Возвращение блудного романтика

Едет Гриша домой, в Тульскую губернию, грустно так, радовала его только пасмурная погодка за окном. Присоседился к нему с правого бока Лев Николаевич Толстой, который жаловался на мужчину в местном самоуправлении, что тот грубиян и хам, а сам-то, а сам-то! Тот ещё картёжник и бабник! С того же правого бока — Казимир Яцкевич, что жаловался на все того же Александра Христофоровича аж за троих. Вспоминал, что и когда служил тот был никаков, попеременно заболевал плоскостопием во время зачетов, и задирал товарищей по службе, капитану помогал орудия чистить, а теперь важная птица… «Петух он, а не важная птица!»

Тут в их купе, все с правого же бока, потому что с левого окно, влетает молодой человек, Колокольцеву ровесник.

— Ну-с, господа, поздравьте, я уже скоро и не холостяк! — заявил пришедший.

— Вы кто ещё, сударь? — устало спросил Григорий, за голову держась.

— Пётр Андреевич. Гринев, — представился юноша.

— Вы с ума сошли? — на этот раз подключился Яцкевич.

— Да. Я женюсь, какие могут быть игрушки?! И где же вы мои вчерашние подружки?! Иврита, Жанетта, Жаржета, Эннета… — под эти слова поляк понял, что русскую логику не победить.

— Сударь, вы часом купе не ошиблись? — обреченно сказал Григорий, жидкость в бутылке взбалтывая.

— Погодите! Вы точно мой сводный брат! Вон, даже тулуп заячий! — тыкнул незнакомец на тулупчик, лежащий на окошке.

— Мне его мужчина один пожертвовал, когда я пьяным в кувете валялся… А потом забрал назад, сказав, что я алкаш несчастный, — пробурчал Колокольцев.

— Пётр Андреевич! Ну куда же это вы от своего-то старика сбежали? — на горизонте появился Савельич.

— Савельич, как ты меня нашёл?! Как же ты меня уже достал! Я от тебя от самой Белогородской крепости сбежать пытаюсь! — Гринев шмыгнул за спину Григория.

— Он часом не статский советник? — поинтересовался Яцкевич.

— Он действительно статский советник… Не стукач, но форму доклада знает.

****

Пять часов утра в Диканьке. Ежеутренний ритуал Александра Христофоровича по переписи документов был приведён в исполнение. Тесак, калякая, писал под диктовку Бинха:

— Что вы можете сказать по делу об украденной свинье, женского пола, возрастом пять лет, зарезанной на пасху? Все, до мельчайших деталей. Записывай, — приказал Александр Христофорович.

— Так вас же там не было, вы в Петербург уезжали… — промолвил Тесак, сразу получая удар книгой, лежащей рядом, кажется Фонвизин, которого вчера не успел сжечь Гоголь.

— Ну и что, работа у меня такая– Все знать, и знанием этим, людям жизнь портить, — глядящий в пол Александр, задумчиво перевёл взгляд на окно, не заметив прихода Гоголя, так же, не отрывая взгляд от окна, продолжал диктовать, слова подбирая, чтобы звучало хоть по-божески.

— А вы все блюдите, Александр Христофорович? — осторожно спросил юноша, зная о пристрастии Бинха наблюдать за Гуро, пока тот трапезничает и желать, чтобы тот подавился.

— Блюдю-блюдю, Николай…эх, память… Как по батюшке? — потёр переносицу Александр, от окна отвлекаясь.

— Васильевич, — проговорил Коля.

— Вот! Николай Васильевич, большая просьба, не мешайте мне! — резко перевёл взгляд начальник на окно — Стоп, а что это там происходит?! Батюшки, свят-свят-свят, это же та свинья, украденная и зарезанная на пасху!

— Это её фантом, он будет мстить!

— Александр Христофорович, в окне только Яков Петрович, который уронил ватрушку… — промямлил писарь.

— Ну я о чем и говорю, Гоголь, — махнул рукой Александр Христофорович, писаря выпроваживая.

Тогда-то, когда его пнули слишком сильно, нашел Гоголь бумажку, смятую в кармане кармана брюк. Постиранную три раза, но не капли не стертую, будто заговоренную или зашептанную :

«Уважаемый и обожаемый мной Николай Васильевич!

Приглашаю вас к себе в гости в Тульскую губернию на чаепитие, приезжайте! На людей посм;трите, порядки оц;ните. Я у вас побывал, теперь ваш черёд! Буду с нетерпением вас ждать, вас, Яков Петровича и Александр Христофоровича! В ожидании положительного ответа, другого быть не может,

Навеки ваш Григорий Колокольцев!»

