Питер тебе не Пермь

Питер город красивыи;.
Очень красивыи;.
Восхитительныи;.
 Он, как красиво стареющая, сухопарая, интеллигентная дама, что в библиотеке собственного дома дочитывает историческии; роман, позабыв, что вечная горничная ушла на покои; и надо-бы нанять новую... Но, не мешаи;те - тут очень интересно...
Паутина прилипла причудливым узором к светлым бархатным обоям, на рояле отпечатки рук и пачек нот поверх слоя пыли, из-под двереи; пустующих комнат сквозняком выносит серые комки, а коты опрокинули лоток...
Дом постоянно полон внуков, что прибегают с друзьями, обшаривают холодильник и кухонные шкафчики в поисках съестного, выбегают в сад, срывают зеленые еще; яблоки, надкусывают, бросают и забиваются в беседку с гитарами и жизнерадостным гоготом...
Дама чувствует голод, захлопывает фолиант и уверенно направляется в столовую. Прачечная работает исправно - крахмальная скатерть, взметнувшись, разгоняет в струях света невесомые пылинки,  салфетки ютятся в серебряных кольцах, а столовые приборы с вензелями нечаянным касанием, извлекают нежныи; звон из хрустальных бокалов. Смородиновыи; пирог, припрятанныи; до поры в те;плои; духовке, водружается в центр стола.
За этои; небольшои; трапезои; внукам и всем, кто оказался рядом, преподаются уроки хороших манер...
И падает небо, и все, что происходит дальше развивается в тесных объятиях влажного кокона...
//////

Эрмитаж.
Насколько переполнен приезжими город, настолько пуст Эрмитаж.
Электронная очередь на неделю вперёд.
Пропуск небольшими группами по времени.
Движение по строго заданному маршруту.

Пожилая худосочная пара пытает служителя:
- А Рафаэль? Мы не увидели Рафаэля!
- Как можно было пропустить Рафаэля?! Вон он - в предыдущем зале. Но туда вам уже нельзя - движение только вперёд.
- Как нельзя?! А Рафаэль?!
- Такие правила. Карантин. Нельзя. В другой раз посмотрите.
...
У нас было всего полтора часа до поезда. Мы пришли посмотреть, скорее, на недвижимость - как жили во дворце, какой вид из окон, высота потолков... Шучу)) Но это тоже все очень интересно и жить во дворце не захотелось))- не метры и позолота создают уют.
Когда я смотрю на великое полотно, стараясь не нарушить бархатной ограды, через пуленепробиваемое стекло - что я вижу?
Я вижу уважение к мастеру.
Страх потери.
Блики на стекле.
Капли пота на пригнутой лысинке  стоящего впереди...

А ведь мастер особым срезом конского волоса писал герб на пуговице Маркиза Какого-то...  Он дыхание задерживал, прикусывал от старания кончик языка... А я  вижу лишь блестящую стеклом картинку и улавливаю общее настроение в зале.
Я не думаю, что художники создавали свои шедевры с тем, чтоб они висели в общем помещении, среди многих прочих, пытаясь "перекричать" толпу, как торговки на рынке.

Книга - лучший друг. Там репродукции идеального качества с детализацией и описанием.

Тем не менее.

Мадонна Литта. Леонардо да Винчи.
Жемчужина собрания Эрмитажа...
Такая маленькая картина - размером с большую книгу.
А вот у нас дома...))
У нас дома в гостиной, занимая треть центральной стены, висела копия, написанная дедушкой Леней (Леонтием ;)
Какое разочарование... )) Да и младенец у дедушки был позавершеннее, почётче, что-ли...
Хотелось взять стул, сесть перед ней и смотреть, смотреть... Я так много смотрела на копию...  Но мы спешили.

Донна Нуда. Неизвестный автор школы Леонардо да Винчи.
Ну да. Ну да.
Это неточно и совсем никому непонятно - откуда взялась такая красота. Теоретически, Леонардо написал эскиз Джоконды в обнаженном виде (который утерян и нигде не зафиксирован) - для того, чтоб потом максимально правдоподобно отразить в полудвижении одетое тело. После чего все двадцать его учеников сделали по собственному "списку". До наших дней сохранилось шесть копий. В Лувре тоже есть одна, но они ее прячут в тёмном уголке. Согласитесь, выглядит пугающе.
Ладно - грудь качка, но предплечье! Редкий мужчина может похвастать таким.
Показала мужу с двойственным умыслом.

