Симулировали, симулировали, да довысимулировались

— Вот отправлю вас в армию. Несостоявшиеся каторжники, — пригрозил Бинх, встречая эту святую троицу у себя в участке шестой раз за неделю, стоит упомянуть, что сейчас четверг, и неизвестно сколько раз он их ещё встретит.

— Я вообще Петр Первый! — утверждал Колокольцев, от которого разило шампанским и слонами за несколько вёрст, а во лбу звезда горит, как на него замахнулся Гринев.

— Колокольцев, уймись! — пригрозил Петр, который оным является от рождения.

— Как ты со мной разговариваешь?! Я первый император всея Руси, я сейчас этот свинарник… — его перебил подзатыльник Хлестакова :

— Замолчи, дурак, сейчас ещё большую беду на себя накликаем!

— Вы идиоты? Вы чего на этот раз сделали?! — возмутился Александр, ну и как их отцам о таких «подвигах» сыновей рассказывать? Он в няньки не нанимался! Но все почему-то резко решили, что он открыл детский сад имени себя.

— А чего они сделали? — мимо проходил Ивушкин.

— Ивушкин, иди куда шёл! Они подожгли церковь, ездили на конях вокруг этого кострища и пели народные матерные песни! А на вопрос, что они делали, ответили, что дьявола заперли и запечатали там, из-за того, что тот слушал Глинку, неугодного пресвятому, тьфу, Николаю Первому! Они чуть не убили нашего единственного священника, что после этого молчит до сих пор, еле его реанимировали и зачем спрашивается, если он кажется навеки замолчал?! — этот увлекательнейший монолог прервал Григорий :

— Наконец этот дед заткнулся, а-то утром «У-у-у», вечером «У-у-у-у», когда спать?! Мы уже языки у колоколов повыдирали, а они все звонят по вечерам! Он на меня распятием махал! — пожаловался Григорий Аполлонович.

— А ты лучше? Сначала залез на подоконник, ножки свесил и голым задом в окно светил, а потом в дедулю подсвечник кинул! И кадилом его, кадилом! — скорее передразнил Колокольцева Хлестаков.

— Жаль промахнулся, а это священник оказался… — досадно вздохнул Григорий.

— А свечки-то зачем задул? — спросил Гринев, чем вызвал тихий Колин гогот, Александр Христофорович же сохранил молчание.

— Желание я загадывал! У меня день Рождения! — выдал Колокольцев, хотя все знали, что праздника ждать в третьей половине дня, сорок первого Января в пятой половине года.

— Это полбеды, а что вы скажете в своё оправдание насчёт того, что на похоронах Мыколы Парасюка, все плачут, а вы смеётесь, песни матерные горланите, так ещё к новоиспеченной вдове приставали с непристойными предложениями?! — возмутился Александр Христофорович, со злобой сжимавший розги.

— Да он на нас порчу навести хотел, за то, что мы лошадей воруем! Лошади вообще после этого убежали, и как же объяснить, что мы не при делах? — поинтересовался оплот истины — Хлестаков.

— И как, навелась? — спросил Бинх даже как-то заинтересовано.

— Не знаю, дорого было, он не стал вроде, — пожал плечами Гринев.

— Отправлю-отправлю служить. Зря не верите… — пригрозил Бинх, думая про горох, кол и прочие радости Ивана Грозного.

— Где начало у этой истории? — спросил неожиданно Ивушкин.

— В конце, — утвердительно произнёс Александр.

****

«Герр Ягер, пишу вам из окопа, со мной пока что все хорошо, боевые действия намечаются, противник скоро пойдёт в атаку, а мне остаётся страшно браниться. Кидаю письмо в соседний окоп, надеюсь дойдёт!»

— Клаус, я вот подумал, а вам рабочие руки не нужны? Я слышал «Одиннадцатая» малочисленная колония, — Начинаем день с улыбчивого СС-совца! Предложил полицмейстер выпечку, доставая граненые стаканы.

— Руки-то, они нужны, а лишние голодные рты — нет, — противоречиво заключил немец — зря что ли Маутхаузен работает?

— Я жертвую вам несколько людей… на службу. Стойкие, неприхотливые… Быстры, выносливы, и кормить совсем не надо… Хлестаков, Колокольцев, Гринев, Ивушкин. Достали они меня страшно! Только я их не насовсем тебе в эксплуатацию, а на перевоспитание, — проговорил Александр Христофорович, выжидающе всматриваясь в профиль собеседника, намереваясь проделать в нем несколько дырок.

