопрошает к ангелам о спасении, ожидая чуда их с небес, то я скажу, что ангелы не там… Они – здесь, среди нас. Замотаны в костюмы, уставшие и рискующие, в масках, глазами лишь живущие наружу! Эти ангелы нас принимают, слушают, спасают и поднимают. Они приходят с тележками убираться. Они приносят кипяток в чайнике. Они разносят еду. Они передают посылки с той стороны мира! Они каждому из нас лично уделяют внимание, словно у них здесь только мы… Почти родные уже, нас лечащие и поддерживающие!
    А нас-то у них десятки тысяч на второй год! Тех самых: приходящих, уходящих… И тех, кто исчезает навсегда…
    Откуда у них, стойких оловянных солдатиков, столько сил и участия быть в наших личных бедах?! Я не знаю…



    Седьмой день капсульной жизни, на шестнадцатые сутки, в памяти остался лишь одним моментом. Когда в плановый обход мягкий голос доктора, контролирующего мой полёт, уверенно сказал то, ради чего стоило всё это перетерпеть: «Ну, всё отлично. Готовьтесь к выписке. Завтра...»  – и полный набор каких-то рекомендаций, советов, и бог ещё чего, что уже не слышалось, и не воспринималось! За этим «завтра» ничего не запомнилось, потому что волной нахлынули эмоции и заглушили всё! Наконец-то…

    Раскинувшись на дубовой койке, спокойно и легко дыша, я тут же поймал себя на мысли, что уже палата, освещённая солнышком, не такая и маленькая, как была. И лёгкий бриз в стенах этого квадрата стал нежнее и вкуснее. И душ полился дождём живительным и таким желанным, что даже не хотелось прекращать мыться… И сосед на позитиве – на выписку… И время – пнуть бы его ногой, да посильнее, чтобы ускорилось…
    Всё, ребята, я налетался! Я возвращаюсь…

    Последний, восьмой день – семнадцатые сутки – стал днём выхода на землю.
Быстрые сборы. Выписка. Подписи документов и долгожданный, единственно желанный и ожидаемый выход из красной зоны…
    Как ни странно, но он оказался удивительно сухим эмоционально. Словно попался на разрядке батарей. Когда организм всё время «до», собирался и держался всеми силами для достижения цели. А когда цель достигнута, автоматика обрубилась, силы провалились, и остались лишь разряженные в ноль батарейки с тлеющими ещё угольками позитива – мытарства-то завершены…
И теперь да хоть ползком, но домой…

    Едва я оказался вне стен палаты, первое же действие сотворил машинально, словно на инстинкте: вышел и повернулся лицом к солнышку и сделал глубокий вдох заглотить как можно больше пролетающего ветра! И он обнял, ласково обдувая. А солнышко отметилось добрым теплом… И я тихо прошептал: «Да, дорогие мои, я здесь, я снова с вами»…

    И вот я уже прошёлся по клавишам перехода, с другой стороны бросив взгляд на окна нашей капсулы, которую в этот момент уже спешно готовили другим, пробитым вирусом к полётам во сне и наяву.
    И вот я уже получил печать на нужных бумагах…
    И вот последний десяток метров, и за мной скрипнула створка ворот… Как же я ждал этого момента! Я здесь, весь на воле, на земле, под зеленью сосен и под куполом голубого неба… Я вернулся с Марса… Я еду домой!



    Самое тяжёлое в капсуле было считать минуты. Я не помню в своей жизни такой длинны времени!
    Находясь в изоляции, зависая в ломке и кружась на орбите, я думал, что потом мне будут сниться эти бесконечные тонны боли суставов и взрывы огненного кашля, возвращая в недавнюю реальность и окуная в холодный пот. Но в том и сила жизни! Нет ничего! Не возвращается это ни памятью, ни во снах. А тихо уходит, словно кто-то сворачивает бывшее в полиэтиленовую плёнку, убирая подальше, и обволакивает собранное, поверх ощущением сказки от произошедшего. И, кажется, что это было далеко. Да и вовсе, может быть, и не со мной было… Память, словно очищается от этого забетонированного куска жизни. И вправду – время лечит.
    Сейчас даже не ощутить, каково это лежать с десяток суток, мокрым, под высокой температурой, и без движений! А тогда все минуты считались… Каждая, до ломаты в слежавшихся суставах! Особенно ночью, когда время предательски замедляло ход, почти останавливаясь…
    Но разве могут это передать слова? Нет, конечно. Так, сухие описания и ничего больше…



    Прошло уже две недели. Космическая пыль давно очищена с кроссовок. Всё бельё отстирано и свежее разложено по полкам. Семьёй я принят исхудалым и позеленевшим. И попугайчики меня вспомнили, когда я побрился…

    Возвращение к нормальной жизни растянулось. На какой срок – теперь одному богу известно. И знаете, что я вам скажу – эта череда открытий для себя далеко не позитивное состояние!
    Усталость и слабость не отпускают, плотно засев во всех мышцах и суставах. Словно не принимая земного притяжения, после полёта, они норовят сложиться и согнуться в самый неожиданный момент, уронив меня в кровать или кресло. И хорошо, что я дома…
    Полёт на Марс не прошёл бесследно, заполнив новую жизнь предательским недосилием и новыми ощущениями. От тактильных (я своё тело стал чувствовать иначе, словно касаясь со стороны), до физических – усталость, слабость, и унылое противостояние любой нагрузке. Ни дать, ни взять вернулся с орбиты дедусей…
    Запахи есть, аппетит отменный, но ходить подальше двух кварталов стало неожиданно тяжело. Догоняет отдышка, сваливается ломка в коленях, колом вбивает в поясницу. Одно осталось – улыбаться, шутить и думать о хорошем.
    В лёгких словно камень остался лежать, а глаза стали терять фокусировку, проваливаясь остротой. С чем я научился видеть окружение размытыми пятнами. Хорошо хоть, что цвета и оттенки насыщенными остались! Такова плата за прошедший полёт…



    И самое странное во всём этом – ощущение какой-то незримой теперь связи с вирусом. Провалившись в мир, где он правит, я оказался в чужой среде, недружественной. Но изгнав его, вернулся в свой, привычный мир, в котором сейчас ощущаю себя как будто чужим; рыбой, выброшенной из воды! Словно теперь я гость здесь, в привычном… Вокруг всё – вроде, то. Но совершенно другое…

cyclofillydea 2021