— Яков Петрович, а вы меня любите? — с надеждой спросил Гоголь, на что Гуро улыбнулся.

— Нет, золотой! Я люблю свою бывшую жену и поесть… а «поесть» я люблю больше, чем жену, поесть в особенности, Никош, — ответил следователь, кусая ватрушку.

— Тогда ставлю вопрос ребром. Вы меня уважаете? — спросил юноша более настойчиво.

— Никки, ну что за вопросы? Конечно, — проговорил мужчина это таким тоном, что явно читалось : «Ну давай, чудо в перьях, выкладывай уж, что натворил»

— Яков Петрович, не составите ли вы мне компанию до Тульской губернии, с друзьями встретиться мне надо, а одному скучно, да и страшно, — проговорил тихо голубоглазый.

— Моё единственное условие : едем в большом купе, — не долго думая, Гуро решил, что пусть, почему нет?

— Согласен, Яков Петрович, я вас обожаю, — улыбнулся юноша.

— А я обожаю поесть, Никош, — Яков вернулся к поглощению сушек и печенья, пока Гоголь пошёл обратно в кабинет на поиски начальства. Уговорить Яков Петровича – не трудно, а вот полицмейстера... Как Тесак на него накричал! Кажется, всю Диканьку перебудил, что к Александру Христофоровичу нельзя, но Коля же настырный, это как : «Дайте, дайте мне карету!», а сам взял, сел в поезд и уехал.

— Александр Христофорович! — закричал с порога Николай.

— Да что опять?! Гоголь, вы что без меня жить не можете? По семь раз на дню заглядываете… — причитал мужчина безрадостно.

— Нет, мне просто без вас плохо… Чтобы я делал без вас? — решился на крайний безотказный приём Коля, радуясь, что полицмейстер оторвал зелёные, как тина в болоте, глаза от бумаг и отослал Тесака за чаем.

— Повесился бы. Нет, утопился! Нет! Повесился! Нет! Утопился! Вот вечно вы, Николай Васильевич, меня озадачите! А мне не спи потом всю ночь, и думай, и думай, и думай! — а поток слов все не прекращался, обычно такого не было, начальство явно было не в духе и приближалось к нервному срыву, что Гоголю стало дурно, так как полицмейстер принимал его слова на совсем другой счёт. И не посочувствуешь, и пожалеть — не пожалеешь, немец как-никак.

— Что же вам мешает спать по ночам? — решил спросить юноша, а-то когда начальство говорит, деревья гнуться начинают.

— Следователь ваш. Как вы знаете, он остановился у меня, когда его хата сгорела, из-за этого я перебрался жить в сад, потому что не могу я спать спокойно, когда ОНО там находится! Я уже и посудой гремел, и в ведро Тесака заставлял половником стучать, и из кринки в кринку над ухом воду переливал, и святой водой в него брызгал, распятием размахивая, и дверью холодильника хлопал… Думал : «пусть ему хоть что-то мешает спать по ночам», все мыши, все тараканы от этого храпа сбежали к соседям в соседнее село, а этот гад с утра ещё смел интересоваться, как мне почевалось! — возмущённо, задыхаясь от злобы, повествовал полицмейстер.

— Яков Петровичу не реально помешать. Александр Христофорович, вы какой-то нервный и рассеянный…последнее время, — заключил юноша, попытаясь подойти, но понял, что лучше не надо. Понял, по грозным размахиваниям трости, будто рапирой.

— С вами станешь, Гоголь! — устало сказал Александр, наконец присаживаясь.

— Может вам в отгул на природу выехать или в отпуск пойти? — невинно предложил писарь.

— На что это вы, Николай, намекаете?! — злобно прошипел, будто дикий кот, Бинх.

— Да нет, ни на что, просто хотел в Тульскую губернию поездку предложить. Как раз от Гуро отдохнёте, от ночных кошмаров… — проговорил Николай.

— Вы мой главный кошмар, Николай Васильевич! — закатило глаза начальство, сжигая документ испорченный.

— Так вы согласны? Или мне билеты сдавать? — это было запрещённым приемом.

— Умеете уговорить еврейскую мою душу… — согласился Бинх, понимая, что отпираться бессмысленно.