— Да это же девочки, ну, и как я их перевоспитывать буду? — обреченно спросил Клаус, ища в ответ во вселенной, строил разные схемы, решал теоремы… а потом просто понял, что он обалденный.

****

— Что делать будем?! В армию хотят нас!!! — завопил, влетая в хату Хлестакова, Колокольцев, радуясь, что застал ещё Гринева. Он горазд ушки погреть в не том месте, в не то время.

— Симулировать, Колокольцев, будем! — озвучил первую пришедшую в сальную коробочку мысль Гринев — Чур мне руку ломаем! Мне!

— Тогда мне ногу! — сразу спохватился Григорий.

— Надо сходить к гадалке, мол «Помоги мне откосить от армии» — подумалось Хлестакову.

— «На тебе отвар, штырить будет так, что ни один военный не подойдёт! А в военкомате твой билет потеряется!» Ты на что надеешься, лопух?! — спросил зло сын Аполлона.

— И то верно… — цыкнул Иван — Надо эмигрировать в Беларусь!

— Думаешь это тебя спасёт?! — спросил до этого безучастный Гринев — Так, товарищи, без паники, сейчас расходимся и каждый придумывает свою причину, собираемся через пятнадцать минут, и Ивушкина предупредите.

— Так, это шоколад, как только заходят, ты начинаешь оперативно наворачивать из тазика, понятно? — спросил Колокольцев, надеясь скосить под дурака и поесть якобы «Хинкалий»

— У меня аллергия, я не хочу, — замотал головой Иван Александрович.

— В армию хочешь? — поинтересовался более настойчиво и вредно Григорий Аполлонович.

— Нет! — возмутился Хлестаков.

— Тогда жуй! — проговорил замогильным голосом поручик.

— А когда они нас упекут, это же на всю жизнь! Я всю жизнь в смирительной рубашке сидеть не хочу! — сомневался и мялся Иван.

— Лучше служить? — ещё раз спросил Колокольцев.

— Ну, нет… — ответил собеседник.

— Нашим Гимном бы стало : «Мы не победим никого! Слабаки! Не победим никого! никогда!»

****

— Готовы к службе отечеству? — в помещение вошёл улыбающийся штандартенфюрер.

— Нам нельзя! — в один голос проговорили ребята.

— Прекратить балаган! Я пока до вас доехал, познакомился со всеми медведями! Всю карту наизусть почти выучил! Вот не будете меня слушать — на озеро Чежопку батрачить отправлю, вот и думайте, где это и что вас там ждёт, — пригрозил немец, хитро ухмыляясь.

— Клаус, ты чего? Ты же немец! Какая к черту Чежопка?! — начал возмущаться Гринев.

— Отставить! По порядку! Колокольцев, с тобой чего? — спросил, разворачиваясь лицом к молодому человеку ариец.

— Во тьме дневной… При свете ноченьки… Водочки для блатной походочки! — нараспев протянул Колокольцев, отпихивая тазик от Ивана Александровича, что стал цвета полинялой клеенки.

— Так, этого оставьте, знаю я таких, вечно под дураков косят, я с ним когда... Потом поговорю, на днях, если не забуду, ну, когда-либо я, либо рак на горе свистнет, кто-то из нас вообщем, после дождичка в четверг на сухую пятницу, — Сказал Бинху Ягер.

— Но я же идиот натуральный! У меня этот, как его… Энурез! С ним даже в армию не берут! — закивал головой Колокольцев, оценивая все ли он правильно сказал.

— Украсил бы я мир твоим отсутствием, да грех на душу не хочу брать! Следущий… Гр;нев какой-то, — потом поднял глаза на парня с перебинтованной рукой — Ну что за детский сад! Гляжу, пуля многое меняет в голове, даже когда попадает в задницу!

— Это хоть чего, Колокольцев? — тихо спросил Хлестаков, пока никто не видит. Но слышат же, вот и в чем смысл залазать под лавку, если задняя часть корпуса все равно наруже?

— Ну ссусь я постоянно, мне может самому больно от этого! Пойду штанишки поменяю… — быстренько хотел ретироваться, а после никогда не найтись, поручик.

Гринев же попросил Хлестакова перешибить руку ломом, Колокольцев отказался, а этот только со третьего раза смог, первый раз бил в запястье, второй в плечо, а третий в предплечье. «Если ты ещё раз промажешь, я за себя не отвечаю!»

