Будни полицеймейстера или век бы никого не видеть!

— Мерзопакость какая! — на кочке подпрыгивая, пробубнил Гуро. Они ехали без малого полдня и все уже кошмарно устали от общества друг друга — вот представьте приедем мы, а нас уже встречают… — кого-то до сих пор не покидают мысли хорошенько отдохнуть и поесть.

— Не встретят. Хорошо будет, если хоть что-то из моего списка сделали. Бездельники чёртовы, — ответил Бинх зло, настроения не было, а значит его надо испортить всем присутствующим.

— В каком смысле? — поинтересовался Гуро — вам и впрямь есть чем меня порадовать?

— Не дождётесь, встречу вам я организовывал, а эти болваны только пьют, на сеновалах тешатся, да местное самоуправление матом покрывают, — ответил Александр Христофорович чуть квело.

— Да как же это так?! Хах… Мне казалось вас любят и ценят, — запнулся Яков Петрович, когда начальник усмехнулся как-то нехорошо.

— Меня не любят, и мне с этим, поверьте, нормально живётся. Меня не любить должны, а уважать. Это специфика работы, — ответил резонно ариец уже чуть живее.

— Полно вам! Деревенские вас все любят, Александр Христофорович! — подключился к беседе солнышко-Николай Васильевич.

— У Населения Диканьки скорее язык отвалится, чем они расщедрятся на доброе слово в мой адрес. Ну, я и не переживаю как-то по этому поводу, мне не до этого. Вон, Господина писарчука любят и что? Его это от своеобразной инквизиции спасло? Нет, — от самосуда спас Гуро, и Бинх впринципе признал это довольно быстро, хоть и нехотя.

— А почему так? — спросил Гоголь.

— Пф, Николай Васильевич, спросите у уважаемого, что однажды сидя у меня в отрезвителе написал : «Сударь… ! Извините, весь день вспоминаю, как величать вас. И ни одно хорошее слово на ум не приходит. Передайте вашей жене, что я её любил», «Чтоб вас воз переехал!», «С Восьмым марта, СанХристофорыч!» или «На мою просьбу ответил, мол, хрен вам в жопу вместо укропу!» такого на моей памяти не было, но в жалобной книге есть, — довольно спокойно ответил Бинх.

— Александр Христофорович, а вы хоть одно преступление раскрыли в своей деревне? — задал вопрос Гуро, с некой целью задеть.

— Нет, их до меня все раскрывают. Меня только перед фактом ставят, что, мол, было совершено преступление, порой и сами преступники захаживают каяться… Могу превести пример : на неделе заходит Вакула, папаху снимая, что : «Не вели казнить, вели слово молвить. Черт попутал украсть у дьяка Игнатия на базаре краски… В церкви надо было закончить фреску, где черта гоняют, простите уж, за бога ради, не со зла, батенька!» А, буквально часом ранее с таким вопросом приходил Игнатий… Разрешилось благополучно. Вакула обещал деньги за краски, когда тот заплатит ему за фреску. Вот и выясняй кто у кого воровал… — усмешка красовалась на лице полицмейстера.

— Зря вы это, жалеют и любят они вас! Поэтому вы не бегаете по Диканьке, не расспрашиваете, не вынюхиваете кто, да что… Преступники сами к вам с докладами ходят! — заметил Николай, на что Бинх неопределенно махнул рукой, про бунт вспоминая.

Дальнейшая дорога проходила в молчании. Бинх даже чуть-чуть задремал, а проснулся от подскока на трёх кочках разом, вот они — родные дороги! В Диканьке, да и в России в целом две беды : дураки и дороги… И дураки на дорогах. Приехали значит, выходят, а там столы, закуски, напитки, да овации!

— Александр Христофорович вернулся! Какое счастье! Как соскучились по вам! Устали небось с дороги, сядьте покушайте, да отдыхать идите, мы все отчеты за вас заполнили уже… — начал один казак, как его перебил второй и третий — Правда по картофелю после обеда доклад держать будем, так как подсчёт ещё не закончен, но обещаем в срок! — тут подключились другие, говоря вразнобой, что глаза полицмейстера округлились — Баня новая поставлена, как вы и говорили, курень мы поставили новый, пограничные столбы обновили! К вам заезжал пан Казимир Мазовецкий, был очень опечален не застав вас! -как один воскликнул — Господи, что мы вас отвлекаем! Идите! Покушайте, всю ночь готовили, чтоб свежее…

— До чего докатились… — приговаривал Бинх, щеку щетинистую потирая, пребывая в недоумении, почему все не по-его, да без его ведома.

