Масленица Противостояние после поста
*****
На третье в ночь… Нет, не выпал снег! А Бинх лишь выпал в осадок, оттого, что масленица пришла! Маленькая такая! Хитрая! А значит жди чету Гуро… А это, в свою очередь, не предвещает ничего хорошего, собираются они хоть и только по праздникам, но остатки мироздания местные власти собирают аж до следующего торжества.
Осталось только пост пережить, хотя Гуро найдёт всегда чем поживиться. «Саша, представь, сколько грибов! Наконец-то я поем!»
Издалека, ещё за два дня до самих праздников, доносятся «Прекрасные» звуки музыки! Такие громкие, как будто римские фанфары, их заранее всегда слышно! Перекрестившись, отец Варфоломей поставил свечку за здравие и за упокой семьи Гуро-Фандориных, на всякий случай, ну, мало ли, кого лихорадка сморит по пути, во счастье-то будет… Однажды Яков Петрович уже чуть не умер от кровопотери. Его укусил комар. Как сказал бы Бинх: «От чистого сердца, простыми словами, пошли бы вы нахрен! Большииими шагами!»
Вот подъехала карета. Боже, разверну-ка я тебя, в рамочке стоящего на полке, лицом от меня, сейчас будут твориться страшные вещи. И видит полицмейстер — четыре всадника апокалипсиса!
Господи, лучше б ты этого, клянусь, не видел, а так, спасайся, кто может!!! П-п-алундра! Идут, как на смотр: Яков, страшен, как Хиросима в день сброса бомбы, Эраст, который сын маминой подруги, просто Митя и… Андрей, который по отчеству почему-то не Петрович, и фамилия у него Толстой. У меня есть ощущение, что он приемный. Не спорю, может такая у них цель — напоминать о себе! Они могут вообще не волноваться, что их когда-нибудь забудут, они всем в кошмарах снятся ещё долгое время!
И ещё столько же будут сниться… И с этого момента, не прерываясь, угнетающе проносились стоны, вполне достойные звания песни молодых бурлаков на Волге.
****
— Может вам вина, нет, лучше браги, а-то кагору у священника, один хрен допросишься… Браги с раками? — спросил вежливо Яша у своих родственников. Нету в таком захолустье ни раков, ни вина, Яшенька!
— Не прошло и прошлого поста, — качнул головой грустно Эрастушка, Бинху головой кивая — Сергей возможно заедет.
— Боже мой! Демоны! — пролепетал Леопольд Леопольдович, что встречал наших героев вместе с Бинхом, который «Люблю смотреть, как другие работают», как тот резко, толкнул доктора в бок тростью.
— Вы ему подливайте, самое главное, только не переборщите, — пробурчал Товарищ Александр, что назло медику мочил манту, а-то какая-то манту от пьянства, тьфу! Пьянство это не болезнь, не недуг, а даже приятный момент…
— Нашествие продолжается, а где Сергей, там и Константин! Константин — повелитель тьмы! — тихо фыркнул Бинх, взгляд на гостей поднимая, кивнул и, уходя почти в самый конец, повёл их на постоялый двор. И если первые двое, хорошо, только второй, привносил толику адекватности куда-то… То к двум другим придётся применить терапию, что имела название: «Ты идёшь на… Ни на работу, ни домой! Идешь «НА» без уточнения»
— Знаете, молодые люди, я вот, живу напротив кладбища. Спереди погост, сзади меня кладбище домашних животных. Будете выпендриваться — будете жить напротив или подле меня. Залезем на крышу и будем считать, будто ёжик в тумане, сколько на кладбище душ и чем они занимаются. «Мертвые души», не читали? Прелюбопытнейшее занятия, смею доложить, — доверительно вешал лапшичку на уши Бинх, в его случае «Дед» это не возраст, а состояние души, особо впечатлительного Митю вгоняя в состояние «Обделался легким испугом».
— Что у нас хорошо организовано, так это преступность. Вечерами будем слушать завывания из камер, — Главное, в случае Александра Христофоровича, прокукарекать, а там хоть не рассветай. Все к нему же относится поговорка: «Мы делили апельсин много нас, а я еврей»
— Полиция меня бережёт, сначала посадит, потом стережёт, — пробубнил Митя, из состояния своего пока не выходя — Мой дядя самых честных грабил.
В таких диалогах они дошли, собственно, сначала до кабинета полиции. А поход на постоялый двор откладывается на неопределённый, увы, срок.
— Тесак, включи свет! — попросил с улыбочкой гадкою Гуро.
