Консерватория

В советские времена на углу Большой Никитской (Герцена) и
Большого Кисловского (Семашко) был продовольственный магазин с рыбным
в нём отделом. Магазины центра столицы пусть и не всегда, но гораздо
чаще других и страны, и столицы магазинов своему с продовольствием
названию соотвечали. Потому-то народ советский с билетами в консерваторию
и без, и даже местный, проходя от метро мимо, в него обязательно за продуктом
заходил и по трем в него ступенечкам подымался. Помню, бегу и я по дороге с
работы домой крюком. Уже на улице интеллигентный народ Стравинского в очереди
вдохновенно обсуждает и след от него по ступенечкам в магазин культурно тянется.
Спросить, что дают, не решаюсь, потому как в Стравинском ни гу-гу, а люди
интеллигентные обычно ещё и сильно обидчивы. Рыбный от входа в конце прохода -
метрах по прямой в десяти. Понимаю, что стоят не зря,  и встаю культурно в
хвост с улицы. С магазина потягивает тинкой. В нём полумрак, прохлада, а
сама очередь движется ровно, без криков - ясно, что хватит и в хвосте. Народ
от прилавка поступает на выход сплошным рядком с авоськами, а там в мокрой
торговой бумаге товар, похоже, всем нужный. Минут через десять в область
видимости попадает сакраментальное: продавщица достаёт из садка размахивающего
и бьющего хвостом о прилавок сома, кладет его головой на толстую деревянную
доску и мастерски бьёт колотушкой сому между глаз, усы у сома в разлет, а хвост
ровно вдоль тела. Она умело его на взвес, в бумагу, с клиента денег, а сома в сетчатую
авоську. Я с этой драгоценностью и от тины запахом в метро Библиотека и домой, а большинство
с тем же богатством в консерваторию на Стравинского. Думаю, что некоторые из их
числа, в ожидании жареного сома радостей, радостями и от Стравинского, и музыки его,
в тот божественный вечер, возможно, даже и тяготились, но виду не подавали, а
остальные зрители с тины запаха сожаление испытывали и понимали, чем они в тот вечер
пожертвовали с сожалением.