— Батенька, если хотите поработать… ляжьте, поспите и все пройдёт, — уверил его кто-то, да и не важно кто.

Голова от того чайка стала болеть знатно, отравить верно решили. Чувство, что чёрный с зелёным смешивал, а потом горилкою отполировывал. Пошел Бинх в свой кабинет под этим предлогом. Пока начальство было в отпуске, какая-то ушлая морда посадила в его кружку белую хризантему… Фу! Какая гадость! Эта ваша заливная рыба! Это не рыба! Это какой-то стрихнин.

— Желаете остаться в одиночестве? — спрашивает писарь.

— Да, только ты меня абсолютно всегда находишь… Тесак! Где та чертова пыль с поверхности моего стола, которую я вечно напоминал тебе убрать? — процедил ариец.

— Так убрал я её, Александр Христофорович! — заволновался писарь.

— Три месяца не убирал, а сейчас решил?! — с недовольством высказался Бинх — это не просто сумасшедший дом, а сумасшедший дом со сквозняками… Закрой окно!

— А что случилось, Александр Христофорович, ну, с пылью? — спросил Степан осторожно.

— Я записал там дату выдачи зарплаты. Видать в этом месяце её ожидать не стоит, — пожал плечами полицмейстер, издавая смешок, глядя на жалобы, лежащие на его столе, и рассуждая вслух — Так, в последний раз говорю, ни за «собачью морду», ни за «чёрную харю» мы людей не арестовываем и в темницы не бросаем, на всё есть закон. Это Россия, Вам не нравится то, что я делаю? Ну, мне вообще-то плевать… — остальные рукописи он кинул их в камин, не читая, будто вспоминая Гоголя: «Я тебя написал, я тебя и сожгу»

— Вон, посмотри, Пугачева-то повесили, так ему и надо… — так же вслух рассуждал Полицмейстер, просматривая почту, газеты.

— А Пугачева за что? — спросил Степан, головной убор снимая.

— Он первый смутьян, вот за что. Нечего было народ баламутить… Видите ли колбасы им не хватает… Сосисками обойдётесь! Да и вообще на капусту посажу, — проговорил Бинх, отворачиваясь к окну — Жаль нету Гоголя подискутировали бы… Чьи души кого больше любят, а-то мертвые души… мертвые… У меня живых поболее будет. Что-то мне Гоголь про налог говорил с мертвых душ, да и с живых не мешало бы стрясти, денщик! Позови мне Гуро и Гоголя, сейчас же, иначе в солдаты забрею!

Пришли к нему требуемые спустя пять минут, которые… Собственно и пролетели, как пять минут.

— Солнышко-Николай Васильевич, что вы там про сбор налогов упоминали? Извольте поподробнее объясниться, — попросил Бинх, рукой на стулья указывая, а сам встал, оперевшись на стол.

— Я не… — замотал головой писарь, как на его плечо легла тяжелая рука Яков Петровича.

— Я могу вам помочь, по всем статьям, это ко мне! Первым делом вы производите опись населения и хозяйств, во-вторых, надобно налоги с предприятий собрать, а после и со всей скотины… Кхм, людей всмысле, ну, и с животины тоже. Так, кустики, деревца, все, Никоша, считай. Яхонтовый мой, давайте пооперативнее, — Яков Петрович хлопнул в ладоши и принялся думать, как себе тоже часть захапать, не от бескорыстия же он это затеял — вам семьдесят мне тридцать… Ладно, уговорили восемьдесят на двадцать.

— Обойдетесь пятью процентами. За идею и за помощь в исполнении, и что ж мы, по вашему мнению, по хатам с поварёшкой и ведром ходить будем? — скептично поинтересовался Бинх.

