Не романтический роман главы 40-41

Глава 40

Утро Вероники Павловны и Олега Николаевича, по обычаю, заведённому хозяйкой квартиры, началось поздно, когда солнечные лучи, пронзив стекло и не встречая на своём пути никаких преград, разлились по всей спальне, тёплым и радостным светом, освещая собой самые укромные уголки комнаты. Едва ощутимый аромат весны, уже явно и безальтернативно царившей в городе, непостижимым образом, проникал вслед за лучами в спальню, через приоткрытое окно и ненавязчиво будил обитателей сонного жилища, своей юностью и бодростью.
Открыв глаза, Вероника Павловна, улыбнулась и, сладко потянувшись, всё ещё улыбаясь, неожиданно услышала:
- Доброе утро! 
Она вздрогнула и обернувшись на, приветствующий её голос, увидела Олега Николаевича. В первый момент дама явно растерялась и, прикрывшись одеялом, робко ответила:
 -Доброе утро!
 Затем, в полной мере ощутив всю нелепость ситуации, виновато добавила - прости, я забыла…
Олег Николаевич, делая вид, что не заметил её растерянности и, крутя головой в разные стороны, в поисках чего-то, вновь обратился к ней:
- Ника, я бы хотел встать, но не вижу халата, который мы с тобой вчера купили, а то, я пока ещё не готов предстать перед дамой моего сердца в нижнем белье.
- Вот он – сконфужено, ответила дама и подала ему халат, лежащий почему-то у неё в ногах.
- Благодарю – ответил генерал и, накинув его, вышел из спальни.
Вероника Павловна, оставшись одна, села на постели, обхватив колени руками и задумалась:
- Как неудобно получилось. Какая же я идиотка, сама его пригласила …Теперь так стыдно, что же делать? Молодец – продолжала сердиться одна половина писательницы -  как можно было забыть, что у тебя в постели мужчина, которого ты пригласила? Ну, если бы у нас вчера, что- то бы было – возражала той другая её половина – то я бы не забыла. В конце концов, я привыкла спать одна. Отлично – не унималась первая половина – вот теперь пойди и расскажи мужчине, которому ты предложила жить вместе, что ты не привыкла….
Наверное, это противостояние двух половинок Вероники Павловны, могло бы продолжаться вечно, но на пороге спальни показался Олег Николаевич и театрально громко объявил:
- Кушать подано!
Вероника Павловна, обрадованная таким лёгким разрешением столь тяжёлой, для неё задачи, уже совершенно не стесняясь, выпорхнула из постели и накинула свой лёгкий халатик на ажурную ночную рубашку.
- Я только на мгновение в ванну – кинула она, проскальзывая мимо, всё ещё стоящего в проходе генерала.
Когда они сели завтракать, Вероника Павловна, заговорила об утреннем инциденте:
- Прости, сегодня утром… Я повела себя, как девчонка…Глупо…
- А мне это в тебе очень нравиться. Ты и сейчас ведёшь себя, как девчонка. Осталось сказать только, что - то вроде «я больше так не буду»
- А я и в правду так больше не буду - сказала дама и посмотрела в глаза своему собеседнику. Тот сделал вид, что не заметил её взгляда и, сменив тему, преступил  к обсуждению предстоящего дня:
- Какие у тебя планы на сегодня? - намазывая масло на булочку, спросил он.
 - Да, никаких. Надо замочек на цепочке   починить. - Пожав плечами, отвечала Вероника Павловна
 - Ну, это делается за полчаса. А потом?
- Потом писать буду,наверное.
- Да, да. Прости, я забыл. Тогда я предлагаю тебе такой план: я, сейчас еду чинить замочек и попробую связаться с нотариусом, а ты пиши и ни на что не отвлекайся.
- А когда ты вернёшься? Мне же надо, что-то приготовить к твоему приходу?
Олег Николаевич, вздохнул и, грустно посмотрев, на неё сказал:
- Ника, у нас с тобой мало времени и много дел, а, исходя из этих обстоятельств, я не могу позволить тебе стоять у плиты.
- Но, я люблю готовить…
- Не сомневаюсь! Я, даже уверен, что ты готовишь лучше любого повара…
 - Это правда! – улыбнувшись, подтвердила она
Генерал подошёл и обнял её:
- Сегодня мы поужинаем в кафе, а завтра придумаем, что ни будь. Идёт?
