6. 3. Штурм

       Наступало утро. По кромке моря у горизонта пробежали лучи солнца, и оно отдало блеском золотинок приклеенных к поверхности. Перед глазами раскинулся вширь крутой берег. Небольшая кромка песка, переходящего перед водой в сплошной ракушечник, утопающий в море при соприкосновении с ним, накрывало небольшой прибрежной отливающей синевой морской волной. Да, в берег круто входили горы, покрытые густым лесом, высокой травой. Берег рассечён местами небольшими ущельями. Еще сегодня ночью здесь полыхало множество костров убыхов, прибывающих сразиться с русскими. Среди гор желтела долина, по которой рукавами то сходящимися, то расходящимися вновь втекала в море река. От солнечных лучей она отдавала блёсками, но они уже отливали не золотом, как в море, а казались разбросанными серебряными монетами.

- Это и есть место предстоящего боя, - с волнением подумал Айвазовский.

        По сторонам во все стороны стояли под парусами боевые корабли его Величества, приготовившись к предстоящему сражению. Линейные корабли и фрегаты выстроились на расстоянии «полутораста саженей» (320 метров) от берега и, встав на якорь, по сигналу с флагманского корабля, спустили на воду десантные гребные суда. С кораблей было видно, как быстро сгущались пешие толпы убыхов на берегу; до тридцати начальников разъезжали среди них верхом. Поднявшееся солнце осветило необычайную картину: на равнине, под вековыми дубами священной рощи Тагапх до 500 вооруженных убыхов стояли на коленях и перед ними мулла в белой чалме. Воины молились, прося дать им силы на предстоящую борьбу и давая клятву до последнего защищать священную землю. Интересно, что эта молитва во имя Аллаха происходила в древней священной роще, в которой справлялись первобытные культы в смеси с Христианством и с жертвенными приношениями. Только перед фактом очевидной опасности турецкие муллы могли решиться, а народ позволить им эту молитву в древней языческой роще.

        М.П. Лазарев в письме капитан-лейтенанту в отставке А.И. Веревкину от 16 июня 1839 года сообщал о высадке десанта в устье реки Субаши: «Черкесы видны были, собравшиеся в числе трёх тысяч человек, стоявших на коленях (и между ними семь муфтий) и молящихся о даровании им смелости и успеха в отражении неверных врагов. Как ни трогательны были сцены эти, но надобно было делать то, за чем пришли».

        Когда же десантные войска первого рейса были распределены по этим судам, кораблям и фрегатам, был дан сигнал об артиллерийском обстреле побережья, который тут же был начат и продлился 15 минут. «Ужасное действие морской артиллерии принудило горцев оставить прибрежные окопы, коими они укрепили все пространство между устьями рек Субаши и Шахе», – писал Н.Н. Раевский. Вместе с тем генерал отмечал, что на достаточно близком расстоянии от берега горцы «нашли себе безопасное убежище за лесистыми возвышениями и в оврагах, идущих к реке Шахе, параллельно берегу моря».

        Наблюдая за начавшимся сражением, Айвазовский испытал огромный внутренний порыв и его сердце наполнилось гордостью, когда он увидел, как после окончания артподготовки матросы взбежали на ванты, это выглядело фантастически! И дружным криком «ура!» сверху, откуда – то с неба приветствовали сухопутные войска. С гребных судов им отвечали тем же. Это было сигналом плыть к берегу. Гребными судами командовал капитан 2-го ранга Корнилов, на правом фланге ему помогал капитан-лейтенант Панфилов, а на левом - капитан-лейтенант Иванов. Гребные суда, построенные в две линии в шахматном порядке, стройно двинулись к берегу усиленной греблей, стреляя из орудий, находившихся на баке каждого баркаса передней линии. Подойдя к берегу первая линия баркасов подняла весла, и вторая линия тут же вошла в интервалы, и десантники с громким «Ура!» одновременно выскочили на берег. На правом фланге десантной линии, напротив устья Шахе, одновременно двинулись к берегу три азовских баркаса с казаками-пластунами, вооруженных пушками, под командой войскового старшины Дьяченко. Они сходу открыли огонь по толпам убыхов, скопившихся, в гуще деревьев, в самом устье реки Шахе, и двигавшимися в долину с возвышенного левого берега, чем значительно ослабили этот фланг обороны убыхов.

- Какой восторг! - прокричал Айвазовский.

        Корабли окутаны бело – серым дымом, который ветерком стало сносить к берегу, треск ружей, крики, всё смешалось в одну общую какофонию, стало одной великой картиной войны, неба, моря и его души, души великого художника, ставшего частью этой войны! На берегу уже шла кровавая сеча, слышались команды, барабанный бой, то тут, то там раздавалось дружное русское «Ура!»
В это время усилился треск ружий со стороны противника, переросший в сплошной гул, после чего последовала атака убыхов. Батальон Тенгинского полка №2 был атакован противником сразу же после его высадки, когда, по словам Раевского, «толпа горцев хлынула на равнину, лежащую между горою и густым лесом». Эту стремительную атаку участник событий Г.И. Филипсон в своих мемуарах описал следующим образом: «Неприятель двигался беглым шагом, но без суеты, не стреляя и с обнаженными шашками, вдоль полосы леса прямо на средину нашей линии». И далее: «Несколько картечных выстрелов не остановили горцев; они продолжали двигаться молча и не стреляя».

