Глава одиннадцатая. Смута

 
 Книга четвёртая. В объятиях рынка.
 Глава одиннадцатая. Смута.
 
 Итак, навязанный и проведённый демократами на Крутояровском металлургическом комбинате референдум об отмене в его названии имени Калинина безоговорочно провалился.
 И что интересно, в газете «Калининец» работники предприятия, в это жесткое и смутное время, не стеснялись прямо высказывать свои мысли, активно участвуя в дискуссии и показывали своё негативное отношению к самому референдуму и его организаторам.
 Хотя, в Москве, бесчинствующая и обезумевшая толпа уже снесла памятник Дзержинскому на Лубянской площади. Но не разрушила и это показалось Сергею символичным.
 Работники редакции держались в этой дискуссии несколько отстранёно, стремясь не навязывать своего мнения, чтобы потом не быть обвинёнными Строговым в предвзятом отношении к референдуму и в своём влиянии на его результаты. Старались быть объективными и, как говорят, над схваткой, предоставив возможность, в первую очередь, высказываться, именно, самим работникам комбината.
 И это было правильным решением. В провале этого референдума Сергей и до того не сомневался, хотя и опасался за будущее предприятия и за полное подчинение работников предприятия влиянию новоявленных демократов. Это было бы полным унижением всего, что было ему дорого.
 Но всё произошло так, как он и предполагал. Опасения были его не опасными. Так бригадир электриков цементного цеха Владимир Иванович Величко писал: "Товарищи, выступающие за переименование комбината, вы выставляете своих отцов и дедов глупыми людьми, которые наделали много ошибок, а вы теперь взялись их исправлять. Давайте, не торопиться с такими делами, ведь пользы от этого никакой, а шума много...".
 Того же мнения был и член профкома, бригадир слесарей цеха фитингов Сергей Михайлович Костягин: "За последнее время, почти что в каждом номере "Калининца",- писал он,- проходили материалы о том: носить ли нашему комбинату имя М.И.Калинина? В основном, все отзывы были о том, что нужно оставить прежнее название. Но до сего времени нет мнения, по этому вопросу, от самой администрации комбината? Полное молчание.    
 Мне потому и хочется сегодня через газету задать три простых вопроса. Первое: во что обойдётся это всё коллективу комбината?  Второе: из каких средств будут оплачены все расходы, а они будут немалые? Третье: что это даст самим трудящимся и для чего это им надо?".
 Дальше Костягин пишет: "На мой взгляд это просто бескультурье в отношении к нашей истории. Повторение прошлого в двадцатых-тридцатых годах, когда рушили  памятники и храмы. Но тогда люди были неграмотные, в большинстве своём. А сейчас?..".
 Но самое интересное в этом письме - это сама концовка: "Ну, а если кому-то это не нравится, трудно работать под данным названием на нашем комбинате, то он может перейти на любое другое предприятие, где нет этого имени. И тем самым, избавиться от своего морального угнетения. Или же он пусть сам возьмёт на себя все расходы по изменению названия комбината, а также и газеты, да и названия улицы в Крутом Яру на любое другое, которое ему нравится, а не надеется на общественный карман, который и без этих расходов стал ныне довольно пустым. Не так уж мы, в настоящее время, богаты, чтобы распылять оставшиеся копейки, которые можно было бы потратить с большей пользой".
 Такие вот отзывы, да и провал инициированного Строговым референдума, несколько огорчили Якова Константиновича, но не обескуражили, не охладили его пыл. Он ещё активнее стал продолжать собирать вокруг себя на комбинате и в Крутом Яру своих сторонников.
 Среди них были самые разнообразные личности. Но особенно идейных поклонников либерально-демократических взглядов было немного. В основном, это были запутавшиеся в сегодняшней непредсказуемой жизни люди, недовольные её трудностями.
 Демократы, в эти лихие времена разгрома коммунистической партии, настойчиво и стремительно наступали по всем направлениям идеологического фронта. И не только в уличных митингах, но и в самых различных средствах массовой информации. В том числе, и на центральном телевидении.
 Они просто подавляли в стране всякое инакомыслие. Деятельность компартии была объявлена вне закона, её печатные органы были арестованы и закрыты, а всё её имущество, в том числе и типографии, было передано государству, как, например тульское издательство и типография "Лев Толстой".
 Именно там, и печаталась газета "Калининец" Крутояровского металлургического комбината. Но пока там никаких особых изменений не чувствовалось. Все оставалось по-прежнему. Все многотиражные газеты выходили по тому же графику. Не стало лишь только газеты обкома КПСС "Коммунар", а вместо неё, со 2 января 1991 года, стала выходить газета «Тульские известия».
 Изначально учрежденная, как орган Совета народных депутатов Тульской области, а с 1993 года стала органом администрации Тульской области. Тульская областная молодёжная газета «Молодой коммунар», издававшаяся с 5 декабря 1925 года, с 1991 года стала называться независимой общественно-политической газетой, издаваемой ООО «МОЛОДОЙ И К».
 Точно также, стремительно и напористо, действовали и местные новоявленные демократы в Туле и в Крутом Яру. Их было немного, но к ним примыкали многие обиженные, всегда на всё и вся, особенно, на начальство. Или желающие просто побузотёрить. Проявить, таким образом, свою активность.
 Оживились и те, чьи родственники когда-либо были репрессированы Советской властью. Все они жаловались на притеснения "при коммунистах" или же рассказывали байки о прелестях свободной и богатой, очень прекрасной, жизни за бугром, где они ни разу не были. Критикуя же все имеющиеся местные недостатки в жизни посёлка и комбината, да и по стране, они всё это относили, именно, к советскому образу жизни.
 Яков Константинович Строгов действовал несколько иначе. Он рассказывал в газете комбината не только о происходящих митингах или выступлениях взбудораженного народа в Туле или же в стране, но больше о том, как он сам лично, ловко и эффективно, заботится о работающих людях в его цехе, хотя это была не столько его заслуга, а результат общих усилий всего комбината.   
 Чаще всего, он рассказывал в газете обо всех проводимых им лично, на комбинате и в Крутом Яру, культурно-массовых и спортивных мероприятиях. И тем самым, привлекал к себе внимание трудящихся комбината и жителей посёлка.
 И здесь он прикладывал немало усилий и уделял этому много времени. Его фамилия продолжала всё чаще и чаще появляться в газете. Умудрялся он не только проводить свои, уже привычные, шахматные и шашечные турниры на первенство комбината и посёлка, но ещё сумел организовать в Доме культуры турнир по игре в домино. 
 Это вызвало у Сергея не только удивление, но и горький смех. По поводу этого он написал стихотворение под названием "Подкидные дураки":