- Идёт – точно эхо отозвалась Вероника Павловна. Ей очень нравилась в генерале эта бесконфликтность. Его идеи были всегда актуальны, рациональны и приходились ей по душе. И каждый раз, когда он проявлял это своё качество, она снова испытывала чувство, словно знала его всегда, только   не понимала этого.
- Знаешь – продолжил он – я думаю, что мне надо будет слетать на твою родину и лично встретиться с этим нотариусом.
- Ты думаешь это необходимо?
 - Да, так будет надёжней. Сегодня, я попробую выйти на него и переговорить. Посмотрю, что он за человек. Но, слетать, всё же надо будет. –  Переодеваясь, отвечал из другой комнаты генерал – Да и ещё, очень важный момент …- Он вышел в коридор уже в костюме и подошёл к Веронике Павловне:
- Я договорился о тебе в одном, очень хорошем, пансионате и мы, завтра должны будем съездить с тобой, что бы ты посмотрела…
Писательница не поверила своим ушам:
 - Зачем? Ты без меня...? Я не хочу… - нервно дрожа начала она
 - Ника, Ника, подожди! Ты ляжешь туда, когда ты сама посчитаешь это нужным…
Он сгрёб её в охапку, по своему обыкновению, точно пытаясь оградить от всего мира и продолжил:
- Если тебе там понравится, надо будет просто зарезервировать место вот и всё. Глупенькая, я с тобой на минуту лишнюю расстаться не хочу, а ты…?
 Она обняла его, крепко прижавшись к его груди и, едва сдерживая слёзы призналась:
- Я ненавижу больницы. Как подумаю: этот запах, обходы, белые халаты…
- Это же не больница, там ничего этого нет и, никто тебя туда не уложит, пока ты сама не решишь.
Они ещё долго стояли вот так, крепко прижавшись, друг к другу и каждый из них думал о своем, и только сожалели они оба об одном и том же.
Когда Вероника Павловна вышла на встречу с генералом, в кафе, тени, ещё только начинающих зеленеть, деревьев чёрными резкими линиями, расчерчивали асфальт и ложились на фасады и углы домов причудливыми узорами, придавая городу, погружённому в синеву вечера, фантастический вид. Путь писательницы пролегал через парк. Располагая достаточным количеством времени, она шла медленно, получая истинное наслаждение от прогулки. Лёгкий, чуть прохладный ветерок нежно щекотал кожу лица Вероники Павловны, и пропадал, запутавшись, где-то в локонах волос, оставляя в её душе приятное и, одновременно, щемящее чувство. К удивлению писательницы, парк был почти пуст. Редкие прохожие, торопясь пробегали мимо неё, совершенно не замечая ни этого ветерка, ни чудесного синего вечера, ни волшебных чёрных теней. Ещё недавно она и сама, пробегала мимо всего этого великолепия, не находя ничего ценного в том, что можно увидеть из окна или, просто, выйдя на улицу. Последнее время, она редко оставалась одна, и это обстоятельство лишало её возможности подумать о своём нынешнем положении и пожалеть себя. Впрочем, последнего, Вероника Павловна себе не позволяла никогда, а в нынешних обстоятельствах, даже боялась думать об этом.
- Суета – думала писательница, медленно идя в уже сгущающихся сумерках, парковой аллеи и глядя на пробегающих мимо, редких прохожих. – Как же многого мы не видим, не замечаем! Всё спешим куда - то, зачем-то. А ведь, если задуматься, то, причиной этой спешки, окажется какой - ни будь пустяк, который нам, только сейчас, кажется, чем - то невероятно важным, а пройдёт лет двадцать, так и не вспомнишь куда спешила, зачем? Жизнь прошла...Когда то эта фраза мне казалась через чур литературной, театральной ...И только теперь я могу ощутить всю её будничность и необратимость.Как же всё-таки быстро всё прошло.Теперь успеть бы ошибки исправить, да грехи замолить…
Она вздохнула и, почувствовав, что рассуждения о краткости жизни начинают вводить её в состояние депрессии, прибавила шаг. Сумерки, сгустившиеся было, вокруг деревьев отползали, по ещё чёрной земле, куда- то в сторону, от света, внезапно зажжённых вдоль аллеи, фонарей. Парк начинал свою ночную жизнь: яркую, страстную, молодую со своими тайнами и интригами, так не похожую на его дневную жизнь.