Жертвоприношение Авраама. Рембрандт.
На зале Рембрандта маршрут завершается. Это последняя картина экспозиции. Она висит перпендикулярно окну. Свет по ней скользит лениво и вяло.
Я тоже немного устала.
По новым, карантинным, правилам приводить гида с собой нельзя.  Поэтому мы притворяемся родственниками - муж ведёт беседу со смешливой Полиной, а я хожу вокруг и смотрю на разные и необязательные вещи. Слушать - не моё.
Я уже закончила просмотр и ожидаю мужа с Полиной у крайнего полотна. Так плохо прорисованы ступни, вообще, ноги какие-то белесые, будто в колготках. Рука на горле лежит спокойно, по-хозяйски...
- Смотри, парень в колготках, а отец ему говорит: Ещё раз так оденешься - голову оторву. - рассказываю я подошедшему мужу.
Гид зажала рот обеими ладонями и побежала к выходу.
Смешливая девушка, я ж говорила.
/////

- Смотри, пижама под цвет собаки.
- Это не пижама.
- Пижама.
Длинный парень в штанах в крупную черно-белую клетку вывел черно-белого спаниеля оросить камень набережной реки Мойки.
Я иду маршрутами своей Марины, отмечаю,  как серый гранит сменяет розоватый, на что мне было указано строгим питерским критиком...
Как давно я не встречала парней со спаниелями. Точно такой был у маминого младшего братишки. Он жил в этом городе. В этом городе он не был счастлив. Я прилетала его хоронить. Он не был любимым и даже авторитетным дядюшкой  в моем детстве. Просто его очень любила моя мама.
На Набережной Чёрной речки, такое исторически печальное место, живёт старшая сестра моей мамы - женщина с несчастливым характером. Бывают несчастливые судьбы, а бывают - характеры. Тут совсем-совсем ничего не поделать. Я провела в её доме постчернобыльское лето. Среди запахов варева для собак, гаражей и тухлой водицы.
По-настоящему я увидела Питер впервые лет шесть назад, когда мы с моим, будущим ещё, мужем прилетели на свидание. Исаакиевской собор, Казанский..., Петергоф, прогулка на катере. Свал впечатлений.
Сейчас мы делаем все, как я люблю - измеряем город шагами. И я, наконец, вижу его. Он прекрасен.
Мы идём к Таврическому саду по Кирочной улице. И я хвалю себя - хорошее место выбрала для своей героини - тихо, красиво.
Вот дом, покрытый чёрными пятнами, будто после пожарища. Эркеры, как в Барселонском доме Бальо Гауди - только цветных витражей не хватает. Белая тюль выбилась из открытого окна. Живут...
Хочется купить какой-нибудь дом и отмыть его.
Эх, душа моя шире кошелька мужа...
Обратно идём по Фурштатской. А вот здесь мы бы и жили даже...  Проезжая часть разделена зеленой аллеей с симпатичными округлыми скамьями. Подошва кроссовок начинает, вдруг, липнуть к плитке. Задрав белоснежные юбки на нас мчит невеста... Кручу головой - а, тут ЗАГС - вся аллея залита шампанским. Какая прелесть.
Мы немного пообщались с гидом - приятная девушка, она совсем не мешала моему мужу говорить)). Она утверждает, что в Питере  в каждом доме живёт свой барабашка, свой историк и своя легенда.
Я ей охотно верю. Мне нравится здесь практически каждое здание, каждая улица.
А на тротуарах города очень много подростков - они ходят группами не менее трёх человек и разговаривают на своём языке. Старшеклассники со всей страны приезжают в культурную столицу... Пусть будет на пользу.
Поздно вечером, на набережной Мойки, где можно пройтись  и в пижаме, встречаются местные девушки и юноши. Они сидят на  ступенях, что ведут к воде, разложив на граните домашние бутерброды и термоса...
Этот город удивляет. Приеду ещё.