— А что, вам дышать темно?! — незамедлительно съязвил Бинх, но высказывание было пропущено мимо ушей, кто меньше знает — крепче спит. Но наверно к Якову это не относится.
Яков… Яков… Яков. Собственно, имя собственное стало синонимом каких-то неизбежных проблем и страшным предзнаменованием. Как сухопутный «Летучий Голландец», мол, увидел — жди беды. У кого-то третий глаз открывается и второй желудок… Но у Якова Петровича их похоже все равно больше… Один свой, один вместо почки, один вместо половины кишков, а другой выпирает. По логике их у него четыре, это небольшое лирическое отступление.
Александр Христофорович начал доставать закуску, для приличия достал красивую праздничную мутную бутылку. Надпись на этикетке: «Перед злоупотреблением охладить»
— Дадите попробовать? — попросил Толстой.
— А что его пробовать: сало — оно и есть сало, отстань! — Так Тесак, наиудачнейше, и прослыл «Бурбоном и грубияном» незнатного происхождения.
Но, как говорится: Семь раз отпей — один раз отлей! А утро вечера дряннее…
— У вас кстати обувка не по сезону, а в аккурат на том столбе, что рядом с поместьем Данишевских, сапоги сафьяновые висят из чистой кожи. Но тот жид столб салом смазал и деньги просит за то, что ты попытаешься их достать. А как-никак масленица на дворе, обновлений душа просит, ваши-то сапоги от местного колорита разложились на три части. Давайте шершавую шкуру вам к брюкам пришьём и вы достанете себе новые сапожки? — предложил заговорщески Мите и Андрею Бинх, зная, что старшие-то на такие байки не поведутся. А младшие взяли, да и поспорили между собой, кто это сделать сумеет быстрее, но тут в спор вмешался Яков со словами, что сапоги будут его, показал всем язык и побежал, и побежал… М-да, не про то и не то Саша думал…
А Степан тем временем размышлял, мол, сапоги бесхозные, вах, какой столб, на нем чучело-то и поставим! Сапоги прилагаются, платье у Ульяны возьмём, рубаху у должника какого-нибудь ликвидируем, штаны с другого пугала снимем. Красота? — Да и только! Только стремянку принести, а то крутой столб больно, всмысле, если лезть, то не зацепишься ни за что — он гладкий, как ненаждачная бумага.
Чучело в первый же раз предательски слетело с шеста, не выдержав такого жизненного подъёма. Будто чуяло неладное.
Ну, идёт чета Гуро к столбу, бах, а там не только сапоги! Рубаха, платье, штаны! Да на кой-черт сдалось, спрашивается, аристократии это барахло? Это уже чисто личный интерес утереть ближнему своему нос… И повеситься на осине от счастья.
Что-то стало холодать — не пора ли нам поддать?!
Для разогрева решили сначала откушать блинов, отпить горилочки роднехонькой, а потом уж и можно на столб.
****
— Господа, господа! У нас пугало украло племя головотяпов! Со своим болотным князем! Что делать-то, батюшка Александр Христофорович!!! — вопил Степан, прыгая через лужи, кусты, грязь, Сашу.
— Тесак, это бредни! — отмахнулся Бинх, что с Эрастом беседовал, тот ему гостинцы привёз, вот и как его не любить? Конечно, Бинх бы прожил жизнь без трубки и дорогого коньяка, но, как говорится, мелочь, а приятно.
— А куда пугало-то украли? — спросил прелюбопытнейше Митя.
— Давайте рассуждать, как немцы — логично: если самые большие поля у Данишевского, для справки — 55 гектар, годовой урожай пшеницы более 245 килограмм, ворона летит 3 метра в секунду, чуть останавливаясь на моменте 0.1 секунды, вопрос: Сколько ворон сядет на один колос, если не будет пугала? И будет идти дождь? — Очевидно, это он своровал. Все соседи жалуются, что не успев поставить пугало, оно убегает на Алексеевы Марсовы Массонские поля.
— Яшенька, праздник омрачать не хочется, господи прости, но преступление требует раскрытия незамедлительного, — заявил Эраст, пока Андрей и Митя производили расчёт ворон, по допотопной формуле геометрической прогрессии, (на самом деле нет) палочкой в более сухом участке грязи. Ну, увы, не всегда из грязи в князи… — Мы тебя сейчас на шест посадим, тряпками обернём — будешь богатое пугало. И если это окажется Данишевский, то он за тобой лично явится. От такого красивого пугала — грех отказаться, его жаба задушит, тут-то мы его и схватим! — Бинх начал соглашаться и признавать, что второй по старшинству из братьев очень даже ого-го-го!..