У самого выхода из парка Вероника Павловна остановилась и оглянулась. Ярко освещённая аллея, только недавно ещё пустая, уже заполнялась людьми, гул голосов, доносящийся до неё, оживлял тишину парка, который она покидала.
- Вот так и наша жизнь: мы уходим, а нам на смену…- подумалось ей…
- Ника – прервал размышления писательницы голос Олега Николаевича – я уже волнуюсь…
Она резко обернулась на его голос и, с радостью, отложив свои философские мысли на потом, поспешила   навстречу генералу.
После кафе, они, решив прогуляться перед сном, пошли пешком через парк, но на этот раз, никаких грустных мыслей, в голове писательницы уже не возникало. Возможно от того, что она была не одна.
- Смотри сколько людей – начала разговор Вероника Павловна, едва они ступила на аллею. - Когда я шла к тебе, ещё никого не было.
- Ну, что ты хочешь? Молодёжь – вздохнув, как-то совсем по - стариковски, ответил Олег Николаевич.
- Мы им, наверное, кажемся ужасно старыми.
- Только не ты – улыбнувшись, отвечал генерал. - Я не скажу, что они могут принять нас за отца с дочерью, но …- тут он немного задумался и продолжил – они, наверное, принимают меня за старого волокиту
- Волокиту – повторила Вероника Павловна - да, они слова такого не знают. А почему ты мне не рассказываешь о твоём разговоре с нотариусом?
- Просто, мы же условились за едой не говорить ни о чём серьёзном, вот я и не стал.
- Так, что, не получилось поговорить?
- Почему же не получилось? Очень даже получилось, но, как я и предполагал, слетать придётся. Хочешь со мной?
- Нет, не хочу.
- Боишься из-за болезни?
- Нет, для меня это слишком больно. А ты, если полетишь, можешь на могилу к бабушке моей зайти… Хотя что там от её могилы осталось?
- Давай, ты выберешь памятник, а я как прилечу, то сразу закажу.
Вероника Павловна, взяла генерала под руку и прижалась к нему.
- Ты не представляешь, какой камень с моей души ты снимешь. Я ведь так и не решилась, за всю жизнь, туда приехать. Вот такая я трусиха.
- А Гена, что же?
- Он нас с Олей одних никогда не оставлял. А я его не просила. Стыдно было. Он и так меня спас…
- Ты любила его? Извини, я, наверное, не должен задавать такие вопросы…
- Любила, а как можно не любить своего спасителя? Он же мне, в одночасье, всем стал: и отцом, и другом, и мужем, и отцом моего ребёнка…
- Понятно…
- Да, кем бы я без него была бы? Если бы не он, я бы и писать никогда бы не начала…
- Прости, я не должен был говорить с тобой о Гене.
- Не извиняйся передо мной и говори со мной обо всём, не знаю, поймёшь ли ты меня, но я сто лет ни с кем не разговаривала так, как с тобой.
- Это как?
- Просто. Не подбирая правильные слова, не боясь взболтнуть лишнее, избегая острых тем…  Я, раньше не замечала, как меня тяготит такое общение, а сейчас чувствую, что устала от всего этого. Мне хочется говорить, как в детстве обо всём и много, не задумываясь, что обо мне скажут после. Но разве это возможно в нашем мире? Мы все боимся оказаться смешными, непонятными или непонятыми. Ни с кем, после Виктора, я не могла быть собой, пока не появился ты. С тобой я ничего не боюсь и мне спокойно.
Они остановились, почти у выхода из парка.
- У меня такое ощущение, что я знал тебя всю жизнь. - Сказал генерал, глядя ей в глаза – То есть, я не хочу сказать, что не любил свою жену, но теперь мне стало казаться, что вся моя жизнь была репетицией перед встречей с тобой.
- Как ты красиво это сказал – ответила Вероника Павловна, закрывая глаза. - Вот и у меня такое ощущение.
Она обвила руками его шею и поцеловала.
  Вскоре Олег Николаевич улетел, по её делам в город N.Проводив его, Вероника Павловна, совершенно опустошённая, вернулась домой и, сбросив в коридоре пальто и сапожки, тяжело плюхнулась на диван. Последнее время она стала быстрее уставать, но, старалась даже мысленно не связывать это своё состояние с болезнью, привычно относя его к возрасту. Дом встретил её мрачным беззвучием одиночества. Она впервые ощутила всю пустоту своего жилища, после отъезда генерала. Необъяснимая тревога сменилась чувством неприкаянности, а вскоре и тоски.
