Живи сейчас, пока молодая

Иногда мы встречаем людей, воспоминания о которых проносим через всю жизнь, хотя общались с ними совсем недолго. А тех, с кем провели годы, забываем мгновенно. Такова загадочная природа памяти.

Валентина Григорьевна была женщиной старой закалки. В свои 67 лет она страдала от целого «букета» болезней, от одиночества и — сильнее всего — от отсутствия благодарных слушателей. «Живи сейчас, пока молодая», — советовала она. Понимала: главный ресурс человека — это молодость, своего рода аванс, выданный судьбой. Ей же такой аванс достался не по праву.

Дочь «врага народа», она рано повзрослела. Потеряв отца и оплакав мать, четырнадцатилетняя Валя вместе с сестрой, старше её на два года, оказалась в теплушке, мчавшей их на север. «Туда, куда Макар телят не гонял», — горько шутила она.

На пароме их доставили на остров, где голодные до женской ласки заключённые — воры, бандиты — ждали пополнения. Ночью в барак, куда поселили женщин, вломились мужчины. «Лезли со всех щелей — окон, дверей. Охрана боялась их тронуть. Насиловали и уходили», — вспоминала Валентина Григорьевна без слёз.

Условия были нечеловеческими: никакого тепла, милосердия, даже санитарии. Когда у девочек начинались месячные, чтобы уменьшить кровотечение, они заходили в ледяное море. Так они «заработали» женские болезни и бесплодие.

Там же, на севере, Валентина встретила своего мужа. Он был старше её, жёсткий и немногословный. О любви речи не шло. После амнистии он забрал беременную жену в Казахстан.

Характер Валентины Григорьевны закалился в лагерном быту. Если ей что-то не нравилось — не терпела, не юллила, говорила прямо. Её правда часто обижала. За несправедливость мстила. Мстила жестоко, по-зоновски.

Однажды на рынке её обманули с метражом тюля. Это были девяностые — время, когда обман стал нормой. Она затаила обиду, купила лезвие, зажала его между пальцами и исполосовала весь товар нечестного продавца. Её справедливость была молчалива и безжалостна.

После смерти мужа она жила одна в двухкомнатной квартире. Пенсии не хватало — одну комнату сдавала студенткам. Так я и познакомилась с ней.

Вместе со мной формально жила ещё одна девушка. Формально — потому что на самом деле жила она у своего парня, появляясь в квартире только во время приездов матери. Тогда в доме царила идиллия: мудрая хозяйка, серьёзные студентки, вся жизнь — учеба. Жить во лжи было неприятно. Но после отъезда матери всё возвращалось на круги своя. Парень приезжал за девушкой, оставлял Валентине Григорьевне благодарственное вознаграждение — и мы продолжали жить прежним укладом.

Дважды в неделю Валентина Григорьевна чернила брови, красила губы яркой помадой, надевала парик на жиденькие волосы и отправлялась в магазин. Возвращаясь, долго сидела одна на лавочке у подъезда, будто не спешила в пустую квартиру.

С мужем они вырастили сына — единственного ребёнка. Остальных, как она сама говорила, убивала в утробе. Сына любила сильно. Он был, как и отец, замкнутый, молчаливый, твердый. Женился поздно. Валентина Григорьевна не приняла его жену, не желая верить, что подобное притягивает подобное.

Через несколько месяцев я переехала — поближе к университету, чтобы по утрам не терять время в транспорте. С тех пор мы больше не встречались.
 .