11. Журнал 6 Сборник 11. Новые истории о Судьбе

11. ЖУРНАЛ №6. СБОРНИК № 11.  «НОВЫЕ «ИСТОРИИ о ЖИЗНЕННОМ ПУТИ, ДОРОГЕ и ОБ ИЗМЕНЕНИИ В СУДЬБЕ».

Уважаемые коллеги, в соответствии с п.10 Регламента проведения Конкурса-11  http://proza.ru/2021/05/15/528, начинает формироваться СБОРНИК №11.

В этом Сборнике  свои «Истории о судьбе» смогут представить:

- Авторы, не принимавшие участия в Конкурсе-11;
- Авторы, принимавшие участие в Конкурсе-11, но решившие ознакомить широкую аудиторию с историями, не вошедшими в Сборники №№ 1-10 http://proza.ru/2021/07/02/268;
- В Сборник принимаются также произведения в стихотворной форме, связанные с Темой Конкурса-11.

Для произведений, предлагаемых в этот СБОРНИК, нет никаких ограничений (в т.числе по размеру), кроме соответствия Теме. Также нет ограничений по количеству историй, предлагаемых каждым Автором.   

При желании принять участие в Сборнике, перешлите ссылку в виде рецензии на этот материал.

Читатель ждёт  ваших историй!!!

*****

СОДЕРЖАНИЕ

№ позиции/Автор/Ссылка

1. Олег Михайлишин  http://proza.ru/2019/01/05/474
2. Ваша Лена  http://proza.ru/2020/11/12/1021
3. Игорь Тычинин  http://proza.ru/2021/06/04/232 
4.1 Анатолий Комаристов http://proza.ru/2013/12/07/966
4.2 Анатолий Комаристов http://proza.ru/2013/07/19/542
5. Тамара Авраменко http://proza.ru/2016/10/05/1180
6. Светлая Ночка http://proza.ru/2018/07/10/1297
7. Алекс Иванов 4  http://proza.ru/2020/11/10/1108


*****

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

№ позиции/Название произведения/
Автор/
Произведение/

1. Дорога
Олег Михайлишин

Долгая дорога стелится в пыли,
Вот уже зажгутся огоньки вдали
И еще немного, сил лишишься ты,
Упадешь в канаву у своей мечты.

Не дойдя до цели, не завершив дел,
Встанешь у березы, перейдя предел.
И обнимешь древо ты за белый ствол,
Скажешь: "Дожидалась, я к тебе пришел".

2. Ностальгия
Ваша Лена

Здравствуй, папа. Как давно мы не виделись!
Время стерло дорогие черты.
Я надеюсь, что ни зла, ни обиды нет
В том краю, где вместе - мама и ты.

Мне приснилось вдруг: капель с крыши падает,
И звенит так чисто, ласково: "Дзинь!"
А за окнами танцуют хабадники*,
А за городом поет муэдзин.

И сияют фонари в блестках инея,
И поскрипывает тихо снежок.
Но откуда-то взялась пыль хамсинная*
И трубит шофар* - по-русски "рожок".

Знаю, папа, ты ведь вряд ли одобрил бы
Этот шаг, что круто жизнь изменил.
В глубь времен ушла шпана узколобая,
Да вернуться нет ни тяги, ни сил.

Мир жесток, и мира нет под оливами,
Нет его и в том, родном, далеке.
Вырос внук, твоя и мамы кровиночка,
Только мыслит на чужом языке.

Ни поправить, ни вернуть ночь тревожную,
К близким в прошлое не купишь билет.
...На могиле чистота. Все ухожено.
Только я там не была тридцать лет.


Хабад - иудейское религиозное движение, основанное любавичским ребе.
Хамсин - сухой, жаркий ветер в странах Ближнего Востока.
Шофар - ритуальный, музыкальный инструмент, сделанный из рога животного.

3. Устали мы от поворотов
Игорь Тычинин
    
     Устали мы от поворотов,
     Особенно от разворотов.
     Шагали, вроде, по прямой
     Вдруг справа глянь, просвет иной!
     Решили жить как те другие!
     А вышло что? Мы не такие,
     У нас совсем другая стать.
     И надо снова нам искать
     Тот поворот, что приведёт
     К тому, что ищет наш народ!
     Уже давно и безуспешно.
     А двигаться то надо спешно.
     Останем, будет не догнать.
     Судьбу не надо проклинать!
     Нам бы задуматься серьёзно
     О том, что хорошо, что ложно!
     Кому страну нам доверять?
     А от кого стремглав бежать!
     Возможно, Не Судьба бал правит.
     Ей долго ль жить? Ещё обманет
     Число какое поколений?
     А Ваше то какое мненье?


4.1 Судьба офицера
Анатолий Комаристов
 
Дело было в конце 50-х или начале 60-х годов в городе Шимановск Амурской области. Однажды меня вдруг срочно вызвал к себе командир отряда подполковник Иван Владимирович Бычков. Отличный человек, прекрасный специалист, тактичный, вежливый. Все в отряде от солдата до офицера уважали его.

Таких срочных вызовов командира за время службы в отряде я практически не помнил. Приказал принести медицинские документы на старшего топографа капитана Петра А. Кроме медицинской книжки других документов на офицеров у меня  не было.

Я принес ему медицинскую книжку А., которую он внимательно прочитал от первой до последней страницы. На столе у него лежало личное дело Петра. Очевидно, он  уже успел ознакомиться с ним.

Ко мне Бычков никогда не обращался по имени, отчеству, фамилии или званию. Для него, как и для всех офицеров отряда, я был просто «доктор». Закончив чтение документов, он обратился ко мне:
- Доктор! Расскажите мне все, что Вы знаете о капитане А.

Я постарался подробно рассказать ему когда и как мы познакомились, о его семье, детях, о наших встречах и беседах с ним. Не знаю почему, но с семьёй Петра мы дружили и часто с женой бывали у них.

У него была большая библиотека, он много читал, выписывал «толстые журналы» - «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», а также ворох газет, но я никогда не слышал от него недовольных высказываний о командовании, властных структурах, политике КПСС.

Политические вопросы мы в своих беседах никогда не поднимали, потому, что оба были беспартийными. Жизнь парторганизации отряда  нас особенно не интересовала. Мы больше беседовали и спорили с ним о новых фильмах, прочитанных книгах.

…Кстати, раньше в частях, как шутили офицеры, существовала «обязаловка». Каждый офицер обязан выписать три газеты: «Правда», «Красная звезда» и ещё окружную - «Суворовский натиск». Другие газеты и журналы офицеры выписывали по желанию.Знаю, что информация о ходе подписки на газеты и журналы докладывалась в политический отдел специальных частей гарнизона, который находился в городе Белогорске.

Петр хорошо разбирался не только в литературе, но и в классической музыке. Хотя в доме у них не было даже балалайки. Помню, как однажды он услышал по радио прекрасную нежную музыку, но автора и название композиции запомнить не успел. Тогда он в тот же день написал письмо в Радиокомитет, сообщил день, время, когда передавалась музыка, и попросил сообщить ему фамилию композитора и точное название музыкального произведения.

Мы с женой шутили над ним:«Кому ты нужен со своей музыкой? Никто искать ничего не будет...» А через некоторое время он получил письмо из Москвы с ответами на все  вопросы.

Петра уважали все офицеры. Начальник штаба отряда, уходя в отпуск, оставлял его вместо себя. В архивной трудовой книжке моей жены остался автограф Петра А.