///////////////

Мы вернулись домой и муж сказал:  Москва мне нравится больше.
А я ничего не сказала.
Я не могу понять своих чувств.
Все эти, почти четыре дня, Питер надо мной плотно работал.
Я столько раз сказала и написала "я не люблю Питер", что это даже неприлично.
Благородные ведь не мстят, не отвечают на обиду обидой. Они заставляют себя если не полюбить, то - зауважать.
Санкт-Петербург показал мне свою бархатистую лапку: облил солнцем пыльные  трещины и сколы, подмигивал бликами бесконечных вод, нагнал чаек, которые только к третьему дню вспомнили, как оно "правильно" звучать среди пронзительных шпилей, качал густыми кронами, стелил ухоженными газонами, разгонял пробки и показывал красивых, натуральных людей...
Я больше четырёх лет живу в Москве - чувствую себя очень комфортно и временно. Я ее не запоминаю. Я о ней не хочу писать.
За четыре дня в Питере я сложила в голове карту центральных улиц, каналов и парков. Я очень чётко была на месте.

Давно я решила никогда ни о чем не сожалеть.
До окончания школы я ничего не решала.
После приезда в Пермь... Это был такой колодец с веревкой. Я видела, что свет есть, но добраться до него простого пути не было. Веревка. Ею можно воспользоваться по-разному.
Сын моей подруги говорит, что Питер сильного поднимет, слабого - пригнет.
Мне кажется, Пермь не предлагала мне вариантов. Девочка в красивых джинсах с веснушками на румяных скулах - сдохни.
Не выношу, когда на меня давят, поэтому, обхватив веревку покрепче я двигалась к свету - ни времени, ни сил для сожалений и поиска ошибок.
А Питер сейчас  мне напомнил - в тот короткий промежуток в три недели, что был дан между беззаботной школой и беспросветной Пермью - ты не приняла оптимальное решение. Ты не "погуглила" все возможные варианты: на вопрос Пермь или Питер ты ответила - Пермь, ведь Ленинград не полюбился, когда-то раньше.
(Надо уже быть честной - любила и люблю я только Киев. Прочие города неминуемо окажутся ниже по шкале)
В одной из альтернативных реальностей, что лучом веера отделилась  летом 1990 года, живёт в разном городе Санкт-Петербург, интеллигентная, непуганая  Элла, что знает толк в хорошей литературе, имеет грамотное, развитое окружение, пописывает детективные романы,  терпит шумных соседей, мастерски травит тараканов и крутит огурцы, слегка измучена депрессивной родней, никогда не ходила замуж и в плаще поверх пижамы выгуливает спаниеля...
Да ну тебя, Питер.
/////

Это был первый год в Перми. Первая зима. Мы проходили практику на телефонном заводе. Я стояла на линии, где собирали телефонные трубки. В голенище сапога я вынесла с производства один динамик. Зачем? Сама не знаю. Наверное он просто был напоминанием о хорошем.

Точно такой же динамик, но больше раза в четыре, лежал у меня на подоконнике в седьмом классе. Мы тогда жили в гарнизоне, дома стояли вокруг двора буквой "П". Мальчишки по крышам протянули провода - у одноклассника в доме напротив был магнитофон, а у меня - динамик. Когда он включал музыку, то она играла и у меня. Мы подавали друг-другу сигналы из окон. А потом наступило лето и мы решили бегать по утрам. Мальчишки забирались на крышу моего дома, дёргали за провод - динамик прыгал и гремел, я просыпалась. Такой будильник. Мы бегали в раннем солнечном свете, по мокрой от росы траве, вокруг полей на которых пасли овец. Однажды мы увидели череп - белый-белый, удлиненный. Бараний, наверное. Это было лёгкое, беззаботное время.

Вот о нем и был этот ненужный, украденный, маленький динамик.

В новой жизни на улице стояли сорокаградусные морозы. После Украины, после Венгрии - этих тёплых и солнечных мест на нашей планете, Урал был неласков, неожиданно суров. Неожиданно для меня, для моих родителей, отправивших меня в северные дали без подобающей одежды. На зиму у меня была Снегурочкина дубленка на искусственном ворсе внутри, которая закрывала попу и цигейковый полушубок, который её не закрывал. И красные, болоневые, дутые сапоги.

Резиновая подошва сапог на морозе приставала к металлическому полу трамвая и ездила я, уперев ноги в спинку стоящего впереди  сиденья. Транспортом пользовалась только если он подходил к остановке одновременно со мной - стоять на холоде мне было невозможно.

Я возвращалась после практики в общежитие, было ещё светло - студенты работали полдня. Дыхание немногочисленных пассажиров повисло на окнах вагона густой, хрустальной бахромой  и ясное, неживое солнце морозного дня превращало внутреннее пространство трамвая в сказку, нереальность.