****

На перроне встретилась наша троица, будто золотой треугольник : Бирма, Лаос, да Мьянма, на деле Яков, Николай, да Сашенька. А на перроне музыка играла, там цыгане пели песни кавказские, а кавказцы танцевали полонез, так показалось по крайней мере Николаю Васильевичу.

— Что вы тут делаете?! — возмутился Бинх, отшатываясь назад.

— Александр Христофорович, к вам тот же вопрос… — тихо, сквозь зубы и улыбку проговорил Яков Петрович.

— Николай Васильевич, ничего не хотите нам поведать? — чуть ли не хором спросили мужчины.

— Давайте мы сядем в вагон, деньги сдавать уже все равно поздно, а там я вам все объясню! — пообещал примирительно Николай Васильевич.

Только сели они в купе, как в ход полетели перчатки, сабли, пистолеты, сапоги.

— Успокойтесь, пожалуйста! Давайте попросим проводника принести нам чаю! Как вы любите, с коньячком! — пытался наладить ситуацию Гоголь, обращаясь к полицмейстеру.

— А ещё подумаем… — начал было Яков Петрович.

— Как доехать до конечной станции… — Перебил его Александр Хоистофорович.

— И не попереубивать друг друга… — все же закончил Гуро.

Бинх говорил — одно, а делал — другое, так как пытался все поменять билет и взять отдельное купе. Он сродни гению : делает одно, говорит второе, нужно третье, а думает про четвёртое, умудряясь контролировать пятое.

— Что будем пить? — спросил юноша.

— Нет, что будем есть, — заявил твёрдо Гуро.

— Яков Петрович, вы опять за своё?! — возмутился Бинх, в тонкую шинель свою кутаясь.

— Александр Христофорович, прекратите со мной спорить! — не менее озлобленно проговорил следователь.

— Это вы прекратите! — это кажется могло продолжаться вечно, столь же вечно, как кутёж Пушкина. Он был бессмертен и налогонеоблаем.

Утопиться Саше от безысходности что ли в стакане с чаем?! Да ну… Гуро пусть сам топиться. Яков Петрович из вежливости предложил мужчине своё второе пальто, видя, как тот мужественно мёрзнет, эх, зря… Такой крик стоял, что Диканька это слышала, находясь в пятидесяти километрах, ах, какое заглядение, когда начальства нет на рабочем месте!

****

Как доехали до Тульской Губернии целыми и невредимыми — осталось загадкой. Столь загадочной, как персона нон гранд.

Разбрелись в разные стороны. Александр Христофорович влево, а Яков Петрович вправо, ну, ушли, хорошо что не унесли. Радует.

Встречал компанию Гриша, что за неимением денег ночевал все это время на вокзале. Подумал, похваставшись связями, да пригласил в Ясную Поляну, а почему нет?! Встретили Гринева там же, который тотчас Гоголю в ноги упал.

Начальство насторожилось. Яков Петрович выцепил своего писаря из цепких объятий, когда понял, что лицо Никошеньки начало приобретать голубоватый оттенок. Да ничего он вроде не пил. Разместились они в повозке и поехали в Ясную Поляну. Ну, знакомство отмечать. Встретил их румяный и уже поддатой Лев Николаевич, что Бинха сразу узнал. Хотел в чай ему слабительного подсыпать, да чашки перепутал, что отправил в клазет Колокольцева.

— …И вот думаю я : «надо мак посадить. плюшками баловаться буду» — говорил Толстой, как вдруг в его комнату врывается его старший брат.

— Какой идиот посадил опиумный мак! Это же статья голимая, в особо крупных размерах от восьми до двадцати…боже!!! — схватился за голову Сергей, понимая, что просто вырвав с корнем, вредителя не изгнать.

— Грамм? — спросил удивленно Лёва.

— Лет, брат! — ответил мужчина — А вы отмечаете… Слушайте, господа, давайте водку с самогонкой намешаем!

— Фу, какое извращение… — сморщился обычно равнодушный Яков Петрович — Ломоносов, не переворачивайтесь в гробу, пожалуйста.

— Сережа, принеси мне травки, — после просьбы прошло пятнадцать минут — Какую ты принёс?

— Ну… — замялся мужчина.

— «Ну»? Я тебя на салатик просил, а не коноплю! — писатель хотел стукнуть себе по лбу томом «Мертвых душ», чтобы прям от души, и брату тоже.

Спустя час, все было очень весело и занимательно, разве что Сергей пытался разнять вечно враждующих следователя и полицмейстера. Следователь из уважения цедил вино, выцедил уже три бутылки, если честно. Остальные пили водку или самогон. Лишь Бинх злобно сопел, потому что знал, что если выпьет, то сразу же опьянеет и начнёт творить странные вещи! Он даже не помнил сколько дней и как выпускной отмечал… Друзья рассказывали.