— Глядя на вас начинаю понимать, что ничто человеческое Богу не чуждо. У него отличное чувство юмора… С тобой-то что случилось? — спросил Клаус у Гринева.

— Как бы я не утверждаю, но мне кажется, что мы как бы неверным путём идём! Я упал с лестницы случайно, — ага, катался на ней, пока сотрясение не получил, пять раз подряд, и только на девятый в предплечии чего-то хрустнуло.

— Глупости! Даже твой товарищ поумнее придумал! — махнул рукой Ягер.

— Это все Пугачев! Да, я умнее всех вас вместе взятых! — возмутился Пётр.

— Конечно! Ведь у тебя ума палата. Еще бы сторожа к этому сарайчику… — ухмыльнулся немец, прохаживаясь по комнате дальше.

Хлестаков же, мог описать свою жизнь тремя словами : «Доминируй. Чавкай. Раздражай!»

Клаус… о, этот безупречный кусок дерьма! Он перед ним преклоняется!

— У тебя что, аллергия? Не чеши! — Ягер убрал руку Ивана с другой руки, что была похожа, как и впринципе весь Хлестаков после убойной дозы шоколада, на бугристый красный холм.

— Да, на сладкое… Пойду закушу конфеткой диетической что ли… — а сам спародировал приступ астмы.

— Погодите, а вы у меня кроме руки не о чем не спросите? — спросил удивленно Гринев.

— Нет, — ответил Гриневу штандартенфюрер, покосившись на Колокольцева, что таз на голову одел.

— Но у меня ещё же букет! — запротестовал Гринев.

— Свой венок несите ещё пока сами, нести чужой венок — плохая примета, — сказал Клаус, огибая Пётра Андреевича.

— Я вас вот вообще не узнаю в гриме! Я правда не вижу, у меня плюс-минус семь, а ещё глухота на левый глаз и слепота на правое ухо! И хромота обоих ног, это даже в карточке рядом с «Плоскостопием» написано! Мне нельзя служить! Я правда очень хочу, но против диагноза попрешь разве? Я пойду наверно, — захотел видимо упустить момент, когда можно было незаметно скрыться, Петруша.

— Стоять, — рыкнул Бинх.

— Я правда хочу! Я пойду! — перерывами кричал Николай, тут же отходя к тазику, что пригодился. Часто он жаловался на головные боли, что пришлось позвать доктора. Тот строго сунул градусник и бутылку. Сидеть, как утверждал Ивушкин, ему не удобно, стоять тоже, лежать тоже, его поместили в положение «Полусидя» После этого тот странно начал сгибаться пополам, придерживаясь за живот. «Кажется это будет запор» — «Тоже откосить удумал?!..»

— Уйди ты, — махнул на Гринева ариец — Этот товарищ тоже к нам? — Клаус обратил внимания на бледного молодого человека с чёрными волосами, что тихо сидел на лавочке, будто не бывало вовсе.

— Гоголь у нас припадочный, возьмёте — себе дороже. Это не Гоголь, а сто рублей убытка! Чихнёшь — а он в обморок, контузия с раннего детства! — подумал от этого Клаус на реплику Александра Христофоровича, посмотрел на бледное нервное нечто, «И зачем мне нужен инвалид?!» — Гринев, уймись, прекрати биться головой об стену — не поможет, мозгов не прибавится, а служить будешь, не бойся! Я сам у товарища Гоголя спрошу, хочет служить или не хочет.

— А почему вы у нас не спрашиваете?! Мы вот… — скажет «Не хотим» за измену родины упекут, скажет «Хотим» ещё лучше будет.

-… У тебя небось карта : «Записано в деле плоскостопие, порок сердца : просто не хочет идти в армию» А с тобой, Ивушкин, чего? — его лицо, напоминающее синий бриз, начало краснеть на глазах, покрываясь нехорошими пятнами, похожими, что художник решил рисовать закат, но капнул чёрную краску, а потом лень было убирать, и он подумал, ну, и так сойдёт! … Ну, или комар неудачно укусил.