— Зачем сразу так радикально, Александр Христофорович? Нет конечно, — мотнул головой Гуро — союзников подключим, боевые силы.

— Вражина! Каких-то союзников… Вон, куда не плюнь — холопы, чем вам не рабочая сила?! Ещё легкодвижимая и неоплачиваемая, — нахмурился Бинх.

— Тут нужна рука дипломата, которая уже считала на своём веку немалые денюжки, подсчитывала доходы/расходы… — придётся, как бы мне не хотелось, обратиться к местному подпольному миллионеру Александру Корейко…

— Вот ещё, есть вариант попроще, да повыгодней… — начал было Александр Христофорович.

— Обратимся к графу Данишевскому… — заключил резонно Гуро — Кстати чем он вообще занимается?

— Да ни чем! Сидит в поместье, когда на охоту бывает выезжает, иногда браконьерством занимается, попросту говоря — всем тем, что запрещено, — пробубнил полицмейстер с негодованием.

— Так вот оно что… Он меня на охоту звать приезжал, эх… Каховка-Каховка! Родная винтовка, одна на двоих без патрон, — вспомнил одну из своих любимых прибауток Яков Петрович.

Данишевский согласился помочь, черт бы его побрал. Ну, это так себе перспектива… Был один занимательный случай, когда Александр Христофорович служил. Так вот, был полный тезка этого графа, редкостная заноза, и глубоко убежденный еврей, на протяжении нескольких лет полицмейстера мучает вопрос, а не родственники ли эти двое? Однажды Бинх вскользь, прям в лоб, поинтересовался насчёт вероисповедания, на что получил ответ, мол, евреи все в Одессе. Я истинный ариец, вот вам крест.

****

Сбор дани, назовём это так, был назначен по утру, после того, как Гуро пришла прекрасная мысль : «Алексей, а давайте мы вас в рабство продадим, денег выручим, а вы сбежите?» Ежели, какая сволочь утаит недоимки, собственноручно за чубы оттасканы будут, это объявили перед мероприятием. Встал вопрос : «куда складывать?» Если в треуголку, то слишком мало… Исходя из различных предложений Бинхом было принято решение, что надо везти дрожки или таратайку, это как : «Мы тут подумали и я решил» Так же было принято решение разделиться следующим образом : Александр Христофорович и Гуро/ Данишевский, дан приказ на запад, а второму в другую сторону. Сидеть в неведение было тяжеловато. Примерно как сидеть на муравейнике… И решил Бинх начать осматривать свои владения, как единоличный правитель, правда с ним навязались Гуро, Данишевский и Гоголь, а так единоличный!

— Вы, яхонтовый мой, солнышко-Николай Васильевич, будете следить за описью имущества, если эта идея возникнет. У вас замечательный почерк! А в охрану… кто же нас будет охранять? Так-так… Вакула, это мы поручаем тебе, иди с графом! По коням, господа!

— Но, лошадь, вправо! Вправо я сказал! Пожалуйста, пойдём уже! — причитал Гоголь, повиснув на шее жеребца, который никак не хотел идти.

— Николай Васильевич, вы скоро?!

****

Зашли полицмейстер и следователь в первую хату с конца. Отвлекли молодоженов от… ну, как бы это… от прелестей замужней жизни.

— Чего надобно вам, господа? — спросил парубок.

— За вами там должок числится, а проценты капают, изволите отдать в государственную казну… — в голове промелькнула мысль : «Чем больше — тем лучше. И для вас, и для нас!» и нам ещё за хлопоты прилагается — двадцать плюс/минус... С вас двадцать восемь рублей, тридцать восемь копеек и четверть полушки, — заключил Александр Христофорович.

— Моя хата с краю– ничего не знаю! Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не дам! — ответил казак, почти дверь закрывая.

— Иначе имущество опишем, — предостерёг Гуро.

— Так нету у меня денег! Таких тем более! — воскликнул казак.

— Забрить в солдаты, на пожизненное. Значит, имущество описать, жену — Пану Казимиру, — спокойно ответил полицмейстер — пока долг не отработает.

— Александр Христофорович, За что? Что он вам сделал? — спросил Гоголь.