 Мы живём себе не тужим:
 Жили лучше, жили хуже,

 Но такого вот пока
 Не видали мы в ДКа.

 Здесь мы пели, танцевали,
 И спектакли здесь давали.

 Был здесь хор, оркестр эстрадный,
 Шёл сюда народ нарядный.

 Да забыть ты не спеши-
 Праздник наш «От всей души!».

 Только мы тогда не знали,
 Что сегодня потеряли.

 Что свихнёмся мы слегка,
 И сыграем «в дурака".

 А потом в «козла», в «буру»
 Да в другую ерунду.

 И сыграем мы в том зале,
 Где когда-то танцевали.

 Будем же играть "культурно",
 И не ведать то, что дурно.

 Все теперь мы игроки
 В "подкидные дураки"?!
 Спустя некоторое время он опубликовал его в своей газете, чем вызвал полное недовольство Якова Константиновича, который пришёл от этого в ярость. 
 Придя в редакцию после публикации, бросил в лицо Сергея вот такие слова:
 - Я в тебе не ошибся. Тебя нужно очень и очень опасаться. Ты скрытый враг перестройки и демократии. Я буду поднимать вопрос в профкоме о твоём полном несоответствии должности редактора. Ты охаял организованное мной прекрасное массовое мероприятие для народа. В столь тяжёлое для него время...
 И тут же хлопнул дверью и ушёл. Теперь он стал редко появляться в редакции, тем более, что там уже не было Бутиновой и ему не с кем было общаться. С Егором Ипатовым и Натальей Лифляндской он пока ещё был мало знаком.
 Свои заметки стал передавал с посыльным или же по пути с кем-нибудь из цеха. Однако, никаких наказаний от начальства Сергею тогда не последовало. Ни от дирекции, ни от профкома. Или Яков Константинович не решился поднимать этот вопрос, понимая, что здесь он не совсем прав, организовывая вот этакий турнир, или профкому было сейчас не до него. Или не до газеты. Были более важные задачи для самого комбината в его выживании, чем разбираться с игрой в "дурака".
 Но Сергей понял, что Строгов не оставит теперь ни его, ни редакцию в покое. Он в этом не ошибся. Но это будет в будущем. Хотя, сейчас ему совсем не хотелось никаких скандалов и личных неприятностей.
 Слишком уж тяжёлое было время. После снятия Конституционным судом России 30 ноября 1992 запрета на само существование КПСС и КП РСФСР, суд разрешил деятельность первичных организаций партии. И Сергей подумывал уже восстановиться в ней, хотя он из неё и не выходил. Но никак ему не хотел терять работу в газете, желая себя и её сохранить, это его сдерживало.
 К тому же, запрет на руководящие структуры КПСС и КП РСФСР пока ещё остался в силе. Да и позже, их структуры не будут восстановлены в прежнем виде. В том числе, и органы печати. И в Туле тоже.
 На вёрстке в типографии издательства "Лев Толстой" Сергей встретился в эти дни с редактором газеты "Тула Трудовая" Геннадием Крыловым и с помогавшим ему  вычитывать газету легендарным и старейшим журналистом Тулы Николаем Григорьевичем Махаринцем:
 - Здравствуйте,- поздоровался он с ними в редакторской комнате,- о чём пишет "Тула Трудовая"?
 - На, почитай,- оторвавшись от читки Геннадий протянул ему один из оттисков. Его работа шла к концу.
 Николай Григорьевич тоже приподнял голову от газетной полосы, интересуясь: кто это прерывает их работу? Сергей с ним ещё не был знаком. Это был старый человек, лет восьмидесяти, но довольно крепкий, в очках, с довольно толстыми стёклами. 
 Поздоровавшись с Сергеем, старик опять низко склонился над столом, слегка шевеля губами. Продолжил вычитку.
 Сергей бегло пробежал полосу. В ней говорилось о тяжёлом положении народа на тульских предприятиях, о растущей безработице, трудностях с продовольствием и безденежье, да и обо всём прочем, что пока ещё остро не коснулось работников Крутояровского металлургического комбината.
 Сергей итак это всё знал, наблюдая окружающую жизнь и общаясь со знакомыми ему людьми. Но в газете всё это выглядело иначе. Более более кричаще и страшнее. Он подумал: "В сравнении с этим у нас в Крутом Яру ещё рай". И ещё: "Обязательно нужно сохранить нашу газету и удержаться мне на комбинате". Это нужно было не только ему одному, но и небольшой его редакции: Егору с Натальей Лифляндской.