Он постоянно держался за поясницу, говоря о том, что его наверное сейчас стошнит. Его то трясло, то ему было жарко, один раз он сотряс воздух возгласом, что хочет армейской перловки, но : «Чтоб со сгущеночкой!», а после сказал, что съел бы хоть что-нибудь, ну, хоть маленького лобстрика, ну… Жалко что ли? Или кабанчика…

— У меня токсикоз, и ноги ломит сильно, — сначала немцу подумалось, что «Может интоксикация?» Клаус взял градусник озадачено смотря на сорок с лишним, пока Коля, учуяв адеколон немца, из-за заложенного носа это было проблематично, который ему ещё в лагере надоел протянул вяло : «Что за вонь?», а потом и вовсе хлопнулся в обморок.

— Ивушкин, ты же парень… — немец не мог сопоставить все факторы в единое целое.

— Да я блин знаю! Я хочу поехать! Неделю уже такая дурь! Я думал отравился, а нееет! Как же голова кипит… — «Да йоду небось с сахаром наглотался и все» скептично подумал Ягер.

— Что ж с тобой тогда? — спросил с интересом, не злорадствуя немец.

— Я беременный, — в полнейшей тишине выдал Ивушкин.

— Поздравляю, Шарик, ты лопух! друг! — не растерялся только Колокольцев, который мысленно пожалел, что сам до этого не додумался — ребёнка назваем в честь меня!

В голове Ягера было пусто. Ну, почти пусто. Почти. Одно полушарие мозга обдумывало сказанное, а второе не работало от слова «совсем».

— Подушку вытаскивай, — а там пустота… — врача позовите.

— Точно, беременный, — сказал доктор — даже живот вздулся.

— Да он врет! Он со мной поедет, анализы в Германии сдадим, у нас там высокий уровень медицины, не доверяю я русским! Вот убежусь сам, тогда посмотрим, а вы — служить, — может премию получим.

— У меня денег нет! — замотал тяжело головой танкист.

— Я все оплачу! — махнул рукой Клаус, с непониманием смотря на Бинха, может кто-то, ну хоть кто-то прояснит эту ситуацию?!

— А мне что делать? У меня правая — рабочая! — возмутился Гринев со своей рукой.

— Ничего, левой стрелять будешь, — закатил глаза немец, Ивушкина под руку хватая, да стремительно приближаясь к выходу.

— Как? — надо было две руки ломать.

— Пистолетиком, — хлопнул дверью Герр Ягер.

А Ивушкин чего? … Немецкая больница. Кабинет гинеколога. Вокруг одни женщины разных возрастов… И два взрослых мужика. Вопрос, напрашивается сам : Как?! Зачем?! Почему?

«Ну может сознается?» — думалось штандартенфюреру, нынешнему оберфюреру.

— Ивушкин, ты иди, я сейчас с врачом переговорю, — Кивнул Клаус русскому — Вообщем, уважаемый Николай, я так понимаю служить не хочет, вот и устроил этот спектакль и не сознается. Несомненно такого нет и быть не может, но вы скажите ему, чтоб припугнуть товарища, суньте чьи-нибудь анализы, может и сознается, — пожал плечами немец.

— Это подсудное дело! — запричитал врач.

— Не «Подсудное дело», а врачебная тайна! Вы зря клятву Гиппократа давали? Не хотите послужить Родине? — Упечём за измену, от Третьего Рейха не убудет. Был человек и нет человека… Мы договорились? Освенцим не ждёт, Освенцим забирает, — улыбнулся ехидно ариец. Ну, прям Истинный Ариец!

— Заплатите хоть сто немецких марок, — на реплику медицинского работника Клаус лишь выгнул бровь — Для начала.

— Везде вымогатели… — ухмыльнулся сам себе немец, отсчитывая кое-кукую сумму.

— Ну, аванс хотя бы… — сказал медик.

— Поздравляю, молодой родитель, вам точно служить нельзя, у вас двойня! Можете посмотреть! — проговорил медик, протягивая анализы молодому человеку.

— Что? Всмысле? — Ивушкин начало потряхивать.

— Анализы — ваши, не огорчайтесь так, нужно радоваться! Премию получите! Первый мужчина, так ещё и двойня! Вас надо вождю показать! — радостно высказался врач.

— Какому? Сталину что ли?! Сталин ж меня убьёт, — «За развращение его жены сначала, а после и за это дельце»

— Святому Адольфу Алоизовичу! — улыбнулся загадочно медицинский работник.

Вышли из кабинета, и Клаус радостный такой — Ну как?

— У м-мен-ня-я… — не мог выговорить эти страшные слова бесстрашный русский.