- Я скучаю по нему – подумала Вероника Павловна и улыбнулась горькой, едва заметной улыбкой. – Он только уехал, а я уже скучаю.
Всё ещё улыбаясь своим мыслям, она обхватила руками и прижала к себе маленькую диванную подушечку, всё ещё пахнущую одеколоном Олега Николаевича и прикрыв глаза, горько вздохнула. Уголки губ её задрожали, тонкие струйки слёз, побежали по щекам и закапали с подбородка на блузку, но она не обращала на них никакого внимания. Ей хотелось не плакать. Нет, ей хотелось рыдать, выть на луну, высоко подняв голову к небу, с одним единственным вопросом:
- Почему так поздно?
Прожитая ею жизнь, которой многие могли бы позавидовать, отныне казалась ей пустой и никчёмной. Только теперь, так близко узнав Олега Николаевича, она поняла, что никогда никого не любила, кроме него. Даже её сумасшедшая страсть к Виктору в юности, в настоящее время виделась ей, как болезненная одержимость и не более.
- Господи – думала плача, Вероника Павловна – как же умирать не хочется так рано. Обидно, да, ужасно обидно.
Вдруг, перед закрытыми глазами писательницы, возник образ бабушки в неизменном тёмном платье ниже колен, и непокрытой головой с забранными в косу седыми волосами.
- Эх, - тяжело вздохнула бабушка и укоризненно посмотрела на Веронику Павловну – как же тебе не совестно, Ника. Ты - то пожила так, что дай Бог каждому. Тяжелее ручки шариковой ничего в руках не держала, а Виктору через что из-за тебя пройти пришлось? А жена его с сыном на руках вдовой осталась, не по твоей милости? Столько судеб поломала, а теперь слёзы льёшь? Об этом тебе думать надо, а не жалеть себя. Как перед Богом предстанешь, чем оправдаешься?
Сказав это, бабушка вновь тяжело вздохнула и, раздосадовано махнув, рукой отвернулась от неё, очевидно собираясь уходить в молочно- белое облако, сгущающееся у неё за спиной, но в это время до слуха Вероники Павловны, донеслась мелодия звонка её мобильника, и видение мгновенно исчезло. Она открыла глаза и растеряно посмотрела вокруг себя, словно определяя в какой реальности, она находится и, в это время, мобильник позвонил снова. Это был «дядя Вова».
- Алло – отозвалась писательница
- Добрый день, Вероника Павловна – неуверенно и, немного смущённо, начал разговор Владимир Сергеевич – я вас, наверное, отрываю… Но я всё ждал, что вы позвоните…
Вероника Павловна растерялась и, даже некоторое время не могла найти, что ответить и он, почувствовав её замешательство, продолжил совсем уже грустным голосом:
- Простите, что помешал, вы, наверное, передумали насчёт персонажа…
- Нет, нет – спохватилась Вероника Павловна – у меня тут были некоторые проблемы со здоровьем…
- Если вам нужно, то у меня есть много знакомых докторов хороших и даже профессор медицины… Вам по какой части специалист нужен?
- Спасибо большое, Владимир Сергеевич, за участие, но мне никакой специалист не нужен, у меня был грипп. Знаете, как это бывает с утра, вроде всё нормально, а к вечеру температура, насморк и весь остальной набор.
- Понятно – повеселевшим голосом отозвался собеседник. – А сейчас как вы себя чувствуете?
- Уже вполне сносно, благодарю.  Даже, на улицу, по необходимости, выхожу – бессовестно продолжала врать писательница.
- А я хотел предложить вам встретиться, сегодня. Как вы на это смотрите?
- Положительно. Можем, по парку прогуляться, белок покормить.
- Я боюсь, что ещё прохладно, а вы только после болезни, к тому же для белок, наверное, поздновато будет…
- Да, вы абсолютно правы. Переохлаждаться мне сейчас точно нельзя. А, что же вы тогда предложите?
- Давайте, как прошлый раз?
-  Кафе? Я – не против. Очень уютное заведение и вкусно готовят, я помню.
- Через сколько вы сможете?
-  Мне нужен час.
- Отлично – по - детски не сдержанно, воскликнул «дядя Вова» но, совладав с эмоциями, добавил: я буду ждать вас на том же месте, через час.