         М.П. Лазарев, в рапорте Николаю I от 5 мая 1839 г., писал, что атака убыхов «была удержана штыками храброго отряда, подкрепленного двумя горными единорогами и матросами с гребных судов». Весьма показательно участие в отражении этой атаки моряков (включая офицеров и даже капитанов Корнилова, Панфилова и Иванова), экстренно покинувших десантные лодки для помощи высадившимся войскам.

        Генерал Раевский с первым десантом вышел на берег со своей свитой, которая засуетилась и заколебалась в момент решительной атаки убыхов, но сам Раевский хладнокровно курил трубку и, пуская спокойно дымок, давал необходимые короткие распоряжения. Н.И. Jlopep, участвовавший в этом сражении вместе с декабристами А.И. Одоевским, М.М. Нарышкиным и Н.А. Загорецким, пишет в «Воспоминаниях»: «Я и весь отряд любовались на своего нового начальника Н.Н. Раевского. Высокий, стройный, в шарфе и с шашкою через плечо, стоял он серьезно перед рядами войска, которое готовился вести к победе. В цвете лет, с черными волосами, лежавшими на красном его воротнике, и в синих очках, Раевский на всех произвел хорошее впечатление; в фигуре его была какая-то гордость и отвага...».

Над бурной стихией лег дым боевой,
И море шумит под ладьями:
Потомок, достойный героя, герой
Раевский у берега с нами
Он первый с колонной навстречу врагам,
Грозой впереди он дружины;
А воинам нашим – России орлам,
Скажи – опрокинуть стремнины.
Черкесы, как звери, засели в кустах,–
Но мы их и там угостили:
Мы вынесли горцев на русских штыках,
Кровавой грядой положили,
И знамя святое на грозных скалах,
При гимнах, с мольбой на горах водрузили.
(Стихотворение «Занятие Субаши» Кавказский
сборник, том 3. Тифлис, 1879)

         В разгар этой первой ожесточенной схватки третий батальон Навагинского полка, под командой полковника Танского, заблаговременно двинувшийся из резерва, появился на равнине из чащи леса и ударил в штыки во фланг наступавшим убыхам с барабанным боем и с криком «Ура!». Одновременно, по приказанию командира Навагинского полка полковника Полтинина, майор Германе с третьей резервной Навагинской мушкетерской ротой бросился в атаку вслед за полковником Танским. Между тем, на левом фланге разгорался не менее ожесточенный бой. Огромная толпа убыхов лавиной хлынула с покрытой лесом возвышенности, разделявшей долины рек Шахе и Субаши, стремясь занять террасовидное возвышение, вдающееся в море, на котором были их главные оборонительные рвы и завалы, а также почитаемый всеми окрестными горцами древний надгробный памятник (священная могила Хан-Кучий).

        Однако, известный своим мужеством и военной распорядительностью генерал-майор Ольшевский, командовавший левым прикрытием, вовремя заметил это новое наступление убыхов и с батальоном тенгинцев подполковника Хлюпина быстро занял приморское возвышение и устремился навстречу спускавшимся с горы убыхам. Завязалась сильная перестрелка. Выгодная позиция, занятая Ольшевским и возможность использовать подвезенные к этому времени два легких орудия, позволили ему остановить наступление убыхов и на этом участке сражения, а затем и оттеснить их к окружающему лесу.

       Убыхи приостановились, начали отстреливаться и подались назад. Их стремительная атака была сорвана, но охваченные с трёх сторон они отчаянно бились в рукопашной схватке, спокойно и организованно отступая шаг за шагом с необыкновенной медлительностью, чтобы дать время унести своих убитых и раненых.

Ветрила убраны. Вот якори бросают,
И роты русские толпятся на бортах.
На месте корабли, и вот в ладьях
Штыки каленые сверкают.
Враги на берегу собралися толпой,
Готовы встретить нас с отвагой дерзновенной.
Но вот взгремел наш выстрел вестовой,
И грянул с кораблей Перун военный;–
Чугун убийственный несет и смерть, и страх,
Покрыла пыль и горы, и ущелья,
И громкое «Ура!» откликнулось в горах –
И в бегстве ищет враг спасенья.
(Стихотворение «Занятие Субаши» Кавказский
сборник, том 3. Тифлис, 1879)

        Пошла команда на отправку на берег второй очереди десанта, и Айвазовский спустился в баркас. Всё его вооружение состояло из пистолета и портфеля с бумагой и рисовальными принадлежностями. Он вместе со сводным морским батальоном поспешил к месту боевых действий.