...Командир отряда открыл личное дело Петра и подал мне, отпечатанную на машинке,  подробную служебную характеристику на А. Я прочитал её.

Бычков сказал мне:
– Я написал служебную характеристику. Вы напишите медицинскую. Вот направление на госпитализацию его в  психиатрическое отделение окружного госпиталя  и освидетельствование военно-врачебной комиссией для определения годности к военной службе. Командировочное предписание и проездные документы получите в строевой части. Завтра утром первым же скорым поездом повезёте его в  Хабаровск. Соответствующие указания начальнику госпиталя медицинской службой округа уже даны. Личное дело А. завтра спецсвязью будет отправлено в госпиталь. Не бросайте его одного без присмотра, особенно на больших остановках. Все понятно? Вопросы есть?
– Никак нет, - ответил я и встал из-за стола, поняв, что беседа окончена.

Возвращаясь из штаба отряда в медпункт, я размышлял, но так и не мог понять,  с чем связана экстренная госпитализация А., да ещё и в психиатрическое отделение. Психиатрию я знал в том объеме, как нам преподавали её на кафедре психиатрии. Не более. Никаких психических отклонений я у него никогда не наблюдал.

После работы,вечером мы с женой сходили к Петру. Я сказал ему, что   следует взять с собой в госпиталь. Начальник отдела, в котором служил А., уже предупредил его о предстоящей поездке.

Жена Петра плакала, не могла понять, что произошло, почему его, абсолютно нормального офицера, надо везти в психиатрическое отделение.  Мы с женой как могли успокаивали её. Я пообещал ей заходить к ним  вечером после работы, хотя абсолютно не был уверен, что у меня будет какая-то информация.

Утром в вагоне я попросил Петра показать мне содержимое его небольшого фибрового чемоданчика. Помня о правилах перевозки больных в психиатрическое отделение, я забрал у него только опасную бритву. На его вопрос:
– А как я буду бриться? Я ответил:
– Там побреют. Не волнуйся.

Дорога от Шимановска до Хабаровска была долгая - более 800 километров. Проехали Свободный, Белогорск, Райчихинск, Биробиджан. Петр всё время лежал на полке, что-то с увлечением читал. Иногда мы общались на отвлеченные темы, как всегда спорили о новинках литературы. Никаких вопросов о болезни я ему не задавал.

На больших железнодорожных станциях гуляли с ним вдоль вагонов. На перроне станции Хабаровск нас встретила врач на санитарной машине. Очевидно, вся информация о нашем перемещении имелась в окружном госпитале.

В приемном отделении с Петром побеседовал  начальник психиатрического отделения госпиталя кандидат медицинских наук подполковник Н.Е.Бачериков. Долго изучал все документы, а затем, вздохнув, произнес, обращаясь к дежурной медсестре:
– Оформляйте…

Мне Бачериков задал всего несколько малозначащих вопросов: как пациент спал в пути, не высказывал ли суицидальных мыслей, связной ли была речь, как он кушал, с кем общался в вагоне, кроме меня.

Мы попрощались с А., он передал привет жене и детям, а я вышел из отделения и пошел пешком по улице Серышева на вокзал.

Прошел, примерно, месяц или больше и командир отряда снова  вызвал меня. В кабинете у него сидел заместитель по политической части подполковник Галкин и майор Глебов - начальник отдела, в котором служил Петр. Бычков достал из стола конверт, вынул из него бумагу и молча, подал её мне.

Это было свидетельство о болезни, согласно которому А. по заболеванию «Психопатия с неустойчивой компенсацией» был признан военно-врачебной комиссией 301 окружного военного госпиталя не годным к военной службе в мирное время.

Когда я прочитал весь документ Бычков, обращаясь ко мне, сказал:
– Я знаю, доктор, что Вы, конечно, читали опубликованный в газете «Правда» рассказ М.Шолохова «Судьба человека».
Я ответил утвердительно.
– А критические, вернее хвалебные или отрицательные отзывы на этот рассказ читали?
– Читал, но не все, - честно признался я.

...Я знал, что во всех центральных газетах и солидных журналах после появления рассказа были только восторженные, хвалебные отзывы. Рассказ «Судьба человека» впервые был опубликован в газете «Правда» в конце 1956 года. «Как степной цветок, живым пятном» встаёт среди произведений М.А.Шолохова рассказ «Судьба человека».(Так писали в центральных газетах!). Ни одной критической рецензии я не читал.

– Так вот, слушайте. А., прочитав в газете рассказ «Судьба человека», написал на него огромную, крайне отрицательную рецензию, в которой разнес в пух и прах великого писателя, и отправил её в редакцию газеты  «Правда». Вскоре начальнику Топографического управления округа из редакции газеты  пришло очень «серьёзноё» письмо, на основании которого начальник Управления приказал  направить А. на военно-врачебную комиссию для решения вопроса о его годности к военной службе в армии. Результат перед Вами.

Мои познания в психиатрии и неврологии в то время были на уровне студента. Какой существовал порядок опротестования постановления военно-врачебной комиссии, установленного диагноза, я тогда просто не знал. На кафедре психиатрии нас в такие тонкости не посвящали. На Высшие Академические Курсы по неврологии при Военно-медицинской академии им С.М.Кирова  я был направлен гораздо позже этого случая.

Почти все офицеры отряда, узнав о том, что А. увольняют из армии по болезни, возмущались, но изменить никто ничего не мог. А я тогда, к сожалению,и понятия не  имел, что имею право с командиром отряда обратиться с просьбой о пересмотре диагноза заболевания и постановления ВВК в Центральную военно-врачебную комиссию Министерства обороны в Москву. Но этому нас на Военно-медицинском факультете в Харькове не учили.

Да и вряд ли командир отряда решился бы опротестовывать постановление ВВК. Я просил у А. копию или черновик его рецензии на рассказ Шолохова. Мне хотелось прочитать её, но на мою просьбу он ответил примерно так:« У меня ничего не осталось... Я понял одно - нельзя критиковать великих. Себе дороже обойдется».

…Страшно вспоминать, но было время, когда с инакомыслящими расправлялись руками психиатров… Петр был уволен из армии по болезни и уехал к родителям  на родину в Пензенскую или Саратовскую область. Перед отъездом смеялся:
- Я нигде не пропаду. Работа есть везде.
Провожали их семью тепло, очень многие офицеры отряда и члены их семей, а не только сотрудники отдела, в котором он служил.

Как сложилась его судьба после увольнения я, к сожалению, не знаю. Адрес свой он при отъезде никому, даже мне, не оставил.

4.2 Судьба играет человеком
Анатолий Комаристов

«По разным оценкам, сегодня в России от 1,5 до 4,2 миллиона бездомных, что составляет около трех процентов россиян».
                Елена Ханян (из статьи в интернете)
 
               
Впервые я увидел его в конце февраля в небольшом скверике около вокзала  железнодорожной станции Крюково. Он сидел на лавочке напротив братской могилы и скромного памятника красноармейцам и командирам, погибшим 6 декабря 1941 года в тяжелых боях на подступах к Москве.
 
Я ждал автобус, чтобы уехать в  свой посёлок. Пассажиры топтались на остановке.  Дул пронизывающий холодный ветер и, чтобы как-то согреться, я ходил по плохо очищенной от снега дорожке, ведущей к вокзалу.
 