Сидя на подогреваемом (какое счастье!) сиденье, обхватив колени руками, я слушала, как разливается боль в замерзающих костях - от пальцев к суставам выше, выше... Кровь бежала все медленнее и мысли становились такими же стылыми и абстрактными.

Большое тёмное тело нависло над моим физическим комком, дохнуло перегаром щербатого рта, потянуло меня за руку, задергало, забасило. Пьяная, жестокая опасность, но я не выходила из оцепенения и даже испуг не пробивался ко мне.

Курносый, светлый, тощий, молодой парень вцепился в пьяницу, потащил его от меня, трамвай затормозил на остановке  и оба они, не разнимая объятий, выкатились в распахнутые двери.

Яблоки моих глаз ожгло дыханием улицы, я поспешно их прикрыла и уткнулась лбом в колени. Ещё одна остановка и будет "Хохрякова", когда и мне придёт пора выпасть из вагона.

Облаком снежных кристаллов склонился над моим ухом Морозко и прошептал: "Если ты не любишь кошек, значит - ты просто не умеешь их го-то-виить!"

Почему он не спросил у меня традиционное: "Холодно ли тебе, девица?"
Я бы точно ответила - Нет! Ибо, что, не видишь, старый извращенец, сам? И отвалил бы он мне сразу сундук добра и прочих ништяков.
Но Морозко, видать, большой знаток человеческих душ - выдерживал меня годы до полного смирения. Смирение так и не пришло. Многое из того, что раньше считалось извращением, теперь, толерантно, списывают на то, что "не встретил свою половинку". А как встретит, так гармония и все нормально.
Мы с Морозко не пара.
Вы видели ящерицу на снегу?
Что?!
А, чучелком...

Я родилась и выросла в тёплых краях. Малый вес, низкие давление и гемоглобин. Нет ресурса, который согреет подаренную шубу, которая потом согреет в ответ.

Два года у меня лежат новые горнолыжные ботинки. Не помню даже, какого цвета. Просто согласилась купить. Муж достанет их, посмотрит на меня: Поедем? Я честно, старательно вытаскиваю из себя позитив: снег искрится под солнцем и восхитительна вспоротая целина... И повезёт он меня, мой добрый, туда, где укатанные, широкие склоны, облака висят на пиках гор, сияет солнце и максимум минус пять... Но я смотрю на пластиковые колодки и чувствую, как ноют кости, подкатывает тошнотворная тоска и ледяное одиночество. Говорю: Ннет.
И  муж мой, безропотно, закрывает шкаф, сворачивается большим тёплым телом вокруг меня - ну, ничего.

Мы расстались с Морозко добром. Он отдал мне все мои ценности, как признание стойкости, и отпустил. Продав Пермскую квартиру, я вылетела счастливой птицей, захлопнув дверь - все! Мой лучший друг сказал с тоской - я чувствую себя оставленной за этой дверью...
О, нет же, нет! Только и смогла я ответить.

Прошло пол года. Недавно я выяснила свои отношения с Питером. Он представился мне почтенной  дамой в роскошной библиотеке. Я к ней прониклась. Такая милая. Мне даже жаль, что она не показалась из-за своих стеллажей раньше. Мы можем дружить и гостевать. Но, вряд ли мы бы ужились - у меня ведь аллергия на книжную пыль...

Это такое хорошее чувство - перестать что-то нелюбить.
Настолько приятное, что я обернулась к двери, ведущей в Пермь - кто же там, на самом деле? Там оказался Морозко с жестокой наукой о кошках.
И много-много прекрасных, чудесных, сильных, жизнестойких людей.

Может быть, если вы никогда не были неподготовленным к самостоятельной жизни одиноким замерзающим ребёнком в чужом городе, то вы и не сможете себе представить, сколько надо встретить добра и волшебства, чтоб однажды обернуться и сказать честное спасибо.

Пермь, я никогда не признаюсь тебе в любви. Договорились? Ты, все же, лишь промышленный город и нет у меня с тобой милых сердцу детских воспоминаний.  Ты подарил мне много настоящих людей, дружб и приключений. Они остались с тобой и я не хочу их терять. Мир?

Там... Там люди, с которыми мы пережили много хорошего.
Благодарю тебя, Пермь, за них.

---------
Картина "Морозный вечер" Валентина Короткова.