Попрощавшись с ним, Вероника Павловна подошла к зеркалу и критически взглянула на себя. От недавних слёз глаза её были ещё немного красны, а веки слегка припухли.
- Это очень удачно – подумала писательница, оттягивая нижние веки и обнажая покрасневшие белки глаз – очень похоже на остаточные проявления гриппа. Надеюсь, что это покраснение не пройдёт до нашего свидания?
Вероника Павловна, вышла в коридор и надела, небрежно оставленные в нём не так давно, пальто и сапожки. Затем, выйдя из квартиры, она быстро спустилась по широкой лестнице во двор, где стояла её машина, но стоило писательнице сесть за руль, как её мобильник снова зазвонил. На этот раз это был Олег Николаевич:
- Никочка, привет, я уже на месте. Как ты?
- Ну, слава Богу. А то я уже извелась. Ещё б немного и сама бы уже тебе звонила. Как долетел? Где устроился? Ка тебе город? Ты уже где ни - будь побывал?
- Ника, подожди. Я ещё нигде не был. Тут уже поздний вечер и я только заселился в номер. Долетел нормально, без приключений. Завтра, с утра приступлю к осуществлению наших планов. Ты то как?
- Нормально, за меня не беспокойся. Сейчас я иду на встречу с «дядей Вовой».
- Зачем это? Мы ж так не договаривались -  в голосе генерала Вероника Павловна расслышала нотки ревности.
- Я знаю, но он позвонил, попросил о встрече…
 -  И ты, конечно, согласилась – совсем упавшим голосом заключил генерал.
- Олег, ты мне веришь?
Она сделала паузу, но генерал не ответил.
 -  Я люблю только тебя и никто, кроме тебя мне не нужен. Моя единственная цель – это исправить то, что ещё можно исправить. Ты же всё знаешь обо мне.
- Прости меня, Ника. Сам не знаю, что на меня нашло.
- Я знаю – ревность. - сказала она игриво
- Веришь, никогда никого не ревновал. Даже жену.
- Верю. Но мне было приятно.
- А о чём ты с ним будешь говорить?
- Ещё не знаю. Посмотрю, что он мне скажет. Я ведь ему рассказала, что пишу роман и хочу использовать его, в качестве прототипа моего героя. Может он, что-то вспомнил?
- Удачи тебе, но смотри, не влюби его в себя.
-Ни за что. Второй раз я этого не допущу! Спокойной ночи тебе и сладких сновидений.
- Спасибо, буду ложиться, а то на завтра у меня насыщенная программа. Я уже будильник на шесть поставил.
Они попрощались и она, развеяв свою тоску разговором с Олегом Николаевичем, отправилась на встречу с Владимиром Сергеевичем.

Глава 41
Ещё издали, она заметила одинокую фигуру Владимира Сергеевича, стоящую почти неподвижно в желтоватом луче фонарного света. Он поджидал её на том же месте, где и прошлый раз. Только теперь на нём была надета лёгкая пуховая куртка, наглухо застёгнутая под горло. Подъехав поближе, Вероника Павловна заметила в его руке розу на высокой ножке, которую он неловко прижимал к груди. Разгулявшийся к вечеру ветер, безжалостно трепал волосы мужчины, которые он вынужден был всё время поправлять свободной рукой, выдавая тем самым своё волнение. Она легко выпорхнула из машины и, обворожительно улыбнувшись, протянула ему руку:
- Добрый вечер! Это мне? – притворно удивляясь, спросила писательница, в ответ на протянутую ей, Владимиром Сергеевичем, розу.
- Добрый вечер! Вам! – пряча глаза от смущения, отвечал он. - Не знал, какие вы цветы любите… а розы, вроде всем нравятся…
- Спасибо большое, она, потрясающа! - понюхав цветок, восхитилась Вероника Павловна.
- А всё-таки, какие вы цветы любите? –  спросил её спутник.
- Я? Вы, наверное, удивитесь, но я люблю ромашки.
- Почему я должен удивиться? Я тоже люблю ромашки.
Услышав эти слова, она приостановилась и мельком взглянула в его лицо. На мгновение ей показалось, что глаза его стали такими же, как в далёкой молодости, синими и глубокими, как омут.
- Что, теперь я вас удивил? - приметив её замешательство, спросил он.
