Правильная кампания

— Андрей Александрович, — Бенкендорф
положил руку на плечо Фрейберга сзади, вырывая его из круга людей, что облепили его, как мухи сахарное пятно.

Его сладкие речи рассеивались флёром в округе. А по содержанию являют собой ценность без малого никакую. На вторжение цепного пса его величества фрейлина и приближенная к императрице, Элеонора Карловна, вздохнула с тяжестью, будто бы это вечер ее салона. Она пробормотала что-то на французском неразборчиво, закатывая глаза. Вревский поднял взгляд, разворачивая голову на бок, не тревожа женщину, что рядом устроила свою голову, поправляя ему светлые волосы. Гораздо сноснее, нежели было раньше, на французский манер, гадюшник, что своими пасьянсами и сладким дымом лжи укладывался в забавные пузеля раз от раза. Бенкендорфа это не больше, не меньше, чем злило.

— Vous vouliez quelque chose, Alexander christoforovich? — поинтересовался, отставляя бокал, уже не столь повесно, Фрейберг, но от карт не отрываясь. Он засмеялся. — Мне уже говорили, что в Москве распущен слух, будто бы я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее, мало ли правдой окажется.

— Чтобы вы удостоили меня чести разговора с вами наедине, — и Александру было плевать на все происходящее, позор гостиных, где видя цель, не видел препятствий.

— Слушаю внимательно, — резким в своей точности голосом обозначил Фрейберг, поднимаясь. Когда многие отмечали в нем похожесть на Наполеона в его взоре безоговорочного победителя и подаче, будто каждый день смотр под Браунау, Бенкендорф не отмечал в них ничего похожего и выдающегося кроме непомерного пошлого самодовольства и умения поставить себя так, чтобы люди говорили по своему желанию выгодную информацию. Наполеон мог быть даже честнее.

— Чем вы занимаетесь вместо того, что вам и положено по должности? — сухо поинтересовался Бенкендорф.

— Мой друг, дорогая Анна… Элеонора Карловна, — поправил себя демонстративно мужчина. — спросила лишь о моей поездке в Европу, ничего более, отвлёкся на минуточку, а когда бы я смог по должности выпить и отдохнуть даже на нее?

— Вы не проинформировали о прибытии баронессы Фон Хоффман, как вы это объясните?! — недовольно выпалил, обжигая холодом, Александр Христофорович. — Вы не находитесь близ Трубецкого и не выполняете свои прямые обязанности — слушать! Не находитесь с Николаем…

—Довольно, Александр Христофорович, — секундно закатил глаза Фрейберг. — я вам не маленький мальчик, чтобы вы меня подобным образом, как котёнка слепого тыкали.

— А вы прозрейте, наконец!

Андрей был приближенным ко двору, не столько известен сам, сколько по своему родственнику, являющемуся членом Тайной Экспедиции при Сенате, расследующий дело Емельяна Пугачева и тем, что его отец возвращал ветви родственников утраченное дворянство более половины жизни. Ротмистр и член Госсовета. Сам же отличился при Бородино на Анну Третьей Степени элитным офицером кавалерии, но более заметных заслуг не имел. Во всеуслышание. Стал работать на Бенкендорфа шпионом, до этого приткнувшись в ряды друзей детства Николая Павловича, но не сразу.

— Я не потерплю подобного тона, монсеньор.

Род его все ещё достаточно беден, а заработок в виде бретёрства более не занимал его интереса, как довелось с Александром Христофоровичем пересечься в «Нептуне к надежде». Рыбке не важно, что заглотить, зато рыбаку важно не выудить пустой крючок, как и вышло. Из-за своего положения был вынужден перебраться в Петербург из милого сердцу Кронштадта. Зато во владении его недалеких родственников были земли Новгородской, Рязанской и Тамбовской губерниях, в двух последних насчитывалось под три тысячи крепостных душ. И все-то у него было на грани, хождения по лезвию.

— А вы не нарывайтесь на подобный тон, месье, — едко выцедил мужчина, демонстративно уходя с сторону. Взял за дурную манеру мальчишка, что нужно, того просить не станет, сам возьмет, особенно, если это «Что» плохо лежит, а как на дело. Глаза его были светлыми и равнодушными в своей жестокости.

