Карантинный опыт Пушкина и... подражания поэту

Дух великого поэта живет не только в его произведениях, но и в творчестве его подражателей. Эпидемия коронавируса вызвала волну мифотворчества, в том числе и на просторах интернета. Там уже появились стихи, приписываемые А. С. Пушкину, написанные им якобы в Болдино во время эпидемии холеры. Вот так начинается одно из них:

Мой друг, пора на хутора!
Там средь унылой, серой хери
Нет преопаснейших бактерий
Для нашего с тобой нутра...

К Пушкину часто прибегали мистификаторы и раньше. Ещё в 1832 году в статье «Несколько слов о Пушкине» Н. В. Гоголь выступил с опровержением авторства нескольких стихотворений, приписывавшихся поэту: «Под именем Пушкина рассеивалось множество самых нелепых стихов. Это обыкновенная участь таланта, пользующегося сильной известностью".

В Рукописном отделе Пушкинского Дома хранятся пять списков «Лекарст­ва от холеры» под именем А. Пушкина, отличающиеся друг от друга лишь ста­ринными мерами аптекарских весов. Вот как вы­глядит текст одного из вариантов этого стихотворения, которое представляет собой очень интересный исторический источник, и не только потому, что его приписывали Пушкину. В нём мы можем увидеть действительно всеобъемлю­щий рецепт того, как можно побороть даже страшную болезнь, если соеди­нить в одном эликсире и противопоставить ей рассудок, доброту, веру, тер­пение, совесть, мудрость и молитву:

Возьми разсудка восемь гранов.
Пять лотов сердца доброты.
Шесть драхм сердечных минералов,
И стольких мыслей простоты.

Толки всё это камнем веры.
Прибавь терпения без меры,
Сквозь сито совести просей,
И в чашу мудрости глубоку

Сто унций умственного соку
На специи сии налей,
Покрой игрой воображенья,
Молитвой тёплою согрей.

Тогда ты в этом эликсире
Найдёшь всё то, что нужно в мире
С блаженством лестным для людей,
Садись пред зеркалом природы,

Сочти лета свои и годы
И понемножку капли пей.

А. Пушкин

Как утверждает исследователь-пушкинист А. В. Дубровский, специ­ально занимавшейся этой темой, некий аноним в условиях обострения холеры, охватившей Петербург, специально поставил подпись широко известного «национального» поэта под своим стихотворением, чтобы сделать «этот текст популярным в народе».

О размахе страшной эпидемии, прокатившейся по России, свидетельствуют громкие имена её жертв даже среди самых высших слоёв общества: несостоявшийся император Константин Павлович, знаменитый аристократ Н. Б. Юсупов, бывший московский гене­рал-губернатор Ю. В. Долгоруков и бывший министр внутренних дел В. С. Ланской, генерал-фельдмаршал И. И. Дибич, командовавший тогда действующей армией. Кроме того, умерли живописец Александр Иванов, ба­лерина Авдотья Истомина, художник-декоратор Пьетро Гонзаго, архитектор Карл Росси, пианистка Мария Шимановская, герои Отечественной войны 1812 года Александр Ланжерон и Василий Костенецкий, мореплаватели Василий Головнин и Гаврила Сарычев. По официаль­ным данным министерства внутренних дел, из 466 457 заболевших холерой в целом в России умерло 197 069 человек, а в Москве погибло 4 846 человек...

"Генерал-губернатору Москвы князю Д. В. Голицыну удалось привлечь бо­гатых горожан к опеке заболевших и организации для них около 20 больниц. Они располагались в самых разных зданиях и даже в знаменитом Доме Паш­кова. «Купцы давали даром всё, что нужно для больниц: одеяла, бельё и тёп­лую одежду, которую оставляли выздоравливавшим. (О ком из нынешних олигархов можно было бы сказать то же самое в период коронавирусной пандемии? Их состояния в этот период только увеличились.).

Университет не отстал. Весь медицинский факультет, студенты и лекаря on masse привели себя в распоряжение холерного комитета; их разослали по больницам, и они оста­вались там безвыходно до конца заразы. Три или четыре месяца эта чудная молодёжь прожила в больницах ординаторами, фельдшерами, сиделками, письмоводителями, и всё это без всякого вознаграждения, и притом в то вре­мя, когда так преувеличенно боялись заразы», – писал А. И. Герцен. (Очень похоже на массовый героизм наших медиков).

Заметную роль в условиях московской эпидемии (когда не было лекарства от смертельной болезни) сыг­рал император Николай I, который своим указом ввёл карантин в Москве: «Государь... к скорейшему прекращению заразительной болезни холеры в Москве соизволил признать нужным, чтоб сия столица с 1-го октяб­ря на некоторое время была оцеплена и никто из оной выпускаем, а равно и впускаем в оную не был, кроме следующих с жизненными и другими при­пасами». Прибыв в Москву 29 сентября, государь оставался там до 7 октяб­ря, чем предотвратил распространение в городе паники и хаоса.

Вязем­ский в своей «Старой записной книжке» писал: «На низших общественных ступенях хо­лера не столько страха внушала, сколько недоверчивости. Простолюдин, ве­рующий в благость Божию, не примиряется с действительностью естествен­ных бедствий: он приписывает их злобе людской или каким-нибудь тайным видам начальства. Думали же в народе, что холера есть докторское или поль­ское напущение».

Перед отъездом в Болдино по делам Пушкин (где он застрянет из-за выставленных вскоре санитарных кордонов), по свидетельству родственника, высказался так: "Знаете ли, что даже и медики не скоро поймут холеру. Тут всё лекарство один courage, courage, и больше ничего”... Пушкинское магическое слово courage (храб­рость, бесстрашие. – фр.) спасло многих от холеры».

Последние исследования медиков и психологов доказывают, что психи­ческое состояние человека, его готовность к противодействию опасности, оп­тимистический настрой серьёзно влияют на иммунитет человека, на его восприимчивость к инфекциям и болезням. Получается, что Пушкин ещё 190 лет назад подсознательно понимал важность «куража и бесстрашия» в борьбе с холерой, которые, конечно, не должны были противоречить элементарным правилам гигиены и правильного поведения в повседневной жизни. (Думаю, что и сегодня «лекарство куража» действует в условиях коронавируса, и это особенно касается сотен медиков, ежедневно сталкивающихся с больными!).

В 1831 году Пушкин продолжал внимательно следить за рас­пространением в стране холеры, становясь постепенно знатоком этой темы, в том числе и в экономическом аспекте. Так, он занёс в свою записную книж­ку: "В прошлом году карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний». В другом месте Пушкин писал уже скорее как социолог и историк: «Народ ропщет, не пони­мая строгой необходимости карантинов и предпочитая зло неизвестной заразы непривычному своему стеснению быта». (Какие знакомые параллели!).

В письме к приятелю Петру Плетнёву он писал: «…Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. <...> …не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы…»

Тем не менее в письме к Наталье Гончаровой Пушкин предостерегал: "Добровольно подвергать себя опасности заразы было бы непростительно. Я знаю, что всегда преувеличивают картину опустошений и число жертв; одна молодая женщина из Константинополя говорила мне когда-то, что от чумы умирает только простонародье, - всё это прекрасно, но всё же порядочные люди тоже должны принимать меры предосторожности, так как именно это спасает их, а не их изящество и хороший тон».

В публикации использованы выдержки из статьи Сергея ДМИТРИЕВА, кандидата исторических наук, "Пушкин и болдинский карантин", «Наш современник», № 6, 2020.