Удивительное рядом-7

7
Хитровка

Единственное место, о котором я много слыхал и до нашей прогулки, была Хитровка. Как оказалось, она совсем рядом, всего в двух шагах от монастыря. Здесь все было рядом. История города сконцентрировалась в этом районе Москвы как будто бы специально для самых ленивых и нелюбопытных.
«Москва и москвичи», — мне нравилась эта книжка. Я даже и не мечтал, что вдруг посчастливится ступить на одну из ее страниц. «Лондон мне всегда представлялся самым мрачным местом в Европе, — писал ее автор, — а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве. Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии».
Теперь  было трудно представить, что имел в виду Гиляровский.
Здесь, в центре сплетения многочисленных переулков, действительно стекавшихся отовсюду, как реки в озеро, царила благопристойная тишина. Исчезли бесследно вонючие мясные развалы, толкучка, ругань, драки и кровь. Дома, где прежде помещались ночлежки, угадывались, но как-то не клеились уже к ним суровые воровские названия: «Пересыльный», «Каторга», «Сибирь», «Утюг». Нормальные здания, ничем не хуже прочих старомосковских.
—Да, изменяется Москва,  — отметил Анатоль Палыч, как бы отвечая на мои молчаливые размышления. — Хорошеет.
И — чуть грустно уже добавил:
—В отличие от нас, бренных, слуг ее и строителей.  Старые актеры уходят, появляются молодые. И в тех же декорациях, слегка освеженных новыми именами, разыгрываются, в общем-то, те же сюжеты.  С новыми Салтычихами, Гиляровскими, Петрами или  Павлами. Жизнь в основе своей незыблема.
В трехэтажном домике Ярошенко на углу Петропавловского и Подколокольного переулков, более известном в старину как «Каторга» — коктейль-бар.
—Недавно открыли, — отметил Анатоль Палыч. — К Олимпиаде, я думаю.
—Иностранцев хотят удивить? — хмыкнул Вовик.
—Ну, не нас же, — хохотнул дядька. — Чем щи мы хлебаем, у нас, на Руси, и так знает каждый. Не многое изменилось с 1913-го года.
Внутри действительно круто. Чувствуется столичный шик.  Писк моды тогда — квадрофонические колонки по всем четырем углам, приглушенный джаз, полумрак, красивые столики и стулья. Представить себе, что когда-то в этих же самых стенах пировали и прожигали свои жизни горьковские Сатин и Барон и гоп-стопники Гиляровского невозможно. За барной стойкой — девочка лет двадцати, примерно моя ровесница. На фоне ее внешних достоинств витрина сзади с умопомрачительными лейбами вин, коньков и сигарет поблекла сразу и навсегда.
—Коньячку? — оборачивается к нам невозмутимый ветеран.
Надевает очки, присматривается к ценам. Рюмка «Camus» здесь стоит, как бутылка на Калининском (теперь Новом Арбате).
Разочарованный вздох.
—Пойдем, пожалуй, — подталкивает он нас к выходу.
—Больше достанется иностранцам, — пытается смягчить неловкую ситуацию племянник.
Я, пряча глаза от девочки, слегка краснею.