Когда проходил мимо лавочки, обратил внимание, что сидящий на ней человек буквально весь дрожит от холода. Одет в старенькое зимнее пальто, явно не его размера, что было заметно по коротким рукавам. На голове - видавшая виды меховая шапка-ушанка, из-под которой торчали длинные и седые сальные волосы. Шея вместо шарфа обмотана старым женским шерстяным платком. По всем признакам мужчина напоминал обыкновенного бездомного.
 
Верхняя пуговица пальто расстегнута. Правой рукой он массировал левую половину грудной клетки в области сердца. Бледное лицо, заросшее многомесячной щетиной.  «Похоже, что у него сердечный приступ» – мелькнула мысль. Я остановился и спросил:
– Вам плохо? Он поднял на меня глаза и тихо прошептал:
– Да… Сердце сильно болит…
– Я врач. Вызвать скорую помощь?
– Не надо. Меня все равно не повезут в больницу... Я - бездомный. У меня нет никаких документов… Да и больница таких как я, не принимает.
 
– Хорошо, тогда я дам вам таблетку. Положите ее под язык, но не глотайте. Она должна минут через пять снять боль, - сказал я.
 
Он согласно кивнул головой. Поскольку меня самого уже много лет беспокоят такие боли в области сердца, я постоянно ношу с собой валидол, нитросорбит или нитроглицерин.
 
Он положил таблетку в рот, а я присел рядом с ним на лавочку и взял его левую руку. Холодная рука мелко дрожала. Пульс слабого наполнения, частый и аритмичный.
 
– Может все-таки вызвать скорую помощь? – еще раз спросил я.
– Не надо, - тихо ответил он. – Если мне суждено умереть, то лучше здесь на лавочке... Спасибо вам, доктор,- и закрыл глаза.
 
Подошел, наконец, и тут же уехал мой автобус, а я сидел рядом с ним, ожидая результат действия нитросорбита. Бросить его одного в таком состоянии я не мог. Моя совесть не позволяла мне сделать это. Чувство врачебного долга осталось, хотя уже много лет я не работал.
 
Потом он открыл глаза и почти шепотом сказал:
– Кажется, боль прошла… Спасибо вам.
– Как вас зовут? - спросил я его.
– Зачем вам мое имя, доктор? - ответил он и грустно посмотрел на меня.
 
– Врач должен знать имя своего пациента, - сказал я, - а пациент должен знать имя своего врача. Меня зовут Анатолий Ефимович. Давайте знакомиться.
 
– Сергей Иванович, - тихо ответил он, - но так меня уже давно не называют. Я для всех просто «Серега».
 
Подошел мой автобус. Я поднялся с лавочки. Он смотрел на меня умоляющим взглядом. Я чувствовал, что он хочет попросить меня ещё побыть с ним, но не решается сказать это.
 
– Сергей Иванович, - обратился я к нему, - я оставлю вам  ещё таблетку. Если вдруг снова появится боль в области сердца, положите её под язык.
 
Мелькнула мысль, как и чем я могу ещё помочь ему. Это было не  чувство жалости, а желание оказать, кроме медицинской, и какую-то материальную помощь. Но кошелек у меня был пустой, а предлагать ему мелкие монеты, я не стал. Кстати, он был абсолютно трезв. Запаха перегара я не уловил.
 
Решение пришло как-то сразу - завтра я привезу ему кое-что из одежды, которой давно не пользуюсь (мы были примерно одинаковые по росту и комплекции), возможно, хотя бы немного денег или продуктов.
 
Не знаю почему, но за этот короткий промежуток времени общения с ним, я проникся к нему уважением, и мне показалось, что раньше Серёга был не просто «бездомный алкаш», а вполне возможно - занимал ответственную должность где-то в солидном учреждении.
 
Не долго  думая я сказал ему:
– Сергей Иванович! Сможете вы завтра часов в двенадцать подойти на это место? Я хочу привезти вам некоторые вещи. Не думайте, что я привезу вам старое тряпьё. Все эти вещи не новые, но, поверьте, что они чистые и выглядят гораздо лучше вашей одежды. Мне они не нужны, только занимают место в шкафу, а вам надо обновить свой гардероб. Это не подачка, я просто хочу вам помочь. Завтра я возьму с собой аппарат для измерения кровяного давления и в туалете торгового центра или на вокзале, если туда пускают, проверю ваше артериальное давление.
 
Он посмотрел на меня с удивлением и отрицательно покачал головой:
– Анатолий Ефимович! Мне ничего не нужно. Я доволен тем, что у меня есть. Не беспокойтесь, пожалуйста. Спасибо вам за помощь. Я приду сюда завтра только затем, чтобы  узнать какое у меня  давление. У меня часто болит голова, особенно в области затылка. А в поликлинику я не могу пойти, так как  у меня нет документов. В Москве есть поликлиника, где нас принимают, но ехать туда мне тяжело.
 
Здесь я хочу сделать небольшое отступление. Когда в декабре 1987 года я увольнялся из армии и получил приличное, по тем  временам, единовременное пособие, жена заявила мне:
– Ты тридцать пять лет носил шинель, китель, гимнастерки, сапоги – хватит! Поедем в ЦУМ, ГУМ, «Лейпциг» и купим тебе, наконец, приличную гражданскую одежду. Я не возражал.
 
Мы купили два импортных костюма, зимнее пальто с каракулевым воротником, шапку из каракуля - «пирожок», много рубашек, галстуков, нижнее белье, обувь. Жена выбирала сама, я только молча мерил все и безропотно соглашался.
 
Зимнее пальто я одевал редко - только в сильные морозы (чаще носил куртку) и пальто сохранило вполне приличный вид.
 
Когда на следующее утро я сложил все в большую сумку и собрался идти на автобус, сын спросил меня:
– Куда ты всё несешь?
Я ответил ему:
– На станции Крюково есть один бездомный. Я хочу обновить его гардероб.
– Он тут же все пропьет, - сказал сын.
– Не думаю, - ответил я. – Он не похож на «алкаша».
– Ну, ну… Давай, неси. Благотворительность дело хорошее, - прозвучало мне вслед.
 
Приехав на конечную остановку, я не пошел сразу в сквер, а зашел в торговый Центр. Купил некоторые продукты и только после этого направился на другую сторону улицы, в сквер.
 
Увидев меня, Сергей Иванович (очевидно, он пришел в сквер раньше меня) встал с лавки и пошел мне навстречу. Поздоровавшись, он сказал:
– Давайте я помогу, - и взял у меня большую сумку. Мы присели на лавочку.
 
– Как ваше самочувствие? - спросил я,– Были приступы ещё или ночь прошла спокойно?
– Слава Богу, больше не болело так, как вчера. Спасибо вам, Анатолий Ефимович, вы спасли меня…
– Не стоит благодарить, я как бы вновь вернулся на работу, - засмеялся я. – Пошли в Центр, будем переодеваться, измерять давление. А это пакет с продуктами для вас Сергей Иванович. Возьмите.
 
Он удивленно посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
– Зачем вы это делаете? Мне стыдно…
– Не надо стыдиться. Берите и пошли…
Он ещё раз укоризненно посмотрел на меня, осторожно взял пакет с продуктами и мы пошли в торговый центр.

После того, как в туалете он переоделся, я измерил ему артериальное давление. Оно оказалось в пределах нормы для его возраста (на вид ему было около шестидесяти лет), и он успокоился. Заходившие в туалет мужчины, с любопытством посматривали на нас. Свою одежду Сергей Иванович сложил в мою сумку.
 