- С чего вы взяли? Вы же ничего такого удивительного не сказали, пока – недоумённо пожав плечами, отвечала Вероника Павловна, немного разочарованная тем, что бездонная синева его глаз, куда - то исчезла.
-Я подумал, вы удивлены, что мужчина любит цветы и, тем более, ромашки.
- Нет, меня это вовсе не удивляет. Когда то, когда я была совсем девчонкой, меня очень любил один молодой человек. Он всегда дарил мне только ромашки, потому, что сам их любил. Они росли во дворе дома его родителей, и он рвал их для меня.
- А вы? Вы тоже его любили?
-  Во всяком случае я так думала... в то время …
- Теперь вы, видимо, думаете иначе?
- Да,иначе. Простите, но я не хотела бы говорить об этом. Слишком давняя и болезненная для меня история. К тому же мы уже, почти пришли.
Владимир Сергеевич, немного обогнал её и открыл стеклянную дверь кафе, пропуская свою спутницу вперёд. Они сели за тот же столик, что и в прошлый раз, но на этот раз, кафе не было пустым. Не успели они раздеться, как к ним подошла улыбающаяся официантка средних лет в светлой блузке и синей юбке до колен:
- Добрый вечер! Ознакомитесь с меню или вы готовы сделать заказ сразу?
Вероника Павловна, хитро посмотрела на своего визави и, неожиданно спросила:
- Ну, что пельмени?
Владимир Сергеевич, смущенно согласился, робко кивнув в ответ.
- Девушка, примите сразу заказ, пожалуйста -  бодрым голосом, начала писательница – пельмени со сметаной
- Перец, уксус?
Вероника Павловна вопросительно посмотрела на Владимира Сергеевича
- Только перец – добавил он, отвечая на её взгляд.
- А, сок у вас есть?
- Есть. Персиковый с мякотью, яблочный, апельсиновый, ананасовый, томатный и берёзовый.
- Я буду берёзовый – всё так же бодро продолжала заказ дама – а ты? – Обратилась она к своему спутнику.
- А мне томатный…
Ещё что- то? - улыбнулась девушка.
-Да, поставьте, пожалуйста, розу в воду – попросил Владимир Сергеевич и протянул цветок официантке:
- А потом мы закажем у вас чай и кофе с пирожными.
Когда официантка ушла, он глубоко вздохнул и обратился к Веронике Павловне:
- Знаете, когда вы рассказывали про вашего жениха… Как он вам ромашки рвал… Я это так живо себе представил… Точно это было со мной… Даже домик родителей вашего жениха, на минуту, увидел… Красивый такой, с мезонином …
Вероника Павловна, испугавшись, внезапно пробудившейся памяти «дяди Вовы», не сразу нашлась, но, совладав с собственным волнением и взяв себя в руки, ответила, как можно беззаботнее:
- Это не удивительно. Я же писательница. Я должна уметь писать так, чтобы читатель мог увидеть всё то, о чём я хочу рассказать. А как можно красиво писать, не умея красиво говорить?
Этот ответ расслабил и обрадовал её спутника:
- Да, вы правы. А я уже испугался…
- Чего?
- Знаете, когда живёшь без прошлого, то хватаешься за любые воспоминания, даже за ложные.
- Что значит ложные?
- Врач, нашей больницы, который говорил, что у меня блок стоит, сказал тогда, что, мол, скажи спасибо, что тот, кто тебе этот блок поставил, не внушил тебе ложные воспоминания.
- Чужие, что ли?
- Может и чужие, а может вообще выдуманные…
- А вы не думали, что лучше хоть такие воспоминания, чем ни каких?
- Думал. Ну, что бы мне внушили? Наверняка, что родители умерли, семья тоже… а так, хоть надежда есть…Хотя, говоря честно нет никакой надежды. Это доктор мой так говорил: хоть надежда есть.
- Знаете, у меня такое чувство, что у вас скоро всё наладится…
Он взглянул на неё с удивлением, но вдруг взгляд его переменился и сделался решительным и смелым:
- А знаете, Вероника Павловна, с тех пор, как я вас встретил в первый раз, у меня тоже возникло такое чувство, что всё скоро наладится. Сам не знаю почему, и, что именно должно наладиться, но это чувство не покидает меня.
- Наверное, это потому, что я приношу удачу.