— Ну, Александр Христофорович! — Николай Васильевич осторожно попытался вернуть бутылку чача...чая!

— Не «Александр Христофорович»!
Так, кончаем детский сад, ребята, сворачивайтесь, — проговорил немец, но его остановил Казимир Яцкевич, прибывший за Колокольцевым минутами десятью ранее.

— Да ладно тебе, Саш, пущай, тоже ведь мы когда-то такими же молодыми были, — попытался свести бурчание начальства «на нет» поляк. Он хоть его и не любил, но уважал, признавал его вклад и значимость.

— Вот! Казимир Яцкевич не скажет ерунды! — поддержал мужчину Гринев.

— Были, не были, а такой бесовщиной не страдали! — отмахнулся Александр.

— Помнишь, как пушки турецкие воровали и командиру продавали! А, когда вы с Александр Христофоровичем и Фёдором Михайловичем, царство небесное, коньяк командира Ивана Кузьмича Миронова воровали? А я лечо у капитанши Василисы… — начал рассказ поляк.

— Довольно, Яцкевич! — категорично сказал Бинх, думая, что это постыдно.

— А вы у капитана Миронова служили! — хлопнул в ладоши Пётр.

— Да! Черт с вами, молодые люди! — Бинх начал было накидывать шинель.

— Саш, вспомним молодость? — поляк кивнул на бутылку, хотя прекрасно знал, что Саша не пьёт, да и сам был последователь сухого закона.

— Не в этой жизни, Казимир… Не в этой, и не в следущей, — ответил полицмейстер, выходя на свежий воздух.

Затаился гад, как премудрый пескарь. Только Яков Петрович вышел, как рядом с головой, его светлой-пресветлой головой, пролетел кирпич. Он конечно следователь столичный, но за свою жизнь начинает бояться.

— Как это понимать? — спросил мужчина, окидывая Александра Христофоровича любопытным взглядом.

— Так и понимать. Не тем интересуетесь. Отходите, — проговорил Саша, пытаясь пройти мимо следователя, но тот привалился спиной к косяку, что заставило Бинха сжать зубы.

— Чем же мне интересоваться? Отойти куда? В мир иной? — спросил с ухмылкой Яков.

— В мир иной. Своим самочувствием, — посоветовал немец, проходя внутрь.

— Слушайте, ходячий антиквариат, я вот тоже у капитана Миронова служил в денщиках, но почему-то мозгов у меня больше чем у вас обоих! Цапаетесь с поводом и без! — заявил с ходу Гринев, только мужчины сели за стол.

— Кто ещё антиквариат, щегол?! Вызываю вас на дуэль, Гринев! — у Александра Христофоровича аж глаз задергался.

— Мозгов? У тебя?! Малолетний ты недоумок… У тебя мозга даже меньше чем… — начал было Яков Петрович, но его перебил Бинх.

— Чем у институтской девицы из Смольного института! — дополнил мужчина.

— Спасибо. Нет, Саша, ты подождёшь. Я вызываю его на дуэль первым! — заявил мужчина.

— Александр Христофорович! Яков Петрович! — попытался уладить ситуацию Гоголь, потому что второй ещё мог пойти на попятную.

— Замолчите, Гоголь! Это дело нашей чести поставить на место это недоразумение, смеющее величать себя Гриневым! — высказался Александр, поддержку следователя получая.

— Вот что значит у капитана Миронова служить. Вообще отсутствует инстинкт самосохранения…вот неугомонные-то, — проговорил тихо Казимир Яцкевич, выводя Гринева из комнаты.

— Яков Петрович, как биться будем? — спросил полицмейстер.

— Отчаянно, — ухмыльнулся следователь.

— Это понятно… Какое оружие предпочитаете? Сабли или пистолеты? — уточнил Бинх.

— Можно и кулаками, ну давайте… — начал было думать Яков, как его перебили.

— Стреляться! С двух шагов и насмерть! — заявил Саша. Вот он должен был крепость от Пугачева защищать с такой позицией, а не Гринев со Швабриным. Второго кстати тот помнил, человек неприятный.

— Тогда лучше сабли, Александр Христофорович. Порубим его на две части, пусть мучается долго… — протянул следователь. — Тогда надо будет иголку с ниткой прихватить.

— Зачем? — недоумевал Бинх.