Приметив фигуру князя Трубецкого решил, что просто так разговор заводить ни с чего не стоит, а подойти поближе — дело бравое, более двух, как известно, говорят вслух.

Александр же не услышал в сути даже половина того, на что рассчитывал. Как будто все кануло в воду и с концами. И никто не нашёл темы для обсуждений лучше, чем предстоящий газават, да открывшийся на Фонтанке какой-то клуб игорный. Редко разговор перескакивал на каких-то отдельных личностей: Горчакова, Пушкина с его стихами… Стихов сегодня на удивление никто не читал, что тоже насторожило. Обычно активистов хватало. Только спокойная приглушенная музыка и типичные светские разговоры.

И ни одного разговора даже близкого к политическому, кроме того с князем Сергеем Петровичем.

Появилось ощущение, что он не в культурном и всегда интересном Петербурге, а в чертовой Москве, глупой и бестолковой, где найти что-то это, как иголку в стоге сена выискивать… И ушёл бы на голову сославшись, но предпочёл сидеть раздражённый до смешного. Отчего-то чувство возникало такое, что должно было чего-то статься.

Как в сказке какой, да только чем дальше, тем страшнее.

На Николая в компании Вревского глянул. Как бы не вышло с мутными личностями чего.

Как у него с Паленом в своё время. Молчание не благородно, молчание, все же, признак не раздутия, а согласия.

А людей по себе судя, в последнее время не сомневался, что после победы сомнительной Россия не вышла на первые ступени в Европе, несмотря на всеобщую любовь, подвиг его юности это повторить не помешает. Оказаться сейчас чего стоило в своих покоях, в ожидании слуг, которые должны были прийти с минуты на минуту с лучшим французским вином и парой бокалов. Ну, и зачем одному Романову два бокала? Александр качнул головой, дёрнув однобоко уголок губ в подобие улыбки, но выходила лишь оглушающая задумчивость.

Отчего-то до сих пор князь из головы не шёл с этим его прищуром лукавым, знает ведь чего-то, что Александр ввиду положения знать не может. Ведь хочешь чего-то спрятать, так прячь на видном месте, намеревался точно спросить про обыск его усадьбы в отсутствие князя, подгадал император удачно, и даже факт, что ничего найдено не было, подозрения не стирал. Но отчего замолчал? Ведь знал, наверняка знал…

Только прохладно держался, чуть приподняв уголки губ слегка фиолетовых, точно замерзал, но небольшая испарина вторила обратное. А потом тот довольно скоро нашёл себе компанию в лице блистательного офицера Муравьева-Апостола.

На это предпочёл прикрыть глаза. Но как уж одна дама спину Николая статную буравила взглядом от взора не утаилось, лицо-то было знакомое, имел честь знаться по долгу несение своего креста. Однако, просидев спокойно ещё около пятнадцати минут, Александр отдал распоряжение о том, чтоб разгоняли через часок всех, как кончится последний танец, а сам предпочёл откланяться в свои покои.

Бал своей функции не выполнил, оттого придётся искать другие источники и возможности проникновения в революционные движения и хоть Настроения узнать, ведь нет какой-то серьезной угрозы… Нет же? Ведь это элита страны, крестьяне таким не промышляют… Дай Александру волю, так он бы добровольно сложил бразды правления, лишь бы не повторилось подобное… Впрочем, думать об этом совершенно не хотелось, пока в полумраке пересекал спокойно столовую, лавировав манёвренно в уже давно знакомых объектах.

— А император-то ушёл, — задорно усмехнулся Муравьев-Апостол, кивая на закрывающуюся дверцу.

— Не надолго же его хватило, — произнёс Трубецкой, в сути не очень заинтересованный, скорее сам себе, отметив жестом довольно спорным, ведь отсутствие терпения не синоним смирения и если он также окажется в эпицентре…

Впрочем Сергей имел дурное чувство и привычку примерять самые бытовые и незначащие вопросы на дело. И наоборот. Все же, хоть кто-то в их немногочисленной компании должен сохранять здравомыслие и осторожность. Сегодня не получилось вывести на диалог, так непременно получится завтра, ну, или… У всех есть свои источники, даже близ царя.

А язык развязать много ума не надо, были бы охотливые уши.