- Потому, что я вам верю. Сказав это, он посмотрел на неё широко распахнутыми синими омутами, в которых она уже тонула, когда – то. Но теперь, во взгляде его уже не было того магнетизма, которого она так ждала со дня их первой встречи. Со дна этих омутов на неё смотрело отчаянье человеческой души. Ей стало не по себе и, мысленно она проклинала себя, что пошла на эту встречу. Вероника Павловна торопливо отвела взгляд и поспешила сменить тему разговора:
- Знаете, как я стала писательницей?
- Нет, конечно.
- А вам интересно?
- Мне о вас всё интересно, Вероника Павловна.
Дело было так: перед тем, как стать писательницей, я сочиняла для дочки сказки. И самая первая и любимая нами обеими сказка была про «Пуговчонка».
- Пуговчонок – это, что же такое?
- О, это целая история. Рассказать?
- Конечно. – Оживился Владимир Сергеевич
- У одной пожилой дамы была старая швейная машинка с большой деревянной тумбой, в которой в жестяных коробках из-под конфет и печенья хранились пуговицы, крючки, нитки, иголки и всё, что необходимо было этой пожилой даме для шитья. Но никто на свете не знал, что в то время, когда дама не занималась шитьём, все обитатели коробок просыпались и жили своей обычной жизнью, ничем, практически не отличающейся от жизни людей. Так, в синей со звёздами жестяной коробке из-под конфет, с потёртой от времени крышкой жила семья «Пуговчат» …
Она остановилась и спросила:
- Вам, наверное, скучно? Просто…
- Скучно? Я заслушался! Вы, точно, читаете, а не рассказываете! Если вы пишите свои романы так же, как сказки, то я завтра же пойду в книжный и скуплю всё, что вы написали! Продолжайте, прошу вас!
- Я не буду утомлять вас всей сказкой. В этой семье был самый младший «Пуговчонок», - это была маленькая зелёная пуговка с четырьмя дырочками. Цвет ему достался от мамы, а количество дырочек – от папы. Так вот этот самый «Пуговчонок» попадал во всякие передряги, но всегда ему везло, потому, что он был очень добрый, честный, всем помогал и, его все любили. Моя дочка, когда была маленькая, говорила, что я – это «Пуговчонок», потому, что, когда я рядом у неё всё получается и она ничего не боится.
- А сейчас?
- Сейчас она выросла. Теперь её время быть» Пуговчонком»
- Вы тоже выросли и стали настоящей писательницей…
Увлечённые разговором, они не заметили, как официантка с большим подносом подошла к их столику и торжественно объявила:
- Ваш заказ!
Разговор в кафе, хоть и казался лёгким и непринуждённым, но безнадёжно не клеился. Им обоим хотелось казаться весёлыми и беззаботными, но у обоих это получалось плохо. Возможно потому, что они боялись сказать или сделать, что-то не то или не так и именно это обстоятельство давило на них и держало в тесных рамках, не давая расслабиться. Когда же они оказались на тёмной улице, тускло освещённой желтыми фонарями, утонувшими в густом искрящемся тумане, блестящей и таинственно манящей своей непредсказуемостью, рамки, сковывающие их свободу, внезапно исчезли, и они почувствовали долгожданное облегчение.
Первым заговорил Владимир Сергеевич:
- Вы мне совсем ничего не рассказали о вашем новом романе…
- А, что вас интересует?
- О чём он будет? О любви, наверное.
 - Почему вы так подумали?
- Я не хотел вас обидеть…- начал было оправдываться спутник писательницы, но она его прервала:
- Вы меня ничем не обидели! Мне, просто интересно: почему вы так подумали?
- Признаюсь: читаю я мало. В основном, когда дежурю, да и литература, должен вам доложить, так себе…
- Понятно, наверное, бульварное чтиво.
- Наверное. Как раз для моей памяти - на один раз.
- Это как?
- Прочёл и забыл. А хотелось бы что-то такое прочесть, что б потом долго мыслями возвращаться.
- Но вы не ответили на мой вопрос – улыбнувшись, настаивала Вероника Павловна.
- А о чём ещё может писать женщина, как не о любви? Ведь, если так подумать, то женщина создана для неё.
- Ого, не боитесь, что, послушав ваши рассуждения, молоденькие девушки будут мечтать о том, что б стать жрицами любви? И прощай: семья, дети!
Владимир Сергеевич насупился и обижено пробурчал:
- Я вообще не об этом. Разве это любовь?
- А, что для вас любовь?