Я сказал ему, что он может взять её с собой или выбросить в мусорный контейнер.
– Выбрасывать я ничего не буду, а отдам всё своему товарищу Федору. Он совсем плохо одет и поэтому зимой редко выходит из коллектора теплоцентрали, где мы с ним обитаем. Он будет рад.
 
 «Господи! Какие же они несчастные люди»,- подумал я. Мне захотелось узнать историю, как и почему Сергей Иванович оказался среди бездомных. Но как это сделать, я  пока не знал. Сидеть на лавочке на холоде и слушать его рассказ, если он ещё согласиться рассказывать о себе, мне не хотелось.
 
Когда мы вышли из торгового Центра, появилась мысль пригласить его в кафе, накормить обедом и там попробовать расспросить его. Я, как бы невзначай, сказал:
– Сергей Иванович! Я проголодался и очень хочу есть. Давайте зайдем в кафе на рынке и перекусим, чем Бог послал.
 
– А кто меня туда пустит? - спросил он.
– Кафе принадлежит кавказцам и их не волнует, кто приходит к ним обедать. Им важно, чтобы гость был платежеспособным. Деньги у меня есть. Так, что вам нечего бояться, - сказал я.
 
Он на несколько секунд задумался, а потом решительно ответил:
– Хорошо, пойдемте. Я согласен.
 
Мы перешли с ним по подземному переходу на Крюковскую площадь и вскоре были у дверей небольшого кафе под названием «Харчо». Очевидно, в этом заведении это было фирменное блюдо. В зале тояли всего три столика, за одним из которых обедали, как говорят, «лица кавказской национальности». Они что-то оживленно и очень громко обсуждали.

Мы сели с Сергеем Ивановичем за дальний столик у окна, подальше от входа. Подошла официантка, тоже  «кавказской национальности». Молча положила на стол  меню, написанное на листке из ученической тетради,  и ушла за ширму.
 
 Я подвинул листок Сергею Ивановичу и предложил ему выбрать блюда, которые мы закажем. Он взял листок и, улыбнувшись, сказал:
– Анатолий Ефимович! Я уже не помню, когда был в кафе, ресторане. Иногда я езжу в Москву в санпропускник и обедаю в благотворительной столовой для бездомных. Там нет меню. Помните, как писал Антон Павлович Чехов: «Лопай, что дают».  Так что заказывайте вы, мне все равно, что закажите, то я и буду кушать.

«Однако, он начитанный человек, раз помнит классиков» -подумал я, и решился попросить его рассказать о себе.
 
– А зачем вам это нужно?
– Сергей Иванович, как врачу неврологу, знающему психологию и психиатрию, мне хочется из ваших уст узнать, как и почему люди становятся бездомными. Я прошу вас, расскажите, пожалуйста, откуда Вы родом, где учились, кем работали, о семье. Не бойтесь, говорите открыто, у меня нет диктофона.
 
– Мне нечего бояться. Вы столько сделали для меня и из уважения к вам, как человеку и врачу, я расскажу все.
 
В это время подошла официантка, спросила, что мы будем заказывать. Когда я сделал заказ, она спросила:
– А пиво принести? Водки у нас нет.
 Я вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича. Он отрицательно покачал головой. Когда официантка ушла, он сказал:
– Если я выпью даже бутылку пива, я могу снова начать пить. А я этого не хочу.
 
После того как мы покушали (суп, как ни странно, оказался очень вкусным) и официантка принесла нам большой чайник и чашки. Сергей Иванович, задумавшись на минуту, начал свой рассказ.
 
– Родился я в марте пятьдесят пятого года в небольшом городке под Белгородом. Отец был директором средней школы, а мама преподавала в этой же школе историю.
 
Детство было обычное, как у всех мальчишек того времени. Учился я хорошо. Окончив школу, поехал в Харьков и поступил на радио факультет Политехнического института. В школе я увлекался радио, занимался в радио кружке, собирал детекторные, а потом и ламповые приемники.
 
Когда учился  на втором курсе, на танцах в клубе общежития института познакомился со своей будущей женой. Она училась тоже на втором курсе, на факультете неорганической химии. Звали её Нина.
 
Когда она и я учились на последнем курсе, решили  с ней идти в ЗАГС. Я получил назначение на завод в один из режимных подмосковных городов. Нина первое время работала не по специальности. Родился сын. Назвали его Виталием в честь дедушки Нины.
 
Шли годы. Окончив школу, сын решил поступить в один из самых престижных технических ВУЗов страны на радиотехнический факультет.
 
Учился прекрасно. Ездить электричкой каждый день в Москву и обратно не хотел. Как отличник, получил место в общежитии. Домой приезжал по воскресеньям и на праздники. И я, и жена очень любили его. Больше детей у нас не было. Но, как говорят, «горе не надо искать, оно вас само найдет». Нашло оно и нашу семью.
 
Виталий уже учился на четвертом курсе, когда случилась эта трагедия. В общежитии, в комнате, которая была рядом с комнатой, где жил сын с тремя товарищами, студенты отмечали чей-то день рождения. Естественно, все хорошо выпили, и после крупного спора из-за какого-то пустяка именинник  начал выяснять отношения с другим студентом с помощью кулаков.
 
Началась драка. Виталий, услышав шум за стеной и крики, решил посмотреть, что там происходит. В комнате он был один. Друзья ушли в кино. Между прочим, они звали с собой и сына, но он, к сожалению, не пошел с ними, а решил спокойно позаниматься.
 
Когда Виталий вошел в соседнюю комнату, драка была в разгаре. Бывшие на именинах студентки и двое жильцов этой комнаты, с «поля сражения» сразу  убежали в коридор, оставив дерущихся один на один.
 
Именинник, служивший до поступления в институт, в десантных войсках, был явно сильнее своего оппонента и бил его  беспощадно. Сын мой физически был  развит хорошо. В школе и институте он занимался в секции бокса.
 
Решив прекратить драку, он сильным ударом послал в нокаут бывшего десантника и нагнулся, пытаясь поднять лежащего на полу в луже крови, студента. Пришедший в себя именинник, схватил из открытой тумбочки большой нож, с озверевшими глазами и диким криком бросился на сына и ударил его ножом в область сердца.
 
Виталий не успел защититься, так как обеими руками держал на весу избитого студента. Он умер сразу. Мгновенно протрезвевший именинник, поняв, что он убил человека, заметался по комнате, закричал и с плачем упал на труп моего сына. Это рассказал на суде студент, которого избивал бывший десантник…
 
…Сергей Иванович замолчал и я увидел, что по его, заросшим щетиной щекам, катятся слезы.  Я сидел молча, жалея, что попросил его рассказать о себе. Откуда мне было знать, что он расскажет об этой трагедии. Я понимал, что ему очень тяжело вспоминать об этом, и честно говоря, не знал, что мне делать. Попросить его остановиться, пока у него не появились боли в сердце? Ждать пока он успокоится? Сидеть молча? И я решил, что надо останавливаться.
 
– Сергей Иванович! Всё. Заканчивайте воспоминания. Я не хочу  делать вам больно,  сказал я.
– Нет, Анатолий Ефимович, я продолжу рассказ. Только закажите, пожалуйста, ещё горячего чаю, - ответил он.
 
Я позвал официантку и попросил принести нам чаю, печенье или пряников. Она принесла. Я налил чаю Сергею Ивановичу и себе, а он продолжил свой рассказ.
 