 - Тяжело работается?- спросил он у Крылова. Геннадий усмехнулся:
 - Не жалуемся. Но не ради денег работаем, а ради справедливости и против сегодняшней буржуйской вакханалии. Не хочешь попробовать?
 В этих словах не было насмешки, а было это сказано вполне серьёзно. Ещё в бытность редакторства Элеоноры Кузьминичны Орловой в "Калининце" Геннадий приходил к ним в редакцию в поисках работы. Сергей его запомнил. Крылов тогда сидел напротив стола редакторши, спиной к нему, но он слышал весь их разговор. Для Геннадия он был малоутешительным.
 Крылов был немного старше Сергея, приблизительно такого же роста и сложения. В то время он с отличием окончил факультет журналистики при ВПШ и искал работу.  Надеялся получить её на металлургическом комбинате, так как жил в нижней Крапивенке, почти что у самой реки Воронья.
 Но Элеонора Кузьминична ему отказала. Сославшись на полный комплект в редакции, хотя уже поджидала Бутинову. Сейчас не было времени у Сергея, да и у Геннадия тоже, расспрашивать друг друга о житье-бытье.
 Время торопило, нужно было им сдавать свои газеты в печать. В типографии работники других многотиражек смотрели на этих двух журналистов из "Тулы Трудовая" с неким удивлением и сочувствием. Как на неких чудаков-альтруистов, коммунистов-ортодоксов, не понимающих, что их привычный мир рушился, а они вцепились в осколки его.
 Сергей так не думал. Он считал, что Геннадий так и не смог себе найти приличное место работы и ему теперь терять было нечего. Здесь есть, хоть какой-то заработок. Конечно, он и не исключал его идейной основы в этой работе.
 Но тогда это чистое геройство. Но на такое Сергей пока ещё не был способен. Что же касается Махаринца, то здесь была полная его приверженность коммунистической идее. Залогом тому была вся его биография. Мог бы и он, конечно, сидеть на пенсии и отдыхать. Заслужил. Сергей видел, как ему сейчас нелегко.
 Это был ветеран журналистики, работавший до войны во всех союзных республиках, а во время войны в Сталинграде, после войны спецкором "Правды" за рубежом, а потом по Тульской области.
 Сергей не мог не относиться к ним с уважением, они были для него героями. Это была в городе единственная пока полулегальная оппозиционная газета. Таких и в стране было немного. Верными коммунистическим принципам продолжали оставаться лишь три газеты в стране: «Правда», «Советская Россия» и «День».
 В Туле навсегда закрылась областная газета коммунистов «Коммунар», а «Молодой коммунар» стал называться на французский манер:"Je коммунар". И стала коммерческой.
 На комбинате продолжала идти и не утихала, поднимаемая демократами, волна на удаление имени Калинина из названия комбината, а также из названия газеты и  одной из центральных улиц.
 Начальство же, то есть генералитет комбината, естественно, оказался теперь не столь коммунистическим, каким было раньше, хотя и с партийными пока билетами в карманах.
 То самое начальство, которое всегда учило народ и рядовых коммунистов, как нужно им всем вместе, дружно и очень честно, жить и трудиться, а партии быть «Умом, честью и совестью» народа", так это самое высокое начальство, в том числе, и предприятий посёлка, города и страны, оказавшись в этой нестандартной ситуации, совершенно растерялось. 
 Иные сразу же стали ярыми демократами, почуяв возможность будущих дивидендов и карьерного роста. Другие же, выжидали и побаиваясь: что же будет дальше или чья  возьмёт в столицах?
 Ну, а третьи, совершенно ничего не понимали и не осознавали всей серьёзности происходящего, четвёртые - оставаясь верными своим принципам и совести, как-то притихли, сникли, понимая, что противостоять происходящей вакханалии в стране им в одиночку, без организующей и мобилизующей роли партии, выступать просто бессмысленно.