Он ненадолго задумался и, растеряно улыбнувшись ответил:
- Наверное, то, что способно вернуть память.
Его ответ потряс Веронику Павловну до глубины души. Она обернулась к чуть отставшему от неё, Владимиру Сергеевичу:
- Мой роман будет о жизни, а значит, в нём будет всё и любовь, и предательство, и…
Внезапно у неё перехватило дыхание и она, прервав свою речь закашлялась. Владимир Сергеевич, не на шутку испугавшись, подхватил её:
- Что с вами? Вам плохо?
- Нет, нет, - успокоив кашель, слабым голосом проговорила Вероника Павловна. - Мне уже лучше.
- Я так не думаю – недоверчиво отвечал Владимир Сергеевич, крепко сжимая хрупкую фигурку писательницы в своих руках.
- Спасибо вам большое, но со мною и в правду уже всё в порядке – настаивала дама, освобождаясь из объятий своего спутника. Когда ей это удалось, они продолжили свой путь к машине.
- А мой герой будет положительным или отрицательным? - вновь обратился к ней Владимир Сергеевич.
- А вы положительный или отрицательный?
Владимир Сергеевич, шутя, почесал затылок и, разведя руками ответил:
- А кто его знает? Каждый человек в своих глазах положительный…
- А в романе вы будете настоящим, вернее не только положительным…
- Что предателем меня сделаете или Дон Жуаном каким ни будь?
- Вот закончу свою работу, и вы всё узнаете, а пока ничего рассказать не могу. Сама многого не знаю.
Они подошли к её машине.
- Вероника Павловна, - обратился к ней Владимир Сергеевич – не хочу вам надоедать, но можно встретиться с вами, вроде, как по традиции, летом.
- Это по какой такой традиции - удивилась писательница.
- Мы встретились с вами впервые зимой, теперь вот – весной и я хотел вас просить об одной встречи в каждое время года.
- Какой вы романтик – вздохнув, ответила Вероника Павловна, - я не прочь, но это невозможно.
- Могу я узнать причину? –  спросил Владимир Сергеевич, на глазах превратившийся в «Дядю Вову»
- Летом, возможно, меня уже не будет – выпалив это, Вероника Павловна испугалась сказанного ею самой и поспешила исправиться – В смысле, здесь не будет. Я должна буду уехать.
- Куда, если не секрет?
- Ещё не знаю. Мне должны приглашение прислать в конце этого месяца. Может, как в прошлом году в Берлин или, как в позапрошлом -  в Прагу…
- И вы уедете надолго – грустно заключил помрачневший мужчина. Вдруг он, не дожидаясь её реакции, поднял голову и посмотрел ей прямо в лицо. Глаза его, при этом, оживились, вновь превратившись в бездонную синь:
- Зачем вы так со мной? Сказали бы прямо… а то «уезжаю». Думаете, я не понимаю ни чего. Я не буду больше вас беспокоить…
Он еще, что-то говорил, но она уже ничего не слышала, единственное, что ей сейчас было важно – это его глаза.
- Прощайте – донеслось до её слуха, из какой-то другой реальности, синие омуты исчезли, а перед её глазами возникла мокрая улица с жёлтыми фонарями и удаляющаяся фигура «дяди Вовы». Она хотела окликнуть его, но внезапно почувствовала острую боль от укола, в пальце. Разжав ладонь, сжимающую ножку подаренной Владимиром Сергеевичем розы, Вероника Павловна увидела маленькую капельку крови, на её глазах превращающуюся в алый ручеёк.
 Олеся окончила главу и посмотрела на маму.
- Так значит, судя по роману, Михаэль – сын «дяди Вовы» и ничего об этом не знает.
Девушка, села поглубже, подобрав под себя ноги.
- Интересно, мама хотела, чтобы я об этом ему рассказала? Ну, допустим я узнаю, кто такой этот» дядя Вова» и где его можно найти, но Михаэлю зачем об этом знать? Он уже вырос, на кой чёрт, ему такой проблемный отец? К тому же, если семейка воссоединится и станет известно, что я дочь Александры Герц, то это только всё усложнит в наших с Михаэлем отношениях. Вряд ли папочка с мамочкой мне обрадуются, особенно, после того, как Таня исчезнет из его жизни. Нет- твёрдо решила девушка – Михаэль ничего не узнает о существовании дяди Вовы. Приняв окончательное решение, она расправила лист и продолжила чтение.