…Сына мы схоронили, десантнику дали пятнадцать лет колонии строго режима. Мы с женой тяжело переживали смерть Виталия. Правильно говорят, что дети должны хоронить родителей, а не родители детей.
 
У жены развилась тяжелейшая депрессия. Она пыталась выброситься с балкона восьмого этажа. Как мне удалось буквально в последний момент схватить её за одежду и увести в комнату, я и сам не знаю.
 
Психиатр пичкал её какими-то таблетками, которые не помогали. Потом назначил инъекции на ночь. Каждый вечер приезжала медицинская сестра. Я не мог её оставить ни на одну минуту без надзора.
 
Продукты нам покупала соседка. А потом психиатр принял решение положить её в  больницу. Она находилась там почти два месяца. Перед выпиской её домой я забил двери на балкон, все окна. Но допустил ошибку - одно окно оставил не забитым, чтобы иметь возможность проветривать квартиру. Мне надо было бы заказать небольшую форточку, а окно забить. Но я, к сожалению, не сделал этого.
 
И когда однажды я отлучился в магазин, жена выбросилась из этого окна. Можете себе представить мое состояние? Я был виноват в её смерти, и скажу вам честно, сам хотел броситься вниз  на асфальт.
 
Поддержать меня тогда было некому - родители умерли, родственников нет. Что оставалось делать? И я начал топить горе в водке. Я всегда был равнодушен к алкоголю, не пил, не курил. А в тот момент меня спасала только водка.
 
С работы меня уволили. Денег на спиртное не было. Я начал продавать вещи, одежду жены, мебель. Никто не подсказал мне, что надо обратиться к наркологу.
 
Появились «друзья», которых я поил и пил вместе с ними. Потеря жены и сына не давали покоя. Кто-то украл у меня все документы на квартиру, паспорт, диплом. Унесли дипломат, в котором они хранились.
 
А потом вдруг появились «хозяева» нашей квартиры и выбросили меня без вещей, без документов на улицу. И снова я допустил ошибку, вместо того, чтобы искать защиту в милиции, прокуратуре, собесе, у юристов - я пошел на вокзал.
 
Бездомные приняли меня в свои ряды, заставив продать последнее, что на мне было. Какое-то время я бродил с ними в районе трех вокзалов, у Курского вокзала. Короче, я оказался на том самом дне, о котором когда-то хорошо писали Максим Горький и Владимир Гиляровский.
 
…И он снова замолчал, положил голову на стол и заплакал.
Я понимал, что надо как-то остановить его рассказ, но я не успел ничего сказать, как он продолжил свое повествование.
 
– Среди многих и очень разных опустившихся людей я выделил одного и подружился с ним. Его зовут Федор. Ему я отнесу вашу сумку с моими вещами и поделюсь продуктами, которые вы принесли. Он, как и я,  сторонился всяких криминальных дел, за что его бездомные недолюбливали, и тоже мечтал вырваться из этого кошмара.
 
– А кто он был по профессии и как оказался, как вы сказали «на дне», - спросил я.
 
– Он был старшим научным сотрудником в одном НИИ. Когда в автокатастрофе погибла его жена и двое детей, одному из которых было всего двенадцать лет, он, как и я, начал пить и тоже, в конце концов, оказался на одном из вокзалов. Мы уехали с ним из Москвы сюда, в Крюково, нашли коллектор теплоцентрали и живем там уже почти год.
 
– А как и где вы питаетесь?
– Иногда по очереди стоим в подземном переходе с коробкой или пакетом, надеясь собрать хотя бы на батон или булку черного хлеба. Мимо нас проходят тысячи людей, а подают лишь немногие, в основном, мелочь. Только один раз ко мне подошла женщина средних лет, заплакала и опустила в пакет сто рублей.
 
В теплую погоду ездим с ним в Москву в санпропускник и столовую для бездомных. При некоторых храмах в Москве есть благотворительные столовые. Иногда копаемся в пакетах, выброшенных людьми в мусорные контейнеры. Кстати, люди часто выбрасывают целые, но черствые батоны, хлеб... По-разному...
 
– А на чем вы спите? - допытывался я. Он улыбнулся:
– Люди выбрасывают в контейнеры матрасы, подушки, одеяла. А иногда и приличное постельное бельё. Так что с этим у нас проблем нет.
 
Я видел, что он устал и решил, что пора прекращать нашу беседу. В кафе никого не было, но официантка все чаще поглядывала на нас, давая понять, что мы засиделись.
 
Мы вышли из теплого кафе на улицу. Снова дул противный ледяной ветер. Когда мы прощались с Сергеем Ивановичем, я достал кошелёк и протянул ему две банкноты  по пятьсот рублей. Он испуганно отшатнулся и громко сказал:
– Что вы! Я не возьму у вас деньги! Вы так много сделали для меня!
 
– Возьмете, - сказал я и быстро положил деньги в карман теперь уже не моего пальто. У него опять на глазах появились слезы, он поклонился мне и сказал:
– Спасибо вам за все. Когда-то я был коммунистом, а теперь у меня один путь - к Богу. Храни Вас Бог! Я буду молиться за вас…
 
Я пошел по подземному переходу на автобусную остановку, а в голове почему-то непрерывно звучали, повторяясь вновь и вновь, слова из песни «Шумел, горел пожар московский…».
 
Судьба играет человеком,
Она изменчива всегда,
То вознесет его высоко,
То бросит в бездну без стыда.