Муравьев-Апостол только недавно вернулся в его скромную компанию, покружившись с несколькими явно знакомыми особами.

Сейчас же дыхание у него немного сбилось, а потом покрылись и лоб, и шея, видно, ещё его подогнало шампанское и он расстегнул душный мундир.

— Как вас на последних собраниях, Сергей Петрович, — вздохнул, совсем снимая элемент одежды, небрежно накинув его на плечи. Не пусто, это имело значение.

— Я не собираюсь рисковать собой, не так беспросветно глуп, — выразительно произнёс, по-птичьи склоняя голову с лицом важной представительности и задумчивости, тем не менее практически безэмоционально. — Он не за нами сейчас следит, но осторожность не помешает, — и он прекрасно догадывался через какого человека могла уйти хоть какая-то крупица информации в сторону государства.

— Брат брату, оттого на поддержку приходится рассчитывать столько же, сколько и на жгучую пощечину.

— Сергей Иванович, а вы думаете что затея успешна? Честно, — он посмотрел на молодого человека, как будто с высоты лет, понимающий немногим больше.

— Да, — не задумываясь ответил собеседник, да в глаза пытаясь светлые заглянуть на манер: «а вы разве нет?».

— Нет, — будто прочитал мысль. — ответ нет, — кивнул, складно ведя свою немногословную речь. — Сил возможно не хватит, это как лезть в незнакомый брод.

— Но брод-то вам знаком, как никому из нас! А где не хватит сил, всегда есть подкрепление! — выпустил из груди воздух Муравьев-Апостол пылко, даже со своего положения у стены вскакивая.

Трубецкой мягко попридержал за грудь, не давая подступить ближе, выставив руки, хотевшему, верно, ладони на плечи положить, да встряхнуть, ведь Сергей же был зачинателем, без него же не быть делу! Он диктатор! Не самопровозглашенный в отличие от Павла Пестеля. Но по принципу лишь бы не дражайший горячный товарищ, это признать стоило.

Для Трубецкого было превыше личное пространство, на которое посягательств он не терпел, оттого ещё и раздражился. Будто он хотел это бремя нести и быть ответственным за результат.

— Знаете, а мне снилось, что я задыхался. Пока из моей глотки, разодранной короткими ногтями выходили между хрипами с кровью орхидеи. Задыхался величием, а на чашах весов совершенно противоположные вещи, — он говорил это безучастно и отстранённо. — мы далеки от народа, слишком, да и ему, народу этому, не надо совершенно того, чего мы хотим, — пожал плечами слегка равнодушно, уже будучи не таким борцом за идею. Ибо это походило на степенную старость принципов ввиду такого же личного комфорта, какой они прячут за благочестием и благом намерений. — Россия всегда перетягивает все с опозданием, — намекнул недвусмысленно. — народ темный, а Россия большая…

— Вы… Вы заложили эти идеи! — начал буквально задыхаться Сергей Иванович от возмущения, но после спешно взял себя в руки. — Вы наш диктатор! И вы так просто хотите от них отказаться, князь?! От идей! От ваших идей, будьте вы неладны!

— Я не отказывался и не отказываюсь от своих идей, — проговорил Трубецкой льдисто и равнодушно, хотел было уже оставить Муравьева в расстроенных чувствах. От всего мог отказаться, но не от идей, они почин встретят вместе с ним лишь.

— В любом случае, — Муравьев произнёс это не раздраженно или сумбурно, он был борец за идею. Как тот, что знает, что припечатан к стене, но хочет сделать потуги к изменению. — вы начали дело и будьте добры довести его до конца. Никто не справится лучше вас, — проговорил вновь пламенно тезка. Надо было выдернуть его от Рылеева в своё время, тот безумец заложил воистину идеи безрассудные порой и, если он превозносил Сергея Петровича, то ему уже откровенно начало не нравится, что слепо таким де образом считают должным остальные.

— Мы равны с вами, Сергей Иванович. Относительно, — поправил себя, ибо не было для него понятия равенства. Превосходства только. То заложили, как происхождение и задатки характера, так и просто жизнь — По делу. От вас тоже зависит добрая часть, ведь вы с противоборствующей стороны, хоть и разделяете идёт севера.