         Атака! Баркасы пошли, увлекаемые вперёд дружными гребками матросов, к берегу. К этому времени поднялась небольшая волна, и баркас, где расположился художник, разрезая носом зеленовато – фиолетовую волну, взбивая пену под треск ружей и взрывы снарядов, устремился на встречу смертельной опасности. Это война!

         Уткнувшись в берег, солдаты посыпались на землю и увлекаемые командами, пошли вперёд на неприятеля. Айвазовский с пистолетом последовал в составе команды. Устремляясь вперёд, увязая ногами в песке, пот стал градом спускаться в глаза, на шею, в мозгах продолжала сверлить фраза:

- Это война, это война, только не отстать…

         Последовали неумолкаемые крики «Ура!», барабанный бой, ружейные выстрелы, резкие звуки сигнального рожка, повторявшего несколько раз «движение вперед, – всё это, сливаясь вместе, производило какой-то непонятный шум в голове, и все бежали вперед как сумасшедшие. Идя в атаку, художник увидел дорогого сердцу товарища:

- Фредерикс! – закричал Айвазовский.

         И в это время черкес из ружья производит выстрел. Пуля навылет проходит через грудь мичмана Николая Николаевича Фредерикса, и он падает как подкошенный у ног художника.

- Санитара! - прокричал Айвазовский. Но рядом никого не оказалось, солдаты уходили вперёд в атаку.

         Не найдя поблизости фельдшера, Айвазовский закричал:

- Николай, Николай, держись, сейчас!

         Быстро оказал первую помощь раненому (в дальнейшем Н.Н. Фредерикс был награжден орденом Св. Владимира 4 степени с бантом за отличие, оказанное в деле с горцами при десантной высадке у речек Субаши и Шахе).

         Отвезя раненого на корабль, Айвазовский немедленно возвращается обратно. Но сражение уже затихает, перестрелка почти прекратилась, лишь изредка звучат одиночные выстрелы. Наконец, заиграли «стой», затем «отбой». Все стихло. Айвазовский осмотрелся: все легли; кто принялся за манерку с водой, кто за бутылку с водкой, кто переменял кремень в курке, вытирал полку, прочищал затравку, продувал дуло. Иной, закурив трубочку, беспечно потягивался лёжа на спине, а другой, сидя, снял сапоги, поправил обувь, одним словом, каждый подкреплялся, оправлялся и подготовлялся на случай новой встречи с врагом.
Невыразимо утомившись, Айвазовский прошел внутрь леса, на пути встречая следы закончившегося боя: окровавленные тела убитых, изломанное оружие, изорванную одежду, разбросанные кусочки бумаги от скусанных солдатских патронов. При этом слышались отдельные эпизоды из нашей схватки с горцами, продолжавшейся где – то вдали. Айвазовский устало прошёлся среди солдат, остывающих после боя:

- Надо не забыть, надо всё зарисовать, надо зарисовать вот так, пока всё перед глазами.

         Дрожащей слегка рукой достал планшет, пристроился у дерева и стал делать зарисовки. Первый раз он наяву увидел войну, побывал в настоящей боевой обстановке. Сердце потихоньку успокаивало свой бег:

- Тук-тук-тук, тук-тук, тук, тук, тук…

         Внизу на рейде стояли корабли, упираясь в небо мачтами, проходили колонны солдат, офицеров, а море, море вот оно: как всегда, красивое, сильное, плещет в ракушечный берег своей ласковой волной.

- Я люблю тебя, море! – прокричал про себя художник.

         В своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Русская старина» за 1878 год Айвазовский следующим образом описывает картину угасающего после бурных событий дня: «...Берег, озаренный заходящим солнцем, лес, далекие горы, флот, стоящий на якоре, катера, снующие по морю, поддерживают сообщение с берегом... Миновав лес, я вышел на поляну; здесь картина отдыха после недавней боевой тревоги: группы солдат, сидящие на барабанах офицеры, трупы убитых и приехавшие за уборкой их черкесские подводы. Развернув портфель, я вооружился карандашом и принялся срисовывать одну группу. В это время какой-то черкес бесцеремонно взял у меня портфель из рук, понес показывать мой рисунок своим. Понравился ли он горцам - не знаю; помню только, что черкес возвратил мне рисунок выпачканным в крови... Этот «местный колорит» так и остался на нем, и я долгое время берег это осязаемое воспоминание об экспедиции...»

         В последующие дни с 4 по 11 мая 1839 года продолжалась перестрелка, войска расчищали занятые позиции от леса, вели заготовку лесоматериалов для строительства крепости. Несколько раз толпы убыхов, выбегая из лесу, с визгом бросались в разных местах к засеке, но встреченные картечью и ружейным огнем, с той же быстротой возвращались назад, унося своих убитых и раненых. 12 мая была проведена торжественная закладка нового форта, и на следующий день начались крепостные работы.

         Ещё не один год убыхи нападали на головинский гарнизон, но сражение у Субаши 3 мая 1839 года так и останется самой запоминающейся победой русского оружия на Черноморском побережье, увековеченной Великим маринистом всех времён Иваном Константиновичем Айвазовским в одной из лучших его картин «Высадка в Субаши».