5. Таблетка для Снежной Королевы
Тамара Авраменко

Таблетка для Снежной Королевы.
рассказ
         
Каштаны падали всю ночь, гулко ударяясь и отскакивая от земли. С треском лопалась кожура, являя на свет коричневое чудо.
      Галина Петровна проснулась от судороги. Свело икроножную мышцу. С трудом повернулась на бок, чтобы дотянуться до тумбочки, взяла на ощупь шпильку и стала тыкать в ногу. Постепенно боль отступила.
- О-хо-хо! Тяжёлая выдалась ночка, почти не спала. Сколько там настукало? – она нащупала под подушкой  фонарик и посветила на часы. – Шесть, а ещё такая темень. Дни всё короче, короче. Скоро задождит, носа на улицу не высунешь.
       Поворчав, она снова улеглась, пытаясь всё-таки заснуть, но голодная кошка напомнила о себе, пришлось встать.
- Холера тебе в бок! – ругнула она животное, наливая молоко в блюдце. – Лопай, бездельница!
       Галина Петровна давно жила одна и привыкла разговаривать сама с собой или с кошкой, которую подобрала на улице. К вершине своих преклонных лет насобирала она целый букет болезней. Каждый раз, занося в чёрный список новый диагноз, иронично-торжественно произносила:
- Приветствую вас, дорогая подагра (или что-то другое), в нашей дряхлой посудине под названием «тело»!
       А тело с каждым годом сдавало позиции. Ноги отекали и болели, голову потряхивало,  сердце порой выскакивало, поясницу заклинивало, печень вздувалась, и во рту стояла горечь.
       Галина Петровна проработала  долгие годы в паспортном столе в женском коллективе, что наложило определённый отпечаток на общение с людьми. За строгий характер и крутой нрав её прозвали Снежной Королевой. Она знала и не обижалась. Это даже льстило. Привыкшая к подношениям, склокам и интригам, оставшись на пенсии без «родной стихии», она тосковала и  разговаривала сама с собой. На чём свет стоит ругала  таблетки, раздражавшие её. Они  получали  имена бывших сотрудниц.  Выражения хозяйка не подбирала, главное выпустить пар.
- Ну, Елена Геннадьевна, корова вы этакая, - обращалась она к розовой таблетке, - ваш наряд меня не проведёт. Я вас, отпетая мошенница, знаю. Опять поперёк горла станете, ни туда, ни сюда! А я вас в порошок, в порошок сотру, чтоб и духу вашего не было. – И она принималась толочь таблетку в ступке, орудуя пестиком.
       В обед та же участь ждала жёлтую.
- Вас, Роза Яковлевна, слушать не желаю! Старая сплетница! Каждый раз обещаете, что отёки на ногах сойдут, ан, нет! Враки! Чёрта с два! Приходится обращаться к товарищу Шиповнику. Дура я, что купила вас.
        Через 15 минут на очереди была белая в виде сердечка. Галина Петровна открыла дверцу серванта видавшего виды польского гарнитура. Гарнитур брала по очереди, в которую вписал её Владимир Николаевич, председатель профкома хлебозавода № 2. Ему срочно надо было прописать племянника. Хозяйка бережно достала чашку с блюдцем из сервиза «Мадонна», расписанного полураздетыми красавицами. Этот дефицит достал Иван Терентьевич.  Им с супругой в кратчайший срок она поменяла паспорта. Галина Петровна   налила в чашку воды из чайника, хотела запить лекарство, но рука дрогнула, и  таблетка упала.
- Ах ты, глупая Дашка! Не зря твоя фамилия Маловерова! Прогульщица и очковтирательница! Только недотёпа Харитонов мог поверить твоим  россказням о причинах опозданий. Начальник называется!
       Галина Петровна оглядела всё вокруг, но таблетки не нашла. Не помогли даже очки. Она взяла фонарик, с трудом опустилась на колени и заглянула под кровать.
- Ах, чтоб тебе пусто было! Куда ты подевалась, кукла крашеная! Никогда  не  прощу! Благодаря тебе все узнали о моём несчастье!
       От суеты и волнения, вызванного неприятными воспоминаниями, Галина Петровна устала и присела на диван, обмахиваясь газетой…

- Галя, мне предлагают повышение в городе Энске. Должность главного инженера. Это перспектива, - радостно сообщил супруг. - Дают квартиру, правда, на первых порах без удобств.  Завтра должен дать ответ.
- В Энск? В эту дыру? Я не поеду! – расстроилась Галина. – Таскать воду из колонки, газ в баллонах, туалет во дворе!
-  Через год обещают  трёхкомнатную в новом доме с удобствами.
-  Нет, Анатолий Юрьевич! И не думай, и не мечтай! Бросать работу, детей срывать с учёбы! Ради чего? Что я там буду делать? Хвосты коровам крутить? Это же деревня! – и чуть поостыв, подвела черту: - Тебе надо, едь сам.
      И он уехал. Устроился, звал, но она решила по-своему. Первые годы наезжал по праздникам, в отпуск, иногда просто без предупреждения, чтобы успокоить, позвать в очередной раз, сказать, как любит. Она продолжала крутить носом. Со временем приезды сократились. Соседки  удивлялись, как    можно было отпустить такого красавца одного, высокого, широкоплечего, весёлого.  Судачили и о любовнице мужа, с жалостью поглядывали на Галину. Она не верила, считала их болтовню бабскими сплетнями.
      Однажды, придя на работу, из коридора услышала Дашин голос.
- … не верите? Она сына родила от Анатолия Юрьевича. Какой же надо быть дурой… - увидев на пороге Галину, Даша умолкла на полуслове.
- Так кто у нас дура? – вызывающе спросила Галина.
- Это я о подружке. Сына родила недавно без мужа, - испугалась Даша.
       Скоро пришло письмо от Анатолия и бумаги на развод. Галина взяла больничный и предалась бабьему горю. Выплакалась, настрадалась вдоволь, в отдел вернулась строгая и озлобленная. Теперь она никому не давала спуску.  Сыновей растила тоже в строгости и не баловала лаской. Мальчишки выросли, выучились (отец помогал материально) и свили свои гнёзда, но с матерью жить не захотели. Как росли внуки, Галина видела по фотографиям.
        Теперь одиночество Снежной Королевы разделяла кошка, а ещё два раза в неделю наведывалась Людочка,снимавшая с мужем по соседству у Степановых времянку.
- Я тебя, проклятая, из-под земли достану! – продолжала хозяйка угрожать пропавшей таблетке.
       Она  притащила пылесос. Обычно им орудовала Людочка. Но Галина Петровна подумала, что сегодня справится сама, хотя сердце колотилось бешено. Закончив,  вынула контейнер с мусором и тщательно вытряхнула его в расстеленную на полу старую простыню. Перебирая пальцами содержимое, Галина Петровна пыталась нащупать пропажу. Злосчастной таблетки здесь тоже не оказалось. Поиски отняли много сил, и она прилегла на диван.
- Славная девочка, эта Людочка. Такая вежливая и внимательная. Заметила, что дверцы в шкафу скрипят, позвала своего муженька. Олег – парень хоть куда, мастеровой. Поменял навесы и даже смазал про запас. Обещал лампу настольную отремонтировать, а то, как партизанка, в темноте с фонариком шастаю. Вообще, обещал со временем выключатель к самой кровати перенести, будет удобно. Красивая пара.  Да. Жизнь! Если бы не эта энская девка…  Толик всё своими руками делал…
 
          …  О, как она ненавидела свою соперницу! Галине Петровне было стыдно вспоминать, какими путями она добывала о ней информацию, как выколола глаза на фото в газете, где эта гадина стояла рядом с её Толиком!  А как обрадовалась,  узнав о её недуге! «Пусть Анатолий и прожил с этой... двадцать  пять лет, но справедливость восторжествовала», - сделала вывод Снежная Королева. Когда же ей сообщили о смерти разлучницы, она вдруг почувствовала неловкость, будто сама в этом виновата, ведь столько раз желала ей смерти. Смогла бы она простить Анатолия? Нет! Ни за что! Никогда!
      
      Галина Петровна встала, опираясь на стул возле кровати.
- Во-от ты где, зараза! Всё равно нашла! От меня не спрячешься! – на сидении красовалась таблетка.
     Женщина отдёрнула занавеску, ветром заброшенную на спинку стула, закрыла форточку и увидела мужчину, идущего по длинной аллейке, ведущей к порогу. Высокий, широкоплечий, в тёмно-синей куртке, он шёл медленно, поглядывая  по сторонам и на окна, словно сомневаясь, зайти или нет.
- Толик? Толечка…  Всё-таки вернулся! - она тяжело рухнула на стул. – Ой! Я же не одета! -  морщинистая рука дёрнула халат на груди…

     Олег шёл в замок Снежной королевы. Весь вечер они обсуждали, как он это сделает. Конечно, сподручнее было бы Людмиле, но та наотрез
отказалась.
- У тебя лучше получится. Ты же мужик!
       Им повезло: старушка месяц назад оформила дарственную дома на Людмилу. Объяснила тем, что дети забыли её. Внуки тоже не приезжают.
- Анатолий Юрьевич, мой супруг, после 91-го стал бизнесменом, возглавил крупное АО. Старшего сына  забрал  к себе на предприятие, дал должность, купил квартиру. Младший женился на американке, укатил в Штаты. Досмотрите меня. Всё вам оставляю.
        Олег волновался. Ему предстояла нелёгкая задача.  «Займусь ремонтом лампы, а там видно будет», - успокаивал  себя.  Он открыл дверь ключом,  который дала Людмила. В квартире стояла тишина.
- Галина Петровна! – позвал тихонько, но никто не откликнулся.
        Она сидела на стуле у окна. Одна рука ухватилась за вырез халата, другая …  другая плетью свисала вниз. Застывший взгляд устремлён в окно. У ног хозяйки клубком свернулась кошка. Олег пощупал пульс, потом закрыл глаза Снежной Королевы и положил на стол телеграмму. Её принесли вчера.  «Умер папа. Приезжай. Твой сын Аркадий».
       А за окном всё падали и падали каштаны, гулко ударяясь и отскакивая от земли. С треском лопалась кожура, являя на  свет коричневое чудо.