— Если таким образом поступят со мной, то вы меня подлатаете. Какие у нас есть преимущества? — спросил Яков.

— Нас двое, это наш главный козырь. Мы хороши в защите, а вот в нападении… И в защите на самом деле все плохо, но не так плохо, как в нападении, — проговорил полицмейстер.

— Самая лучшая защита — это нападение, — карие глаза сверкнули недобрым блеском, в то время, как зеленые источали уверенность и равнодушие.

****

— Гринев, ты с ума сошёл? А если ты выживешь?! Против тебя двое бывших депутатов государственной думы, а они могут стать совсем не бывшими, и тогда ты до конца жизни будешь сожалеть, что не умер! — кричал Колокольцев, когда ему обрисовали ситуацию.

— Не кричите! А с чего вы решили что я проиграю, Григорий Апполонович? — спросил Пётр Андреевич.

— А вы надеетесь выиграть? — поинтересовался Григорий.

— Надежда умирает последней… — грустно протянул юноша.

— Тогда вам не завидую, с таким девизом, — проговорил поручик.

— А что?!.. Ну... Попробую зацепить их за больное– за самолюбие! — пришёл к выводу Гринев.

— Вот кто-кто, а они от обиды ныть не будут, это точно… — проговорил тихо Колокольцев, видя приближающегося Николая.

— А что же они делать будут? — спросил Петруша удивленно.

— Сразу, вне рамках дуэли, один пристрелит к чёртовой матери! А второй пошинкует вас на салатик. Лучше ходите с личной охраной в тёмное время суток, — проговорил Гоголь, вздыхая тяжко.

— Зачем охрану-то?! — не понял юноша.

— А вы что всемогущий и бесстрашный Александр Христофорович?! Чтобы никто не дал по башке пыльным мешком из-за угла, и вас не нашли в сточной канаве, — так же спокойно высказался Николай Васильевич.

— И такое возможно? — испугался Пётр.

— В нашем мире, батенька, все возможно, бывайте, — Лев Николаевич решил закончить своё чаепитие, пока оно не закончилось еще худшим исходом.

 ****

Гринев хотел эффектно выйти из повозки находу, но случилось так, что упал он крайне неудачно, да по нему ещё колесом проехали. Приехал он с опозданием, в то время, как двое мужчин прибыли за час, чуть ли не ракетные установки расставляя, да силу соприкосновения пули с воздухом вычисляя, траектории полёта, вообщем — времени зря не теряли.

— Что же мы инвалида бить будем? — непонимающе спросил Бинх — Верно он сдаётся без боя…

— Ну как это так? — возмутился Яков Петрович.

— Вот так, — грустно сказал немец.

— Я предлагаю его добить! — улыбнулся следователь.

— Но это же низко, добивать лежачего, тем более в грязи, — пробубнил себе под нос, взвешивая все «за» и «против» полицмейстер.

— Так давайте его посадим, как вам угодно, — согласился Яков, руки в перчатках потирая, словно муха, захотевшая захватить этот мир.

— На кол? Или за решетку? — уж было начал перечислять варианты ариец, как на горизонте, в лучах солнца, словно Ииисус Христос возник силуэт.

— Сын, ты чем тут занимаешься? Что за произвол, от этого позора нам никогда не отмыться! Вот что у меня за дитё непутевое! — мужчины стояли в недоумении — Господа, приношу свои извинения, за своего непутевого отпрыска, моральную компенсацию обещаюсь выплатить, — переводит взгляд на Александра Христофоровича — я не настолько задолжал государству, чтобы вы вновь пришли ко мне с описью имущества! — у человека давление явно подскочило.

— Вы, Яков Петрович, как бывший депутат государственной думы обязаны оградить нас от этого субъекта, посигнувшего на нашу честь и достоинство! — прочистив горло, заявил Бинх.

— Бывших депутатов не бывает! Стоит мне только подумать, и кое-кто не доедет до места назначения, даже в чистом поле… — лаского произнёс Гуро, на Гринева посматривая.

— Приносим свои глубочайшие извинения, в качестве компенсации могу предложить своё покровительство, — старик явно не хотел сдаваться, спустился с коня, чуть ли не в ноги кидаясь.

— Спасибо уж, обойдёмся как-нибудь… — отмахнулся Гуро, припоминая этого человека… Андрей Петрович что ли.

— А если самого Пугачева? — предложил старик.

— Это звучит заманчивее, транспортируйте-ка нас к нему… — устало проговорил Бинх, потирая виски.