— Если б он мне что-то сделал, я б его утопил, а это мнение жителей деревни, давно его извести хотят, — ответил Бинх.

— А вы не имеете власть что ли?! Не можете договориться? — поинтересовался Гоголь.

— Я поддерживаю и разделяю их позицию. Не зря я глава Диканьки. Голова я иль не голова?! — возмутился Бинх.

— Товарищи! Пойдёмте дальше, а вы, привет домашним передавайте, — подтолкнул их Гуро.

Заходят в следующую хату, их встречает бабка — местная колдунья, по странному прозвищу : «Божий одуванчик»

— Бабуля, последние новости слышала? Налог на колдовство платить надо, иначе метлу отнимут. Эх, не на чем на шабаш летать будет, — проговорил притворно печально Яков Петрович.

— Шо ты? Шо ты, хлопец! Со мной так нельзя! Где же я тебе новость эту узнаю! Вижу — лукавишь, не дождёшься ты денег, а будешь приставать — порчу наведу, венец безбрачия на тебе уже повис, — отвечала ведьма.

— Ежели не по-нашему, то и по-вашему не будет! Да против вас все колдуны мира ополчатся, если он захочет, — Александр указал на Никошу, который был в легком недоумении. Почему его подняли раньше обычного? Почему не дали позавтракать? Эх, как там Лиза… чай небось просыпается только.

— С вас семнадцать рублей, — хмуро ответил Гоголь, и старуха нехотя вынесла свои скромные пожитки, после описи хаты. Бинх поспешно, быстреньким таким армейским шагом, едва не бегом, уходит. Яков Петрович это называет «Тактическое вынужденное отступление» в целях сохранения своей безопасности.

— Какой пассаж, господа… — повторил знаменитую фразу следователь.

— Не вздумайте ещё раз удивительно вернуться из полыхающего сарая, люди этого не поймут. Не знаю, что будет хуже… новая вспышка холеры или ваше триумфальное появление в третий раз, — просто в тот раз Бинх так орал на это пепелище, говоря все, что не смог сказать при жизни, что люди начали креститься.

****

Данишевский же решил начать наоборот — сначала. Первая стояла хата Ульяны, тоже местной ведьмы. Вообще-то, честно говоря, все бабы, как бабы, а его богиня, а так… Ну, все бабы — ведьмы. Но его ведьма, это ведьма из ведьм.

Стучит раз, стучит два, стучит три. «Толи лыжи не едут, толи я дурак, ну и почему мне никто не открывает?» Дверь распахивается, а на пороге молодая длинноволосая… точно русалка!

— Вы кто? — спрашивает девушка.

— А я местная достопримечательность, меня здесь каждый уважающий себя знает, — интересуется в ответ Алексей.

— Ульяной звать, а вы по какому вопросу? — вопрошает ведьма.

— По личному! — отвечает граф.

— По личным после одиннадцати вечера… Там ворожба на любовь, да? Отвяжу, привяжу, недорого, — и только хотела закрывать дверь, как сапог лакированный встал, пресекая возможность закрыть.

— Вы околдовали женатого мужчину! Меня! Это карается не только высшим судом, но и законом. Как пожелаете на костёр или штраф выплатить? — спрашивает с улыбкой граф.

— Сколько? — спрашивает она, сразу несколько монет отсчитывая.

— Это все зависит от тяжести приворота… Я так и чувствую, что меня прям тянет к вам! Чувствую, что на слезах безрогих молодых оленей этот приворот, — колдун продолжал, как ему в руки лёг мешок денег, где минимум рублей пятьдесят, и дверь с треском захлопнулась. Эх, зря он в театральный в своё время не пошёл, такой талант пропадает! Он сделал так, ну, потому что может.

На пути вторая хата. Как гласит пословица, пять раз подумай, сделай перерыв на обед, подумай ещё разок, отмерь семь раз, сделай вывод… а отрезать можно и завтра! И его курс резко сменился на шинок. Колдуну пришла гениальная идея, как обскакать Александра Христофоровича в этом соревновании.