6. Почти мистическая история...
Светлая Ночка
               
Тот, кто в тебе нашел счастье — твой.
                Все остальные — гости.
                (Джалаладдин Руми)

                Любящие не встречаются,
                они с самого начала друг в друге.      
                (Джалаладдин Руми)
               

—  Как дойдёшь до перекрёстка,  —  сразу налево,  —   словоохотливая старушка что-то ещё хотела добавить,  но  я,  поблагодарив,   уже шла в указанном направлении.  Найдя нужный дом,  оторопела от неожиданности. Я сразу узнала его.  Именно таким он мне и представлялся  —  тот самый «трёхэтажный дом в стиле ампир» из моей любимой песни питерских авторов.

Мы жили средь книг и салфеток бумажных,
В забытом краю коммунальных квартир.
Я адрес не помню, но это неважно,
Где был трёхэтажный дом в стиле ампир.*

Мистика какая-то…  Выходит ничто в мире не случайно?
Неделю назад я вернулась в родной город из пансионата. За день до отъезда меня пригласили в администрацию и попросили об услуге.
—  Вы ведь в Питере живёте?
—  Да.
—  У нас к вам просьба.  Одна из отдыхающих,  ваша землячка,  выехала по звонку  —  сын попал в аварию и,  в спешке,  забыла кое-какие вещи.  Не смогли бы вы передать их?  К сожалению,  нам не известен контактный телефон,  есть только адрес.
—  Конечно,  передам.  Давайте адрес.

И вот я стою перед  домом из своих грёз,  с радостным изумлением разглядывая арочные окна,  смешные балкончики с лепниной,  похожие на цветочные горшки,  и внезапно ощутив непонятную робость перед тем,  что ждёт меня внутри.  На дереве у дома сидела ворона и смотрела на меня с явным желанием «поговорить».
 —  Привет,  птица!  А я знаю,  что ты любишь грецкие орехи.  Вижу напротив магазин,  наверняка,  они там есть.  Я скоро вернусь  и куплю тебе.  Дождись меня,  хорошо?
—  Кар!  —  сказала ворона.  Наверное,  согласилась подождать.

Дверь открыла приятного вида высокая белокурая женщина,  одетая в длинный шёлковый халат цвета тёмного шоколада,  с набивным рисунком из редких крупных бежевых цветов.  Умилил кружевной воротничок в тон цветков.  Повеяло уютом. И стало ясно,  что отсюда  скоро уйти не получится.  Как там дальше в песне?

Я помню обои и кресла из кожи,
Китайскую ширму,  зеркальный овал.
Я помню картины, но вспомнить уж сложно,
Кто был тот художник,  что их рисовал.*

Зеркальный овал и картины встретили меня уже в прихожей.  Несколько пейзажей,  пронизанных солнцем,  и натюрморт с физалисом и осенними листьями поразили свежей,  необычной палитрой.  На них хотелось смотреть и смотреть…
—  Нравится?  —   приветливый голос хозяйки вывел меня из оцепенения.  —  Это работы мужа.  Если заинтересовались,  то в комнатах есть ещё.  И не только его,  но и картины свекрови.  Обоих уже нет с нами,  а их творения живут и радуют.
—  Мам,  кто там?  Не ко мне?  —  раздался мужской голос из глубины квартиры.
—  Сейчас выясню.  Вы к Кириллу?
—  Нет.  Если вы Анна Никитична,  то к вам.
—  Да,  это я.  Проходите,  что же это мы в прихожей-то…

В просторной гостиной,  в простенке между двумя окнами висел большой портрет сидящего в кожаном кресле подростка с грустными серыми глазами.  Переведя взгляд чуть ниже,  я встретилась с теми же глазами сидящего в инвалидном кресле молодого мужчины.  Он сделал попытку привстать,  но,  поморщившись,  безнадёжно махнул рукой и смущённо сказал:
—  Извините,  что встречаю вас сидя.  Давайте знакомиться,  Кирилл.
—  Да что вы,  право,  я же не королева какая-нибудь и даже не принцесса,  хоть и нарекли меня «царственным»  именем  —  Капитолина,  можно просто Капа.
—  Как вы сказали,  Капа?  Ну,  конечно же,  —  Капа.  А я всю голову сломал,  гадая,  как же её звали…
—  Кого?
—  Девушку из полюбившейся мне авторской песни. Там есть такие строки… Мам,  подай,  пожалуйста,  гитару.
—  Кир,  удобно ли,  мы даже ещё не знаем о цели визита девушки,  быть может,  она спешит,  —  вмешалась в разговор Анна Никитична.
—  Нет-нет,  не тороплюсь,  —  сказала я,  предчувствуя,  а вернее,  уже зная,  какие строки сейчас услышу.
Настроив инструмент,  Кирилл негромко напел:

Мы белые ночи считали своими,
И дождь её звал, стороной проходя.
И, вторя дождю, я шептал её имя.
А как её имя, спроси у дождя. *

Это был третий куплет той самой песни.  Я уже не знала,  что и думать.  Не слишком ли много совпадений?! И какой у него приятный голос...
—  Мне тоже нравится эта песня,  —  только и смогла вымолвить я,  ошеломлённая происходящим.
—  А мне нравится,  когда кому-то нравится то,  что нравится мне.
Кирилл улыбался.

Пора было сказать о причине моего появления в этом гостеприимном доме и уходить.  Но уходить почему-то не хотелось…

Анна Никитична,  узнав,  зачем я здесь,  охала и ахала,  благодарила,  говоря,  что не стоило бы утруждаться,  из всего забытого в пансионате ей дороги лишь серёжки,  как память о муже,  да томик стихов Фета,  но и с ними она мысленно уже распрощалась,  и вдруг  —  такая приятная неожиданность.

Они уговорили меня попить с ними чаю,  как сказал Кирилл,  "с мамиными мировыми плюшками".  Плюшки и впрямь были знатные  —  большие,  красивые,  ароматные и очень вкусные.  Стало как-то совсем по-домашнему тепло,  и было ощущение,  что в этом доме я не впервые.

Похоже,  что и новообретённые друзья восприняли меня,  как старую знакомую.  Они непринуждённо рассказывали о себе,  вспоминая забавные случаи из жизни.  К радости моей оказалось,  что их семья  —  потомственные врачи.  Кирилл  — травматолог,  а Анна Никитична   —  нейрохирург.
—  Ну,  вот! А мне папа говорит,  что хирург  —  не женская профессия.  Я ведь тоже учусь в медицинском.  Так случилось,  что моя мама умерла при моём рождении,  и я,  в детском стремлении вылечить мир от всех болезней,  поклялась стать врачом.  После школы,  чтобы убедиться,  не ошиблась ли в выборе профессии,  сначала окончила медучилище,  и лишь потом поступила в университет.