— У него двойня, нагрузки противопоказаны! А вообще лучше под наблюдение положить, —закивал головой санитар, благо не леса, а города.

— Клаус, я не хочу… Не хочу двойню! Не хочу под наблюдение! Я же пошутил просто! Это же неправда! — проговорил растерянно Ивушкин.

— Что сразу «Клаус»? Ну, медицина не врет, — пожал плечами немец.

— Я просто не хотел служить и все! Скажи, что это неправда! Скажи, что ты это устроил! Сегодня же не первое апреля! Клаус! Меня сейчас кажется стошнит, — начал зеленеть Николай.

— Скажешь, где мой БТР, я скажу, что с тобой не так, — кивнул головой Ягер, улыбнувшись секундно.

— Клянусь — отослал! Отослал три недели назад! Это все таможня! Честно! Ну, это же неправда! Я же соврал! — Клаус стойко держался, пытаясь подавить приступы неконтролируемого смеха.

— Вот от этого все твои проблемы, молодая мамочка, — похлопал по плечу танкиста немец.

— Ну не может этого быть! Я же знаю, что не может! Ну, вот сам будто никогда не пытался откосить от армии! — сознался в своём вранье Ивушкин.

— Я тебе больше скажу, пытался, и два раза безуспешно… — усмехнулся Клаус — Ну, не ной, это тебе урок на будущее. Врать меньше будешь, я анализы заставил поменять. Успокойся, все нормально с тобой!

— Но меня тошнит, со мной что-то не так! — замотал головой Коля, его попридержал за плечо Ягер, слегка встряхивая.

— Да выйди ты из роли, я понял уже, что ты раскаиваешься, — произнёс немец.

— У меня живот крутит… Ты правда не издеваешься? — Штандартенфюрер открыто засмеялся, поднимая руки, мол, чисты :

— Так, слушай : Во-первых, ты прекращаешь ныть, во-вторых, у меня дома отличный шнапс, что на «Ура» снимает непредвиденные беременности.

— У меня из-за тебя КЛАУСсрофобия начнётся скоро! -сказал Николай тихо.

— Чего это ты затих?! Ну, рожай уже свою мысль, КЛАУСстрофоб, — усмехнулся Ягер.

— Не смешно вообще! Придумай что-нибудь другое! — протянул зло Коля.

****

И всем на следущей неделе пришла повестка. «Явиться с вещами в призывной пункт, для прохождения воинской повинности в одиннадцатой колонии Третьего Рейха под командованием Оберфюрера Клауса Ягера»

— Да он издевается! Может все-таки эмигрировать куда-нибудь?! — предложил Колокольцев.

— Это не поможет! — сказал Гринев.

— А я пойду служить! — резко отважился высказаться Николай.

— Ивушкин, ты чего?! Так гениально откосить, чтобы… — прервал его Гринев.

— А сколько не бегай, все равно ведь придётся отслужить свое. Детям рассказывать буду, — уже одухотворенно сказал Коля.

— Ну тебя! Пойду мигрировать, Хлестаков, со мной пошли! — приказным тоном сказал Григорий Аполлонович.

— А один чего? — грустно поинтересовался Хлестаков.

— Страшно мне одному, — тихо пробубнил Колокольцев.

— А я помню, как прапорщик сказал нам столы убирать, а еды не оставил, так мы когда убрались его в котёл большой закинули, накидали вермишели, посолили, сырка настругали. Эх, заглядение макарошки получились! — весело начал свою песню по новому Николай.

— Николай, а ты что, служил уже что ли?! — распахнул глаза Гринев.

— Ну да, правда мой военный билет потерялся и вот, по-новому заставляют, — пожал плечами танкист, улыбаясь.

Товарищей наших сначала подумывали отправить в горячую точку, в Чечню куда-какую-нибудь, но потом их стало что-то жалко, а-то рабочие руки пропадают, а так... Ну хоть веников в баню наплетут, и Александр Христофорович позволил им батрачить у себя... Перед домом, после дома, около. За Хлестаковым потом приехал Осип и некий Башмачкин, и они уехали за повышением в столицу. Гринев отчалил восвояси в Белогорскую крепость, освобождать Машу от плена Пугачева. Ивушкин с Клаусом улетели в Германию - новый проект танка конструировать, им повезло наверно больше всего. А отец Колокольцева решил от него отказаться.

Пока конец, но продолжение следует.