— Я предпочту думать, что вы выпили лишнего и изволили так шутить, князь, нежели сеять сомнения, — проговорил Сергей Иванович мягко, кивая головой.

— Ваше право, — резонно и вкрадчиво оповестил Сергей — но вы будьте поосторожнее, все же, с Раевским, лучше залечь на дно.

— Понял, Commandant… —проговорил с готовностью к действиям, глядя через плечо на графа Орлова, его он заметил ещё немногим раньше. С братом Михаилом были не то, чтобы дружны, но достаточно неплохо общались. В голове не сходилось, то ли Михаил так хорошо прятал свои наклонности, то ли Алексей Фёдорович гениально делал вид того, что не замечает.

— Что за госпожа, князь? — поинтересовался Муравьев-Апостол, мажущим взглядом проводя лавирующую мимо столиков Хоффман, что сейчас миновала компанию Вревского.

— Вам не партия, Сергей Иванович, даже в игре. А иначе, ежели не на деньги, она не играет — отозвался довольно холодно. Это тёзка мог ставить выше интереса только больший интерес. — не ищет постоянной связи, почитайте, Орлов в юбке, но если уж интересно, так Катрина Роэлевна, вернулась недавно стало быть, — безразлично князь пожал плечами. — Извините уж, вынужден покинуть вашу преприятнейшую компанию, жена, сами понимаете, — выделил самое простое оправдание, на самом деле совсем незначительное, ибо о ком, о ком, а о ней он все же думал не в самую первую очередь, да и задерживаться больше смысла не видел откровенного, когда Бенкендорф точно злая собака вертится рядом, да жеста лишь ждёт.

 Хоффман столкнулась с Трубецким, отмечая, что не наплёл бы он лишнего, за ним подобный грешок водился, либо же он был чересчур избирателен в объектах на трёп. Баронесса взяла новый бокал с шампанским, но даже и половины не допив драматично швырнула за спину. Звон разбитого стекла привлёк внимание, но ей было лишь ещё более оттого приятно.

— Будьте смелее, Ваше Высочество, — бархатным шепотом коснулись уха Николая Павловича слова.

Романов обернулся через плечо, но уже было поздно. Хотя он столкнулся взглядом с дамой, имени которой он все также глупо не знает! Право, и хотелось исправить, и боязно было.

Сергей несколько заскучал, покосившись подозрительно, облизнув пересохшие губы, на то, как медленно отделился от стены темный силуэт Фрейберга. С ним мужчина не водил личное знакомство, но испытывал внутреннюю антипатию по складу. Поганая натура.

Он болтнул бокалом легким в замешательстве. Будто… Не мог избавиться он накрывшего тёплым одеялом замешательства. Не мог Трубецкой этого говорить. Для молодого человека это было сродни предательству всего их дела, на которое он сам же и вдохновил. Но князь немногим успокоил от своих идей не отказываясь. Слабо. Муравьев не мог назвать его другом или знакомым, пересекались они достаточно редко, но этому человеку хотелось верить, он мог вселить уверенность, но не делал этого. Либо был слишком уверен, либо не уверен совсем. Отчего-то доверие потерялось даже не к Трубецкому, а к Рылееву, ибо князя можно было понять, он вначале активист мог не хотеть рисковать своим положением и становиться во главе, но того требовали обстоятельства. Он не похож был на Пестеля. Предводители тоже бывают разными… Под кумира его юности, Фридриха, он совсем не подходил. Но и теперь не считал себя Муравьев настолько юным.

Он все более тяготел к либеральному, к Трубецкому, оттого и ходил на собрания ныне больного Кондратия Фёдоровича… Муравьев-Апостол хотел изменений, хотел и верить в их успешность хотел, но понимал, что тезка прав, они если и смогут, что заложить основы. Рим не строился за день. Иерусалим разрушился меньше, чем за один.

Все же князь был последним знакомым лицом, что уже покинул данное мероприятие, оставляя молодого человека в одиночестве, скучать, не скучать, но себя он уже показал, на людей посмотрел, Пестеля ждать не приходилось по причине отсутствия оного в городе, скоро можно было тоже уходить. Император ушёл, стало быть немного времени продлится праздник. И вообще, Сергей больше любил на манер французских аукционов, там всегда водились нужные люди и их даже выцеплять было не надо.