Растроганная услышанным,  Анна Никитична сжала мою ладонь и приобняла.
—  Ты умничка. Наш человек!  Случайно,  не в первом ли медицинском учишься?  Мы все его заканчивали,  а Кирюша и сейчас там учится в аспирантуре.  А я преподаю.
—  Да,  в первом.  На четвёртом курсе.
—  Так вы забегайте к нам после занятий,  здесь же совсем рядом.  Может,   помощь какая потребуется,  мало ли. И вообще… —  это уже Кирилл.
—  Спасибо!  Приду обязательно. Ну,  я пошла…  А то там ворона меня заждалась,  наверное.
—  Кто?!  —  в один голос воскликнули мать и сын.
—  Ворона.  Она у вас под окнами сидит.  Я обещала угостить её грецкими орехами.
—  Повезло вороне.  И нам,  похоже,  —  тоже,  —  сказал Кирилл.

Ворона сидела на прежнем месте.
—   Держи обещанное.  И я с тобой не прощаюсь.  Я буду сюда приходить.  И ты знаешь,  птица,  кажется,  я влюбилась...
—   Кар!   —   сказала ворона. Наверное,  похвалила... А может быть удивилась.

___________
*—  авторская песня "Февраль" Вячеслава Кисенкова на стихи Станислава Беликова
иллюстрация  —  "Натюрморт с физалисом",  автор неизвестен.

Источник вдохновения здесь:  http://www.proza.ru/2015/11/08/1044

7. Нечеловеческая любовь
Алекс Иванов 4
   
Хочу рассказать мистическую историю, свидетелем которой я был сам. У моей приятельницы Ираиды была собака Джульбарс. Кобель восточно-европейской овчарки, собака умная и осознанная, беззаветно любящая своего хозяина. Зиму они проводили в городской квартире, выходя на прогулку в два близлежащих парка. Иногда и в более дальний овраг, поросший кустами и грецкими орехами, где пёс вдоволь резвился и приносил хозяину найденные в траве орехи.

   А вот лето – это особая статья. Хозяева Джульбарса были пенсионерами и имели дачку на берегу Днестра в курортном поселке, где много баз отдыха. Поэтому весь сезон с апреля по октябрь муж Ираиды вместе с собакой проводили там. У них был свой вагончик двухкомнатный, холодильник, плита, вода и даже ульи – все условия для жизни.

   Хозяйка 2-3 раза в неделю возила им еду и продукты. И сама до вечера там отдыхала, купалась, загорала. Иногда собаку там оставляли одну, но очень редко и не более чем на два дня, с запасом воды и еды. Джульбарс вел себя идеально и был готов для хозяина на все, хозяин - тоже. В общем, любовь была взаимной. Так прошло 10 счастливых лет и все члены семьи были довольны. Взаимопонимание между хозяином и питомцем было полным и члены этой семьи не расставались никогда.

   Тем временем жизнь не стояла на месте. Сначала старшая дочь Ираиды уехала с мужем на заработки в Испанию и осталась там навсегда. Потом они вызвали в гости вторую дочь, которая к тому времени уже окончила ВУЗ в Кишиневе. И она тоже там осталась. Прошло еще пару лет. Обосновались они все в Мадриде. Младшая дочь и работу себе нашла и замуж за испанского полицейского собралась. Приглашала родителей познакомиться с семьей жениха и дать благословение на свадьбу. Ясно, что ехать надо. До этого Ираида уже была в гостях в Испании и заказала у лучшего местного художника две картины с зимними пейзажами в подарок дочерям по их просьбе. Они там снега вообще не видят и в летнюю жару во время сиесты очень приятно смотреть на заваленные снегом сосны и ёлки.

   Отец в Испании не был, но на свадьбу дочери ехать надо. Хотя чувствовал он себя не очень хорошо. Появились регулярные боли в пояснице, жена купила какой-то прибор для разогревания и снятия болей. Вроде полегчало. Стали думать, что с собакой делать?

   Нашлась сердобольная соседка, которая согласилась 2 раза в день выгуливать собаку и 2 раза в день кормить. А жить он будет у себя дома. За два дня до отъезда соседка стала приходить кормить Джульбарса, чтобы тот привык. Расставание было тяжелым, собака что-то чувствовала и с утра то лаяла, то скулила, чего раньше никогда не делала в доме.

   Хозяева уехали. Первые два дня собака не ела и не пила. Потом стала пить, а дальше - понемногу есть. Но очень грустила и иногда тихо и жалобно скулила. Тем временем в Испании события продвигались вперед. Познакомились с родителями жениха и его многочисленными родственниками. Стали готовиться к свадьбе, которая должна была состояться через десять дней. Тем временем отцу становилось хуже, но терпимо ещё, приборчик помогал в момент работы.
 
   - Ну до свадьбы я точно дотяну, а потом скорей домой! Как там Джульбарс без меня, соскучился я сильно по нему. Мне кажется, что с ним мне полегче станет - часто говорил он жене.
 
   Прошла свадьба, все получилось красиво. Были уже куплены билеты домой. Вдруг отцу стало совсем плохо, положили его в больницу и там обнаружили рак в последней неизлечимой стадии. Через пару недель он в этой же больнице скончался. За две недели до смерти он отказался от еды, за неделю – от питья.
 
   Со всеми этими событиями про собаку и забыли. Вначале, когда мужа только положили в больницу на обследование и ничего еще не было известно, Ираида позвонила соседке и та сказала, что Барсик снова отказался есть. Далее события быстро завертелись в неожиданном направлении.
 
   Только помянув на девятый день уход мужа в кругу новых родственников, Ираида вспомнила про собаку и позвонила домой. Соседка в явном смятении, запинаясь сказала, что Барсик умер.
   - Как умер, когда, от чего?
   – Да уже девятый день. А от чего – за пять дней до смерти отказался пить, а еще раньше и есть. От этого видно и умер.
   – Так получается, что умер он в один день с хозяином! Мужу за пять дней до ухода стало совсем плохо, и он был без сознания почти до конца. Поддерживали его капельницей. В последние часы пришел в себя и спросил:
   - Где это я? - Узнав, что в Испании, снова спросил: - А Барсик где? Значит, я его видел во сне? Он положил голову мне на колени и смотрел так, как может только он. Из глаз катились слезы.
   - Так ты нашел меня и мы уже больше не расстанемся? Пойдем гулять!
   И мы побежали рядом, как всегда… Мне стало так хорошо, все боли ушли и я решил сказать тебе, что Барсик меня нашел. Но видно, с вами я ненадолго. Ухожу я, жаль, что с Барсиком не попрощался, но верю, что он снова меня найдет...

   Ираида из Испании вернулась домой сама. Сильно переживала, что фактически за месяц потеряла одновременно двух членов семьи. Ей было очень тяжело.
   Прошел еще месяц и ей вдруг приснился сон, что она снова едет на свою дачу и везет еду своим мужчинам. На участке и в доме их не нашла, сложила еду в холодильник, написала записку  и поспешила обратно, чтобы успеть на маршрутку. Села, нашла место и посмотрела в окно. За окном её провожали муж и Барсик, как всегда, когда она от них уезжала. Муж махал рукой, а Барсик хвостом и звонко лаял. Оба они были весёлыми.
 
   Тут она проснулась и поняла, что они таки нашли друг друга. И ей стало легче.