— Хлопцы, сегодня все за мой счёт! Гуляйте! — обратился к присутствующим Данишевский, зайдя в шинок. В глазах у него блистает украинская ночь… Украиииинская ноооочь! С чертями и ведьмами! Здесь бесы и демоны, русалки и лешие, вампиры и колдуны! В этот момент все пошло не по плану. В шинок заявились Бинх и компания.

— Леопольд Леопольдович, вернитесь на свое рабочее место! Налоги не ждут! — попросил Бинх, Бомгарта ошарашив.

— А волшебное слово? — спросил мужчина.

— Уволю! Без выходного пособия. Вы хорошо подумали о своей зарплате перед тем, как мне хамить?! — спросил полицмейстер, ловя «А что? Она у меня есть? Да вы никак расщедрились с волшебством, полно!» — Хорошо… Фух, скажите мне, как доктор, как это называется, когда я прихожу, а оно уже есть… Я не успел подумать, а оно появляется… — поинтересовался полицмейстер, присаживаясь рядом на лавку.

— В каком смысле, Александр Христофорович? Желания материализуются? — улыбнулся Леопольд Леопольдович.

— Не знаю… Я не успел сказать, как мне докладывают, что все готово, более того — говорят по моему указанию, но я-то помню, что ничего не приказывал, например с этой шахтой… Будто ворожбу навели, и это хоть и экономику поднимает, но мне вредит. И как спрашивается, это провернули за десять минут? Налогов так бояться? — отрешенно пробубнил Бинх.

— Налогов бояться– в шинок не ходить, — заявил дознаватель.

— Провалы в памяти, уважаемый? — спросил совершенно без намерений обидеть Бомгарт.

— Вы что, думаете, я идиот? — зло проговорил Александр.

— Не знаю, я ведь недавно работаю… — перевёл в шутку патологоанатом.

— Извините, Доктор, у меня… Это… Того… Ну, сами понимаете… — вздохнул Бинх.

— Ни слова больше, сейчас вылечим! — сказав это, Леопольд протянул мужчине стакан алюминиевый, да сосуд с неизвестным содержимым, который был тут же опустошён.

— Уважаемый! Что же вы так пугаете! — перед глазами мельтешил Леопольд, размахивая руками, а сам Бинх чувствовал неприятный холодок — Вам поплохело? Вы чуть не упали, за голову схватившись, прямо, как я, когда вам зуб больной должен был вырвать… Вы бледный очень. Подождите, сейчас вас Николай Васильевич спровадит домой! Держите, согрейтесь, — доктор протянул мутную бутылку.

— Не надо мне эту гадость… Я… Сам я дойду… Не надобно мне никого! Он за собой-то уследить не может! — возразил ариец, норовя встать, как его попридержал Бомгарт.

— Вы не сможете дойти домой на одном энтузиазме! — уверил строго патологоанатом, но его перебили.

— Господа, а вы слыхали, что пьянство тоже налогооблагаемо? — задал вопрос Алексей, как Бинху окончательно поплохело… Да вроде на улице не жарко. С чего бы это вдруг? Надо провести расследование…

****

Следующее утро выдалось поганым, так как встретило головной болью. Были деньги, но Хорошего Настроения не было…

— Я сделал чай, — Гуро заходит в кабинет уже без стука, на стол бесцеремонно усаживаясь.

— Я не хочу чай, — отозвался Бинх, переписывая расчёт на моральные и материальные ущербы в третий раз.

— Я не делал чай для вас, это мой чай! — сказал следователь, ухмыляясь.

— Тогда зачем вы мне это говорите?! Да что же у вас все не как у нормальных людей?! — вопреки сказанному ранее на столе появляется ещё одна ароматная кружка.

— С чем? — спрашивает с презрением и недоверием Бинх, будто его им умертвить хотят или заставить мучаться ДОЛГО, подсыпав слабительное.

— С коньяком, не бойтесь, не отравлю. Ну, пока мне это выгодно. Если вдруг решусь сделать сию подлость, то я вас предупрежу, — говорит Гуро беззлобно, возможно с этого момента они начали небольшое перемирие.

Александр Христофорович Бинх. Любит действовать, назло, показательно, из вредности… А вот аферы, потому что ничего хорошего в себе они не несут, не любит, как и проверки из столицы…