 Вспомнилось Сергею, как ему рассказал на днях один уважаемый на комбинате и в посёлке человек, член профкома, Сергей Михайлович Костягин, наблюдаемую им, ещё до событий 1991-93 года, картину в кабинете директора:
 – Прихожу я, как-то на директорскую оперативку и смотрю: всё вроде бы здесь так, да что-то не так. Никак не могу понять: что здесь не так? Но ощущение какое-то у меня странное: "Совсем иначе сегодня в этом обширном директорском кабинете". Не пойму что! И вдруг меня словно осенило: "Так ведь за спиной нашего директора Литвинова из стены гвоздь толстый торчит!". А большого портрета Ленина на том гвозде нет. Исчез! Вот тогда-то я всё тут и понял: куда мы идём и куда придём.
 Ведь портрет Ленина со стены директорского кабинета, действительно, исчез не просто так. Хотя на комбинате ещё и партком с профкомом были в силе. Но хитрые и пронырливые наши хозяйственные, партийно-профсоюзные начальники-руководители, быстренько всё просекли-сообразили откуда ветер дует!
 И некоторые из них к кабинетам парткома и профкома, с комитетом комсомола, уже  начали присматриваться. Почуяли скорые большие перемены перед грандиозным кипишем в стране, который был затеян ещё не Ельциным, а самим Горбачёвым с его-то сотоварищами. 
 На самом верху государства, в середине восьмидесятых годов, тот сегодняшний бардак был назван "перестройкой". И никто не объяснил народу, что это такое. Что такое "социализм с человеческим лицом"? Уже в самом начале прихода Горбачёва со свитой к власти, Сергею сейчас вспомнилось одно из больших собраний в Туле, кажется, в Дворце профсоюзов, что был тогда на площади Искусств.
 Выдвигали тогда там кандидатом в депутаты от Тульской области в Верховный Совет СССР одного генерала, после вывода советских войск из Германии. 
 Кажется, Моисеева. Сергей тогда никак не мог в толк взять: с какой это стати? Где здесь есть связь этого генерала из ГДР с нашим областным городом и Тульской областью?
 Тем более, что этот генерал даже и не местный по рождению! И по своей наивности он тогда задал вот этот вопрос. Правда, очень тихонечко, своему генералитету металлургического предприятия, во главе с Литвиновым, участвовавшего тоже в этом фарсе выдвижения.
 С ними Сергей оказался здесь только лишь по воле случая. В роли, тогда ещё, корреспондента газеты "Калининец".
 - С какой стати?
 Но на этот его, чуть слышный, вопрос, произнесённый в пол-голоса, так яростно все вокруг зашикали, что он и сам был этому не рад. Не только зашикало на него высокое хозяйственное руководство комбината, но и сами боссы-коммунисты, что он и впрямь почувствовал себя здесь каким-то чужим и недоумком.
 Сергей старался тогда внимательней вслушаться и понять: что к чему? А кто-то из высоких начальников, по доброте душевной, принялся ему растолковывать, что этого самого генерала им сегодня поддержать очень даже выгодно. Так как, в этом случае, генерал, став депутатом, пообещал области подарить списанную военную автомобильную технику из ГДР. А в будущем эта техника может попасть и на комбинат. 
 А кем был тот генерал на самом деле никто не знал. Так как его только впервые видели на этой самой трибуне. И был ли он когда ещё после своего избрания в Туле тоже никому не известно.
 Все про него потом забыли, как и про те выборы. Зато Сергею запомнилось это выдвижение на всю жизнь. И то, как строго тогда на него зашикали коммунисты-начальники, руководители предприятия, многие из которых преспокойно потом сдали свои партбилеты в партком. А некоторые, стесняясь, не лично, а через своих личных секретарей, передали их туда.
 Возможно, это был и слух, похожий на правду, так как об этом открыто не говорилось, но слух этот был довольно устойчивым и правдоподобным.
А. Бочаров
2020