Задорно и с чертовщинкой обернулся на звон разлетевшегося в мелкую крошку хрусталя, отмечая легкую установившуюся тишину. Катрина Роэлевна… И подошла к Николаю? Стало быть не такой уж и последний человек раз крутилась сначала возле Орлова, ныне Николая.

В это время, пока он задумался, глядя вслед разлетающимся в памяти брызгам шампанского, ему легли на глаза чьи-то руки, в обрамлении прохлады шелка перчаток:

— Угадайте, кто?

На прикосновение он был готов и даже рассчитывал, заметив взгляд и интерес к своей персоне, но это хождение по кругу доставляло удовольствие. Сам же на себя улыбнулся, обнажая ряд ровных зубов, да прокрутив в руке бокал пустой ответил ровно и мягко.

— Катрина Роэлевна.

От ответного шепота, что не напугал интимность момента, у неё прошла волна приятных мурашек. Хофманн отметила, что у него прекрасный глубокий голос.

— И вновь моя слава меня опередила, — ее руки мягко сползли с глаз на плечи в приятном ненавязчивом теплом касании. — Мне же не хватило терпения и наглости узнать о вас прежде, чем там бесцеремонно подкрасится в надежде удивить. Поэтому придётся вам представиться самому.

— Отчего же вы погрустнели видом, удивили же. И спешу заметить, что успел узнать исключительно ваше имя, не более, не утерпел, будучи очарован вами, простите уж великодушно, — произнёс изысканно Сергей, немного рассеяно из-за внешней оценки, — не верю ареолу слухов, предпочитаю убеждаться лично, — проговорил твёрдо и уверенно. — да вы что, уже удивил? — улыбнулся, взгляд поймал не без интереса, отмечая удивление, которое по его понятию коснулось бы в исключительном случае сего дивного лица, положив руку на грудь неспешно произнёс. — Сергей Иванович Муравьев-Апостол к вашим услугам. Говорят блестящий офицер, да в бывшем видный молодой человек Семёновского полка, сейчас подпоручик Черниговского полка, что страсть не любит рассказывать о своём нраве не угостив прелестную даму шампанским, а что расскажет о себе эффектная дама, что не боится подойти первой?

— Mon Dieu, comme vous ;tes adorable, Serge! — улыбнулась без тени притворства, скорее, со всей искренностью, на какую была способна Хоффман. Намерения имея смутить лишь одна мысль горела за алеющими щеками под слоем пудры, как бы
самой не смутиться.

— Каков есть, не мне судить, доверюсь даме, — произнёс поддёрнув губы в легкой улыбке, точно если бы кто-то на него шёл с пистолетом, то увидев, не выстрелил бы. Была она светлая, искренняя, ибо он получал удовольствие от самого процесса общения.

— Что же до слухов, милый Сергей Иванович… Надеюсь не имеете ни малейшего желания убеждаться в их правдивости, зная, что обо мне говорят. — поморщился, как бы говоря, что понимает лучше, в чем убеждаться хочет, а в чем не станет под страхом смертной казни

— А не знаю, что о вас говорят, не слушал.

— Дорогой, ещё узнаете, поверьте мне. А коли нет, так и самой не составит труда рассказать. Чем красивей женщина, тем нелицеприятнее о ней история, верно? Шампанское было бы весьма кстати, но на ваш риск, — снова улыбнулась, возвращаясь в игривое настроение.

 — Кто не рискует, тот разве пьет шампанского? — сказал весело, глаза немного лукаво прищуря — я когда выпью совсем кошмар! Пристаю! Ужас! А потом в бричках до дома отправляю, какой негодник! — смехом произнёс наполняя бокал спутнице, да надеясь на прекрасное расположение духа узнать чего-нибудь эдакого, ведь была девушка воистину интересной и привлекательой

— Риск я тоже люблю, Сергей Иванович, но оправданный, — сказала Амалия и заботливым жестом поправила выбившуюся жёсткую прядь его волос. — Но вы, ангел мой, набрались уже порядочно. Как бы мне вас на бричке домой отправлять не пришлось, — она улыбнулась, но глаза остались серьёзными.

— Почтите меня последним танцем на сегодня? — решительно попросил Муравьев-Апостол, откладывая осушенный бокал.