— Если на тебя сядет ворона не ори, ради бога, такой план испортишь! Не, хотя кричи, громко кричи, но только не махай руками, это сигнал к атаке будет, мы пустим слух, что с самой Англии привезли новое оружие против ворон — говорящее пугало, это наверняка сработает! — проговорил Александр Христофорович, будто муха, лапки злобно потирая.
— Я против! Я ПРОТИВ! Это безобразие незаконно! — начал размахивать руками Яков Петрович.
— Яша, лучше не дергайся, — посоветовал Фандорин.
— А вас никто и не спрашивал! — проговорил Александр Христофорович, в попытках черта столичного обуздать, залезть к нему на спину и поскакать за черевичками, как в ночи перед Рождеством — Вы на службе государевой! Так что извольте приказы исполнять.
— Эй! Отпустите меня! — вопил следователь, отмахиваясь от наступаешего немецкого ига.
****
— Горите в аду! Сейчас же прекратите это безобразие! — на самой верхушке столба восседал Яков Петрович — Нет здесь никаких сапог! Ни сафьяновых, ни обычных! — лапти крашеные к столбу скобами прибиты, и не салом столб мазаный, а дёгтем! А ещё у меня связаны руки! Как я сигналы подавать буду?!
— Если мы вас развяжем, то вы убежите, и нам придётся объявить вас народным преступником… Коли руки у вас заняты, то маши ногами. Мы к вам сейчас Васильевича зашлем, он-то и увидит, нас позовёт, вы тут не скучайте, развлекайтесь! Свежий воздух для здоровья полезен, птичек послушайте… — говорил Бинх.
— Здесь одни, как вся моя жизнь, страшные совы угукают, — вздохнул Гуро.
— Яша, не расстраивайся, все это приходящее и уходящие, но жизнь-то прекрасна! — сказал Эраст Петрович.
— Да идите вы к чертям! — закричал Гуро.
— Плохая примета — нечистого к ночи поминать, — как на эту реплику Яков Петрович рассыпался в новую порцию оскорблений.
— Да я ничего не говорю! Вы вообще — Огонь! Пойдёмте, — и ушли вершители правосудия в сторону еды и праздников. Масленица как-никак.
И тут ворона села на плечо к Яков Петровичу, держа в клюве кусок сыра, протягивая ему — Вот, давай хоть с тобой поговорим! Оставили меня одного, среди поля, мол, справишься Яков, а то, что я боюсь высоты меня никто не спросил! Вот, какой внимательный слушатель, даже едой делится! Какой из вас хороший собеседник!
— Я вас любил… Да толку нету! Пойду-ка лучше я поем… — изрёк Николай Васильевич, отправляясь в кустики, вы плохого не подумайте, в засаду.
Пришли вершители правосудия на хутор, а там кидаются блинами. Блины, того же производителя, что и котлеты «Залп Авроры»: ты в них вилкой, они в тебя — какие маслом… Какие мясом… Какие вареньем… Они берут наскоком, терпением и количеством…
— Да нельзя же так! Нельзя так над едой издеваться! Отец Варфоломей вас анафине предаст!!! — проговорил Митя, ища поддержку в лице братьев.
— Что вы можете предложить взамен? — спросил какой-то бесстрашный хлопец, на что Бинх невозмутимо ответил:
— А у меня камень есть! Волшебный! Киньте его в недруга и вы станете счастливее!
И говорят в таких случаях китайцы: «Ху сим»
****
— Воруют меня! Воруют! Поле без пугала оставляют! — вопил Гуро, пока ногами отбивался от, кто бы мог подумать, Данишевского.
— Чего уважаемый так там орет?! Будто похищают его, в самом деле, — сладко потянувшись спросил Николай Васильевич.
— Да замолчи! Где тут у тебя кнопка сигнализации отключается! — тихо шикал и приговаривал Алексей пытаясь угомонить сей агрегат.
— Оба-на, и впрямь воруют, — поднял голову из кустов, где благополучно заснул Николай Васильевич — Яков Петрович я сейчас! За подмогой сбегаю!
А Данишевский, в потёмках-то не мудрено, с факелом пришёл и от испуга как факел в следователя петербургского кинет! Яша обомлел на секунду, а потом понял, что его сейчас того, инквизируют!
— Пожар… Меня жарят! ЖАРЯТ! Икзъекузицируют! Спасите меня, Николай Васильевич! — кричал Яков Петрович, от огня ногами отмахиваясь.
Николай Васильевич впал в ступор, потом в депрессию, перетекшую в затяжную творческую депрессию, потом, эх, ладно, упал он от горя в обморок. Что сейчас называют любовно: Играй гормооооон!!!
Огонь же, времени зря не теряя, начал охватывать приближающие территории…
****
Ликвидировать сей погром отправили Клауса… Великого и ужасного. Клауса Первого.
— Клаус, а где Дитрих, которого ты мне семь километров назад обещал? — спросил Николай.
Ягер снял с головы фуражку, под которой был маленький, полностью жизнью довольный, щенок шпица.
— Пошёл ты! Филиппом лучше бы назвал, буду звать его Филя Второй,
— собаке кажется понравилось и он блаженно тявкнул. Основной его целью было искание мин как бы…
Но, когда до деревни оставалось несколько вёрст, Ягер запреметил в бинокль какой-то дым. Ну, имел неосторожность сказать об этом
Ивушкину.
— Я не умею зиговать… — все рассуждал о насущном Ивушкин, что дико действовал Клаусу на нервы.
— Думаю это умение тебе не пригодится, — штандартенфюрер поглядел в бинокль — Впереди. О-огонь…
— Есть огонь, — кивнул Николай.
И как бабахнет… Рожденный ползать, как говаривалось, на голову не нагадит.
Вместо леса — просека, ух, теперь дорога напрямик прямо проложена и огромная воронка… Даже пруд копать не надо — готов. Запускай карасей и радуйся жизни.
И только лесорубы, среди просеки смущенно прикрылись газеткой.
По старой русской традиции, всё закончилось крайне хреново, конкретнее хреновой репликой Бинха на следущий день:
— Я помню чудное мгновенье, — потянулся, не отошедший ото сна Бинх, слегка отёкший, помятый, но жизнью довольный.
— Я помню ВСЕ, — вися на столбе на резинке от штанов, говорил Яков Петрович.
— А это-то что за театр одного актера? — спросил Митя, на тело неподвижное, лежащее рядом, тыкая.
— Вы не пугайтесь, это Гоголь просто в обморок упал! Ничего серьезного, — проговорил Бинх, легко по щеке похлопывая писаря, приводя в чувство — Вставай, говорю, быстро! Сколько пальцев я показываю?
— Четыре? — сощурился Гоголь.
— Скажи два, — требовательно сказал Бинх.
— Два? — спросил Солнышко-Николай Васильевич.
— Отлично, вставай. Давай, — подгонял полицмейстер товарища.
— А можно я у вас писаря заберу? — попросил робко Фандорин.
— Ну да… Да только зачем он вам? — поинтересовался Александр Бинх.
— Он так смешно в обмороки падает! Хоть работать веселее будет! — заулыбался Эраст Петрович, а-то статский ОДИНОКИЙ советник.
— Нет, Гоголя я первый запреметил! Он МОЙ писарь! — возразил старший Гуро.
— Вечно ты, Яков! «Все вокруг колхозное, все вокруг мое!» Во жадный-то! — с вызовом высказался Фандорин.
— Вы ещё подеритесь из-за этого припадочного! — покачал головой досадно Бинх.
— Александр Христофорович, я это… Подумал… Я вашим писарем лучше буду. Вы как-то обмолвились, когда Тесак неправильный отчет в отделение послал, что, хоть он один на хуторе писать умеет, но вам будет не лень ещё кого-нибудь научить, чтобы его уволить… Так вот, я не только писать, я готовить ещё умею чуть-чуть, денег много не прошу, — тихо сказал полицмейстеру Гоголь, пока товарищи уже почти кидались перчатками.
— А ну, иди сюда, подхалим столичный! Зря, я про тебя хорошо подумал! Сейчас паклю твою повыдираю! — пригрозил Гуро, подходя к Васильевичу все ближе… И ближе… и побежал Николай.
— Стоп, Гоголь, раз на Якова Петровича покушались, то где Данишевский? — задал вопрос Бинх, а Коля… А что Коля? — Пустился в бега в Гагры.
Схоронили Николая, нету больше Коленьки, а он с кладбища пришёл! Мертвый да веселенький! Он полутруп, конечно, подумаешь, — У каждого свои недостатки, но мы его и таким любим.
А новые приключения Николая Васильевича только начинаются.
Свидетельство о публикации №221070201146